скачать книгу бесплатно
Я посмотрела на Мельникова внимательно.
– Бегают? – переспросила я.
– Бегают, бегают, – подтвердил он, – сам видел. И вообще, она явно испугалась, когда я сказал, откуда я.
– А чего ей пугаться, мастеру цеха?
– Вот и я подумал. О своих работницах она отозвалась хорошо, нормальные, мол, они и все такое… Но страх в ее глазах все-таки был.
– Ты ее, разумеется, проверил?
– Насколько смог. Узнал все, что только было можно.
– Ну и… Андрюш, ты уж давай выкладывай все до конца. Все-таки одно дело делаем.
– Да не переживай ты, не собираюсь я от тебя что-то скрывать! Только ничего особенного мне узнать не удалось. Тетка как тетка, разведена, двое детей. Не привлекалась, не замечена, не состояла… Ну, в общем, понятно.
– Что именно тебе понятно?
– Не она похитила своих швей. Ни с одной из них она в конфликте не была. Что им было делить?!
– А вот это мы и проверим. Для очистки совести.
– Давай, мать, вперед! Не забудь потом поделиться своими наблюдениями… Кстати, хочешь посмотреть их фотографии?
Мельников достал из бумажного конверта несколько снимков, протянул мне. Я начала рассматривать лица женщин. На обратной стороне было написано карандашом: «Королькова Мария Федоровна», «Бейбулатова Ольга Геннадьевна», «Овчаренко Алла Яновна». Женщины как женщины, ну разве что последняя действительно не может претендовать на звание «мисс Тарасов». Я вернула фотографии Андрею.
В это время снова зазвонил телефон. Мельников поднял трубку:
– Алло!.. Да в морге он, в морге! И с ним все в порядке. Потом он отправляется на кладбище… Как зачем? Там памятники украли… Не ограды, а памятники!.. А я откуда знаю, зачем? Вот Гоголь и поехал туда, чтобы это выяснить…
Я неторопливо шла по длинному коридору полицейского участка. Лукошкина Анна Ивановна… «Ни с одной из них она в конфликте не была. Что им было делить?!.» Эх, Андрюша! Не знаешь ты женщин. Уж кто-кто, а они всегда найдут что поделить!
Глава 3
Швейная фабрика в нашем городе находилась на одной из центральных улиц, в старинном здании из красного кирпича. Кажется, его построили еще в девятнадцатом веке. На проходной я показала свои корочки частного сыщика и объяснила вахтерше, огромной тетке неопределенного возраста в черной форме охранника, что иду к директору фабрики. Мне милостиво разрешили пройти на территорию, предварительно переписав все мои данные в какой-то потрепанный журнал. Я шла по двору фабрики, рассматривая два корпуса и современную пристройку, на которой висела большая вывеска – «Столовая». Рядом еще одна, поскромнее, – «Дирекция». Я направилась к двери с этой вывеской.
Директор оказался пожилым мужчиной с уставшим взглядом. Он представился Андреем Ерофеевичем.
– И чего вы от меня хотите? – немного раздраженно спросил он, посмотрев мои документы.
– По просьбе клиента, сына одной из ваших пропавших работниц, я веду частное расследование исчезновения женщин. Мне просто необходимо опросить работниц цеха, где трудились Королькова, Бейбулатова и Овчаренко.
– Вы что же, надеетесь их найти? – В голосе мужчины явно звучало сомнение.
– Вообще-то да. А что?
– Да так… Если уж полиция не смогла этого сделать! Все-таки со дня пропажи Корольковой прошло почти полгода… М-да… Полиция тут тоже ходила, расспрашивала, осматривала…
– Полиция – это не показатель, – сказала я с некоторым вызовом. – Поверьте, Андрей Ерофеевич, мне приходилось раскрывать такие преступления, которые с сожалением объявлялись «висяками».
– Что вы говорите! – Директор вдруг проявил ко мне интерес. – Вы раскрывали?.. И находили пропавших? И много?
– Приходилось и пропавших находить, – ответила я уклончиво.
– Скажите, а вы могли бы найти… собаку?
– Собаку? – переспросила я, не веря своим ушам. – Какую собаку?
– Обыкновенную. Черный лабрадор. Мы зовем его Уголек. На самом деле у него другое имя – длинное и сложное, сами понимаете, родословная… Но для нас он просто Уголек.
– Так у вас пропала собака?
– Да, – тяжело вздохнул директор и похрустел сжатыми пальцами.
– Извините, Андрей Ерофеевич, – сказала я как можно вежливее, – но угольков искать я не умею.
– Но собаку-то найти, наверное, гораздо проще, чем человека!
Ага, вот сейчас все брошу и пойду искать твою собаку! Если это так просто, иди и найди ее сам.
– Видите ли, в поисках животных есть своя специфика… – начала я, но директор только рукой махнул:
– Ладно, чего уж там! Все ясно: не найдем мы нашего Уголька!
Он вздохнул и опустил голову. В выражении его лица читалась неподдельная скорбь.
– Мы еще как-нибудь пережили бы его пропажу, а вот внук… Ему шесть лет, и ему не объяснишь, что взрослые умные дяди не могут найти какую-то там собаку… Мальчишка просто покой потерял, не спит, плохо ест, плачет…
– А давно пес пропал-то? – спросила я больше из сочувствия.
– Да примерно месяц назад. Я с ним в тот день гулять вышел поздно: с документами сидел, никак не мог… Впрочем, вам это неинтересно. Так вот. Внук уже спать лег, не дождался меня, бабушка его в начале десятого укладывает. Вообще-то мы втроем всегда гулять ходили, часов в восемь – в половине девятого. Так вот, вышел я с Угольком (мы здесь недалеко живем, буквально в двух кварталах). Он все бегал, бегал вокруг меня, а потом вдруг пропал… Я его часа три искал, звал, думал, прибежит…
– Поверьте, я очень вам сочувствую, Андрей Ерофеевич, но искать собак мне, честно говоря, не приходилось. И мне пора. Извините.
Я встала.
– Да, да… Я понимаю, вы заняты очень важным делом: поиском женщин…
Директор опустил голову и углубился в чтение какого-то документа, лежащего перед ним на столе. Я тихо вышла в приемную.
Путь мой лежал в тот корпус, над высокой железной дверью которого красовалась вывеска «Цех легкого женского платья». Тот, где работали две из пропавших женщин – Королькова и Овчаренко, и где мастером числилась та самая Лукошкина Анна Ивановна, у которой, по словам Мельникова, бегали глаза. У первой же встречной девушки в косынке, под которую она тщательно убрала волосы, я спросила, можно ли поговорить с ней.
– А вы кто? – уточнила бдительная швея.
Пришлось объяснить, кто я и зачем пришла на фабрику.
– Поговорить-то можно, – сморщила она курносый веснушчатый носик и посмотрела на часы, – только не сейчас. Я в туалет выскочила ненадолго и парню позвонить. Но у меня это… обед через полчаса, тогда в столовке и поговорим. Лады?
– Лады, – кивнула я, – только скажите, как вас зовут?
– Люба.
Девчонка убежала, а я пошла по широкому коридору, рассматривая большие рулоны ткани, наваленные горой на невысоком деревянном помосте. Они были пестрые и однотонные – будущие платья и блузки. Я подошла к двери цеха и, приоткрыв, заглянула внутрь. Здесь находилось несколько десятков швейных машин, за которыми сидели женщины. Работающая техника издавала невыносимый, как мне показалось, шум. Ближайшая ко мне женщина подняла глаза и посмотрела на меня, но тут же опустила их на цветастое изделие, которое быстро выползало у нее из-под иглы. И как в такой обстановке разговаривать с людьми? Может, действительно, дождаться перерыва на обед и поговорить в столовой? Все-таки там тишина и более располагающая атмосфера.
– Это чего это вы тут высматриваете, а?! – Грозный голос заставил меня вздрогнуть и обернуться.
Передо мной стояла, уперев руки в бока, полная дама лет сорока. Первое, что сразу бросалось в глаза, – ее несуразная фигура: большая грудь, плечи и полные руки при довольно узких бедрах и тонких ногах. Она была похожа на перевернутую грушу: вверху у нее все было большое и полное, книзу все это сужалось и заканчивалось тонкой «плодоножкой». Ну то есть тонкими щиколотками ног. Дама с нескрываемым подозрением смотрела на меня. Пришлось объяснить, кто я и зачем сюда пожаловала.
– А вы у директора разрешения спросили? – женщина смотрела на меня все еще подозрительно.
– Разумеется! Именно он и посоветовал мне посетить этот цех, – не моргнув глазом соврала я.
– А-а… Ну тогда ладно, идите… – с некоторым разочарованием в голосе сказала дама.
– Простите, а вы кто? – в свою очередь, поинтересовалась я.
– Мастер я, Лукошкина, – недовольно выдала дамочка, и вдруг я заметила, как ее глазки забегали. Туда-сюда, быстро так…
– Анна Ивановна! – обрадовалась я.
– Ну, Анна Ивановна, и что?! Я уже тридцать пять лет Анна Ивановна!
Странно, подумала я, а Мельников, помнится, сказал, что ей тридцать девять.
– Так мне именно с вами необходимо поговорить, Анна Ивановна.
– О чем? Извините, э-э… как вас там? Мне некогда, работать надо. Меня вон… ждут, – кивнула она куда-то в пространство и быстро зашагала по коридору.
– А я вас надолго не задержу, – пообещала я, шагая в ногу с ней.
Дамочка посмотрела на меня с досадой: ну, как, мол, от тебя отвязаться?!
– Ладно, пошли ко мне в кабинет, что ли…
Мы завернули в небольшую комнатку, находящуюся рядом со входом в цех. Анна Ивановна уселась за свой рабочий стол – до того облезлый и обшарпанный, словно был подобран на свалке. На нем лежали кипы бумаг. Лукошкина сложила полные руки, словно школьница на уроке, и уставилась на меня большими карими глазами. Я сделала то же самое – уставилась на нее своими зелеными глазами, при этом я осталась стоять, так как другого стула в каморке не было. Дамочка не выдержала моего взгляда, глазки ее снова забегали.
– Вы того… спрашивайте, чего хотели узнать-то?
– Я насчет пропавших работниц вашего цеха, – я подчеркнуто выделила последние слова.
– А что, я уже все вашим рассказала…
– Вы имеете в виду полицию? – уточнила я. – Смею вам напомнить, что я не оттуда. Я – частный детектив и веду свое собственное расследование.
– А я ничего не знаю, – заверила меня Лукошкина и на всякий случай посмотрела в сторону.
– Но вы же работали вместе с ними. Неужели не заметили ничего подозрительного?
– У меня в цехе работали только две из пропавших – Королькова и Овчаренко. Бейбулатову я знать не знала, она из цеха мужской верхней одежды…
– Я знаю. А что вы можете сказать об их характерах?
– Хорошие у них были характеры, хорошие. Ни с кем не ругались и на работу приходили вовремя.
Анна Ивановна замолчала и уставилась на меня.
– И это все, что вы можете мне сказать о ваших сотрудницах?
– Ну-у… Королькова еще в художественной самодеятельности участвовала. Пела она. Хорошо пела, прямо как Надежда Бабкина. Всем нравилось.
– Пела? Это замечательно. А я вот танцую на досуге… А какой у нее был характер? С кем она дружила или, наоборот, ругалась по-черному? Кстати, к Овчаренко этот вопрос тоже относится.
– Да ни с кем они не ругались. Хорошие они были женщины, вот!
– Так уж и ни с кем? Извините, Анна Ивановна, но что-то мне не особо в это верится. Коллектив женский, а нам, женщинам, всегда есть что делить. Или я не права?
Лукошкина уставилась на меня своими круглыми, как пуговицы, глазами.
– Это вы на что сейчас намекаете? – захлебнувшись от «праведного» негодования, вскричала она.
– Боже меня упаси на что-то намекать! Просто я по опыту знаю, что в женском коллективе…
В этот момент дверь кабинета резко распахнулась, и в нее просунулась какая-то смурная небритая физиономия.
– Нюрк! Эт что же, мне опять машинку Пашуткиной ремонтировать?! Не, ты че, издеваешься надо мной?!
Физиономия непристойно выругалась.
– Да тише ты! – рявкнула Лукошкина и испуганно покосилась в мою сторону.
Только тут небритый заметил меня и смерил оценивающим взглядом.
– Я, конечно, извиняюсь, мадам, – сказал мужичонка невысокого роста в рабочем комбинезоне и бочком протиснулся в кабинет Лукошкиной.
– Иди, Петр Семенович, иди, – с нажимом сказала Анна Ивановна и взглянула на меня.
По всему было видно: ей неприятно, что я оказалась свидетелем этой сцены.
– Не, ну ты че, Нюр… то есть, это… Анна Ванна, ты давай уже разберись с этой Пашуткиной. Я, конечно, извиняюсь, мадам, но это что же получается: она будет без конца машинку ломать, а я – ремонтируй?! Не, я на такое не подписывался! Иди и разберись!
– А что у нее там случилось? – недовольно проворчала мастер.
– Опять приводной ремень порвался, и еще прижимная лапка сломалась.
– Черт! Как она только умудряется эту машинку ломать!.. Петр Семенович, ты давай, того… иди и почини все. Я потом с этой Пашуткиной сама разберусь.
– Нюр… То есть, это… Анна Ванна, я, конечно, извиняюсь, мадам, но так же никаких ремней не напасешься! И лапки у нас закончились.
