Будь что будет

скачать книгу бесплатно

– Могли убить, – заключил Антон Дреич.

– Вы не знаете, что было в свертках?

– Сверток и пакет, товарищ полковник, – уточнила я.

Тестировать он меня еще будет, наверняка показания свидетелей уже собраны и все разложено по полочкам.

– Да, верно.

– Нет, я не знаю, что они забрали, по дороге Виктор ничего мне не показывал.

Ежов открыл «дипломат» и достал фотографии.

– Узнаете кого-нибудь?

– Торопитесь с опознанием? – поинтересовалась я, забирая карточки.

– Да, время не ждет.

Я сразу узнала мальчишку, но не спешила с ответом.

– Обещайте мне, что дадите возможность поговорить с продавцом. У меня в этом деле появился личный интерес.

– Интересно дома на диване лежать, – буркнул Дреич, давая понять, что я зарвалась.

– Ничего не могу обещать. И мой вам совет – успокойтесь. Мы как-нибудь сами.

Честно говоря, я никому не собиралась мстить, просто очень хотелось знать, откуда у мальчишки золотой будда. Я ведь тоже вроде как на работе.

Я молча протянула ему одну фотографию, затем отдала все остальные.

Ежов не скрывал удовлетворения:

– Завтра вас скорее всего выпишут. Старайтесь вести спокойный образ жизни.

Представители власти одновременно поднялись.

Дреич снова отпустил очередную реплику:

– Здоровье укреплять лучше всего за столом.

Глядя на него, можно было подумать, что в квартире, где он живет, как минимум четыре кухни. Иначе, с чего он такой огромный?

Я ковыляла из туалета обратно на койку, когда увидела очередных посетителей.

В накинутом на плечи белоснежном халате мне навстречу шел Сыч.

С ним за ручку, словно маленькая девочка, шествовала грациозная дева, держа в руках букет роз. Сам уважаемый посетитель нес огромный прозрачный пакет с апельсинами.

Удивляться тут было нечему. Александр Иванович зашел поинтересоваться, кто же это убрал служащего его фирмы.

Я дежурно заулыбалась. Чмокнула начавшего седеть мужчину в щечку. Он, в свою очередь, играючи потрепал меня за задницу, после чего мы вошли в палату.

Альма, так звали красавицу с черными как смоль волосами, поставила цветы в графин и брезгливо опустилась на тот самый стул, который не так давно насиловал Антон Дреич.

Сыч соответственно занял место полковника.

Стройный мужчина, около сорока. Слегка заплывшее от частых выпивок лицо со следами оспы. Маленькие серенькие глазки. Аккуратная стрижка десятилетнего мальчика. Резкий запах отвратительного одеколона, забивающий ноздри.

– Как здоровье?

Начался обмен дежурными фразами, который занял примерно минут десять, после чего перешли к делу.

– Ты работаешь сейчас на кого-нибудь?

Врать как-то язык не поворачивался. Он может и припомнить.

– Есть занятие.

– Имя мне скажи, пожалуйста, – на полтона ниже потребовал Александр Иванович, разворачивая жвачку и бросая обертку на пол.

– Хальзов.

– Ба! И что старому пердуну понадобилось?

– У него книги украли, вот он меня и нанял.

– Дорогие книжки, наверное.

– Да, дорогие.

– Ты, Татьяна, не тухни. Я к тебе, понимаешь ли, со всей душой, вот фруктов принес, а ты так вяло разговариваешь. Узнала кого-нибудь из тех, кто вас сделал, а?

– Нет. Мне постоянно слепили глаза электрошокером.

– Как интересно. А что ты делала в машине Витюшки?

– Мы с ним в ресторан завтракать поехали.

– В какой?

– Я не знаю, он сказал, что это сюрприз.

Сыч подпер щеку ладонью и уставился в окно. Очнувшись, он поинтересовался:

– Знаешь, в кого вы врезались? Конечно, не знаешь. Менты, которые ушли полчаса назад, тебе тоже наверняка ничего не сказали.

– Нет, не сказали, – подтвердила я. – Только не мы врезались, а в нас.

– Не важно.

– Как угодно, – возражать было бессмысленно.

– Семен Игоревич Будников, по кличке Фома.

– Ругался он здорово.

– Да, материться он мастер. Магазины у него. Пара заводиков. Спирт Фома гонит. Главное, что номер белой «шестерки» он запомнил, но машина краденой оказалась. Менты это уже знают. А я уж от них.

– К чему ты мне это все рассказываешь?

– К тому, что профи его убрали, и я не знаю почему. Значит, он за моей спиной чем-то занимался.

Несмотря на то, что человека в живых уже не было, Сыч горел желанием узнать, большой ли куш хотел сорвать без его ведома покойный.

– Ты давно с ним кувыркаешься?

Красавица на заднем плане едва заметно сморщилась. Наверняка приходилось выносить выражения и покрепче.

– Я зашла к нему на работу вчера вечером. Купила безделушку с рук и захотела узнать, сколько она стоит на самом деле. Слово за слово, пригласил в ресторан. Мы четыре года не виделись.

– Что за безделушка?

– Золотой будда.

– Ты должна мне еще двести пятьдесят баксов, – заявил он. – Это мой пацан там работал.

– Нарушаешь правила торговли. Ворованным товаром никто на улице торговать не должен.

– Не учи меня. В любом случае свои проблемы я всегда смогу разрешить. К тому же не тебе говорить о правилах. Запугать пацана так, что он был вынужден упасть вдвое. С тебя можно и штуку за моральный ущерб потребовать, да ладно, пока спишем.

Похоже, мальчишка, отдавая деньги, сочинил историю, чтобы оправдать недостачу. Да еще и о своем наваре побеспокоился, прибавив к цене пахана тридцать с лишним процентов.

Я заверила, что непременно отдам деньги, причем сделаю это сразу же, как только выберусь из больницы.

– А как к тебе это золото попало?

– Интересуешься, у кого купил? У меня по всему Поволжью сотня таких безделушек в неделю расходится – всего и не упомнишь.

– Отдам сервиз за твою цену.

Толкаясь по Санкт-Петербургу чуть больше года назад, я приобрела на базаре у старушки чайничек и три крохотные пиалы к нему за смешные деньги.

Подозревая, что реальная цена может быть выше, я через одного из авторитетов вышла на Сыча. Увидев товар, он не моргнув предложил триста долларов, уверяя, что о цене можно осведомиться у «независимых» экспертов, и назвал именно Жукецкого. Тогда в голове у меня и отложилось место работы Виктора. Я не испытывала материальных трудностей и не сдалась, даже когда цена выросла втрое, чем здорово вывела Александра Ивановича из себя. Нет, он не кричал. Совсем наоборот. Покраснел, надулся, выкатил глаза и стал действительно похож на ночного пернатого хищника.

К экспертам ходить отпала всякая надобность. Цену удалось установить в процессе торга. Мое приобретение можно было смело предлагать за полторы тысячи, знала бы бабушка, как она продешевила, – не избежать мне проклятий.

– Кажется, мы остановились на шестистах долларах.

– Ошибаетесь, уважаемый, называлась цифра девятьсот. Согласна на восемьсот пятьдесят.

– Будду просил продать Виктор. – Сыч стремительно поднялся. – Жду тебя на днях вместе с товаром.

Делец подхватил спутницу за талию и вышел вон, желая на ходу скорейшего выздоровления.

Я дожирала, наверное, десятый апельсин и одновременно перебирала накопившийся в сумочке хлам, когда глубоким вечером, прорвавшись через кордоны врачей, медсестер и санитарок, заявился перепуганный Руслан Рустамович.

– Как ваши дела? – Он бросился ко мне с объятиями и чмокнул в щечку.

Признаюсь, я слегка опешила, но быстро пришла в себя и поблагодарила за беспокойство.

– Как я рад, что вы живы! Господи, это какой-то вандализм. Среди бела дня стрелять в людей!

– Ничего, со мной все в порядке. Пришлось схватить немного электричества. Вы знаете, у меня был Сыч.

– Да, знаю, знаю, – заохал старик. – Ко мне тоже заходил, выспрашивал, не было ли у меня каких дел с Виктором. Хорошо, врать не пришлось. После тех раскопок мы вели себя очень тихо и не высовывались. Исключительно только консультации.

– Тогда за что его убили?

– Я надеялся получить ответ от вас. Он не собирался заехать куда-нибудь?

– Вроде нет. А вы сами не заметили изменения в его поведении? Может, кто-нибудь стал частенько навещать его?

Хальзов покачал головой:

– Если даже что и было, я мог не заметить. У меня ведь штат больше сотни человек – за всеми не уследишь.

– Как вы думаете, Жукецкий мог выкрасть статуэтки?

Он несколько удивленно посмотрел на меня:

– Зачем ему воровать эти безделушки?

– Так мог или нет? Под заказ, например.

– Чисто теоретически, мог. Вы располагаете фактами?

– Будду, которого я купила у ювелирного магазина, Виктор отдал Сычу на реализацию, а может, и просто продал.

Дед вздрогнул.

– Не может быть! Виктор – вор! – Ему потребовалось время, чтобы поверить в правдивость моих слов.