скачать книгу бесплатно
– До твоего прихода мы с Полиной как раз говорили о том, что Суруляк виновен, это и козе понятно. Бегающий взгляд выдавал преступника с головой, мы за ним весь процесс наблюдали!
Адвокат печально усмехнулся:
– Взгляд! Ну, Антон, ты даешь! Взгляд, как говорится, к делу не пришьешь… Я скажу вам больше, ребята. Суруляк сам признался мне, что это он изнасиловал и убил мальчика!
Мы с Ярцевым застыли, разинув рты. Мы смотрели на Павла, не зная, как реагировать на такое сообщение. Несколько секунд длилась эта немая сцена, пока Антон, очнувшись первым, не вскрикнул:
– Так какого черта!..
За соседними столиками обернулись и посмотрели на нас. Я тронула моего друга за руку. Тот немного притух. Адвокат между тем продолжал:
– Я же сказал: мой долг – защищать, а не обвинять. Обвинитель на суде, если ты заметил, был. А когда во время следствия я приходил на беседы к Суруляку, то просил его рассказать мне всю правду без утайки, чтобы знать, как выстраивать линию защиты. Чтобы, говорю, сюрпризов на суде у нас с вами не было. А его вдруг как прорвало! Я даже сам не ожидал и вначале растерялся. Он начал мне все рассказывать, Антон. Причем с таким наслаждением! Как он случайно увидел мальчика во дворе какого-то дома, какой тот был хорошенький – чистенький и симпатичный, как девочка… Как у него возникло его скотское желание и он обманом увел мальчика со двора. Как заманил его в сарай, в котором предварительно сломал запор, и как надругался там над ребенком… Поверьте, ребята, когда Суруляк с подробностями мне рассказывал, как он насиловал и душил ребенка, я сам чуть не задушил этого ублюдка. Клянусь, еле сдержался! Руки так и чесались! Я же сам отец, ты знаешь: у меня сын четырех лет. Вот и представьте теперь, каково мне было это слушать?! Мне казалось, что этот изверг издевается над моим Тёмкой, и у меня все поплыло перед глазами… А он нагло так ухмылялся и даже радовался: ну, что, мол, адвокат, деньги тебе заплачены, давай, старайся, оправдывай меня! Убить-то я убил, но улик и доказательств против меня у них нет!
– Неужели действительно ничего нельзя было сделать? – спросила я.
Павел перевел на меня взгляд своих выразительных темных глаз, вздохнул и опустил голову:
– Вы же были на суде и все слышали. Нет, поверьте мне: ничего!.. Суруляк намекнул, что его братец, владелец ночного клуба, подкупил кого надо… В общем, анализы, похоже, подменили. Да и свидетельница, вначале указавшая на этого урода, потом «вдруг» засомневалась…
– Ты, Паш, на грубость нарываешься!.. Ты что, не мог сказать следаку, что подозреваемый сам признался тебе в преступлении? – спросил Антон.
– Какой ты умный, Тоша! Не мог. Мои слова – это не доказательство. Это всего лишь слова. Что бы я сказал следователю? Как в том фильме – «Место встречи изменить нельзя»? «…Что, со слов Маньки-Облигации, вор Копченый подарил ей браслет? Да кто мне поверит?!..» Слова, как известно, к делу не пришьешь. А доказательств у меня не было. Суруляку действительно помог его братец, и хорошо помог. Анализ крови подменили, как пить дать. Соседка вот тоже… Тварь! Думаю, и ее купили. То ли он, говорит, то ли не он… Похож, говорит, но точно, мол, сказать не берусь. Сомневается она, видите ли! А сначала дала другие показания… Да что я вам рассказываю, вы же сами были в суде и все слышали. И что я мог при таком раскладе? Или вы думаете, мне доставляло удовольствие защищать этого ублюдка?! А если бы я его, как ты говоришь, задушил своими руками, то сейчас сам сидел бы на скамье подсудимых. Чем бы я оказался лучше этого Суруляка?.. Тьфу, черт! Су-ру-ляк… Фамилия-то какая противная! На слизняка похоже, даже произносить мерзко…
Павел поморщился и потянулся к кофе.
– Значит, вот так, да? На свободу – с чистой совестью? – Ярцев нервно постукивал ложечкой по столу. – И что теперь? Спустить все этому уроду с рук? Забыть? А может, и простить? Сейчас эта мразь гуляет, небось, в ресторане с друзьями, водку пьет, шашлык жрет и жизни радуется! И тому, как он всех «сделал» там, в суде… А вы подумали, каково сейчас родным убитого мальчика? Его матери, отцу, бабушке?! Они… да они сейчас, наверное, второй раз его похоронили! Потому что убийцу их ребенка оправдали. Еще и признали за ним право на реабилитацию! Перед этим гадом теперь что, еще и извинятся? Денежную компенсацию ему дадут за моральный вред? Сколько он там провел в КПЗ? Полгода, кажется? Или больше?
– Таков закон, – вздохнул адвокат.
– Нет, каково родным мальчика, я вас спрашиваю?! – продолжал кипятиться Ярцев.
– Риторический вопрос. – Я допила свой кофе и отодвинула пустую чашку.
– Ах, риторический?!..
– Антон, тише. Успокойся, наконец. Что мы можем сделать?
– Нет, Полин, мне это нравится! Что мы можем сделать?! Лично я сейчас поеду в редакцию и напишу в своей статье всю правду.
– О чем? – спросил Павел. – О том, что Суруляк признался мне в преступлении? Брось, Антон: тебя обвинят в клевете, и меня заодно. Доказательств у нас нет…
– Да плевал я на доказательства! Вот пусть следствие и ищет эти самые доказательства! Это их работа. Нет, Павел, ты как хочешь, а я молчать не буду. Надо общественность поднимать, надо потребовать провести повторную экспертизу… Несправедливо, что все так закончилось.
– Закон и справедливость часто не совпадают, а справедливость – понятие относительное…
Я не договорила, Антон перебил меня:
– Полина, ты что?! Ты хочешь сказать, что готова смириться с тем, что преступника оправдали?
Павел недоуменно посмотрел на нас:
– Антон, а при чем здесь Полина? Какое она имеет отношение к этому делу?
Ярцев усмехнулся:
– Паша, а ты что-нибудь слышал о Мисс Робин Гуд?
– Ну, слышал…
– Антон, не надо, – попросила я, но Ярцев и ухом не повел:
– И кто такая эта Мисс, как, по-твоему?
– Ты что, экзамен мне устраиваешь?
– Ответь, если не трудно, прошу тебя.
– Ну, это девушка, которая, насколько мне известно, борется со злом в нашем Горовске. Наказывает тех, кто ускользнул от правосудия… Помогает пострадавшим… и все такое…
– Правильно, – кивнул Ярцев. – Так вот, познакомься еще раз: перед тобой – Мисс Робин Гуд!
Брови Павла взлетели вверх:
– Как?! Полина?! Серьезно? Это вы?..
– Антон! – возмущенно зашипела я на Ярцева. – Кто тебя за язык тянул?..
– Да ты не кипятись, Павел – свой парень. Он – никому!..
– Нет, Полина, если это действительно вы, я очень рад нашему знакомству. Наслышан. Впечатляет, поверьте! И позвольте пожать вашу руку…
Он протянул мне свою широкую ладонь. Я ее пожала.
В этот момент зазвонил мобильник Ярцева. Он извинился и включил телефон.
– Я… Могу. А что случилось?.. Что?! Когда?! Черт!
Мне показалось, что он побледнел. Пару минут он слушал говорившего, потом поблагодарил за звонок и убрал мобильник. Антон смотрел на нас мрачно, вернее, смотрел он только на меня. Мне показалось, что он избегает взгляда Павла. Мы ждали, что журналист нам что-нибудь скажет, но он только кусал губы и мрачнел все больше, уставившись в одну точку.
– Антон, что случилось? – не выдержала я. – Плохие новости? Да не молчи же!
– Abyssus abyssum invocat (Абуссус абуссум инвокат), – пробормотал он мрачно, – одно бедствие влечет за собой другое…
– С чего это ты на латынь перешел? – встревожился Павел. – Какое бедствие, о чем ты?
– Это звонили знакомые ребята из ментуры. Только что мать мальчика покончила с собой, выбросившись с балкона пятого этажа… Пришла после суда домой и… сразу…
Глава 2
Над нашим столиком повисло гробовое молчание. Мы застыли, словно статуи, не в силах пошевелиться или что-то сказать. Я почувствовала, что похолодела с головы до ног, а сердце словно провалилось куда-то в желудок. Стало трудно дышать. Наконец, я обернулась к Павлу. Он сидел бледный, сузив глаза и глядя прямо перед собой. Я почувствовала, насколько его потрясло известие Ярцева.
– Сколько ей было лет? – спросила я.
– Двадцать семь, – тихо ответил Павел.
Я покачала головой. Вспомнила эту девушку, сидевшую в зале суда на ближайшей к прокурору скамье рядом с мужем и своей матерью. Женщины плакали почти в течение всего процесса, во всяком случае, они постоянно вытирали глаза платком. Мать мальчика была худенькой, как мне показалось, очень юной и хрупкой. Она даже не смогла давать показания: ей стало плохо, и судья был вынужден сделать перерыв. Во время перерыва женщине вызывали врача…
– Ее, кажется, звали Аллой?
Никто из мужчин не ответил на мой вопрос. Ярцев кусал губы и хмурился, а Павел вдруг сказал очень тихо и твердо:
– Убью! – Пальцы его рук, лежащих на столе, сжались в кулаки, костяшки их побелели. – Клянусь вам, ребята: я убью эту мразь!
– Я помогу тебе, – заявил журналист.
Я покосилась на Ярцева:
– Как вы собираетесь это сделать?
– Там видно будет. Но спускать этому ублюдку нельзя: фактически он убил двоих. Если бы он не трогал мальчика, его мать тоже была бы жива. Бедная Алла! Представляю, что она испытывала, пока летела вниз тринадцать метров… Тринадцать метров!!! Это же так много… А потом – асфальт… – Антон обхватил голову руками.
– Согласен, – кивнул Павел, – как адвокат, я его защищал, но как человек и отец, не могу допустить, чтобы эта мразь гуляла на свободе. Кто станет его следующей жертвой? Чей сын? И сколько матерей теперь будут бояться выпускать своих детей из дома?
– Может, пойдем отсюда, – предложила я, – мы уже все съели и выпили.
Я покосилась на нетронутый десерт адвоката.
Мы вышли на улицу и остановились возле машины Павла. У него был не очень новый, но довольно приличный «Фольксваген» цвета ультрамарин.
– Впервые вижу адвоката, который собирается кого-то убить, – сказала я, усмехнувшись, – может, вы все-таки предоставите это дело отцу мальчика? По-моему, у него теперь появились довольно веские причины для мести этому Обмылку.
Павел отрицательно покачал головой:
– Знаете, Полина, не каждому это дано. Я имею в виду способность ответить ударом на удар, выбить зуб за выбитый зуб. А уж тем более убить человека! Был у меня один подзащитный, неплохой, в общем-то, парень, обвиняли его в заказном убийстве. А заказал он соседа по коммуналке, который периодически его избивал. Я спрашиваю моего подзащитного: сколько раз он вас избивал? Тот говорит: много, раз десять, может, и больше. Причем конкретно так избивал, до крови, до членовредительства. Выбил ему несколько зубов, один раз челюсть сломал… Я спрашиваю: а вы его хоть раз в ответ ударили? Тот посмотрел на меня испуганно и говорит: нет, мол, я его не бил. Не могу, говорит, поднять руку на человека. Я ему: да какой же это человек, если он позволяет себе избивать беззащитного? И как вы могли столько времени сносить эти побои и унижение? Дали бы хоть раз сдачи! А тот свое: не могу бить, и все! Терпел-терпел, потом взял да и заказал драчливого соседа какому-то алкашу…
– И что алкаш? – заинтересовался Ярцев.
– Согласился дать тому соседу бутылкой по башке в темном подъезде. За двадцать тысяч.
– Рублей? – уточнила я.
– Естественно. Для алкаша и этих денег было много.
– И что? – не вытерпел Ярцев.
– Убил. Нечаянно. Не хотел, говорит, совсем-то, хотел только башку ему разбить, отправить на пару недель на больничную койку, чтобы тот подумал о своем недостойном поведении. А тот тип, падая, еще и о ступеньки виском хорошо приложился… Но я не об этом. Я о том человеке, которого били, а он не мог дать сдачи.
– Ты думаешь, отец мальчика тоже такой… нерешительный?
– Думаю, да. Мне приходилось беседовать с ним. Я приходил к родителям погибшего мальчика домой. Мать не стала со мной говорить, не смогла. Накричала на меня, что я, такой-сякой, защищаю всякую сволочь, которую надо убивать без суда и следствия. Потом разрыдалась и убежала в другую комнату. А отец остался, хотя, я чувствовал, ему это далось непросто. Он сидел и тихо ненавидел меня. Прятал взгляд… Но, как человек интеллигентный, терпел. Даже на вопросы отвечал. Я, говорит, вас понимаю: вы свою работу выполняете. А голос такой сдавленный. И еще он, по-моему, рукой за сердце держался.
– Значит, отец мальчика не станет сам убивать Суруляка? – подытожила я.
– Вряд ли. Хотя… Разные бывают случаи. У меня еще один подзащитный был – такой тихоня! Доходяга-очкарик, лет девятнадцати. На вид больше четырнадцати ему никто не давал. Тощий – за шваброй не видно. А когда отчим начал избивать его мать, он схватил нож и нанес тому двадцать восемь ударов! Просто дуршлаг из его живота сделал! Вот вам и тихоня!
– Оправдали? – заинтересовался опять Ярцев. Ему, как профессионалу, все нужно было знать, он постоянно выискивал темы для статей.
– Условное дали. Хотя прокурор очень напирал, уверяя, что был точный расчет на убийство… Но я сумел доказать состояние аффекта.
– Молодец ты все-таки, Паша! – с некоторой неохотой выдавил из себя Ярцев. – А как насчет Обмылка?
Павел посмотрел на часы:
– У меня через десять минут встреча с клиентом, я, честно говоря, уже опаздываю. Давайте так: Полина, вот моя визитка, здесь телефоны… У Антона мои координаты есть. Созвонимся сегодня вечером и договоримся о встрече. Я, конечно, очень занятой человек, но ради такого дела сумею выкроить часок. Так как?
Я кивнула:
– Созвонимся.
Павел прыгнул в свою машину:
– Тогда до встречи!
Ультрамариновый «Фольксваген» рванул с места и через несколько секунд скрылся за углом.
– Мне тоже пора, – сказал Ярцев. – В редакции уже заждались меня. Да и материал надо готовить… Подбросишь?
Я отвезла Ярцева в редакцию в своей машине. Всю дорогу мы продолжали обсуждать сегодняшние события. Антон предлагал подкараулить Суруляка и ночью в подъезде дать ему по башке чем-нибудь тяжелым, типа бутылки или монтировки. Как тот алкаш – драчливого соседа… Или испырять ему весь живот ножом. Павел, мол, в случае чего, обеспечит нам условное, доказав состояние аффекта. Но я все эти предложения отвергла сразу. Ни дубасить Обмылка по голове, ни дырявить его ножом я не собиралась.
– Антон, пойми: Суруляк должен получить то, что он сделал сам. Как в «Старом Завете»: око за око, зуб за зуб… Если бы он треснул кого-то по башке, тогда и сам мог бы рассчитывать на то же самое.
– Я надеюсь, ты не собираешься простить ему?
– Ни за что! Принцип неотвратимости наказания – вот мой девиз! И ты это знаешь. Но Суруляк должен получить исключительно то, что он причинил.
– Полина, ты хочешь его… хм… изнасиловать?
– А почему бы нет?
Антон подозрительно покосился на меня.
– А потом выбросить с балкона?
– И именно с пятого этажа. Тогда это будет справедливо. Пусть испытает на себе все те «удовольствия», которые он доставил другим!
– Круто! Ну, Мисс, вам, конечно, виднее. Только ведь Суруляк насиловал маленького мальчика. По сравнению с ним…
– Его будут насиловать такие большие дяди, по сравнению с которыми он сам окажется маленьким мальчиком.
