Ходячая спонтанность

скачать книгу бесплатно


Не помню как, но до дома мы оба добрались ближе к трем часам ночи. За что я люблю свою жену, так это за понимание. Она не стала встречать нас со сковородкой в руках, а просто уложила, ибо спать нам оставалось около часа. Она проучила меня по-другому. Как именно, я узнал уже в поезде, когда остался со своим мохнатым наказанием один на один.

До поезда надо было еще умудриться добраться. А с дикого похмелья, в потёмках, в 4 утра, постоянно спотыкаясь о тело, валяющееся на полу, даже добраться до ванной для меня было целым вызовом. Жена уложила нашего непутёвого туриста на полу гостиной, а меня рядышком, на диване. Поэтому первое, что я сделал, после того как поднялся, это зацепил стоящий на гладильной доске утюг, который с грохотом упал на пол. Я приготовился к худшему и сжался, но мало того, что никто не проснулся, никто даже не шелохнулся. Из моего носа прозвучал осторожный, медленный, оглушающий выдох. А второе, что я сделал, после того, как чуть не высрал сердце, это споткнулся и рухнул прямо на Манго, отчего он громко выругался, слава всем богам, на каком-то незнакомом мне языке. Моя дочь и так знает достаточно много матерных слов для своего возраста. Я был абсолютно уверен в том, что это что-то матерное, хоть даже и не понял, что это за язык, но интонация была более чем матерная. Возможно, это был немецкий. В голове промелькнула вспышка – как раз в баре, где мы сидели вчера, подавали баварские сосиски, и Манго с прекрасным южнорусским акцентом горланил песни народного ансамбля Rammstein. А потом по глазам ударила другая вспышка, на этот раз света. Жена вошла в комнату, и без предупреждения включила свет.

– АЙ! – Вскрикнул я. – Женщина, сколько раз говорил, перед тем как так делать, надо кричать “глаза”?

Она спокойно подошла ко мне, посмотрела в глаза, и, не сдерживая улыбки, отчеканила:

– Поелику вы зело на поезд опаздываете.

Я посмотрел на часы. 4:15. Выругавшись про себя, я спешно нашел штаны, закинул их на плечо, поцеловал жену, как бы она не старалась избежать встречи с моим утренним амбре, и уже прицелился для рывка в сторону ванной.

– Ах да, – Нарушительница нашего крепкого сна осторожно нагнулась к Манго, и негромко, но очень противно гаркнула ему прямо в ухо – Глаза!

Добудиться до Манго было практически невыполнимой задачей еще со школы. Для него обычным делом было просыпаться около двенадцати, и лениво плестись в школу, чтобы там бесцельно провести время. Если бы не парадокс с его успеваемостью, школу он бы никогда не закончил. Дело в том, что при отвратительном поведении и постоянном отсутствии на уроках, у него была примерная успеваемость. Когда он успевал всё заучивать, для меня навсегда останется загадкой. Как и весь Манго в целом. По тому, что я знал о нем в школьные годы, он не ладил ни с преподами, ни с предками. Однажды, на семейном ужине, он выскочил в столовую в одних трусах с акустикой, и начал играть матерные песни про то, как он перетрахал всех драконов в далеком королевстве Аркария, и не менее матерные песни антирелигиозного содержания. Отец Манго был набожным тираном на максималках, и поэтому наказание было неотвратимым и незамедлительным. Так Манго остался без дома и средств к существованию. Однако это не помешало ему припеваючи жить, и доучиться до конца школы, обитая и подрабатывая то тут, то там. Конечно, это всё со слов самого Манго.

– Меня, не поверишь, ебать, даже хотели отдать в воскресную школу, но в первый же день я принес на занятия ящик с лягушками, и все подумали, что начались казни египетские, а я всего лишь хотел познакомить всех со своими зелеными друзьями. – Рассказывал он мне.

Тем не менее, каким-то немыслимым чудом, задействовав весь свой материнский опыт, жена умудрилась растолкать Манго, и отправить его в ванную вслед за мной. Мы разминулись, и я столкнулся нос к носу с женой, которая наконец наградила меня утренним поцелуем.

– Только смотрите там особо не шалите. И постоянно будь на связи.

– Ну что ты, как моя мама? Не волнуйся за меня, я уже большой мальчик.

– А я и не буду волноваться, будет твоя дочь.

– А что ты? Чем будешь себя занимать?

– Ох, ну пока не знаю, может созову девчонок, устроим тут пьянку, или поеду транжирить деньги в ЦУМе, а может просто запрусь в комнате с черно-рыжим ютубом..

– Ладно, я понял, скучать не будешь.

– Конечно буду, успокойся.

Она притянула меня к себе и нежно поцеловала. И тут мы услышали странные звуки, как будто щенок просит купить ему резиновую игрушку. Это Манго, стоял на выходе из ванной, чистил зубы пальцем, и умилялся, глядя на нас. Жена не растерялась, схватила с дивана подушку и швырнула в него.

До казанского было примерно сорок минут, и по моим наблюдениям, мы вполне успевали. Напрягал только Манго, который все сборы, ожидание такси, и путь до вокзала был как в воду опущенный. Дело даже не в том, что он был трезвый, а в том, что такой ранний подъем пагубно на него влиял. Обычно в такое время он только задумывался, что скоро надо собираться собраться ложиться. Возможно, в этот момент он пожалел, что взял первые попавшиеся билеты на поезд. Тем не менее, чем выше поднималось солнце над еще спящей столицей, тем бодрее становился этот цветочек. На вокзале Манго уже весело шутил в своей неповторимой манере, курил, и распивал напитки в неположенном месте. Я, пока никто не видит, тоже пару раз пригубил, потому что гудение в голове после вчерашнего ещё не прошло.

Приятного вида проводница пригласила нас в вагон, и мы заняли свои места. Первым делом я написал сообщение своей обожаемой жене, и не менее обожаемой дочери.

– Я уже говорил, что твоя дочь чудо?

– Да, раз шесть..

– Так вот, твоя дочь чудо. Даже хер поймешь, как у такого чепуха, как ты, могла родиться такая чудесная девочка, настоящий ангел.

– Если бы она иногда не сквернословила, вообще была бы образцовым ребенком.

– Да ты погоди, вот стукнет ей лет тринадцать, вообще взвоешь. Пубертат это дело такое, старик, врагу не пожелаешь, первые пьянки, гулянки, соседские пацаны, особо любопытные…или девчонки…

– Так, ты тут не нагнетай. И вообще, откуда тебе знать? У тебя же нет детей.

– Кто знает… – Манго задумчиво пригубил серебряную флягу: – Да что тут знать-то, сами же такими же были.

– Этот разговор меня утомляет, и вообще я спать хочу. – Я уже на автомате прислонился к стене, и почти дремал.

– Да ладно тебе, у меня еще столько шуток заготовлено про подростковую беременность.

– Я тебе точно втащу рано или поздно.. – Тут я как бы невзначай, чтобы увести разговор в сторону, или просто заставить Манго задуматься, неожиданно даже для себя спросил:

– Кстати о подготовке, почему ты остальных наших не собрал? Я думал ты кроме меня корешился там, с Хромым, или с Соплёй, со школы их не видел…

– Да я бы тоже лучше не видел. Ты не думай, я прошелся по всем пацанам, но они как были додиками, так и остались, если не смешнее. Хромой подался в какие-то баптисты или хуй их поймешь, Сопля женился на бабёхе, страшна, как атомная война, и нарожал трех спиногрызов, и хата в ипотеке, вообще не наш случай. А помнишь Святошу?

– Сеню Святошу? Такого забудешь…

Сеня Святоша был уникальным экземпляром даже для нашего класса, в котором собрались панки, рэперы, футболисты, металлисты, и даже толкиенисты. Сеня был потомственным адвентистом седьмого дня, или что-то в этом роде. Каждый день он начинал день с молитвы, и в школе не расставался со своей маленькой библией. Мы по-доброму над ним угарали, но гнобить его не решались, потому что при всей своей улыбчивости и благожелательности, было в нем что-то неуловимо зловещее и таинственное. Почти каждый свой разговор он заканчивал фразой “храни тебя бог”, или подобной, всегда всем желал хорошего и доброго дня, и вообще со стороны казался натурально божьим одуванчиком. Что не мешало ему носить в рюкзаке складной нож и походный топорик. Зачем, он никогда прямо не отвечал. Со временем мы к этому привыкли, и этот вопрос забылся на фоне перлов, которые Сеня Святоша выдавал на каждом уроке ОБЖ. Именно там Сеня Святоша раз в неделю встречал достойного оппонента, нашего препода Бориса Евгеньевича, убежденного атеиста и коммуниста старой закалки, бывшего члена отряда космонавтов. Каждый урок ОБЖ превращался в дискуссии навроде передач “Беды с Башкой”.

– Да-да, как щас помню, Ежов ему “за что бог обратил жену Лота в соляной столб?”, А Святоша такой “так она ослушалась бога”, а тот такой “Так она же ничего такого не сделала, что за наказание? Это он нас так любит”, а он такой “Да, любит, глава такая-то, стих такой-то”, а тот такой “откуда ты знаешь, что он нас любит, может он маньяк поехавший?” а тот “потому что в библии так написано”.

– Ты к чему про него вспомнил?

– А, да, в дурку паренёк загремел, я вот к чему. Вот до чего вся эта духоскрепная херня нас доводит.

– Ну, я бы его все равно с нами с собой не взял, мутный он какой-то всегда был..

– Вообще-то это я тут организатор похода… – Смутился Манго. – Хотя я бы тоже не стал его с собой брать. Все эти баптисты и остальные мракобесы сплошные зожники, а мне это претит. На кой хер их боги дали нам жизнь и свободу выбора, если мы не можем насладиться тем, что нас расслабляет и раздвигает границы разума..

– Так, организатор, ты дашь мне поспать? Ты как всегда всё рассказываешь дико интересно, но я уже проваливаюсь..

– Да проваливайся, на здоровье, а я на проводницу полюбуюсь…

И, как по команде, я провалился. Мне снилась жена. Я снова был дома, но что-то было не так. Всё вокруг было словно пропущено через грязно-серый светофильтр, будто я попал в древнее кино. Жена хлопотала у плиты, в сарафане, передничке, и с платочком на голове. Дочь сидела за столиком и делала уроки. Я вошел в комнату с веселым криком “семья, я дома”. Жена тут же припорхнула ко мне, чмокнула в щеку, и сказала что-то вроде “дорогой, ты как раз к ужину”. Я сел в кресло, дочь подала мне газету, а жена с другой стороны подала мне бокал с бренди. Ну точно, я попал в кино пятидесятых. При всей кажущейся умиротворяющей атмосфере, мне было неспокойно. Было ощущение, что вот-вот нагрянет что-то ужасное.

Глава 3

Внезапно я проснулся от стука над своей головой. Надо мной висел Манго.

– Проснись и пой, старик!

– Ну нахера…иди в жопу. – сквозь сон пробурчал я.

Манго окончательно меня растолкал, поднял, и сел напротив, яростно что-то рассказывая. Я, тем временем, еще в полудреме пытался понять, какого хера мне во сне подали бокал с бренди, если я ненавижу бренди.

Тут же моя рука схватилась за телефон, чтобы проверить сообщения, на что тут же отреагировал Манго:

– Ты так и будешь всё время хвататься за трубку?

– Слушай, бро, я должен быть уверен, что всё в порядке..

– Конечно всё в порядке. Ну ты сам подумай, что плохого может произойти? Ну созовет она вечеринку в ваш вычурно чистенький дом, ну нажрутся они там с подружками, устроят лесбийскую оргию, я бы на твоем месте наоборот только радовался.

– Ой, всё, отъебись.

Своими словам Манго посеял в моем мозгу зерно сомнения и беспокойства. Мне тут же представилась картина, как моя жена, наконец почуяв вкус свободы и вседозволенности, пускается во все тяжкие. Зная её взбалмошных подружек, я посмел предположить, что опасения не беспочвенны. В голове уже возник сюжет о том, как в драбадан пьяные бабы сидят у нас дома, скучают, и вдруг одна из них говорит что-то вроде “девочки, а пойдемте в караоке!”, и они отправляются кутить в это самое караоке, поют там песни вроде “Ветер с моря дул”, “Океан и три реки”, “На заре”, и прочие хиты нашей безвозвратно ушедшей молодости, которые жена время от времени напевала. К своему стыду, надо признать, что и мне все эти песни безумно нравились, но представление пения пьяных безумных девчонок, горланящих эти песни, размахивая полупустыми бутылками, вызывало тревогу. Дальше в мозгу вырисовывались совсем безумные картины, и мое воображение предлагало мне самые нелепые и при этом страшные варианты развития событий. Например, девчонки могли на пьяную голову, веселья ради, угнать чью-нибудь машину, нарезать на ней круги по Садовому кольцу, и удирать от ментов, или, что ещё хуже, отправиться в стриптиз-бар. С этого момента я начал обращать внимание, что общение с Манго на меня плохо влияет.

– Бро, ну хорош уже, накручиваешься, накручиваешься, как будто это она проблемный ребенок, а не ты, и это она укатила в приключение с подозрительной личностью.

– Да, действительно, чего это я…

– Тебе как раз наоборот повезло с твоей старушкой, вот за кого, а за неё я всегда было спокоен. Ну и за тебя. Знали бы вы, насколько вы везучие.

На слове “везучие”, мне вспомнился друг отца, с которым они вместе работали, регулярно общались и встречались, почти всегда за стаканчиком горячительного. Игорь, так звали этого друга, был рослым, светловолосым, видавшим некоторое дерьмо дядькой, при этом с очень добрыми и отчасти наивными глазами. И всегда эти застолья сопровождались охерительными историями. И с каждой новой историей среди рабочего коллектива у дяди Игоря появлялось новое погоняло. Еще до знакомства с отцом у него было прозвище “Копилка”, потому что в молодости ему на голову упало бревно, и на лысине красовался шрам, похожий на прорезь в свинье-копилке. А в детстве, когда Игорь отдыхал в деревне у бабушки, его покусали волки, и деревенские мужики называли бедного пацана “Красная шапочка”. А когда его лягнула лошадь, то к нему прилепилась погремуха “Остап Бендер”. Но бенефисом Игоря была работа на предприятии, где он и познакомился с отцом. Если Игорь выходил с больничного, то очень ненадолго, будто специально на поиски нового повода снова отправиться на больничный. За три месяца работы он успел просверлить себе палец на левой руке, раздробить палец прессом на правой руке, уронить себе на ногу болгарку, окатить себя пеной из огнетушителя во время пожара, попасть под машину, убегая от разъяренного прораба. Отец шутил, что он действительно нарочно искал приключений на свою жопу, потому что не верил, что настолько несуразный недотёпа может существовать. В последний раз, когда я слышал про невезучего дядю Игоря, отец рассказывал, как этого беднягу за яйца покусала служебная собака. Самое доброе и безобидное существо, по словам отца, которое любил весь коллектив завода, сумел чем-то спровоцировать этот достойный претендент на премию Дарвина.

Слова Манго звучали как лесть, но, зная что он ненавидит фальшь, формальные любезности и наигранность, можно было быть уверенным, что он не льстит, а говорит от чистого сердца. Этим Манго всегда был уникален. Насчет чистоты сердца, конечно, я мог немного и загнуть, но чего у Манго не отнять, это того, что он всегда говорит что думает, и почти всегда думает что говорит. Без стеснения, без страха последствий, либо правду, либо ничего. Поэтому общение с нашим попутчиком не задалось с самого начала.

Огромный, пахнущий луком боров подсел к нам в Рязани, и сразу же начал доказывать нам свою излишнюю доброжелательность.

– Ну шо, мужики, давайте знакомиться. Я Фёдор Бунько, и я еду к родне у Ростов, а вы тут какими судьбами, как в поезде оказалися?

– Купили билеты и сели в вагон. – Сострил я.

Нам с Манго даже не пришлось переглядываться, чтобы сразу же дать оценку этому господину. Ни мне, ни ему этот пассажир не понравился с того момента, как он переступил порог, волоча перед собой огромные клетчатые сумки. А меня он конкретно выбесил, когда после моей остроты он загоготал мерзким высоким смехом, который наверняка было слышно даже в его пункте назначения. Этот смех я запомню надолго. Чтобы его описать, надо представить смесь скрипа железа по стеклу, умирающую чайку и хрип престарельго бульдога. С последним у источника раздражения даже было внешнее сходство.

– Слышь, Маугли, привстань-ка, я сумки спрячу.

От такого Маугли слегка охерел. Он и сам был прямой противоположностью слова “вежливость”, но всегда располагал к себе хотя бы уважительным отношением к собеседнику, тем более незнакомому. Да, он мог начать с первых слов ёрничать, но исключительно в своей клоунской манере, ради смеха.

– Да на здоровье, Пятачок.

Манго поднялся, не спуская глаз с гражданина, и пересел ко мне. Во взгляде Манго было мощнейшее презрение, но этот образец культуры как будто этого не замечал, или не хотел замечать. Вместо этого он довольно шустро запихнул свои баулы под полку, но она отказывалась закрываться. Гость расположился, плюхнулся на полку сверху, от чего бедная конструкция слегка затрещала. Затем он нагнулся к походной сумке, и мы ждали, что он начнет развешивать здесь свои носки, но вместо этого он поставил на стол пузырь самогона, какие-то банки с соленьями, дико воняющий лук, сало, какие-то закуски, и еще раз представился:

– Короч, мужики, я Фёдор Бунько, давайте за знакомство. Выложьте, шо у вас там тоже есть, к нашему столу.

У нас, конечно, были свои запасы, но делиться мы не собирались, в частности я вообще не хотел до приезда заправляться, еще свежа была вчерашняя рана. А по виду Манго он не хотел связываться с господином из Ростова чисто из принципа. Но тот решительно начал разливать пойло по граненым стаканам и совать нам. От запаха, напоминавшего одновременно и бензин, и одеколон, мне стало дурно.

– Ну шо ты, Маугли, давай, аль те настойку на бананах подавати? – Он снова загоготал.

Было видно, как Манго закипает.

– Слышь, мелиоратор, мы бы хотели сохранить ясность ума до конца поездки, и желательно не ослепнуть, так что трапезу мы оставим тебе.

Гражданин даже не понял, что Манго только что выпалил, разве что только слово “слышь”. В ответ он снова рассмеялся, и начал задвигать телеги про всех членов своей семьи:

– А у меня сват, профессор, также изявляется, вот иногда шо как сказанёт, хоть стой хоть падай, интеллехенция, всё меня учил шо прально не звонит, а звонит. Да шоб меня, Фёдора Бунько какой-то профессор грамоте учил! Русской! Да не в жизь! А вот жена у него такую заливную рыбу готовит, кстати, закачаешься, аж Манька моя от зависти уся зеленая ходит, хотя она на свадьбе кума моего, Павлухи, такую поляну накрыла, вся деревня потом пузатая ходила, как племяшка моя, когда третьего сынка носила, она как с института так сразу замуж за Федьку, тёзку моего, так и начали строгать…

Это был какой-то поток сознания. Складывалось ощущение, что Маугли в нашем купе был не Манго, а сам Федя, только что вернувшийся с необитаемого острова, или из джунглей. Он будто не общался с людьми по меньшей мере года три, и мы первые люди, которых он увидел. Либо этот человек был настолько открытым, что уже записал нас если не в члены своей обширной семьи, то по крайней мере в близких друзей или соседей. Я перестал слушать на слове “интеллехенция”, а Манго смотрел на нашего соседа. В его глазах читалась боль. Я ехидно улыбнулся, поднялся, перешагнул через него, и пошел курить. Выходя, краем уха я услышал:

– Слышь, а вот эти крысьи хвосты у тя, эт шоб в лесу прятаться, или шо?

Стоя в тамбуре, и закуривая уже вторую или третью сигарету, максимально растягивая время до возвращения в купе, я засмотрелся в окно, на пролетающие мимо станции, поселки и деревушки. Вроде бы ничего особенного, обычный пейзаж пролетаемых населенных пунктов. На подобные я насмотрелся в юности, мотаясь из Москвы в свой родной городок и обратно во время учёбы. Но тут я почувствовал тот самый “вайб”, как говорят современные детишки. До меня только сейчас дошло, что имел в виду Манго под романтикой путешествий на поезде. Ритмичный стук колес, качка, шум застолий из соседних купе, пейзаж прекрасной природы за окном, сменяющийся на виды деревень, названия которых я никогда не узнаю, где тоже оказываются живут люди. Возможно, даже такие же, как Фёдор Бунько, и подобные ему несуразные дядьки, существуют в своих крохотных мирках, не зная, что такое вейп и тик-ток, живут, занимаются хозяйством, ходят на работу, женятся, размножаются, возможно о чем-то мечтают, до самой смерти.

Зрелище было завораживающим, но вкус табака уже раскрывал свою истинную сущность у меня во рту, и я понял, что вдоволь накурился. Когда я вернулся, гражданин Бунько уже сидел рядом с Манго, и как-то слишком близко прижимался. Они не заметили моего появления, и я расслышал тихую, и немного невнятную речь нашего уже разгоряченного попутчика:

– Знаешь, у нас на заводе тож такой был, весь с патлами ходил, молоденький харный хлопчик, сладенький такой…

Манго оцепенел от ужаса. Если бы он увидел меня, то взмолил бы о помощи, как утопающий с “Титаника”. Дальше, я клянусь, половой гигант, да и не только половой, уверенным движением положил руку на бедро Манго, отчего тот вскочил почти до потолка. Тогда-то он и увидел меня. А потом и гражданин оглянулся. На лице у него была гримаса человека, который искренне не хотел, чтобы его поймали за глиномесными делами.

– Мужики, вы шо.. яж эт так, подурачиться..

В ответ Манго стал кричать что-то про нашествие пидоров, и принялся отчаянно пиздить несчастного селянина, желавшего крепкой мужской любви. Но силы были неравны, это был бой пионера с Валуевым. Я, слегка отойдя от шока, ринулся спасать своего едва не продырявленного товарища. Драться я никогда не любил, и всегда старался быть максимально спокойным, а Манго и вовсе был и растаманом, и хиппи, и вообще не принимал насилия ни в каком виде, такие уж убеждения. Но, убеждения убеждениями, а своя жопа дороже. Тут Манго, как и любой другой уважающий себя мужик, был непреклонен. В тот момент мои глаза закрыла красная пелена, это был вопрос выживания, мужской гордости, анальной девственности в конце-концов. Я впал в режим берсерка, и вышел из него только тогда, когда из вагона нас стали выпихивать сотрудники транспортной безопасности.

– Вы чё, угораете? Че мы сделали? – Ревел Манго, переполненный праведным негодованием.

Нас высадили на какой-то безымянной станции. Точнее, мы вылетели из вагона, как сопли в платочек. Вслед за нами полетели наши рюкзаки, а потом и любвеобильный гражданин со своими баулами. Он также орал что-то бессвязное, искренне не понимая “а его-то за шо?”. Поезд помахал нам ручкой, и начал удаляться в сторону горизонта. Манго отряхнулся, и закурил. Я был в панике, не знал где мы, и что делать. Рядом, тяжело пыхтя, пытался подняться этот боров. Мы принципиально его игнорировали, синхронно даже не подумав ему помочь. “Пусть пострадает подольше”, подумал я. Манго смотрел вслед уходящему поезду, и о чем-то думал. Он выглядел очень сосредоточенным, и в глазах не было ни намека на волнение, как у меня, у которого тряслись руки.