Осколки

Сергей Кондрашкин

Осколки

Посвящается всем, кто забывает себя, глядя на небо.

'Twas in another lifetime, one of toil and blood,

When blackness was a virtue and the road was full of mud

I came in from the wilderness, a creature void of form.

"Come in", she said, "I'll give you shelter from the storm"

—Bob Dylan

Предисловие

Когда-то давно мне было видение. Я задал себе вопрос – “Что есть я?” – и созерцал цикличный видеоряд, который походил на отрывок из музыкального клипа или сцену из фильма в жанре “арт-хаус”. Я парил где-то в космической пустоте, и подо мной разбивалось вдребезги и снова собиралось воедино гигантское зеркало. И в тех осколках я узнавал самого себя в протяжении жизни, в них видел свои поступки, слова, и позабытые эмоции переполняли меня.

Детство, юность – всё это смешивалось между собой, линейность бытия терялась в закольцованном сне. Я ужаснулся: многое из того, что я считал своим и подлинным, оказалось не более чем искажённым отражением окружающего мира и людей в нём. Я почувствовал, что это неправильно, что так быть не должно и необходимо что-то сделать, как-то собрать себя воедино, стать целостным – иначе какая могла бы быть ещё цель человеческой жизни? Но чего-то постоянно не хватало. Фрагменты, как назло, собирались в чуждые узоры и, казалось, недоставало каких-то очень важных элементов. Но никто и ни за что не смог бы сказать мне, что всё это значит на самом деле.

По пробуждении мне показалось, что ответ совсем рядом, что я понял нечто существенное, сродни откровению. Я понял, что все мои проблемы возникали из внутренних расхождений, неизбывной разрозненности. Идея вечного конфликта с собой совсем не нова, и я подспудно ощущал это даже тогда, будучи гораздо моложе и неопытнее, но мой аффект был обусловлен тем, что я увидел эти осколки, и то, что они собой представляли на самом деле. Мне показалось ещё, что дело не только во мне, но и почти все люди – разбитые, склеенные кое-как зеркала, и наши межличностные и внутренние неурядицы являются следствием искажённых отражений, и весь наш социум – какая-то дурацкая экспозиция кривых зеркал.

По прошествии многих лет я стал гораздо меньше верить в то, что возможно стать целостной личностью, стать неким здоровым, полноценным человеком, который будет в фундаментальном согласии с собой и окружающими. Теперь мне это представляется ошибочным, если не сказать абсурдным. Вряд ли я смогу поверить, что это и есть высшая цель, а не одна из тех, что мы придумываем для себя, дабы не сойти с ума. Возможно, какой-то гностик и сказал бы, что это необходимо, потому что только так мы сможем отражать божественный свет; а какой-то психолог сказал бы, что только так мы можем проработать свои комплексы и травмы… Однако я по-прежнему не могу отделаться от чувства, что собственная личность это случайная совокупность разнородных элементов, связи между которыми разглядеть и проанализировать весьма трудно, и которую мы привыкаем называть “собой”.

Так же, как, составляя этот первый сборник, я узнавал в произведениях частички прошлого себя. Какие-то из них оказались совсем далёкими, умершими; некоторые навевали ностальгию, а некоторые неожиданно трогали до слёз. Происхождение и обстоятельства вошедших сюда стихотворений отследить теперь представляется практически невозможным. Единственное, в чём я могу быть уверен, что подавляющая часть этих произведений была написана в домашней обстановке. Идеи, отдельные строки, а иногда и завершённые строфы, могли приходить ко мне в совершенно неожиданные моменты и в непривычных местах, но оформлять их во что-то цельное мне удавалось только дома. Возможно, всё дело было в неопытности и привычке, потому как впоследствии я не раз нарушал это правило.

Форма стихов неустойчива, подчас проста и наивна, порою пафосна, а наполнение иногда созвучно соседним. Многие из них написаны в самом начале творческого пути. Мне пришла на ум довольно простая идея объединить их по некоторому признаку, и я решил взять все хоть сколько-нибудь понравившиеся мне недатированные стихи за двенадцатилетний период. Почему именно такой временной отрезок?

Одним летним вечером, когда я гостил у бабушки, я посмотрел за окно, как делал уже много-много раз до этого, и увидел высокую стройную берёзу – ту самую, что видел до этого сотни раз. Но именно в тот момент, глядя на её листву в сумеречном свете и ощущая ветер, освежающий её и меня, я ощутил странное, неведомое чувство где-то в районе груди, которое захлестнуло меня. Как будто я увидел эту такую привычную берёзу совсем иначе, по-особенному: уникальной, красивой как никогда и связанной со всем окружающим миром. Я бросился искать тетрадь и ручку и записал тогда первое, что пришло на ум. Слова текли сами собой, естественным ручьём, и складывались в гармонию, которая была мне незнакома. А я всего лишь стоял на берегу. Как натуралист, впервые прикоснувшийся к неизведанному, я ещё долгое время пребывал в изумлении.

Другой случай, врезавшийся в память, имел место уже дома, в Москве. Утро было самым типичным и непримечательным. Я собирался в школу и думал, как бы побыстрее прошли уже эти скучные уроки. Но с самого начала меня преследовало смутное ощущение чего-то необычного – что-то было не так. Очень скоро это ощущение как-то само перешло в словесную форму, и вот тогда я уже не смог отвязаться от строчки, висевшей надо мной. В то время у меня был крохотный блокнотик, где мы с другом часто рисовали всякие непотребности, записывали “гениальные” идеи и так или иначе выражали художественное начало. Чувствуя, что времени у меня мало и совсем скоро нужно было выбегать из дома, я бросился записывать какие-то предложения, которые почему-то сложились в катрен. С восхищением глядя в блокнот, я пытался понять, что только что произошло, но не смог. Но сотворение чего-то нового потрясло меня, и в последующие несколько недель и месяцев я неуверенными шагами, мало-помалу, стал прощупывать новоявленную terra incognita.

Эти два случая отчего-то запомнились мне сильнее всего, и я связываю их именно с 2005-ым годом. Но поскольку мне трудно всецело положиться на собственную память, я не могу однозначно утверждать, что ничего не было написано ранее этого срока, так же, как не могу с уверенностью вспомнить, какой из этих случаев произошёл первее. Хотя всё это и не имеет особенного значения для кого-либо, кроме меня.

Так продолжалось около пяти лет. Я писал, удивлялся, вдохновлялся, очаровывался, учился и дорожил своими произведениями. Однако в какой-то момент я обратил внимание, что процесс написания всё больше становился для меня однообразным и рутинным. “Всё равно что сходить в туалет…” – подумал я однажды про себя. Несмотря на это, мне всё же не хотелось (или я не мог?) останавливаться. А затем случился внезапный перерыв, в течение которого я за несколько лет не родил ни единой строчки.

И эта ситуация тоже потом разрешилась сама собой, и я начал писать, как мне тогда казалось, ещё лучше. В 2016-ом году я вновь серьёзно увлёкся буддизмом, а уже в 2017-ом решительно планировал полугодичный отъезд в тайский монастырь. Ничего из этого, конечно, не случилось, и я ушёл в самодельный ретрит весной того же года, просто оставшись в городе. Перед этим в апреле создал архив всех произведений, какие смог откопать, привёл его в порядок, как бы завершая мирские дела, и написал последнее, как я тогда подумал, стихотворение. Но длилось это недолго, и спустя три месяца я вновь начал творить, возвращаясь к привычным вещам. Видимо, поэтому я и положил всё это за некий водораздел.

На данный момент все стихотворения расположены по алфавиту, и в этом нет ничего, кроме удобства, ведь именно в таком виде они находились в архиве. Не думаю, что стану менять текущий порядок, потому как это значило бы привнести ещё одну связующую концепцию.

Но всё это – частицы разбитого зеркала, и я не могу свести их к чему-то одному. Возможно, это никогда и не было нужно. Так пусть же они так и останутся всего лишь спонтанными отблесками чего-то большего, чем я.

“А тени ходят между нами…”

А тени ходят между нами,И я их вижу, но увы —Я сплю с открытыми глазами,Смотрю, как сон сменяют сны.

“Апрельский снег…”

Апрельский снег —Что за пора!Пропал последний вкус душевных нег,Исчез последний луч утра.Исчез твой след: ушла как тень…Не хочется встречать один и тот же день.Апрельский снег —Как всё чудесно!Пока насмотришься в окно,Исчезнет ощущение чуда,Вокруг покажется всё глупым.

“Болею я – ну что ж?..”

Болею я – ну что ж? Погода хороша.Сидеть мне дома надо!Была бы участь столь горька,Я съел бы шоколада.

“Будь я каждый день с тобой…”

Будь я каждый день с тобой,Я был бы счастлив.Каждый божий день с тобойМы б катались в масле.Ты блины бы мне пекла,Пряники варила —Получали б из стеклаИ трифосфат аденозина.Тётка б Зина к нам пришла,Мы бы дали сдачи!А за нею – полицайС бобиком в придачу,А за ними добрый другС опупелым взглядом.Мне б не надо было их,Будь со мною рядом.Я люблю тебя, принцесса,Скатерть и дорога.И друг друга бы любилиМы с тобой на креслах,И игрались бы с тобойМы под рокабилли.Я бы пел тебе и слушалВсе твои капризы.И обед бы твой не скушал:Объяснял б репризы.Светлый путь с тобоюСтелется как строки.Я б ласкал тебя рукоюИ учил уроки.Мы с тобой всегда друг с другом,Мы, родная, рядом.Не забудь сказать подругам:Мы с тобой опята.Мы с тобой козлята Солнца,Мы дельфины духа.Ждёшь меня ты у оконца,К остальному глухо.Я к тебе примчусь сквозь время,Ластиком стерев невзгоды.Разделю твоё я бремя,Изменив погоду.

“Бывает так, что нету радости…”

Бывает так, что нету радости в тебе,И чувство, будто б всё не то.Бывает, топишь чувства ты в воде,Или закрылось изнутри окно.Бывает так, что слишком много слов,Они проходят, словно ты немой.Ещё ловушка для самих ловцов.И заглушаешь чувства ты едой.Бывает так, что не бываетНи радости, ни злости и ни слов.И лишь одна надежда и всплывает,Что я прощаю надо мной жильцов.

“В который раз я сам себе твержу…”

В который раз я сам себе твержу:“Ну вот, ещё чуть-чуть и лягу спать”.Прилёг – опять ворчу, лежу,Встаю и тотчас же забуду про кровать.Который раз встречаю я рассвет,Который раз ловлю себя на мысли:“Как жаль, что у людей за много летДурные помыслы не скисли”.

“В этом мире нет больше места…”

В этом мире нет больше местаНи в молчании, ни в громких словах.Ни в податливой мягкости кресла,Ни в красивых и новых местах.Ни в сумбурном рассказе при свечках,Ни в сугробной тиши в январе,Ни в растопленных бабами печках,Ни в аскетном скитании во мгле.В этом мире места нет большеДля душевно-калечащих споров,Для нездешних пустых разговоров,И меня там давно уже нет.

“Великих дум не меркнет свет…”

Великих дум не меркнет свет,Он освещает нам пути!Но путь тернист. За столько летПрошли уже так много бед —Лишь бесконечность впереди…Не меркнет свет великих бед,Он освещает нам пути!Быть может, злость сойдёт на нет,Когда мы прекратим идтиНавстречу Эго. И затемЗабрезжит Солнце впереди,Пред взором явится Эдем.Но нет конца сему пути.

“Весной, проснувшись…”

Весной, проснувшись, ты идёшь к окну;Ты видишь небо и траву?Я тоже вижу, но ещёЯ вижу тысячи сердец,Давно забывших вкус чудес.

“Весь мир обернулся здесь против меня…”

Весь мир обернулся здесь против меня,И каждая палка – в колёса.Я робко шагаю к соседским дверямИ робко – к обрыву утёса.Прости, о весь мир, что я криво пошёл,Что я вышел при сбое программы.Прости, что прочёл я неверный стишок,И включал я не ту фонограмму.Телевизор и связь – всё это против меня,Социальные сети, знакомые души…И иду, кандалами огульно звеня,И бреду, наставления прослушав.

“Вижу здесь людей лет семнадцать…”

Вижу здесь людей лет семнадцать,Осознанно вижу – несколько дней.Бог держит верёвку нам, чтоб не сорватьсяВ Новый Мир, где пейзажи из пней.Задетая гордость присыпана снегом,В чёрно-красной тоске – лишь перо.Наши жизни подобны железным телегам,И вперёд их толкает Начальник Бюро.Сквозь метели, сквозь солнечный райНе понятно, где шок и где норма.Через ад по дороге в безоблачный край,Сквозь века здесь меняется форма.От жизни кому-то вина бы да хлебушка —От себя добиваюсь любви!Я молюсь, ещё б разик увидеть вас, девушкаС глазами цвета Земли.

“Война не поможет калеке…”

Война не поможет калеке —Она покалечит сильнее.Я хочу жить в безоблачном векеИ в умах с пацифистской идеей.“Молодой ты, наивный!”, – мне скажут,Но ничто не смутит мою веру.И когда в психбольницу повяжут,Всё равно улечу на Венеру.Не нужны мне оружия, войны.Кто с оружием, тот уже слаб.Я, наверно, другого достоин…Здесь никто уже больше не раб.

“Вот берёзка под окном…”

Вот берёзка под окном,Вместе с ней – осина.Ох, заплачу я,Ведь устал я сильно.

“Вот так обернулось всё…”

Вот так обернулось всё просто и тихо:Уходят минуты, часы и года.И души в узлы перекручены лихо;Весна, лето, осень, зима и весна.Открытия великих, закрытия убогих,Смех, слёзы, банально всё – рюмка до дна.Падения по склону оврагов пологих;Весна, лето, осень, зима и весна.Сны жуткие, лица ужасные,Крики зла и любви кружева.Бегут впопыхах от нас сутки ненастные;Весна, лето, осень, зима – умерла.И планы, что рушатся, будто бы башни,Забыты, затёрты, и ждём мы звонка.Убьёмся мы насмерть, проедем на красный;Весна, лето, осень – пока!Безумные строки, желания для тела,Где лето?.. Ну, здравствуй, весна!Душа ведь не вишня – ещё не поспела;Уходят минуты, года и века…

“Всё нормально или мне кажется?..”

Всё нормальноИли мне кажется?Что-то фатально,Что-то не вяжется.Холод постели,Жар головы.Мысли взлетелиК видавшим виды.Что-то не так,Как хотелось.Что-то пустяк,А что-то приелось.Что-то просто истлело,А что-то пропало.Того, что горело,Стало вдруг мало.

“Всё решено, я гасну…”

Всё решено, я гасну – решено.И я исстрелен в решето,И меркнет, глядя, существо,И звёзды падают на дноГлазного яблока. ТемноВ чертогах ленного ума.И застилает пелена —Трава уже не зелена.Ширь шире и длинней длина,Нить тоньше и страшней вина.Непредсказуемость во всём.И, освещая ночь огнём,Мы все по-прежнему поём,Боясь, что несознательно убьём.Звонок раздастся – мы встаёмНавстречу серости и краскам,Навстречу смутности и маскам,Кристальной ясности и ласкам.И раб с усердием натасканБыть верным, серым и бесстрастным.Чтоб сгорбленным ложиться в гроб,Чтоб был сосед твой – только клоп.По воскресеньям чтобы брызгал поп,Святоша – тайный мизантроп.А раб – чернорабочий-сноб.Без лишних слов и дрожи тела,С оружием шагнувши смело,Закончить начатое дело —Убить начальника. ЗапелаДуша – похоже, что созрела.Решай, решайся, не пугайсяМенять тихонько жизнь. Мужайся!Ты гол давно – так одевайсяИ выбегай убить в себе раба.

“Всё страшнее смотреть мне на мысли…”

Всё страшнее смотреть мне на мысли,Всё труднее прервать их поток.А вокруг чужеродные смыслы,Вместо сердца – смертельный цветок.Тени ползают, скалясь, по стенам,Мир закручен на градусов тридцать.А в колонках играет Джон Леннон:Может, он мне поможет отбиться.Голоса в голове часто спорят,Я, конечно, давлю их как мух.Но, увы, горит шапка на воре,Отличить бы одно ото двух.Текут тени по стенам, текстурам,Мир закручен зигзагом-спиралью,И предметы сверкают азуромВ небесах, за сиреневой далью.Я с отличием жизнь не окончу:Жизнь всё сходит с проложенных рельс.По небесной я лестнице ночьюПрошагаю на дальний свой рейс.

“Вы разбились хрусталью…”

Вы разбились хрусталью, звеня после вальса.И осколками бросились Вы в контрданс…И кричали: “О господи, милый мой, сжалься!Дай на танец последний мне шанс”.Вы снаружи молчали – душа полыхала,Лепестками из лотоса бросились в танец!Вы парили, нечаянно вывихнув палец,Как же близко тогда ощущалась Вальхалла…На секунды погас я от Вашего света,Не вините: я сделал что смог.А потом далеко увозила каретаВашу прелесть души и изящество ног.Я стоял под дождём, громко молния била,И стучание колёс прекращалось.Вы, наверно, в той степени неуловимы,Как в безветренном счастии – жалость.Я пытался добраться, но тщетно!Я лил воду серебряной ложкой.Испарялась вода незаметно,И я на пол упал хлебной крошкой.А теперь лай собак. Первый месяц весны.В небе месяц с безмолвным закатом.И мне снятся безумные, яркие сны,Где Вы стали большим водопадом.Вы разбились водою, журча после вальса.