скачать книгу бесплатно
Нереальные хроники постпубертатного периода
Александр Серёгин
Превращение юноши в мужчину – это не только физиология. Как сопливый, неуверенный в себе пацан становится настоящим мужчиной? Жизнь обтесывает, бьет по морде. Он познает то, что раньше никогда не знал: невероятную радость обладания и горькую тоску утрат, а потом ему кажется, что всегда был таким – сильным и уверенным. Только иногда жаль, что те времена прошли. Главный герой в двадцать лет никак не станет настоящим мужчиной. К нему до сих пор чаще всего обращаются: мальчик. Историческое время не то, в жизни нет места подвигу, чему-то великому. Девушки всерьёз его не воспринимают, парни насмехаются. Все меняется мгновенно, когда он попадает в параллельный мир, где идет война, грохочут взрывы, где сама жизнь заставляет стать мужчиной.
Александр Серёгин
Нереальные хроники постпубертатного периода
Часть первая
Глава 1
Сегодня Ян Ракита снова сбежал из общаги. Нет, над ним там никто не издевался, не обижал и конечно же не бил, но долго находиться в этом хаосе он не мог, тем более сейчас: сессия закончилась, а практика еще не началась. У студента, как у солдата, безделье всегда вызывает одну и ту же реакцию – дурь. Дурь разнообразную, многоярусную, изобретательную. Во время семестра тоже этого хватает, но в промежуточный период дурь переходит все границы: если пить, то, значит, до умопомрачения, если играть в карты, то сутки не вставая, если заниматься любовью – до беспредельного разврата.
Правда, если говорить о разврате, то это не про Яна. Он не то чтобы мальчик совсем нецелованный, но до полного контакта с девушками у него не доходило. На этот предмет у Яна была своя точка зрения. Ему хотелось не только животной страсти, но и возвышенного чувства, а с этим пока проблемы. Вообще он мальчик мечтательный, и хотя состоит студентом технического вуза, к гуманитарным предметам его тянет не меньше. Он увлекается историей, втихую пописывает стишки, посещает картинные галереи и театры. Сейчас он был увлечен историей девятнадцатого века, особенно его интересовали события этого периода, связанные с Одессой, и ему, как раз накануне, попались целых две интереснейшие книги об этом. Больше всего его впечатлил подвиг прапорщика Щеголева во время обороны города в Крымскую войну, а еще больше – сама личность Александра Петровича и, несомненно, его возраст.
Герой отражения англо-французской агрессии был в то время совсем молодым человеком, почти ровесником Яна, буквально чуть-чуть старше. Ему, за совершенный подвиг, сам Государь Император пожаловал Георгиевский крест и произвел в штабс-капитаны, минуя чины подпоручика и поручика.
А у Яна были проблемы, не воспринимали его взрослым созревшим мужчиной. Ему даже продавщицы иногда не отпускали вино, как раз государство надумало бороться с пьянством и алкоголизмом и ввело запрет на отпуск алкоголя лицам моложе восемнадцати. Вот если бы он подошел к такой продавщице в погонах штабс-капитана, да еще с орденом, то она бы не стала сомневаться, есть ему восемнадцать или нет.
Фактура у Яна, конечно, была не очень, росточка среднего, худощавый, если не сказать худой, а самое главное – лицо. Он частенько рассматривал свою физиономию в зеркале, особенно после обидных случаев отказа в выдаче порции горячительных напитков. Пытался даже отпускать усы, но получалось только хуже. Растительность на лице росла жиденько и как-то кустисто, не всплошную. Он быстро сбрил это «недоразумение» и стал ждать лучших времен. Лицо никак не подтверждало его возраст. Большие карие глаза, розовая гладенькая кожа и мохнатые ресницы добавляли детскости и срезали сразу несколько лет, а что поделаешь – генетика. Его отец рассказывал о себе, что в тридцать ему от силы давали двадцать с небольшим. Как говорится, против природы не попрешь.
Такой внешний вид затруднял Яну переход к серьезным взаимоотношениям с девушками, да и вообще его обижало, что частенько к нему на улице или в общественном транспорте обращались «мальчик». Андрюхе Новаковскому хрен кто скажет «мальчик». Везет же людям, усы, как у настоящего гусара, и лысина уже пробивается в двадцать четыре года, а тут не то что лысины – усы толком не растут.
Такие невеселые мысли одолевали Яна. Он прошел мимо снова сгоревшей кирхи и по Петра Великого направился в сторону моря. Шел он не спеша, оглядываясь и рассматривая дома. Сюда, до кирхи и до Нового базара, долетали бомбы с вражеских пароходов. Толку от этого было мало, разрушений и жертв практически не было, но сам факт заставил посмотреть Яна на кирху с большим уважением, чем раньше, как-никак, настоящий свидетель исторического события.
Спешить ему было некуда, в их комнате уже сутки продолжался карточный марафон. От безделья его сосед по комнате Андрюха Новаковский и еще три дармоеда пожалели портить лист ватмана, натянули кусок простыни на чертежную доску и на ней расписывали тысячную пулю. Преферанс дело интересное, но не в таких же количествах. К тому же, по условиям игры, участники не имели права вставать из-за игрового стола, только отойти в туалет и то, не чаще чем один раз в час. Играли затейники, не прерываясь со вчерашнего вечера, но конца еще не было видно даже на горизонте.
Вокруг стола слонялась толпа болельщиков, которые подносили игрокам пищу и питье, а также громко комментировали происходящее. Все курили, и в комнате на клубы сизого дыма давно можно было вешать топор. Оно и понятно, игроки нервничали, по правилам, кроме всего прочего, им был запрещен прием любого алкоголя, так что расслаблялись только куревом, но зато болельщики с лихвой компенсировали для себя этот недостаток, в углу выстроилась целая «батарея» пустых бутылок. Спать, читать и вообще заниматься каким-либо делом в таком дурдоме было невозможно. Обстановка слишком экстремальная для Яна и он решил покинуть этот вертеп.
Так, не спеша, Ян вышел на Тещин мост, прямо перед ним простиралась территория порта, если быть точным – Практическая гавань, еще раньше её называли Купеческой. Слева она ограничена Андросовским молом, а справа – Военным. Именно там на самой оконечности Военного мола и располагалась батарея прапорщика Щеголева. Ян прошел к Воронцовскому дворцу и сел на лавочку на Приморском бульваре. Ветви деревьев Пионерского парка немного заслоняли видимость на мол, но Ян внимательно вглядывался в то, что происходило на причалах, особенно там, в конце Военного мола. Сейчас он, конечно, выглядел не так, как тогда…
Сначала он почувствовал странный сильный запах, определенно пахло дымом, причем дымом специфическим, пороховым. Такой запах бывает в тире, когда сразу стреляет несколько человек. Только там он слабенький и с кислинкой, а здесь запах был удушающим. К нему примешивалась горечь горящих черным дымом канатов.
Раздался длинный протяжный свист или вой, и в метрах пятидесяти за спиной раздался взрыв. Ян вскочил на ноги. Перед ним что-то крикнул и махнул рукой офицер. Пушкари отбежали от лафета, громко ухнуло, и снаряд понесся в сторону парохода, который нагло чадил трубой прямо перед батареей. На флагштоке развивался «Union Jack».
Огорошенный Ян попытался осмотреться. С трех сторон плескалось море, а впереди бегали военные люди, суетились вокруг двух пушек, две другие были разбиты, и от них клубился дым, который уносился сильным ветром с моря. Ян сразу решил, что это ему снится. Дело в том, что он был комсомольцем, потомственным атеистом, материалистом и не верил ни в какие чудеса.
Тут на него обратил внимание офицер, который оказался совсем молодым безусым, но совершенно невежливым человеком. Он с недоумением осмотрел Яна, одетого в джинсы «Lee» и светлую футболку с большими латинскими буквами на груди «S» и «A», что означало «Союз – Аполлон», с утра было довольно жарко. Снова грянул залп с британского парохода, несколько ядер вздыбили море перед бруствером батареи, сложенным из земли и бревен.
– Кто такой? Шпион? Что здесь делаешь?
До Яна дошло, что это и есть тот самый прапорщик Щеголев, герой-артиллерист.
– Нет, я свой, я русский! – он начал жестикулировать, боясь, что прапорщик не поймет его или не услышит в этом грохоте.
Опять бухнул залп, теперь уже с другого парохода, их набралось на рейде целых девять штук, и все они норовили разбомбить эту маленькую батарею с двумя оставшимися пушками.
– Ты что, из обывателей? Чего сюда пришел? Беги отсюда, убьют!
– А ты, – он быстро исправился, – а вы?
– А мы еще постреляем по этим иродам. Беги, говорю!
– Куда бежать, стреляют?
– Туда беги, – он махнул в сторону берега рукой, – к лестнице, к Бульварной.
Ян обернулся и в дыму увидел Потемкинскую лестницу, такую же, как сейчас, только вокруг неё зелени было меньше и от этого она была непохожей, казалась какой-то голой и нависшей над откосом.
– Может, вам чем-то помочь? – крикнул Ян, но Щеголев его уже не слушал. Он командовал своими солдатами, те наводили пушку на вконец обнаглевший английский пароход. Прапорщик махнул рукой, пушка выстрелила и отскочила назад, ядро с визгом полетело над водой в гости к англичанам. Щеголев заинтересованно следил за полетом снаряда, и он достиг цели. На борту фрегата раздался взрыв, а по батарее пронеслись удовлетворенные возгласы. Щеголев обернулся и снова махнул Яну – дескать, беги отсюда.
Ян сдвинул плечами, показывая, что он старался помочь и вообще хотел как лучше, но «раз вы так хотите». Он развернулся бежать и споткнулся о большой деревянный ящик. Грохнулся на землю и тут же подскочил. Прямо перед ним лежали ноги. Людей видно не было, они были накрыты брезентом, торчали только ноги. Ян понял, что все они не живые, а мертвые, убитые. Он обернулся к Щеголеву, но тому было не до Яна. Пальба шла со всех сторон, и грохот стоял такой, что прапорщик, наверное, иногда не слышал собственного голоса. Корабли маневрировали, стараясь выпалить то одним бортом, то другим, а на батарее как будто не обращали на это внимания. Солдаты методично заряжали пушки и по команде Щеголева стреляли в пароходы.
Вид погибших солдат поразил Яна. Он встал, отряхнул коленку и решительно повернул назад к батарее. Щеголев как раз сел на разбитую пушку и снял фуражку, утирая пот со лба, хотя погода была не летняя и с моря дул свежий ветерок, пробирающий до костей. Ян вспомнил, что сегодня должно быть только десятое апреля, если это настоящая бомбардировка Одессы, а перед ним прапорщик Щеголев.
– Чего вернулся, я же говорю, стреляют здесь, убить могут. У меня уже пушкарей вон сколько побило.
– Я должен вам помочь, Александр Петрович, обязательно.
– А мы представлены, что-то не припомню?
– Да, я вас знаю, потом объясню откуда. Я должен обязательно вам помочь. Что нужно делать? Я многое могу.
Щеголев улыбнулся и достал курительную трубку.
– Что же вы можете, господин, простите, не припомню вашего имени-отчества?
– Ян Петрович.
– Из поляков, что ли, будете?
– Нет, из русских, просто у моего дедушки был друг венгр, его звали Янош, вот меня в его честь и назвали.
– Мудрено, – Щеголев обернулся в сторону вражеских кораблей, отдал какую-то команду своим канонирам, – значит, мы с вами по отцам тезки.
– Получается, да. Я вижу, вы закурить хотите, не желаете ли, я вас угощу сигаретой, – Ян подумал и добавил: – Это новая мода в курении, в Болгарии делают. Видите, на пачке написано БТ – болгарский табак, значит. Считаются очень хорошими сигаретами.
Щеголев снова посмотрел на рейд и сказал:
– Пока вроде бы успокоились, можно и покурить, а то как учнут палить – не до табака будет. Из Болгарии, говорите, табак, турки сейчас там властвуют, и нам покоя нет. Одеты вы больно легко, мундир-то свой где потеряли? – говорил Щеголев, принимая в руки невиданную им ранее вещь.
– Мундир, – Ян осмотрел себя с ног до головы, – на берегу пришлось оставить, неудобно было бежать.
– Накиньте хоть шинелку пушкарскую, ему-то она уже точно не понадобится.
– Нет-нет, – слишком быстро возразил Ян, – я как-нибудь обойдусь.
– Да не пугайтесь вы так, крови там нет. Я знаю, статские больно крови боятся. Так не пугайтесь, его когда убило, шинель в стороне лежала. Теперь-то уже и не оденет, жаль, хороший канонир был, – Щеголев никак не мог раскурить сигарету на ветру.
– Спасибо большое, но я обойдусь. Тут еще такой бой жаркий.
Ян достал свою нетухнущую «Zippo», чиркнул и поднес к сигарете Щеголева. Прапорщик прикурил и с интересом начал рассматривать зажигалку.
– Знатная штука, это где же такое делают?
– Далеко, в Америке, в Североамериканских штатах.
– Ты смотри, такая глушь, а что умеют.
– Дарю, презент. Только не отказывайтесь, от всей души.
– Ну, если от всей души, тогда спасибо. Артиллеристу эта вещь очень много пользы может принести.
Он положил в карман зажигалку и продолжал внимательно и подозрительно смотреть на Яна.
– Странный ты какой-то, Ян Петрович, вроде как не местный и одет не по-здешнему.
– Я приезжий из Киева, здесь просто учусь, студент я.
– Ну если студент, то тогда понятно.
В это время с английских пароходов снова раздались залпы, часть снарядов полетела в сторону города, а часть к батарее. Сразу два ядра ударили в бруствер, взрывы были такой силы, что Ян почти оглох. Пушкари закричали, кого-то ранило, а может быть, и убило. Предпоследняя пушка опрокинулась и оставшиеся в живых канониры пытались её поднять. Щеголев бросился к пушке. На полпути он остановился и крикнул Яну:
– Не знаю, сколько мы продержимся, видишь, последняя пушка осталась. Беги на бульвар, там должен быть штаб генерала Остен-Сакена, доложи ему всё как есть. Пока будет кому стрелять и пока будет чем стрелять, мы этих нехристей в Одессу не допустим!
Яну не хотелось уходить, но он не знал, чем он может еще помочь, поэтому прихрамывая пошел к бульварной лестнице. Над головой пролетали ядра с шумом и слышались разрывы то сзади, то далеко впереди. Преодолев все двести ступеней, он добрался до памятника Дюку. На бульваре было много народу, военных и гражданских, все заинтересованно наблюдали за происходящим в бухте и на Военном молу. Ян оглядывался, прикидывая, куда идти дальше, но вдруг одно из ядер ударило в основание памятника. Большинство находящихся на бульваре побежали в сторону Биржи. Там было дальше от гавани, хуже видно, но безопасней. Толпа увлекла и его, он побежал оглядываясь. Нога болела, Ян хромая нашел свободное место на скамейке.
Он отдышался и судорожно соображал, что же ему теперь делать, где искать штаб Остен-Сакена, но вдруг заметил, что мимо него прошла девушка в мини-юбке и с клипсами на ушах в виде больших красных колец, её глаза от яркого света защищали модные импортные солнцезащитные очки.
Фу-у-у, Ян с облегчением выдохнул. Это ж надо такому привидеться среди белого дня – задремал, наверное. Всё от недосыпа, с этими архаровцами попробуй поспи. Всю ночь: «Ухожу без двух; семь пик; вист; а дама-то третья, заложиться надо было». Тьфу!
Ян осмотрелся, вокруг него был привычный Приморский бульвар. Вот пушка, с английского «Тигра» снятая, вот Горисполком, бывшая Биржа, вот Пушкин смотрит на «благодарных граждан Одессы» и впереди внизу морвокзал в современном угловатом архитектурном стиле из стекла и бетона. Всё нормально, никаких проблем с агрессорами и пальбой из пушек.
Ян решил идти в общагу, только по пути в Горсаду выпить кружечку пива, стало как-то особенно жарко, а было вроде прохладно. Он попытался встать со скамейки, но тут же скривился от боли и снова рухнул на скамейку. Что такое? Он в недоумении поднял штанину. Приличная ссадина на голени кровоточила. Это не было зрительной галлюцинацией, потому что на месте содранной кожи еще ощущалось и неприятное жжение. Ян оторопело стал осматривать свои ноги и заметил, что его светлые босоножки изрядно вымазаны в черную сажу. Тротуары на Приморском, в отличие от батареи Щеголева, с утра были чисто выметены и даже промыты поливочной машиной. Было над чем задуматься.
Понемногу прихрамывая, Ян отправился на Дерибасовскую, на троллейбусную остановку. В такой ситуации пиво не поможет, тут нужен только портвейн. Он зашел в Центральный гастроном и купил две бутылки.
Глава 2
Поутру они пили пиво. Чем еще могут заниматься студенты, которые честно сдали сессию. Впереди маячила практика, это было ново, интересно. Одно плохо, что вставать теперь придется не тогда, когда захочешь, а в семь или даже раньше, но сегодня воскресенье, выходной. Ян и Андрей, как нормальные, рабочие люди или почти таковые, с чистой совестью отдыхали. Первый рабочий день намечался только завтра.
Так исторически сложилось, что какой бы ты дорогой ни шел из общежития в институт, тебе никак не удастся пройти так, чтобы не попасть на пивную точку. Собственно, и путей-то было только два, но по каждой из дорог было минимум три точки, по второй – даже четыре.
Несмотря на то, что сегодня друзьям не нужно было идти в институт, до ближайшего ларька ноги донесли сами, даже с еще не проснувшейся головой и не совсем открытыми глазами. Вчерашний портвейн гудел в голове и требовал орошения.
Точки периодически закрывались, но, видимо, неиссякаемый поток студентов был лакомым кусочком для Одесского пищеторга, и поэтому, как ни старались парткомы нескольких окрестных институтов, после многократных закрытий точки снова открывались и радовали посетителей пенными шапками на бокалах.
Точка, которую сегодня облюбовали Ян и Андрей, находилась в сквере у летнего кинотеатра. На местном студенческом сленге она называлась «У Любезного». Небольшой ларёк, выкрашенный в ровный зеленый цвет, сливался с газонами сквера. Человек семь терпеливо ждали, когда подойдет их очередь. На прилавке, оббитом алюминиевым листом, стояли бокалы на отстое. За прилавком стоял седой старичок в аккуратном белом полотняном пиджачке. Долив бокал до нормального, по его мнению, уровня, он отправлял его в полет по мокрой поверхности прилавка в сторону жаждущего соискателя. Это движение всегда сопровождалось одной и той же фразой на протяжении многих лет: «Будьте любезны», – отсюда и негласное название точки, закрепившееся в среде любителей пива студенческого городка. Все знали, что Любезный, хоть и недоливает, но и никогда не разбавит драгоценный продукт, держит марку, поэтому к дедушке всегда относились с уважением. Эта точка пользовалась доверием, в отличие от многих. Даже в «Гамбринусе» можно было наскочить на разбавленное пиво, а у «Любезного» гарантировалось качество.
– Ну что, повторим? – проговорил Ян, рассматривая дно уже пустого бокала.
– Всенепременно, неполнота впечатлений притупляет воображение, – подтвердил Андрюха.
Они пристроились к небольшой очереди. Погода была чудная, какой она бывает ранним летом в Одессе. Весна в этом году выдалась поздняя, и на тротуаре кое-где еще лежали гроздочки отцветающей акации. Сквер весь состоял из деревьев этого вида, во время их цветения голова кружилась от насыщенного сладковатого запаха. Сегодня этот запах уже только угадывался, а на аллеях маленькие белые кисточки, которые дворник не успел смести, затаптывались прохожими, как воспоминания.
– Что это за девки у нас по коридору вчера шастали? – вопрос Яна адресовался Андрею, но взгляд его фиксировался не на друге, а на стайке девчонок, проходивших мимо. Ян был парень робкий и стеснительный, но влюбчивый.
– Не знаю, Безуглый сказал, что волейболистки.
– На волейболисток они как-то не тянут, ростом не вышли.
– Ну не знаю, какие есть.
– Откуда?
– На практику приехали.
– А причем тут волейболистки?
– Ну, у них команда, и с ними один пацан, вроде как на побегушках.
Накануне Ян, принеся две бутылки портвейна, попал в струю. После успешно закончившейся многочасовой игры в преферанс, участники которой за всё это время, согласно правилам, не имели права выпить ни капли живительной влаги, жаждали восстановить статус-кво. Естественно, двумя бутылками не обошлось, и Ян уверенно снял стресс от происшествия на бульваре. Говорить с кем-то в такой обстановке о том, что с ним случилось, не имело не малейшего смысла. Более того, это было чревато последствиями. Над ним и так посмеивались из-за чудачеств: история, искусство, в театр на органную музыку ходит, – а в этом случае его бы точно подняли на смех и наградили какой-нибудь обидной кличкой вроде Сумасшедший Историк или просто Псих.
Сегодня с сильного похмелья Яну самому казалась вчерашняя история сном, видением – чем угодно, но только не фактом. Одно смущало – разбитая нога и босоножки, которые он сегодня с трудом отмыл от въевшейся сажи.
Они снова взяли поданные Любезным бокалы.
– Андрюха, а ты мне скажи, что ты думаешь о перемещении во времени? – начал осторожно Ян. – Вообще есть в этом хоть какая-то реальность?
– Что тебе сказать, отрок, – напустил на себя важность Новаковский, – современная наука не имеет на этот вопрос окончательного мнения, но теоретически это возможно. Только никто не знает, как это сделать.
– А самопроизвольное перемещение во времени возможно, как ты думаешь?
– Это вряд ли, а вот перемещение в параллельный мир, говорят, возможно без приложения каких-либо усилий.
– Это у сюрреалистов, что ли? Этот Дали, по-моему, полный придурок. У него кроме понтов ничего нет. Хотя конечно техника его письма очень приличная, но вся эта околокультурная ерунда, мне кажется, – полный бред, рассчитанный на оболванивание толпы. Он накушается абсента, вот ему и мерещатся параллельные миры, а он уже не мальчик, семьдесят стукнуло. Как у Сереги Воронова, когда за ним скорая приезжала.
– Ты не путай «белочку» с перемещениями в параллельные миры, там даже водкой не обойдешься, тонкие материи, неизвестные науке, – Андрей мечтательно потянул пиво из бокала.
– Нет-нет, водку я сегодня не буду, – сразу завозражал Ян.
– Да я так, вообще, абстрактно.
– Вот и отлично, давай пивком побалуемся, а потом на пляж, и всё будет тип-топ.
Андрей неопределенно покачал головой. Ян, чтобы сменить тему, снова задал провокационный вопрос:
– Ну а если бы с тобой такое случилось, ну, переход в параллельный мир, как бы ты отреагировал?
