скачать книгу бесплатно
Жизнь замечательных людей
Сергей Владимирович Виноградов
Пути господни неисповедимы. Перед вами сборник рассказов и новел юмористического и мистического жанров. Есть такое выражение: что наверху, то и внизу. Тут всё сплетается воедино и вырисовывается совершенно фантастическая картина мира. Иногда даже невольно хочется зажмуриться от яркости красок и бешенных скоростей. Приятного чтения.
Сергей Виноградов
Жизнь замечательных людей
Человек с солнечными усами
Денис Витальевич Стародубов и его усы – явление в своём роде уникальное! Два – в одном, можно сказать. «Пху-пху-пху» – когда Денис Витальевич смеётся, то его практически из-за усов-то и не видно. Вы можете заметить только ямочки, которые должны бы находиться на щеках – а они просто висят в воздухе над усами! Ему где-то под пятьдесят или чуть больше, точно определить невозможно – из-за усов. А усы у него, надо сказать, знатные. Густые, соломенные и тяжёлые. Они выстреливают из-под носа и замирают на некотором расстоянии. Почти параллельно полу. Подобно радуге. Как литые! Да если бы Денис Витальевич хотел, он мог бы запросто снимать ржавчину с металла, просто поводив усами по поверхности, тронутой коррозией. Зачистил бы до чистого металла! Всё блестело бы! Но это уже дело не царское. Есть специально обученные люди с инструментом, и всё такое. У нас – не об этом.
Каждое утро он… Да что мы будем опускаться до банального описания будней Дениса Витальевича! Давайте лучше посмотрим на мир его глазами. Увидим реальность такой, какой видит её он сам. Это гораздо увлекательней, уж поверьте. Итак, едва продрав глаза, он удивлённо смотрит по сторонам и мычит. Мир ещё не обрёл резкость и выглядит мутным пятном перед глазами. Не важно, следствие это вчерашнего фуршета, или же он просто не выспался. Главное – резкость никак не наводится. Тогда Денис Витальевич шевелит усами, смывая сонную муть, как дворниками с лобового стекла пока ещё недружелюбной действительности. Всё проясняется. Далее следует ряд стандартных утренних процедур, и Денис Витальевич оказывается с портфелем на улице. Потом скорость происходящего резко возрастает – как в ускоренной кинохронике: какие-то яркие огни, спуск, снимок внутреннего убранства вагона с сонными пассажирами, холод и моросящий дождь, турникет, хлопок двери…
А далее – как в компьютерной игре. Знаете, когда сам герой остаётся за кадром, а видны лишь его руки с пистолетом или ружьём. Только в нашем случае никакого ружья, упаси бог, нет. Движутся – кончики усов! Они стремительно, но плавно, без резких движений, как на быстрой вагонетке в шахте, натягивают на себя коридор за коридором, лестницы и холлы, лифты и переходы. Двигаясь по лабиринту здания, он поворачивает то правым, то левым усом в нужном направлении, они же выполняют и роль поворотников для тех, кто следует за ним. Ему навстречу попадаются люди и слышится шипящее и хлёсткое «сссьте». Денис Витальевич только и успевает отстреливаться низкочастотным и трубным «доутр», при этом кончики усов то и дело опускаются в пол, а шипящие люди, проплывают мимо и исчезают за спиной.
Наконец перед усами распахиваются двери, и Денис Витальевич оказывается в просторном и светлом помещении. Усы задерживаются возле вешалки, потом огибают стол с компьютером и опускаясь чуть ниже, замирают. Перед усами загорается экран.
– УУУ-ОХХО! – раздаётся громоподобный раскатистый гул из-под усов. Именно так Денис Витальевич воспринимает собственную речь. Но для окружающих всё звучит вполне себе членораздельно. Данный же набор звуков означал:
– Ну-с, что у нас случилось плохого?
– Да всё в порядке, Денис Витальевич, пока всё спокойно. Рано же ещё, – отвечает ему коллега, чей стол располагается напротив, по левую руку. Это Николай, менеджер по закупкам, человек лет тридцати.
– ОЫАО! – гудит пароходом Денис Витальевич, – «вот и славно», – при этом усы колышутся, как от настоящего трубного рёва.
Так кем же трудится человек и пароход Денис Витальевич? Бизнесмен? Не-ет, не похож. Может быть чиновник? Упаси боже! А может, он вообще следователь по особо важным делам? – Ну вы уж совсем… Честно говоря, мы и сами-то толком ничего сказать не можем. Знаем только, что это довольно крупная контора, связанная с перевозками, таможенными делами. Похоже на транспортную компанию. Логистика -одним словом. А Денис Витальевич там не самый последний человек. Может быть даже, начальник отдела. Его телефон не умолкает ни на секунду, к нему постоянно приходят с какими-то бумагами, которые он скрупулёзно просматривает и подписывает. Или не подписывает. Он смотрит на происходящее из рубки большого парохода и гудит, когда требуется.
В кабинете появляется дама, она подплывает к пароходу и подаёт ему какие-то документы. Денис Витальевич принимает из рук дамы бумаги. Дама начинает говорить и останавливаться, видимо, не собирается. Денис Витальевич не любит, когда посторонние раздражители отвлекают его от изучения важных документов. Он прижимает верхнюю губу к носу, и дама исчезает в зарослях, а звуковые волны, издаваемые ею, гасятся плотной стеной усов, частично отражаются, и наконец наступает долгожданная тишина. Капитан парохода достаёт большой морской бинокль и вглядывается в предоставленные документы, как в бескрайние морские просторы. Он переворачивает страницу за страницей. Потом откладывает бинокль и опускает верхнюю губу. Дама вновь появляется в поле зрения, а вместе с ней и непрерывный звуковой поток. Денис Витальевич ставит резолюцию на документе и протягивает шумной посетительнице. Та, улыбается в ответ, убирает бумаги в папку и удаляется из кабинета.
Долго ли коротко ли, но время неизбежно подходит к обеду. Денис Витальевич не ходит в столовую, а обедает прямо на месте. Всё носит с собой – для этого, собственно, и портфель. Там ни какие-нибудь-то там бумаги… – Тьфу! Мы не из таких! Там – баранки, кефир, булочка и конфеты! Ну, и много ещё чего интересного – о чём мы вам не скажем. Он трубным зовом оповещает коллег, что время обеда настало и идёт ставить чайник. Коллеги же имеют склонность иногда ходить в столовую, но в этот раз остались в кабинете – много работы навалилось. Молодёжь – она такая: сбегают между делом и перекусят. А Денис Витальевич относится к этому делу очень серьёзно. Как к документам. С многоуровневым подходом. А любит он очень крепкий и сладкий чай вприкуску с чем-нибудь. Сегодня вот – с баранками.
– УУАЙС БААМЫ…ЫЫЫХ-ХА! – Гудит Денис Витальевич. Что буквально означает: «Люблю, знаете ли, чайку с баранками выпить. Не дурно ведь, милостивые государи, не правда ли?!». Коллега, что сидит напротив по правую руку на мгновение пропадает – это Денис Витальевич весело подмигивает сослуживцу правым глазом. Перед кончиками усов начинает подниматься пар, и в поле зрения ненадолго появляется стакан в подстаканнике с почти чёрной жидкостью, потом опускается под усы, и они начинают колыхаться. Это Денис Витальевич дует на горячий чай. Раздаётся характерный хруст, и сидящие перед ним по обе руки коллеги начинают попеременно то исчезать из вида, то вновь появляться. Денис Витальевич активно работает челюстями, громко перемалывая баранки.
После обеда краски тускнеют, мир становится чёрно-белым, и время замедляет ход. Ничего уже не радует глаз, и бинокль уже доставать не хочется. Всё и так видно. Сплошная рутина. Денис Витальевич ходит по кабинетам и медленно беседует с сослуживцами, растягивая время.
Наконец рабочий день естественным образом заканчивается. Перед усами гаснет экран компьютера, вешалка, двери кабинета… Площадка перед лифтом… несколько дам, не дожидаясь, спускаются по лестнице. Кстати, в учреждении среди дам ходят слухи, что своими усищами Денис Витальевич способен защекотать женщину до беспамятства. Поэтому дамы не рискуют ездить с ним в тесном лифте, а предпочитают дождаться следующего или воспользоваться лестницей. Естественно, кому ж охота попасть в столь щекотливое положение посреди или даже после рабочего дня! До него доходят подобные слухи, но он этому только рад – есть ещё порох в пороховницах. Он просто улыбается под усами, глядя, как дамы, едва завидя его возле лифта, ускоряются и, делая вид, что спешат по делам, направляются к лестнице.
Далее опять следует компьютерная игра с вагонетками, коридорами и поворотами – только гораздо медленнее. И вот тут-то Денис Витальевич жалеет, что у него в руках нет ружья. На такой малой скорости он бы наверняка попал! Тут он уже не отстреливается как утром, а просто, встречая людей, поджимает губы. Хлопок двери, яркое вечернее солнце, турникет…Свобода.
Денис Витальевич никуда не спешит, он направляется к парку. В портфеле остался кефир и булочка. Усы ориентируются по звуку: обычно в это время в парке играет духовой оркестр. Вот и сейчас он слышит попурри из старых советских комедий в исполнении престарелых музыкантов, стариков-разбойников, как он их называет. Под усами расцветает улыбка. Денис Витальевич садится на скамейку, достаёт кефир и с наслаждением насыщается. Потом встаёт, достаёт булочку и кормит птиц. В лучах предзакатного солнца усы становятся полупрозрачными и насыщаются золотом. Да тут к тому же ещё и золотая осенняя листва красок добавляет.
Метрах в десяти от Дениса Витальевича останавливается молодой человек в длинном сером плаще. Он пристально всматривается в Дениса Витальевича, недолго о чём-то размышляет и достаёт блокнот с ручкой.
– Солнце капает с усов прямо на ботинки… – записывает он в блокноте, тихонько проговаривая вслух, – да, надо бы ещё и про молоко на золотых усах, млечный путь в отдельно взятом индивиде возле метро… Это я удачно зашёл. Начало положено, день прожит не зря…
А Денис Витальевич даже и не подозревает, что стал источником вдохновения для молодого поэта. Ему невдомёк, что, возможно, где-то на просторах интернета, а, может быть даже, и в печатном издании, он появится в виде некого образа, и люди будут думать о нём, не зная его имени и отчества.
Далее следует медленный спуск, тусклый снимок вагона с усталыми лицами, долгая дорога домой.
Вечерний чай. Неспешная суета перед сном. Стены перетекают в потолок, ноги задираются на спинку дивана. Из-за усов торчат кончики больших пальцев ног и верхний край экрана телевизора. Вечерние новости. Потом всё гаснет, и Денис Витальевич с его выдающимися усами престаёт существовать как вид до следующего утра.
19 ноября 2022 г.
ТРИ Х
Алексей Григорьевич Стаханов рано утром 1 сентября собирался на работу, как вдруг что-то его стукнуло, и он полез в шкаф.
– Ба! Да у меня тут плащ висит! В прошлом году купил. Ни разу не одёванный, ещё с биркой. Вот в нём-то и пойду. Отличный чёрный плащ! Стильный и с карманами, – пробубнил Алексей и посмотрел на болтающегося под ногами кота. Кот многозначительно мяфкнул.
– Ну вот и славненько! И котишко согласен. Значит, быть по сему!
Алексей побрился, позавтракал и вышел на улицу. Было пасмурно и плащ был как нельзя к месту. Он шёл и как ему казалось, шуршал на всю улицу. Но что такое? – Все на него пялились! Да-да, он ловил на себе сначала удивлённые, а потом и восхищённые взгляды прохожих. Барышни провожали его долгим заинтересованным взглядом. Он это чувствовал! Что за невидаль! «Ну да ладно, – успокаивал он себя, просто ещё не проснулся толком, вот и мерещится всякое. Желаемое за действительное».
Алексей спустился в метро, зашёл в вагон и взялся за поручень. Девочка, сидевшая напротив, тут же поднялась и тронула его за руку:
– Садитесь, пожалуйста, – с невыносимой искренностью заглянула она ему в глаза. Алексей поначалу замешкался, но послушно сел. «С чего бы это? Я вроде бы ещё не старый и отнюдь не беременный… Какого лешего мне девочки места уступают? – недоумевал он».
– Ну надо же, какой вы замечательный человек, – прошептал сидящий рядом мужчина, – мне, право, даже не ловко с вами сидеть, какая честь! – он встал, демонстративно откланялся Алексею и вышел на станции.
«Что за чёрт?! Вот и эта тётка глаз с меня не сводит, так и зыркает… И остальные поглядывают в мою сторону. Может я побрился неаккуратно, или плащ испачкан? – оглядел себя Алексей, – нет, всё в порядке, надо книжку достать». И он углубился в чтение до самого выхода.
Алексей прошёл через проходную завода и побрёл к своему цеху. Он шёл и невольно ловил на себе любопытные взгляды сослуживцев, поёживаясь от них как от моросящего дождя.
«Подумаешь, эффектный чёрный плащ. Мне что, до дрожи не терпится показаться на публике? Вовсе нет! Но как скрыть от любопытных глаз его вопиющую новизну и не показать обуревающую меня радость обновки? Да ничего меня не обуревает! Внести некоторую небрежность в отношении к вещам? Надо как-то неброско, но эффектно повесить его на плечико и закрыть дверцу шкафа. Как будто ничего и не было! Само собой разумеющееся действие и ничего больше! Да что это за ребячество на меня нашло?! Веду себя как школьник в первый день после долгих каникул. Ерунда какая! Так дело не пойдёт! Да что за мысли у меня сегодня? Может не с той ноги? Вот уже и пришли. Сейчас поднимусь по лестнице, быстро проскользну в гардеробную, переоденусь – и всё кончится!».
Но не тут-то было! Оказалось, что и в своей рабочей униформе он не утратил внезапно свалившегося на него обаяния. В конструкторском бюро, где он работал, вдруг все стали обращать на него внимание, чего раньше не наблюдалось, или же он этого просто не замечал. «Неотразим», «восхитителен», «мне очень нравится», «как мы раньше не разглядели», – выхватывал он из разговоров фразы сослуживцев, невольно записывая их на свой счёт. Алексей прекрасно понимал, что эти эпитеты могут вовсе не иметь к нему никакого отношения, но они предательски прилипали к нему, и отлепиться никак не получалось. «А, может, так было всегда, а я просто не замечал? Был серой мышью, голову не поднимал, а на самом деле… Да…дела, – напряжённо думал Алексей, – чудны дела твои, господи».
– Лёха, у тебя что сегодня – юбилей?! – развёл руками коллега.
– Да-нет, с чего ты взял-то? – удивился Стаханов.
– Да ты просто светишься сегодня, впрочем, как и всегда, но сегодня – особенно!
– Нет, всё в порядке, обычный день… – устало улыбнулся Алексей, – уж я бы предупредил.
И так – весь день!
После обеда Стаханов мыл руки в туалете и услышал за приоткрытой дверью женский голос:
– Таня, ты просто не представляешь, как он великолепен! Он просто душка! Я в изумлении!
Надо ли говорить, что в свете сегодняшних событий, Стаханов, естественно всё принял на свой счёт. Он вытер руки бумажным полотенцем и вышел за дверь. В коридоре щебетала по телефону Мария Ивановна из соседнего кабинета.
– Я просто изумлена! Всё, Таня, пока-пока. – убрала она телефон в карман куртки и, встретившись взглядом со Стахановым, игриво спросила:
– А вы, Алексей, были когда-нибудь в изумлении?
Стаханов откашлялся и растерянно стал себя осматривать: свитер, брюки, туфли – всё вроде чистое, ничего не торчит.
– А как же, Марь Иванна. Вот, не далее, как в прошлую субботу, прогуливаюсь я, знаете ли, в Александровском саду, и вдруг вижу на скамейке лежит зажигалка и десятирублёвая монетка рядом. Я так изумился, что аж руки вскинул! Ещё бы не изумиться – зажигалка-то оказалась рабочая! Да и десять рублей – оно завсегда приятно найти! Изумительно! – Алексей по-монашески сложил на груди руки, смиренно закатил глаза к потолку и похлопал бровями.
– Да ну вас, Алексей, вечно вы всё опошлите. Я же серьёзно… – изобразила обиду Марь Иванна и высоко подняв голову зацокала по коридору.
«А чего это я, собственно, теряюсь? – подумал Алексей и направился к сисадмину».
– Я бы хотел изменить свой адресок и фамилию в адресной книге, – обезоруживающе улыбнулся Алексей.
– Для Вас, Алексей Григорьевич, всё что угодно! – выпрямился по стойке «смирно» сисадмин, – как именно желаете изменить?
– Можно мою фамилию прописать с тремя буквами «Х». Чтобы было «СтаХХХанов». Три икса… Понимаете? Мне кажется, я заслуживаю. И в электронном адресе тоже тройное «hhh».
– Ха-ха-ха! – рассмеялся сисадмин, – понимаю. Типа – раз начальство не повышает, так я повышу себя сам! Ловко вы придумали! Думаю, ничего страшного не произойдёт. Они если и заметят, то только посмеются, а может быть и на ус намотают. Да ради бога! Для Вас, Алексей Григорьевич, – что угодно! Сказано – сделано. Вот, готово дело! – внёс он исправления, – наслаждайтесь величием!
Алексей остановился у своего подъезда и в нерешительности замер: огоньки на домофоне не горели. Такое уже было на прошлой неделе. Он потрогал дверь, и она легко поддалась – нет тока! – Сцуко! Второй раз за месяц! И в соседних домах – та же картина – нигде не горит свет, хотя ещё и рано… Просто стукают двери без всяких звуковых сигналов. Да! – И самое главное – на двери подъезда был пришпандорен скотчем лист бумаги, на котором красовалось выведенное чёрным маркером небрежное «УВЫ» с многоточием в конце. Что-то зачастили с авариями! Начитанные нынче пошли господа электрики: ласково и весьма лаконично выражаются. Не успели что ли на принтере напечатать? – И тут – Ба-бах! «А что мне делать вечером… Да не только мне – и коту? Ему-то хорошо: он всё и так в темноте видит, а мне что: ужинать при свечах? Ну, сортир при свечах – это, конечно, завораживающе и романтично. Даже, я бы сказал, – есть в этом некий шарм и элемент таинственности… А чтение при свечах? – Да это вообще способствует моментальному взрыву гениальности и росту мудрости! Нужно во всём искать плюсы. Но как-то противно, согласитесь?».
Алексей устало разделся, приласкал кота и поставил чайник на газ. «Хорошо хоть газ не отключили! Бедные немцы! Хотя, чего их жалеть – немцы они и есть немцы – изначально ущербные существа, которые много о себе… Стоп! Это неправильно. А чего неправильно-то? Так, собственно, оно и есть! Мелюзга! Бу-бу-бу! И премьер у них – лысый и мнения своего не имеет… Вот была у них Меркель: барышня не эффектная, с точки зрения красоты, но весьма рассудительная… Ладно, что с них взять – они всего лишь немцы. Европейцы, по сути, люди-то подневольные, пришибленные, можно сказать… Будем снисходительны к нашим братьям меньшим». Он побродил по квартире, полистал книги пока было светло. Ничего не хотелось! Поговорил с котом «за жизнь» и решил грохнуться спать – утро вечера мудренее.
А утром всё заработало! Алексей включил телевизор, полистал было новости, удручённо почесал подбородок – и всё выключил! Наскоро позавтракал, поговорил с котом и стал собираться на улицу. – Естественно, в чёрном плаще!
На двери подъезда уже была приклеена официальная информация, датированная задним числом. Как-никак, а перед жильцами-то надо как-то оправдываться. «А, всё-таки, хорошо, что я три икса придумал. Назад пути нет! Будем следовать тем же курсом. Урра!».
Но, как ни странно, влияния вчерашнего своего обаяния на окружающих он уже не чувствовал. Люди как-то по-утреннему хмуро и обыденно на него реагировали. Просто проходили мимо – без всякого восхищения! Просто безобразие! И это не смотря на шуршащий на всю улицу плащ! Скотство, да и только! Какая вопиющая невнимательность! «Ну да ладно, всё возвращается на круги своя, – размышлял Алексей Григорьевич, в конце концов – я всего лишь обыватель. Таких, как я, хороших людей…. Ну, подумаешь, конструктор на крупном предприятии. И что? Да кто я такой, собственно? Ишь, чего о себе возомнил… В нашей сумбурной реальности может и не такое привидеться. Вот вчера не было доступа к информации – и что? Да ничего! Сегодня посмотрел телевизор, полистал новости… – Да тьфу на них! Как оплёванный себя чувствую! На меня и на миллионы таких как я – просто накакали без всякого зазрения совести с их абсолютно непогрешимой стороны! Нет, в наше сюрреалистичное мрачное и тёмное время со спёртым воздухом… Чтобы ощутить свежий воздух реальности… Да! – Нужно окунуться в русские народные волшебные сказки!!!»
Сказано-сделано. Алексей Григорьевич Стаханов, он же «три ХХХ» забурился в «Буквоед» и принялся расхаживать вдоль стеллажей с книгами.
На кассе он выложил толстенное красочное издание. Две барышни многозначительно переглянулись. Алексей сиятельно, но скромно улыбаясь, расплатился и вышел.
– Видала, Люда, какой мужчина?! Просто красавчик! – пропела одна из кассирш.
– Да уж! В самом расцвете сил! Прямо как Карлсон! Хи-хи-хи! И кому такое счастье, интересно, подвалило?..
15 октября 2022 г.
Слово, которое пишется с большой буквы
«Совсем недавно ко мне вдруг пришло осознание того, что такое Человечность в истинном свете, – осторожно водил по щекам опасной бритвой Иван Карлович. – Казалось бы, ну что тут особенного: все мы – люди, все мы – человеки… Это всем известно с детства. Но то, что открылось мне, имело совсем другой контекст. Человечность открылась мне в совершенно другом ключе. И писать это слово с маленькой буквы я уже не смогу никогда. Это качество предстало мне явлением совершенно иного порядка, совершенно не связанного с обычной действительностью. Я просто однажды проснулся совершенно Человечным человеком. Знаю, сейчас вы, возможно, начнёте ёрничать по этому поводу: «Самый человечный человек». – Прямо как Ленин. Не-ет… Бери выше – как ледокол Ленин! Маяковский дважды бы застрелился, пытаясь описать мою сущность в своих угловато-восторженных стихах. Более того, я чувствую себя к тому же ещё и абсолютно химически чистым человеком: не каким-нибудь там чистым реактивом для анализа Ч.Д.А., а, бери выше, – ОС. Ч., то есть особо чистым, с жёлтой полосочкой на лбу! Да что там – слеза младенца по сравнению с моими помыслами и человеческой сущностью покажется вам обычной водопроводной водой».
Иван Карлович насухо вытерся полотенцем, щедро побрызгался одеколоном и похлопал себя по щекам. Вот и сегодня, проснувшись ни свет не заря, первое, что ему пришло в голову было: «Ах, как же всё-таки, замечательно, что я не таксидермист! И не ассистент помощника младшего менеджера в крупной газодобывающей компании! Я всего лишь простой инженер на обычном машиностроительном предприятии. Пусть и не семи пядей во лбу, звёзд с неба не хватаю, но всё же уважаемый в узких кругах специалист. Да и пядей во лбу за последнее время заметно поубавилось… Редеют пяди, возраст берёт своё. И пусть себе редеют – Человечности от этой досадной неизбежности меньше не становится».
Иван Карлович с аппетитом позавтракал, выпил чашечку кофе, взял портфель и вышел на улицу. Он с огромным изяществом влез в переполненный автобус, ограничившись лишь парочкой ударов коленом в зад вульгарно карабкавшейся вверх по ступенькам пожилой особы, для приличия бормоча в сторону что-то вроде «ой, простите великодушно». Извиняясь направо и налево, он растолкал локтями облепивших стойку поручня расфуфыренных девиц, ошалевших от такой прыти почтенного гражданина. Он блаженно улыбался, глядя на проносившиеся мимо утренние улицы, игриво считал оставшиеся ему до работы остановки. Настроение самое что ни на есть человеколюбивое! Ещё бы! Предпраздничный день, впереди три выходных – красота, да и только!
С трудом вырвавшись на своей остановке и вдоволь наслушавшись оскорбительных эпитетов в свой адрес, Иван Карлович остановился прямо посреди толкучки у самых дверей автобуса и не торопясь стал поправлять помятую шляпу. И тут на тебе! – Прямо по его левому ботинку смачно прошёлся какой-то явно невоспитанный тип, при этом ещё и позволив себе выругаться в его адрес, что нефиг мол загораживать проход. Иван Карлович оглянулся на этого получеловека и добродушно плюнул ему на спину. Двери закрылись, и автобус укатил прочь. «Вот же ж люди, – без тени возмущения в голосе тихо проговорил он, достал из портфеля губку и протёр испачканный ботинок, – но что делать? Приходится как-то сосуществовать бок о бок с примитивными формами жизни. Но мы же с Вами выше всего этого, не правда ли?». Иван Карлович достал папироску и закурил, отойдя в сторонку.
На проходной он как обычно, приветливо приподнял шляпу перед охраной и плавно проплыл через турникет. С тех пор как чувство глубочайшей Человечности поселилось в душе Ивана Карловича, ничего мирское его больше не раздражало – ему решительно всё нравилось. Вот дождик заморосил, а ему всё нипочём: «неприятность эту мы переживём» – напевает он песенку из любимого мультфильма.
Войдя в фойе своей заводской конторы, Иван Карлович чуть не напоролся на стоящую к верху задом Марию Семёновну, которая копошилась в картонной коробке, набитой до верху канцелярскими принадлежностями. Выпрямившись, Мария Семёновна приветливо и с надеждой в глазах поздоровалась с Иваном Карловичем:
– Иван Карлович, как хорошо, что я вас… – запыхалась она, – я знаю, вы не откажете. Ведь вы же не поможете мне до лифта… Правда ведь, не поможете? – умоляюще дышала она в его сторону.
– Совершенно верно, Мария Семёновна! Не откажу. Истинная правда. Конечно, не помогу! О чём речь! – дружелюбно продекламировал Иван Карлович и проследовал к лестнице.
Мария Семёновна осталась стоять с открытым от удивления ртом.
– Научитесь сначала чётко формулировать свои мысли, – поднимаясь по лестнице, бубнил Иван Карлович, – какова просьба, таков и ответ.
Иван Карлович делил рабочий кабинет с двумя коллегами: Николаем Ефимовичем, человеком предпенсионного возраста, специалистом по сплавам, и Степаном Григорьевичем, молодым человеком, инженером-технологом по направлению сборки. Когда он вошёл, сослуживцы уже разливали свежезаваренный кофе. Иван Карлович поприветствовал коллег, повесил на плечико пальто, пристроил на вешалку шляпу и налил себе чашку ароматного напитка.
– А что, коллеги, давайте что ли под кофеёк новости посмотрим: что там без нас за ночь в мире произошло, – сунул в розетку шнур Николай Ефимович. Старенький телевизор на холодильнике разогрелся не сразу. И как на зло вляпались в утренний выпуск криминальных новостей.
Молодой репортёр скороговоркой верещал что-то о ночном происшествии в коммунальной квартире. По всему было видно, что ночью там произошло массовое побоище с алкогольной подоплёкой. Он всё время тыкал микрофоном в побитую физиономию потерпевшего, принуждая несчастного к унизительным объяснениям. Тот всё время пытался увернуться от навязчивого мохнатого предмета, отмахивался руками. Но репортёр-то был опытным – от такого, даже ссаными тряпками не отмахаться. И когда потерпевшего совсем припёрли к стенке, тот на мгновение замешкался и, видя, что отступать уже некуда, глубоко вздохнул, развёл руками и начал:
– А что мы?.. Мы ничего! Сидели тут вечером с товарищами по работе, тихо беседовали. А тут они врываются! Представляете? И главное, безо всякого на то разрешения вдруг начинают избивать нас ногами! Просто ужас какой-то! – искренне возмущался потерпевший. Откуда-то с боку в камеру влезла потрёпанная женская голова с синяком на пол-лица:
– Это просто возмутительно! В собственном доме! Без всякого приглашения!..
– Коля, выключи это. Нельзя же прямо с утра такую мерзость… – взмолился Иван Карлович, – это же чудовищно!
– Не просто чудовищно, но ещё комично, коллеги! – Надо же, какое коварство! Главное, «без всякого на то разрешения», – затрясся от смеха Степан, – ну, это уж совсем, согласитесь, ни в какие ворота не лезет!
– Да уж, – улыбнулся Иван Карлович, – ну ладно бы с разрешением – никто бы и слово не сказал – а тут на тебе! Просто вопиющий случай. Куда мир катится!
Коллеги ещё немного посмеялись, допили кофе и расселись по своим рабочим местам.
После обеда к Ивану Карловичу пришла Люда, из конструкторского отдела, только после института. Глаза на выкате – того и гляди разревётся. С рулоном чертежей под мышкой.
– Иван Карлович, он не подписывает! – пожаловалась она, – третий раз уже переделываю.
– Что вы говорите, ну давайте посмотрим, что тут у вас, – Иван Карлович разложил чертежи на столе и принялся их изучать, – а вы присаживайтесь, Людочка, присаживайтесь. Кажется, я всё понял. Так-так-так, с чего бы начать-то? Чаю хотите? Степан, налей-ка барышне чаю, нам потолковать надо.
Степан послушно бросился к чайнику и заварил в кружке пакетик.
– Знаете в чём ваша проблема? В ваших чертежах нет души! Да-с. Надо больше Человечности вкладывать. Вы же – барышня! А у вас какие-то мертвяки получаются. Угловатые… а резкие кромки просто глаза режут, бездушные куски металла, так и веет от них могильным холодом. А фасочки где? Людочка, надо больше фасочек! Больше радиусов скругления, побольше фигуристости! Вы же дама! Уж в фигуристости-то должны знать толк! Для чего это нужно, спросите вы? Мертвым железякам – всё равно. Таким деталям и ломаться не в падлу, а уж ржаветь – так им вообще за счастье. А вы вложите в них душу, поделитесь частичкой своей Человечности. Жизнь – она заразная штука, помните об этом! Придайте деталЮшкам Человечности, – а она неотделима от инстинкта самосохранения. Заразите их жизнью через придание природных форм. Вы видели когда-нибудь прямоугольную планету? Вот. То-то же. Едва заметные глазу скругления, фасочки и прочие хитрости, которые совершенно никак не будут влиять на качество изделия в сборке… Но спроектированные вами деталЮшки будут служить дольше, поверьте моему опыту. А Эдуард Кириллович не подписывает знаете почему? Вы его рожу видели? Он в ваши чертежи как в зеркало смотрится! А этого он делать очень не любит, уж я-то его давно знаю. Этакий усечённый конус, причём абсолютно правильной формы. Как по линейке его делали! Ну не любит он свою физиономию! Получается, что вы его вроде как дразните. Понимаете? Ну вот и славненько, – по-отечески погладил Иван Карлович Людочку по голове, – сделайте как я вам сказал. Он всё равно нюансов не заметит, но почувствует себя лучше, может человеколюбие в нём проснётся. Ну, всё, идите и попробуйте – не пожалеете.
Людочка заметно повеселела, но опять чуть не расплакалась, только уже от радости.
Когда воодушевлённая Людочка убежала, Степан с иронией в голосе обратился к Ивану Карловичу:
– И что это вы в последнее время всё про человечность толкуете? Раньше вы как-то без неё обходились. – Иван Карлович ничего не ответил, лишь пожал плечами, – вот в новостях, – продолжил Степан, – сами же видели – сплошная чернуха. А вы всё о какой-то мифической человечности…
– Ты, Стёпа, лучше бы помолчал и послушал знающего человека. Сидел бы тихонько да на ус наматывал. Да, не всё у нас красиво и гладко, согласен… Но, как говорится, нас еб…простите, Иван Карлович, – склоняют к сожительству, а мы…
– А мы крепчаем! – с воодушевлением резюмировал Степан.
– Ах, если бы, молодой человек, если бы…– грустно поднял глаза Иван Карлович, – мы – повизгиваем! В большинстве своём. Увы и ах! Вот если бы в нас была хоть малая толика Человечности, мы бы горы могли свернуть! Да что горы – тьфу на них! Чудеса бы могли творить!
– Да что вы, в самом деле, заладили «человечность да человечность»! Что это вообще такое? С чем её едят? Какого она цвета? И чем она пахнет наконец?!
– Так сразу и не объяснишь: она либо есть, либо её нет вовсе. Её, Стёпа, совсем не едят! Это невозможно. Хотя дикари-каннибалы и наивно верят, что можно. Что касается цвета… Человечность – просто белая (по земным меркам). Но её истинный белый цвет земными глазами не увидишь, он абсолютный, ослепительный для человеческого глаза. Запаха нет, ибо субстанция эта (скорее, не субстанция, а качество) не имеет ничего общего с атомами и молекулами. Мне почему-то хочется сравнить её с запахом чистенького новорождённого поросёночка, или с запахом парного молока. Но это мои субъективные ощущения. Ладно, коллеги, сегодня короткий день, пора и честь знать, – засобирался Иван Карлович.
