Красиво жить не запретишь

скачать книгу бесплатно

Тут я посмотрела себе под ноги и обомлела: среди осколков банки и растекшегося по полу варенья поблескивали небольшие шарообразные контейнеры. Они выглядели совсем как куриные яйца. Я подняла один из них, повертела в руках – он состоял из двух половинок, скрепленных какой-то лентой, похожей на скотч, но гораздо прочнее. Я положила его на стол, взяла нож и с силой надавила на «яйцо» как раз между этими двумя половинками. Контейнер хрустнул и разломился. По столу рассыпался белый порошок. Я попробовала его на язык, так и есть – героин.

В коридоре послышался топот, смех и развеселые голоса – художников стали запускать обратно в вагоны. Ну, что же, Григорий Львович, подожду вас здесь. Я осторожно, чтобы не перепачкаться в варенье, пересела поближе к двери: вдруг товарищ Никуленко обладает способностью моментально оценивать ситуацию – как дунет отсюда, ищи его потом по всему поезду.

Заскрипела, отодвигаясь, дверь. Я затаила дыхание – не спугнуть бы. Вошел Никуленко. Я зря беспокоилась, он шел, опустив голову, сложив руки за спиной, как обычно ходят люди в тяжелом раздумье. Он даже не прикрыл за собой дверь. Григорий Львович не увидел меня, он и разбитую банку заметил, только когда под его ногами захрустели осколки. Он замычал и присел на корточки.

Я толкнула дверь ногой, она с грохотом захлопнулась. Никуленко вскрикнул, вскочил, увидев меня, со стоном опустился на койку. Конечно, можно было просто уйти, чтобы он меня в своем купе не видел, убрав предварительно безобразие, которое натворила; банку можно было заменить любой другой из ящиков, их там было довольно много. А потом на перроне Тарасовского вокзала тихонько указать на него, как говорил мне Благушин. Но Никуленко не выглядел опасным, к тому же мне хотелось выяснить: зачем ему, председателю Союза художников, перевозить героин, да еще в таких количествах? И врал ведь мне, подлец!

– Что же вы, Григорий Львович, – я подошла к столику и указала на разломленный контейнер с наркотиком, – обманули меня?

Никуленко молчал, закрыв руками лицо.

– Вы же уважаемый человек, председатель Союза художников…

Он вдруг поднял голову и посмотрел на меня.

– Вы можете думать что хотите, но я здесь совершенно не виноват.

Я несколько опешила. Поймала, так сказать, человека с поличным, а он пытается меня уверить, что его вины здесь нет! Здорово.

– Сейчас я все расскажу, – Никуленко снова затараторил, как при первом нашем разговоре. – Я действительно не знал, что в варенье наркотики, клянусь вам, я даже не знаю, как они называются…

– Героин, – подсказала я.

– У мужа моей сестры есть в Тарасове какой-то родственник. Живет он плохо, я сам бывал у него в квартире – перекати-поле, – пустые бутылки вместо мебели. А у Натальи, у сестры моей, дача под Киевом… сад большой… вишни там много. Они-то, Наталья с мужем, сами не ахти как живут, а вот вареньем родственничку тому помогают…

Я слушала его с каким-то странным чувством. Не похоже было, что он врет, хотя точно так же он разговаривал со мной и в прошлый раз. Он и тогда говорил правду?

– Ну откуда мне было знать, что в варенье наркотики? Я же только отдавал банки Валентину, он встречал меня на Тарасовском вокзале. И все. Мне даже денег за это не платили, я так, по-родственному…

– Допустим, Григорий Львович, я вам поверила, – задумчиво сказала я. Он сразу замолчал. – А в прошлый раз, когда мы с вами разговаривали, вы меня обманывали?

– Да что вы, что вы, нет! – он замахал на меня руками. – Я сказал вам все, что знал, ничего не скрыл. Я сам понимаю, в какую передрягу попал. Как… как мне теперь… не знаю… помогите…

Я с изумлением увидела, что он плачет. Честно говоря, я растерялась. Рыдающие женщины еще куда ни шло, но мужики, да еще председатели всяческих союзов, участники различных конференций… Это слишком. Я просто молча подождала, пока он успокоится.

Мне вдруг жутко захотелось курить – я вспомнила, что с того момента, как я проснулась, времени на сигареты у меня не было. Как, кстати, и на умывание, чистку зубов и прочий утренний туалет. Никуленко постепенно затихал. Дождавшись окончания его истерики, я изложила ему свои соображения по поводу дальнейшего хода действий:

– Григорий Львович, я постараюсь вам помочь, если вы поможете мне.

– Я слушаю вас, – проговорил он, не поднимая головы.

– Я надеюсь, вы понимаете, что совершали уголовно наказуемые действия – контрабанда наркотиков. Задержаны на месте преступления…

– Простите, – вдруг спросил он, выпрямившись, – кем задержан?

Вот новости. Он что, еще собирается права качать?

«Частным детективом», – чуть не сказала я, но вовремя осеклась. Несолидно как-то звучит в данной ситуации.

Я одарила председателя снисходительно-пренебрежительным взглядом и достала из заднего кармана джинсов все то же липовое эфэсбэшное удостоверение. Никуленко снова опустил лицо в ладони.

«Получил?» – злорадно подумала я.

– И это еще не считая убийства Нубина. И посему, Григорий Львович, такое у меня к вам предложение.

Он вздохнул и откинулся назад. Слушал.

– Вы даете мне адрес того самого родственника, – продолжала я, – полное его имя. Это на всякий случай. В остальном все пойдет как обычно – до определенного момента, конечно, – когда мы прибудем в Тарасов, вы встретитесь с ним, передадите ему ящики. Дальше о вас позаботятся.

– Не сомневаюсь, – снова вздохнул Никуленко. – Хорошо, я сделаю, как вы сказали, но обещайте, что поможете мне… Показания или еще что… Я в этом деле мало понимаю…

Я пообещала.

– Да, кстати, Григорий Львович, – вдруг вспомнила я, – у вас, я слышала, телефон есть. Не одолжите на пять минут?

– Сломался телефон, – угрюмо сказал Никуленко.

Он смотрел в стену. Председатель Киевского союза художников, видимо, наконец взял себя в руки, он больше не впадал в истерики, не тараторил, как испуганная баба, и собачьими глазами на меня не смотрел. Ну, так-то лучше.

– Значит, договорились, Григорий Львович?

– Договорились. Валентин Евсеевич его зовут, фамилия Чумак. Точного адреса не помню, я всего раз там был, но показать, наверное, смогу. Это в Ленинском районе, там еще ресторан есть, «Океан» называется; по-моему, пятиэтажка напротив.

– Понятно, – сказала я. Ленинский район я знала, в случае чего, человека там найти не так уж сложно. – Ну, я пойду. И примите к сведению, Григорий Львович, за вами буду следить не только я, но и еще несколько наших сотрудников, завербованных, кстати сказать, среди ваших подопечных.

Никуленко молчал.

Я попрощалась и вышла. Про «наших сотрудников» я сказала, чтобы ему и вправду в голову не пришла идея бежать на первой попавшейся станции. К тому же мысль попросить Диму помочь не казалась мне сейчас глупой, похоже, милицейская романтика его привлекала.

Когда я подходила к своему купе, я вдруг подумала: зачем Никуленко понадобилось доставать из ящика банку? Хотел уколоться или чайку попить? Вообще-то я не нашла у него ни шприцев, ни воды для инъекций – обычных атрибутов наркомана. Ничего не понятно. Боже, какой странный человек Никуленко!

В купе у меня опять сидел Дима. Когда я вошла, он встал почти по стойке смирно. Я устало опустилась на койку.

– Таня, где ты была?

Ну, слава богу, перешел на «ты».

– Выполняла спецзадание, где же еще.

– Слушай, – он присел рядом со мной, – ты нашла тех, кто подложил бомбы? Кто это? Что, так секретно, да?

Нет, ей-богу, смешно, взрослый, можно сказать, уже пожилой человек, а ведет себя, как ребенок.

– Пойдем, Дим, покурим. Курить хочется, сил нет, – с трудом выговорила я, – а потом в вагон-ресторан сгоняем, надеюсь, они кофе там варят…

В тамбуре, всласть наглотавшись табачного дыма, я рассказала Диме наконец, что вовсе я не из ФСБ, а сама по себе, частный детектив, что бомбы подложила именно я, и никто другой, что председатель Киевского союза художников Григорий Львович Никуленко… ну и, в общем, выложила все как есть. Выложила, наверное, потому, что нужно было разобраться в своих мыслях и догадках, разложить все по полочкам, еще раз проговорить каждый факт.

Надо сказать, слушатель Дима был благодарный. Внимал мне с открытым ртом, сигарета так и истлела в его пальцах – ни одной затяжки не сделал. Как я и предполагала, он предложил мне руку, сердце и тесное сотрудничество.

– Я нем как могила! Мне еще пятидесяти нет, я сильный! – надрывался он. – Помогать буду тебе, с Никуленко глаз не спущу!

– Ну, про твой возраст и силу мы знаем уже, – сказала я, обнимая его, – проверяли. Только не кричи так громко, а то всех преступников распугаешь. Пойдем лучше кофе выпьем.

Мы прошли в вагон-ресторан, выпили кофе, позавтракали. Дима все искал случая раскрыть в полной мере свой потенциал детектива – он надел темные очки, разговаривал исключительно шепотом, как шпион в американском боевике, то и дело оглядывался.

Выпив кофе, я пришла в прекрасное расположение духа, и мы пошли обратно в купе. Там мы распили бутылочку коньяка, купленную в ресторане предусмотрительным Димой, и мне стало совсем хорошо – задание почти выполнено, деньги, можно сказать, у меня в кармане. Дима то и дело порывался заглянуть под каким-нибудь предлогом в никуленковское купе, но я его не пустила.

– Я, Димочка, сегодня с верхней полки упала, ножку ушибла себе вот здесь и попку.

Конечно, синяки у меня были немного не там, но ведь это пустяк, правда? Дима изъявил несколько запоздалое желание оказать мне первую помощь и в итоге на ближайшие два часа про Никуленко забыл напрочь.

Я, впрочем, тоже.

Глава 3

В этом путешествии я кое-что поняла: поезд – штука отличная, но если можно было б курить в купе, цены б ему не было. Когда мы с Димой полуодетые выходили курить в тамбур, все без исключения проходящие на нас оглядывались. Мне кажется, все-таки, что больше смотрели на меня, так как, кроме Диминой джинсовой рубашки, ничего на мне не было.

Впрочем, и в сторону Димы взглядов кинуто было немало – такую женщину отхватил. Не ваше собачье дело! Выглядит Дима, может быть, и за пятьдесят, но в деле ему не дашь и тридцати – неплохо сохранился. Мы еще раз сходили с ним в ресторан, потом вернулись обратно в купе с бутылкой водки и провалялись в постели до позднего вечера. В конце концов, заслужила я отдых или нет?!

Когда и эта бутылка была допита, Дима вдруг вспомнил о своем намерении сходить к Никуленко, проверить, не сбежал ли он. Я не пустила его, черт знает, что он там нагородит спьяну. Самой показываться тоже не хотелось, я была крепко выпивши, а Никуленко может заметить, что слежка за ним, мягко говоря, ослаблена, и… неисповедимы пути Господни. А мне сейчас больше всего не хотелось бы всяких неприятных неожиданностей – уж больно ладно все складывается.

В конце концов заглянуть к Никуленко мы поручили Анатолию Борисовичу, пусть попросит у него, скажем, консервный нож. Анатолий Борисович вернулся с консервным ножом через несколько минут. Дима предложил по этому поводу выпить шампанского – мы пили шампанское, потом снова водку, потом, по выражению Анатолия Борисовича, «лакировали» все это пивом. В общем, не помню я, во сколько легла спать, помню, что стало мне нехорошо – я прогнала и Диму, и Анатолия Борисовича и, запершись в купе, вырубилась.

Проснулась я довольно рано для своего состояния – в половине седьмого утра. Надо было сходить к проводнику, спросить, во сколько мы прибываем, да и к Никуленко заглянуть не помешает – проведать. Я с трудом оторвала голову от подушки, сделав чудовищное усилие над собой, села. Похмелье было тяжелейшее, голова болела, стук колес поезда просто сводил меня с ума. Я пожалела, что вчера прогнала Диму, сейчас его можно было бы послать и к проводнику, и к Никуленко… и за минеральной водой.