Как мы продлили этой зимой

скачать книгу бесплатно


…Мы вернулись в отель. Комнаты были готовы, ключи взяты, и все разошлись по номерам – устраиваться. Было решено собраться не позже чем через десять минут – иначе мы никогда не соберемся, как заявил Меркулов – и отправиться осматривать Осло. Пока солнце было еще высоко.

– Я должен предупредить – я храплю! – сказал Рябенко, вскидывая на плечо рюкзак и отправляясь на третий этаж вслед за Меркуловым.

– Ну а у меня есть обувь, – отозвался Чекулаев. – Ботинки, кроссовки, тапочки…

Это был недвусмысленный намек на то, что названные предметы полетят в храпящего.

Виктор, впрочем, честно предупредил не только о своем храпе. Еще несколько месяцев назад он сообщил в электрическом письме, что его смущает перспектива оказаться на узкой и короткой девичьей кроватке в недорогих отелях, поэтому он берет с собой надувной матрац и будет спать на полу. «Возле холодильника», – почему-то сразу уточнил Дима Семенов, после чего мем «на надувном матраце возле холодильника» стал жить самостоятельной жизнью в нашей странной компании.

Это давнее письмо, помнится, вызвало у всех живейший интерес. Мы стали интересоваться, откуда Виктору известно, что нас повсюду ожидают узкие девичьи кроватки. Тот отвечал, что не может рисковать. Дело было в том, что весит он сто три килограмма, а рост его, кажется, метр восемьдесят девять или что-то вроде этого. Не всякая кровать, не говоря уже о кроватке, выдержит Виктора. Поэтому заметная часть объема его сумки-рюкзака была занята надувным матрацем. Примерно такая же, какая в моем рюкзаке была заполнена альпийскими горными штанами Семенова.

…Итак, Виктор забрал свои рюкзаки и удалился. А вот Чекулаев, забросивший было свои вещи на левую койку у окна, уходить не стал. И прямо спросил, не будем ли мы с Гавриловым возражать против того, чтобы он остался третьим в этой комнате. По-видимому, перспектива находиться в одной комнате с храпящим на полу возле холодильника Виктором его не прельщала. Другое дело, что никаких холодильников в номерах не было. Единственный холодильник находился где-то в столовой.

Отель, повторяю, был бюджетный.

Мы с Гавриловым, конечно, не возражали, и Чекулаев остался с нами – третьим в номере.

Десять минут истекли. Мы отправились вниз по оранжевой лестнице, туда, где нас с нетерпением ждала столица Норвегии.

ПРОХЛАДНАЯ ПЕНА НОРВЕГИИ

Над Осло в неярком голубоватом северном небе висела слабая дымка. Полоса неба светилась над нами, резко очерченная, как рамкой, черными карнизами старинных серых каменных зданий. Мы прошли до угла по узкому тротуару (пришлось идти парами – колонна по три уже не получалась) и свернули на улицу пошире. Здесь было видно солнце. Белесое светило висело невысоко, но при этом еще не низко.

– Пойдемте к набережной! – сказал Меркулов. Никто не возражал.

– А это куда? – спросил Чекулаев.

– Видите, улица идет под уклон, – заметил я, изображая самого мудрого. – Если мы хотим попасть к воде – идем по улице вниз!

И мы пошли по улице вниз.

Как и полагается, первые этажи старинных зданий были заняты магазинами и парикмахерскими. Мы разглядывали норвежские надписи, смотрели в витрины и все глубже осознавали, что мы не дома.

Во всех переулках, которые уходили вправо и которые приходилось пересекать, мигали светофоры. Почему-то нам навстречу загорались два красных огня (зачем им два красных огня – спрашивали мы друг у друга, но разумных ответов никто из нас не дал). Загорался один зеленый, мы переходили переулок и двигались дальше – до нового светофора, возникавшего уже метров через сто. Каждый новый светофор нервно включал оба своих красных огня, как только мы к нему приближались.

Наконец светофоры закончились, и мы оказались на широкой (очень широкой) залитой солнцем набережной.

– Это река или море? – спросил Виктор Рябенко.

– Это море! – сказала Женя. – Залив!

За заливом продолжался город, над которым возвышались четкие вертикальные штрихи многочисленных подъемных кранов над высокими строящимися домами. Привлекало внимание на том берегу огромное модернистское здание со светлой наклонной плоскостью. Было видно, что там тоже гуляют. Посреди светлой воды торчал странный островок, на котором было воздвигнуто нечто стеклянное и геометрическое, напоминающее стилизованные паруса. Вдали контуры берега тонули в светящейся дымке. Солнце светило в глаза и мешало рассмотреть у причала гигантский океанский (судя по габаритам) корабль. Настоящий. Это было здорово! И было тихо. И было очень мало машин, и не было ветра, но были простор, море, солнце и светящаяся дымка над водой.

Мы начали фотографировать. Мы стали вести себя как туристы. Прошлись по набережной с расчехленными объективами наперевес. Затем двинулись обратно, вверх и направо, но уже по другой улице. Мы рассматривали дома с высокими крышами и обращали внимание, что всюду чисто, и несмотря на то, что снег сошел недавно, не было здесь чудовищного подснежного мусора, который обнажается после схода снега в любимом моем Иркутске. И газоны не выглядели грязно-бурыми, и даже что-то уже, кажется, слегка зеленело в сероватых газонах из-под сухой прошлогодней травы. Но пока что совсем слегка…

А потом обнаружился загон за высокой деревянной изгородью, и мы фотографировали лошадей, которые тянули к нам свои симпатичные морды через забор в надежде на кусочек хлеба. Но русские охотники за затмениями были, как обычно, без хлеба, поскольку не догадались, что попадется им по пути старинная конюшня. Да и вообще – как обычно, без хлеба. Не было сомнений только в том, что конюшня старинная. Скульптурная крашеная голова лошади высоко на стене явно существовала здесь столетиями. Мы все поочередно сфотографировали изящную вполне современную скульптуру красивой лошадки, на постаменте которой было что-то написано – видимо, была эта лошадка знаменитым чемпионом.

Несколько слов о скульптурах. Первая скульптура, которую я увидел вскоре после выхода из гостиницы, – классическая фигурка бога Меркурия над фонтаном. Фонтан не работал (не сезон). Тут все было ожидаемо и узнаваемо. А вот дальше началось неожиданное.

…Посреди серого газона на каменном постаменте сидела обнаженная металлическая женщина, нарочито раздвинув ноги. Грудь у нее была тяжелая и большая, как два глобуса. Скульптор, в общем, постарался.

И вспомнилось мне следующее. Давным-давно, в прошлом тысячелетии, состоялась в Иркутском художественном музее выставка народного художника СССР Ильи Глазунова. Выставка была гигантская – трудолюбивый и плодовитый Глазунов заполнил своим искусством почти все здание. Имелась там среди прочего обнаженная натура в тяжелой золоченой раме. Иркутские ценители искусства сосредоточенно рассматривали картину мастера. И вдруг один из ценителей глубокомысленно пробормотал – а я услышал, стоя рядом:

– Интересно, почему у Рафаэля, Тициана и Леонардо получались обнаженные женщины, а у Глазунова – только голые бабы?

Вспомнился мне этот эпизод, как говорится, по ассоциации. Как-то я не воспринял норвежский шедевр как попытку изобразить обнаженную женщину. По-моему, скульптор ставил цель изваять голую бабу, и эта цель была явно достигнута. Более того, предполагаю, что была норвежская газонная статуя идеологически близка так называемым сортирным Венерам – тем самым изображениям, которые сами собой возникают порой на неконтролируемых стенах мужских туалетов. Мотивы создания, как мне подумалось, были примерно одинаковыми. Впрочем, из меня очень плохой эксперт в области искусства.

(Кстати, о Глазунове – раз уж он был помянут. Однажды я оказался свидетелем одного из самых удивительных пикетов, которые мне довелось видеть в своей жизни. У входа на станцию питерского метро стояли двое с плакатом, призывающим подписать петицию о присвоении великому художнику Илье Глазунову звания Героя Социалистического Труда… Дело было, как нетрудно догадаться, году так в 1987-м – в разгар перестройки…

Но вернемся в Осло.)

Русские исследователи солнечных затмений вперлись на газон и принялись фотографировать газонную Венеру с близкого расстояния и в разных ракурсах, протягивая к ней свои фотоаппараты и айпады. Женя стояла в сторонке и (по-моему) с ужасом поглядывала на соратников по экспедиции. Сущности разносторонних и неоднозначных наших личностей начинали открываться ей с неожиданных сторон.

Надо заметить, что Норвегия еще не раз удивила нас своими обнаженными скульптурами. Металлическая дама с внушительными, я бы сказал, гипертрофированными формами («…горы пены прохладной… М-м-м… Нет, холмы прохладной пены… В общем, мощные бедра…») встретила нас позднее в городе Бергене. На этот раз она на газоне стояла, а не сидела. Поблизости мы обнаружили полностью обнаженного молодого металлического мужчину, почему-то задумчиво лежащего на боку на газоне бульвара.

Еще один обнаженный металлический мужчина в натуральную величину стоял себе на тротуаре набережной в городе Тромсе, напротив входа в какой-то магазин, и смотрел на снежные горы через залив. Любопытно, что соски этого мужчины были авангардистски обозначены какими-то большими и круглыми пуговицами, зато первичные признаки его были выполнены скульптором куда более реалистично.

Но вершиной этого направления норвежской скульптуры следовало бы считать креативное сооружение, стоящее посередине зала вылета международного аэропорта Осло. Сооружение изображало стилизованный, почему-то изогнутый гигантской, но изящной аркой первичный признак, упиравшийся в пол массивным шаровидным окончанием. Я, помнится, с удовольствием наблюдал за душевными борениями Михаила Чекулаева, которому очень хотелось сфотографировать это творение (но он сначала стеснялся), а потом сфотографироваться самому возле шедевра (тут он тоже сначала слегка постеснялся). Потом он все-таки мужественно преодолел сомнения и попросил меня сделать снимок – вручил мне свой фотоаппарат и отправился позировать на фоне этого яркого проявления атлантического креатива и тотальной толерантности.

Позже мы, разумеется, обсудили метафизическую тему североевропейской обнаженки и, как всегда, выдвинули гипотезу. В холодной снежной Норвегии небесполезны и должны поощряться такие произведения искусства, каковые способствуют пробуждению замороженных чувств. Впрочем, на правильности этой гипотезы никто особенно не настаивал – особенно после того, как кто-то из нас предложил проанализировать скульптурные традиции эскимосов, о которых (традициях) никто из нас никогда ничего не слышал. Но в любом случае местная свобода художественного выражения произвела на нас незабываемое впечатление.

ПРОГУЛКИ ПО ОСЛО

После фотосессии газонной Венеры мы двинулись дальше, мимо здания (судя по всему) военно-морского министерства, у входа в которое грозно целились в небо две древние чугунные мортиры какого-то немыслимого калибра.

А дальше был поворот налево, в гору, и мы обнаружили каменную стену с широкой аркой.

– Вход бесплатный! – объявил Гаврилов, и мы вошли.

Это был старинный форт, крепость за толстыми каменными стенами. Внутри были старинные здания с черепичными крышами, под ногами лежали каменные плиты, а куда-то вверх вела каменная лестница. Когда мы начали подниматься по ней, я обернулся и увидел двух марширующих солдат в старинной (вероятно, даже средневековой) форме.

Наверху было здорово. Мы находились на вершине холма. Это была господствующая высота, вся столица королевства расстилалась, как на ладони, и под высоким обрывом виднелся морской залив. Ходили далеко внизу по серебристо-серому заливу (50 оттенков серого!..) разнообразной формы прогулочные суда. Сквозь серые же сгущающиеся облака просвечивало медленно опускающееся к закату солнце, и бесстрастно взирали на расстилавшийся под нами удивительный пейзаж старинные пушки на сплошных (без спиц) деревянных колесах.

Из массивов столичных зданий то и дело вырывались в небо высокие крутые скаты крыш («И город фрегатом плывет в закат, надевши лохматые облака на тонкие шпили…»). Возвышалось вдали высокое двухбашенное здание с огромным циферблатом, и раз в полчаса разносился бой часов на многие мили вокруг – как пифагорейский звон небесных сфер. Дышалось спокойно и легко. И было какое-то достойное, благородное и неторопливое умиротворение в этом вечернем просторном ландшафте, и висело в воздухе ощущение некой древней северной традиции, которая текла сквозь столетия, не прерываясь и не торопясь, «…и дальше будет так же поступать…». Не было здесь никакой суеты. Зато были здесь люди, которые явно не гонялись за тем, что некоторые молодые россияне на жаргоне своем именуют «понтами». Одеты норвежцы скромно, темные куртки и пальто, джинсы и кеды, и – мало, мало машин! И совсем нет пробок… Зато есть трамваи.

А внутри исторического форта, помимо надписей на норвежском и английском языках, были еще литые выпуклые надписи, выполненные в технике азбуки Брайля. Слепые экскурсанты тоже могли прочитать об этом историческом месте…

Вдали, среди уходящих к горизонту крыш, торчал приметный высокий контур.

– Кремль! – сказал я. Было похоже.

– Слушайте, как-то становится прохладно… Давайте сходим в гостиницу, переоденемся и еще раз погуляем, – предложил Меркулов. – И дойдем до этого Кремля!