скачать книгу бесплатно
Homo naturalis. Человек естественный
Сергей Дмитриевич Домников
Природа человеческого мира затаена в человеческой природе. Исследование представляет собой попытку сочетания подходов экзистенциальной и феноменологической философии и философии жизни в переосмыслении традиционной для философии культуры проблематики «символической формы». Рассматривается отношение дискурсов экзистенциально-феноменологической философии, философии жизни и философской антропологии в перспективе изучения «формы культуры».
Сергей Домников
Homo naturalis. Человек естественный
Часть I. Люди и шаманы
Глава 1.
«Состав человеческий». Человек есть то, что он ест
«…Все смешанные тела, которые находятся в средней области [Вселенной], состоят из всех простых тел <…> во всяком сложном [теле] содержатся все простые тела. Свидетельствует об этом, по-видимому, и питание каждого из них. Ведь все питаются тем, из чего они состоят, питаются же [не одним, а] многими. Ведь даже когда может показаться, что [тело] питается чем-то одним, [например, когда] растения питаются водой, они тем не менее питаются многими, ведь к воде примешана земля. Поэтому земледельцы стремятся орошать, перемешав [воду и удобрения].
Поскольку пища принадлежит к материи, а питаемое [тело], его образ и форма, связаны с материей, то вполне понятно, что из всех простых тел, возникающих друг из друга, только огонь питает сам себя, как говорят наши предшественники. Ведь только огонь состоит преимущественно из формы, потому что ему от природы свойственно стремиться к границе [Вселенной]. Стремиться к своему месту свойственно по природе любому [элементу], но у всех них образ и форма зависят от их границ.
Итак, сказано о том, что все [сложные] тела состоят из всех простых тел…»[1 - Аристотель. О возникновении и уничтожении // Аристотель. Собрание сочинений в 4-х томах. Том III. М.: Мысль, 1981. – С. 432.]
(Аристотель. О возникновении и уничтожении. [335b 1-10])
«…Когда какое-нибудь тело, толкая вперед другое тело, вызывает в нем движение, то первое называется действующим (agens), а второе – подвергающимся воздействию телом (patiens). Так, огонь, согревающий руку, есть действующее тело, а рука, которая согревается,– тело, подвергающееся воздействию. Акциденция же, возникающая в последнем, называется результатом (effectus).
Если действующее тело и тело, подвергающееся воздействию, соприкасаются, то действие и претерпевание (passio) называются непосредственными; в противном случае их называют опосредствованными. Если же тело находится между действующим телом и телом, подвергающимся воздействию, то оно одновременно и активно, и пассивно, а именно оно активно в отношении тела, которое следует за ним и на которое оно оказывает действие, но оно пассивно в отношении тела, которое ему предшествует и воздействию которого оно подвергается.
Если несколько тел следуют одно за другим так, что каждые два соседних тела граничат друг с другом, то все тела, лежащие между первым и последним, и активны, и пассивны; само же первое тело только действует, а последнее только подвергается воздействию.
Действующее тело вызывает в теле, подвергающемся воздействию, известный результат соответственно одной или многим акциденциям, присущим обоим телам, т. е. действие производится не потому, что действующее тело есть тело, а потому, что оно есть тело определенного рода и имеет определенное движение, иначе все действующие тела вызывали бы во всех телах, подвергающихся воздействию, одинаковые результаты, ибо все они в равной мере тела…»[2 - Гоббс Т. Основы философии. Гоббс Т. Сочинения в 2 т. Т.1. М.: Мысль, 1989. – С. 159-160.]
(Гоббс Т. О теле. Основы философии)
Человеку традиционного общества, вероятно, показался бы странным вопрос: «что есть человек». И ответ, который он мог бы дать в первую очередь: «Человек есть то, что он ест».
Этимология терминов, обозначающих существование («есть», быть) и приема пищи («есть», принимать пищу) во многих языках, и, практически, во всех индоевропейских языках, общая. Общеславянское – edti (есть) восходит, согласно М. Фасмеру, «к общему и.-е. корню *edti < *edti; dt > tt > ст. есть буквально – «принимать пищу, еду». Само слово е?сть (кушать) относится к общеславянским индоевропейского характера (ср. лат. edo «ем», др.-инд. admi «ем», нем. essen «есть» и т. д.). В этом значении оно является первичным, в производном значении выражая и значения движения, а также бытия/существования (есть, быть). Соврем. есть < *edti; dt > tt > ст, ср. вести».[3 - Фасмер М. Р. Этимологический словарь русского языка. Т. 1. 2-е изд. М.: Прогресс. 1986. – 576 с. URL: https://lexicography.online/etymology/ (https://lexicography.online/etymology/)e/есть]
В этом отношении, обозначение питания и обозначение существования имеют общее происхождение и обозначаются одним глаголом есть. Древнерусские глаголы существования (в разных лицах ?смь (мн. ч. ?смь), ?си (мн. ч. ?сте), ?сть (мн. ч. соуть)) как и еды связаны: существовать, т.е. жить и воспроизводить жизнь в собственном теле, означает, в первую очередь, принимать пищу. В значении быть этот глагол имел значение “расти, произрастать”, а также “пухнуть, разбухать”. Существительное былина означало “растение”. Слово былина образовано от былъ, а это последнее – от глагола быти (“расти”). Первичное значение глагола осталось только в некоторых словах. Позже глагол быть стал употребляться в современном значении “иметься, становиться, существовать”. В качестве характеристики движения и роста этот термин, вероятно, служил определению одушевленных существ, обладающих способностью к движению, т.е. перемещению в пространстве, и росту.
Живое питается живым
Живое питается живым. Чтобы иметь возможность продолжать жизнь, оно должно использовать в корм живое, лишая жизни другие живые существа. Принимая пищу, организм воспринимает принадлежащие ему силы, преобразуя энергию другого тела в собственную и т.п.
Информация, которую поставляют органы чувств, воздействует на человека непрерывно, производя эффекты раздражения или возбуждения. Наши эмоции и наши состояния, наши переживания и наши действия – это виды и сгустки энергии, которые мы тратим и которые восстанавливаем, которые накапливаем и которые расходуем дозированно или без ограничений. На человека воздействует всё, человека касается всё, всё отзывается в нем переливом чувств и эмоций, отражается сменой настроений, сопровождается чередой новых и новых ощущений и впечатлений. Но в основе нашего отношения к телам и вещам находится восприятие их в качестве потенциальной пищи – поставляющей нам энергию для продолжения жизни, ее возбуждения, даже ее возобновления. Но и эмоции, вызываемые вещами, чувства наслаждения или восхищения и проч. мы воспринимаем как духовную пищу. Тело откликается на эти чувственные возбуждения проявлением интереса к воздействующим на него вещам и деятельностью с вещами. Разум следует этому интересу, упорядочивая собственный опыт обращения с вещами, и формирует представление о мире как некотором порядке, в том числе порядке распределения видов энергий.
Чувства влечения и отвращения, восприятие и отторжение чего-либо образует фундаментальный принцип экзистирования и формирует базовое основание экзистенции – способа существования человека-переживающего. Принцип переживания сформулировал Аристотель, представивший его как феноменологию действия. Он связал действие и претерпевание воздействия в единый комплекс фюсиологии. Так, задолго до С. Киркегора, описывая основы праксеологии он описал базовые механизмы экзистирования, представив их как определяющее свойство живого. Современный психоанализ, который Жиль Делез превратил в экзистенциальный фундамент своей геофилософии, разделяет те же принципы.
Природа наделила живые организмы способностью реакции как на внешние раздражители, так и на внешнее движение. Среди таковых подвижных вещей наиважнейшими являются одушевленные тела, тела, наделенные жизнью, а, следовательно, потенциально рассматриваемые в качестве пищи. Способность реагировать на движение заложена в основание нашего охотничьего инстинкта. Охотничий инстинкт, очевидно, один из важнейших, приводящий к формированию и развитию мгновенных реакций на всякое движение вокруг. Движение – это жизнь, значение живого, которое является потенциальной пищей либо само является угрозой для существования другого, если другой рассматривается в качестве потенциальной пищи.
В таковом заинтересованном поведении, диктуемом инстинктом самосохранения, человеку до всего есть дело, всё в нем откликается на внешние воздействия, всё возбуждает интерес и вызывает тревогу. Воздействие на себя вещей человек переводит в действие с вещами и связывает их в опыте с собственными потребностями, собственными влечениями и отвращениями. Слово вещь издревле обозначает не столько вещи в нашем понимании, сколько действия вещей, вызываемые вещами ощущения, производимые вещами аффекты. Древнеславянский корень -ve?kъ (ср.: древнерусский корень *вечь) широко используется в знач. «сила» (в противоположность слову увечье (https://lexicography.online/etymology/%D1%83/%D1%83%D0%B2%D0%B5%D1%87%D0%B8%D1%82%D1%8C)), то есть первонач. «исполненный силы»; см. Потебня и Брандт, Сб. Вс. Миллеру 308 и сл.; Вайан, ВSL 39, 2, XIII и сл. (здесь – «совершеннолетний»). В пользу -ve?kъ в знач. «сила» <…> может также свидетельствовать диал. Обезвекнуть «ослабеть», арханг. (Подв.). [См. еще Мошинский, JР, 33, 1953, стр. 352 и сл.; Трубачев, Терм. родства, стр. 173 и сл., где имеется также сводка прочих маловероятных этимологий».[4 - Фасмер М. Р. Указ. соч. Цит. по URL: https://lexicography.online/etymology/ч/человек (https://lexicography.online/etymology/%D1%87/%D1%87%D0%B5%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%BA)]
Вещь в качестве силы и есть вещь-энергия – присваивающая нас, подчиняющая собственному влиянию, буквально пожирающая нас, или потребляемая нами, буквально поглощаемая нами.
Человеческое как недостаточное
Одно из первых значений слова вещь – «бодрый, живой», т.е. обладающий существованием (существо) или жизненной силой (букв. – веществом), способный вещать, т.е. нечто сообщать о себе или аффицировать, имеющий способность воздействовать, производить тот или иной эффект, влиять, вызывать то или иное впечатление и т.п. Вещи суть силы, действующие или противодействующие, содержащие в себе самих, в формах себя информацию о способах обращения с собой. Способность аффицировать означает способность вызывать аффекты, т.е. манипулировать, влияя подчинять собственному влиянию. Но также – это способность питать, готовность подставлять себя, собственное тело в качестве пищи, действовать, провоцируя. Провоцировать означает вовлекать в собственный оборот энергии, чтобы со временем перехватить инициативу, овладеть чужими аффектами и заставить играть по своим правилам, превратить оппонента из агрессора в жертву, из охотника в пищу и т.п. Такая «хитрость» и есть ум в условиях выживания. Заставить играть по собственным правилам, вовлечь в собственную игру, известить не о том, что есть, а то, что позволит тебе владеть другой силой.
Следовательно, жить (быть) означает нуждаться в живом, дающим силу, но также угрожающим насилием. Быть (жить) означает быть включенным в цепочки живого, в том числе, в пищевые цепочки охотник-жертва. Это также воспринимать все, что меня окружает, как окутывающие меня потоки силовой энергии, потоки сил, которых следует избегать или к котором следует присоединяться, или в которые следует включаться. Быть значит быть «в силах», быть силой, питающейся другими силами, быть волей, питающейся другими волями, использовать другие силы и воли в собственных интересах. Быть хищником или падальщиком, просто паразитом, посредником в насилии или насильником, включаться в потоки других сил или вовлекать их в собственный поток, управлять ими, манипулировать ими – удел живого, чья активность определяется необходимостью убивать другое живое.
В логике подобного типа цель каждого фрагмента действия находится за пределами самого действия или теряется где-то в промежутках между действиями, поскольку манипуляция превращается в самоцель, является способом взаимодействия, выступает эффектом включения в отношения с вещами. Взаимодействовать означает манипулировать, шантажировать, использовать, подставлять, вводить в заблуждение с той же целью использовать как используют вещь, но вещь живую, действующую по-своему, живущую и поживающую, бодрствующую и как-то себя идентифицирующую подобно другой живой вещи или в отличие от другой живой вещи. Манипулирование силой предполагает, что вещь-сила является телом, и человек-сила есть тело. Они действуют как тела, и если действие-сила нечто значит, то ее значение заложено в самих телах, к телесным составам, эти смыслы продуцирующим. Таким образом, вещь вещает как и человек вещает, сообщает означивает, транслирует значение, так или иначе побуждает мыслящее к мысли.
В том же словаре М. Фасмера читаем: «вещь ж., заимств. из цслав., ср. ст.-слав. в?шть ?????? (Клоц., Супр.), болг. вещ, чеш. ve?c, слвц. vec, польск. wiec, в.-луж. wjec, н.-луж. wjec. Из праслав. *vektь (или из *ve?ktь, ср. чеш.). Исконнорусск. было бы *вечь. || Родственно гот. wa?hts ж. «вещь», д.-в.-н. wiht, ср.-в.-н. wiht, wicht «существо, вещь». В качестве дальнейших родственных форм предлагают либо греч. ???? «слово», лат. vox «голос» (см. Прусик, KZ 35, 596 и сл., который указывает на слово речь «слово, вещь»), либо лат. vegeo «бодрствую», vigil «бодрый, бдительный», др.-инд. vajas «сила», др.-исл. vakr, д.-в.-н. wackar «бодрый, живой» (Хольтхаузен, РВВ 46, 146) <…>. Во всяком случае, не связано с лит. vei?kti «поделывать, поживать» (вопреки Mi. EW 386); см. Брандт, РФВ 25, 216)».[5 - Там же. Цит. по URL: https://lexicography.online/etymology/ч/человек (https://lexicography.online/etymology/%D1%87/%D1%87%D0%B5%D0%BB%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D0%BA)).] Используя вещи, орудуя вещами, человек поедает вещи. Вещь есть, поскольку человек ее ест. В первобытной культуре вещи использовались в первую очередь для добычи и производства пищи.
Именно в этом качестве древнерусский корень *вечь, по Фасмеру, используется в двусоставном слове человек. «Предком древнерусского слова является общеславянское *celovekъ. Оно, скорее всего, являлось сложным и состояло из двух корней: celo- и vek- ». По одной из версий «Первый корень – тот же, что и в слове чело в значении ?верх, возвышенность?. Со временем у него развился дополнительный смысл ?высшая степень какого-либо качества?. А vekъ означало ?сила?, восходило к индоевропейскому слову со значением ?проявление силы?. На основании этих значений некоторые языковеды полагают, что человек изначально – ?обладающий полной силой, взрослый мужчина?.» В словаре Н. М. Шанского: «Челове?к. Общеслав. Сложение (с помощью соединит. гласной о) *cel- и *vekъ, в котором первая часть имеет значение «член рода или семьи» (см. челядь (https://lexicography.online/etymology/%D1%87/%D1%87%D0%B5%D0%BB%D1%8F%D0%B4%D1%8C)), а вторая – «здоровье, сила». Человек буквально – «член рода или семьи, исполненный силы» > «совершеннолетний».[6 - Этимологический онлайн-словарь русского языка Шанского Н. М. 2-е изд. – М.: Дрофа, 2000, 399 с. Цит по URL: https://lexicography.online/etymology/shansky/%D1%87/]
Телесный состав
Охотничьи практики – одни из первых, утверждаемых в социальном праксисе первобытных людей. Для земледельцев охота являлась дополнительным промыслом, позволяющим не только увеличить и разнообразить рацион питания, но и представлять форму альтернативного занятия в зимнее время, свободное от полевых работ. Охоту без сомнения можно отнести к основанию всех традиционных видов деятельности, унаследованному от далеких времен и включенному в опыт отношений человека с телами и вещами. Практики действий с телами и вещами увязываются смысловым образом в деятельности по воспроизводству самого человека как особым образом действующего, воспроизводящего самость как габитуарную устойчивость и экзистенциальный каркас личности.
Определенные способы обращения с вещами и телами включаются в способы обращения с собственным телом и проч., и закрепляются в соответствующих навыках. С воспроизводством себя как функциональной вещи-тела, телесной машины или габитуса, отдельные навыки трансформируются в умения и через транслирование и наследие закрепляются как традиции. В первую очередь это касается способов обеспечения продовольствием, пищевых и кухонных традиций, практик восстановления утрачиваемых организмом сил для возможности их последуюшей траты и т.п.
Следовательно, тело нуждаются в телах как источниках пополнения собственных сил, растрачиваемых в процессе движения. Активность – признак одушевленности, наличия силы, в которой нуждается мое тело, требующее пищи. Признаки одушевленности – первые, к которым обращено обращенное вовне (в то, что позже получит название Жизненный мир) сознание человека. Одушевленность также то, чего мое существование лишает другое тело: чтобы стать пищей живое должно быть умерщвлено, лишено жизни и силы, тогда его сила будет перелита в мое тело для продолжения моей жизни.
Особенностью пищевого поведения человека является его всеядность. Осмысление только этого факта организует мысль в определенном направлении. Серия суждений, которые вытекают из этой предпосылки, представляют собой наиболее распространенную систему традиционных представлений о теле. Человек питается всем, следовательно, в его телесном составе есть части или элементы всего. В этом смысле человек – существо, заключающее в себе всё (всемирное и универсальное – эти термины возникнут много позже).
Древнегреческие философы объясняли это на примере питания и роста живых организмов. Для роста, цветения и плодоношения растения, необходима влага и почва, содержащая в себе некоторые вещества, которыми питается растение. Так из нерастительного произрастает растение. «Каким образом из не-волоса мог возникнуть волос и мясо из не-мяса?» – задался вопросом иониец Анаксагор. Для решения этого вопроса им была предложена теория «универсальной смеси» или «однородного», или «подобочастия» (др.-греч. ??????????? от ?????? «подобный, схожий, равный» + ?????, «часть, доля»), принципа, согласно которому «Во всём заключается часть всего». То есть в каждом веществе есть множество частей другой субстанции, а его свойства определяются преобладанием тех или иных гомеомерий. Пища содержит все те же части, из которых состоит организм. В желудке извлекаются гомеомерии крови, костей и т. п., а процесс питания представляет выделение и восприятие однородного.
Всякая пища претворяется в тело человека, проходя состояние смеси в его желудке и кишечнике и через кровь и другие жидкие субстанции впитываясь в тело. Прием пищи сопровождается чувством насыщения и приливом сил. Следовательно, все органическое или телесное трансформируется в силу (жизненную силу), которая и является энергией жизни. Поступающая с пищей энергия активизирует физиологические процессы в организме, возбуждает чувственность и приводит в движение органы и части тела, укрепляет жизненные силы и т.п. Живое как подвижное, наделенное энергией (др.-греч (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B5%D0%B3%D1%80%D0%B5%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA). ???????? – действие, деятельность, сила, мощь; букв. ??-?????? – где ??- префикс притяжательности (куда?) – указатель направленности действия; и ????? – движение, действие), энергией жизни, понимается как жизненная сила. Человек черпает эту силу из всего, и в организме она воздействует на все органы и словно растекается по всему телу. Естественная интуиция подсказывает, что она может пребывать как в мягких, так и твердых тканях, как в жидком, так и газообразном состояниях, а следовательно, можно допустить, что эту силу можно впитывать, вдыхать, выпивать, ее можно направлять и ею можно манипулировать. Если силы истощаются, значит их можно растрачивать с дыханием, потом, физическими нагрузками.
Концентрация силы имеет место в наиболее твердых субстанциях (кость, мышцы). Но в жидком и газообразном состояниях она более легко передается и воспринимается. Следовательно, сила может представляться и в качестве невидимой субстанции, способной транслироваться через самые разные (безусловно любые) среды, растворяться и концентрироваться, слабеть и укрепляться, передаваться непосредственно и на расстоянии и т.п.
Таким образом, представление о жизненной силе, которая может транслироваться от тела к телу, со временем трансформируется в представление о душе и ее способности отделяться от тела, переселяться, пребывать на небе и т.п. Но в архаическую эпоху сознание первобытного человека было погружено в переживание действий и претерпеваний воздействий на себя разнообразных магических сил, и люди всех культур и континентов разделяли универсальные магические представления о мире как объемлющем человека универсуме сил и стихий, отношения с которыми строятся на основании магии и колдовства.
Кухонные ритуалы. Истоки традиции
Прием пищи – универсальный ритуал, воспроизводимый ежесуточно и по нескольку раз в сутки. Набор кухонной утвари, список видов пищи, список правил приготовления пищи, а также правил распределения и потребления пищи и т.п. образует базовый набор кухонных традиций, формирующих ритуал любой традиционной культуры в его бытовом понимании. Повседневность нормируется кухонными ритуалами, определяется порядком пищевых правил и норм.
Необходимость принимать пищу, создавать жилище, производить оружие, орудия и инструменты и т.п. означает обменивать свое существование на существование других природных объектов, связывая себя с другими формами и способами существования. Словарь пищевых продуктов и домашней кухни, отраженный в базовой лексике языков, демонстрирует широкий и устойчивый набор имен животных и растений, с которыми физически обменивается собственным составом человек. Бытовые вещи и материалы, используемые в повседневном обиходе, образуют актуальную группу имен, относящихся к базовому уровню языка, и группу имен периферии и т.п. Хотя нередко именно группы периферии служат поставщиками для наиболее ярких мифопоэтических образов и метафор, которыми пользуется традиционное сознание в ритуальное время. Действия с базовыми именами и именами-мифемамим уже суть ритуалы, обращающие к порядкам значимого.
Словарь кухонных терминов уже готовая группа ритуальных терминов, поскольку как минимум трижды в сутки и многократно в продолжение года он циркулирует в одних и тех же экзистенциальных контекстах. Перевод их в иные контексты превращает эти имена в метафоры, т.е. термины, отличающиеся особыми признаками актуализации и устойчивыми значениями. Каждый из них относит к порядку должного, с которым человек соотносит собственное существование в множественном мире-становлении. Сами становления сохраняют сугубо антропное содержание, поскольку опосредуются человеческим со-присутствием близких людей – трансляторов и медиаторов всех форм деятельной активности взрослеющего человека.
Следующая группа становлений-эргативов относится к отношениям человека с вещами. Мы не просто потребляем вещи, как в случае с пищей, мы с ними сотрудничаем. Содержание вещных отношений предполагает особого типа коммуникацию. Она эргативна по существу. Каждая вещь, как отмечал М. Хайдеггер, – заключает в себе «знание-как», т.е. технологию, которую вещи транслируют нам вместе с энергией действия. Вещи являются продолжениями нашей плоти. Вещи – «что от тела» (в др.-егтипетском), и что «ото всего», от сущего. ср.-в.-н. wiht, wicht «существо, вещь». В качестве дальнейших родственных форм предлагают либо греч. ???? «слово», лат. vox «голос» (см. Прусик, KZ 35, 596 и сл., который указывает на слово речь «слово, вещь»), либо лат. vegeo «бодрствую», vigil «бодрый, бдительный». Но слово вещь имеет и другое значение – значение силы, значение действия. В др.-инд. vajas «сила», др.-исл. vakr, д.-в.-н. wackar «бодрый, живой».[7 - Фасмер М. Р. Указ. соч.]
Вещи вещают, формы вещей говорят за себя, т.е. вещи обладают значением, вещи – силы, поскольку они действуют, вызывают эмоции, привлекают внимание или вызывают отвращение, поэтому вещи – одушевлены. Источник одушевленности скрыт. Вещи извещают, следовательно, в вещах скрыт смысл, со-мысел человеческому существованию, какой-то важный фрагмент знания о мире, доносимый для человека. Вещи создаются другими людьми, следовательно в вещах запрессован дар человека человеку. Вещи являются трансляторами и переносчиками этого фрагмента смысла, орудиями и проводниками собственной или чьей-то воли. Чьей? Человека? Творца вещи? Природы, создавшей материал? Следовательно, существует то или тот, кто одушевляет, интенцируют, наделяет силой? Тот, кто раздает души и жизни, смыслы и значения?
Человек – это тело, наделенное жизненной силой, вещь-сила, сила-тело жизненная сила и сила индивидуальности (чело). Тело – это дар наших родителей, поколений предков. Тело – носитель этого дара, этой вещи-силы, которой мы распорядаемся как временным владением. И т.п.
Эргативная семантика универсальна. Мы окружаем себя телами, продлевающими наши тела – телами-действиями, и вещами как одушевленными объектами, продолжающими наши мысли, чаяния, намерения. Они – трансляторы нашей воли или той силы, что стоит за ними (объектами). Одушевленность смысла означает разумность всего того, что имеет доступное постижению значение? Смысл – суть действие, организуемое по его достижению и его осуществлению.
Действие – это направленная сила, эн-ергия. Но что придает энергию и силу действию? Для разумных существ это может быть желание и смысл, пусть и практический? Действие исполнено смыслом, который придает действию силу и энергию. Смысл – содержим в вещи или внесен в вещь. Смысл привлекает внимание других к вовлечению в действие с вещью. Смысл находит свое воплощение в вещи, развернутой к действию. Начинаясь как частное предприятие единоличного актора или организатора, действие, освоенное другим, приобретает коллективный или массовый характер. Благодаря такому вовлечению в действие других само действие становится коллективным, его сила умножается с привлечением других акторов, других сил и других смыслов. Так действие усиливается, крепнет и накапливает больше и больше энергии. Становясь массовым движением, действие требует идеологического обеспечения и разумного обоснования. В этом значении Смысл магичен и физичен. Он притягивает своей рациональной организацией, и он обладает реальной физической мощью.
Смысл одушевляет вещь. В вещах наиболее проявляет себя магическая определенность вещей. Аура смысла, окружающая вещи, это магическая сила вещей. Выкованный меч словно просится в руку, и взявшая его рука уже не нуждается в объяснении смысла меча. Смысл меча раскрывается в его функции оружия. Одной своей формой меч демонстрирует, как следует с ним обращаться.
Всякая определенность формы – исполненность завершенностью или определенностью смысла, несет в себе аффект идеальной сделанности, искусной сработанности. Сделанность – свершенность цели, достигнутая разумность, связанная с источником смысла (цель как замысел) и предпосылка достижения цели (цель как достигаемый итог – оформление действия в результат – «целевая причина» или telos, по Аристотелю (????? (https://translated.turbopages.org/proxy_u/en-ru.ru.dab2b929-63eb8cb9-0d56efd4-74722d776562/https/en.wiktionary.org/wiki/%CF%84%CE%AD%CE%BB%CE%BF%CF%82) – то, ради чего, цель)) или оформление, придание окончательной формы замыслу, достижение определенности формы. Свершенность вещи-смысла, то самое знание-как, вложенное в вещь, предполагает ее наделенность силой.
Всякая природная сила проявляет себя в явлении, которым охватывается определенный регион опыта или область мира. Ассоциированная с группой смежных объектов эта сила или явление словно просится к осмыслению. Отношение причины и следствия здесь может быть нарушено, поскольку основным является акцентуация, собственно, силы. Обладание вещью означает обладание силой, воспринятой от другого.
Движение и действие
Движение – одно из определений жизни. Живое тянется к живому, жизнь крепится к жизни. Одни формы жизни втягиваются другими, вовлекаются в социальные (sic!) формации друг друга, ибо жизнь социальна по своей природе, а социальность – следствие и продукт организации живого. «Тело нуждается в теле», – писал Ж. Делёз. Живое питается живым, прорастает из живого, как мысль питается мыслью и прорастает из осмысленного. Общественная жизнь – это также и распоряжение жизнями одних во имя жизни других. Жизнь – это не только борьба или конкуренция живых организмов, форм и укладов жизни, но и поиск способов сосуществование сообществ живого, происходящий в недрах самой материи природы. Жизнь в основании своем социальна.
Прислушаемся к исходному тезису книги, посвященной проблеме и материи и природы, В. В. Бибихина: «Вообще все организмы суть колонии, социумы, жизнь в своей фундаментальной тенденции «социогенична». Все живое тянется к другому живому, ассоциирует его или кооперирует с ним (симбиоз, инквилинизм, паразитизм, ценобиоз). Лидирует не столько борьба за существование, сколько способность организма приладиться, найти компромисс, послужить интересам единства и других организмов в своего рода «эгоистическом альтруизме».[8 - Бибихин В. В. Лес (Hyle). М. СПб.: Наука, 2011. С. 8-9.]
«Мирмекология дает возможность наблюдения коллективных организмов, открывая некоторые перспективы для понимания с одной стороны взаимодействия клеток в организме, с другой сообществ живых существ, вплоть до человеческих, и показывая законосообразность многих процессов, при невнимательном наблюдении получающих поверхностное объяснение. В обществах муравьев наблюдаются возрастные группы, календарь, касты и кастовые законы, целенаправленная организация, обучение уходу за телом, общественное воспитание молодняка, сотрудничество, взаимное ухаживание, разделение труда, воспитание, этика, этикет, табу на пищу, дарение, приветствия, ритуалы ухода за телом, гигиена, табу на инцест, язык, уход за личинками, медицина, ритуалы метаморфоз, брачные путешествия. повиновение главе, воинские касты, хирургия, изготовление орудий, торговля, визиты, метеорологическая служба».[9 - Там же.]
‘Жить’ означает быть включенным в потоки и в движение жизни, это значит быть вовлеченным в разнообразные «серии» и «цепочки» – биологические и социально-культурные: экологические, пищевые, генетические, поколенческие, материально-предметные, возрастные, иерархические, знаковые… ‘Жить’ это значит – быть ввергнутым в движения обращаемых и взаимосвязанных «жизненных миров» в чередования и последовательности качеств, значений, состояний, условий, в сосуществования мест, групп, страт, сообществ, укладов и т.п. Существование проводит себя (осуществляется себя) через непосредственные (феноменологически достоверные) переживания этой претворенности в целое жизни, переживание себя корнями и кроной, глотающей глоткой и распухающим брюхом, гибкой веткой и окаменелым стволом. Импульсами собственного присутствия и телесной претворенности в формах живого экзистенция переживает себя мышечной массой и бестелесным духом, пульсирующим жаром и ледяным ветром, огненным пламенем и сочащейся влагой, опадаюшим листом и принимающей его поверхностью мха, сухостью песка и влажностью земли.
Экзистенция – специфический способ существования человека, наделенного сознанием и рефлексивными способностями, способностью не только мыслить действительность, но и переживать собственное существование. Ум обращает сознание вовне себя, но сознание возвращает его к себе, вовнутрь тела и вовнутрь себя. Экзистирующее сознание возвращает мышление к собственному основанию, к истоку в психическом. Разум обладает знанием и опытом, существование располагает жизненным миром. Феноменология сознания это самосознание существующего, обращенность сознания на собственное существование. Это род бинокулярного зрения, благодаря которому способность восприятия внешней действительности, т.е. направленность сознания на многообразие форм жизни и исследование способов их организации в качестве самобытных миров, связывается со способностью удержания взгляда на самом себе. Рациональность нашего мышления не противоречит установкам экзистирующего сознания. Рациональность предполагает структурирование действительности, экзистенция занимается структурированием опыта.
Человек экзистирующий
Феноменология сознания свидетельствует о том, что в экзистирующем сознании структуры мира онтологизируются, а структуры опыта подлежат регионализации. Сознание органически вовлечено в изучение способов действия в каждом из миров и занято проверкой их на эффективность и используемость в новых ситуациях. Разумное и сознательное существо овладевает этим взаимообратимым двойным движением, располагает не только бинокулярным зрением, но и бинокулярным мышлением. Таково экзистенциальное мироощущение. Оно позволяет атаковать и быть агрессивным, в одних случаях, и отступать, сдаваться, даже мимикрировать, сливаться с ландшафтом, в другом, а также учиться всему и у всего, быть другим, становясь и оставаясь собой.
Муравейник (продолжая метафору В. В. Бибихина) благодаря непрерывно протекающим в нем процессам движения «биологического вещества» являет собой образ самобытного и самодостаточного мира, но благодаря рациональной обозреваемости этого мира он превращается в образ идеального укрытия, в образцовый лабиринт, а позже – в прототип полноценного дома. С переходом же к оседлому образу жизни и изобретением дома лабиринт остается в сознании человека как образ – идея Мира-дома, превращается в ритуальный объект. Размышляя над аналогичной проблемой, Демокрит заметил: «Мы научились от паука ткачеству и штопке, от ласточки – постройке домов, от певчих птиц – лебедя и соловья – пению…» (фр. 85). Но Демокрит оставил без внимания вопрос о том, почему возникает сама потребность видеть в окружающих человека субъектах аналоги человека, а в объектах собственность человека, едва ли не продолжение его тела.
В условиях непрерывной адаптации к внешнему миру тело занято усвоением множества поступающих извне сигналов и перераспределением потока бесконечно чередующихся чувственных ощущений. Их восприятие, усвоение и организация – функция сенсорного аппарата, сложнейшей системы перцепции, и способ существования живого тела как адаптивной системы, встраивающейся в живую среду, подлаживающейся к ее процессам.
Чтобы управлять собой, замечает Гегель, требуется отделенность. Чтобы быть собой – необходимо обладание собой как другим себя.[10 - Гегель Г. В. Ф. Феноменология духа. М.: Наука. 2000. – 495 с.] Чтобы обладать собой, нужно обращение в себе. Мышление дарует бытие – общее для всех царство мировых законов и смыслов, понятий и условий. Обращение в себе дарует сознание. «В себе» означает обладание внутренним миром, бытие миром, который сознается как иное мира как такового. Картина мира, образ мира – это отделенность от мира, вырезанность (ср.: концепт гештальт в гештальт-психологии[11 - Перлз Ф. Теория гештальттерапии / Фредерик Перлз. – М.: Институт Общегуманитарных Исследований 2001. – 384 с..; Перлз Ф. Эго, голод и агрессия / Фредерик Перлз. – М.: Смысл, 2000. – 358 с.]). Способность быть вырезанным из мира, отделенным от него, выделенным из него, означает способность к объективации. Но такая выделенность и сам опыт объективации возможен исключительно в большом обществе, первый опыт такого общества дарует человеку жизнь в городе, выделенном из мира городской стеной. Но и крепостные стены не гарантируют абсолютной отделенности, человек продолжает оставаться в мире. Бытие миром суть естественное условие разумного существования.
Разум в своей экзистирующей ипостаси как будто не осознает собственных границ, но пытается воплотиться в ограниченных эволюцией формах телесного живого. Экзистирование движется волнами утверждений и отрицаний, откатов и возвращений, влечений и отвращений, полагая границы самого себя и распространяя собственные модели в смежных телах и обеъектах, прокладывая схемы собственного опыта на практики взаимодействия с телами и вещами. Мышлению необходимо тело как априорное условие себя, как орган настройки, чувственный органон, погруженный в обращение телесных форм, и исходная пространственно-временная система не точек и координат, а фокусов и координаций.
Подобно стихиям, разум «свивается» среди этих подвижных формах, проникая в те объекты, которые он способен разрушить, чтобы синтезировать заново из сохранившихся фрагментов, и обвивая, обволакивая те области, в которые он не способен проникнуть. В первом случае он производит рациональные формы мышления, во втором – порождает мифы – бесконечное бытие живых мнений, суждений о мире и его объектах, буквальных и парадоксальных «докса». Мифы обращены в жизнь, мыслят живое и обосновывают жизнь во всех ее формах, постигаемых рассудком.
Миф (чувственно-эмоциональное) не ведает о существовании собственных границ, или размыкает свои горизонты настолько, что впускает в собственные условия все допустимые обстоятельства вмещающего его жизненного мира и составляющих его миров-объектов. Эти объекты он препарирует едва ли не таким же образом, как и наш организм пищу: он превращает их в слова… Разум оперирует языковыми формами, создавая параллельную реальному миру языковую действительность. Язык открывает сознанию доступ к вещам, пока не вещам, а пред-метам, которым еще предстоит стать вещами, способными вещать, сообщать о себе нечто, научать правилам обращения с собой. Пока же они остаются лишь предметами, объектами, интенцирующими, влекущими так или иначе к себе и открывающими человеческое существо им навстречу… Чем открывается человеческое существо: вспыхнувшими внезапно чувствами, нахлынувшей эмоцией, разумным осознанием? Разумное в этой цепочке явно запаздывает. Раскрытие совершается где-то на более раннем уровне, но со временем, когда уровень чувственности и эмоциональности сформируется, он уже будет схвачен разумными интуициями, форматирующими пробужденную самость. Феноменология сознания фиксирует уже эту стадию онтогенеза, которая ознаменует выход в чистое сознание…
Пока же раскрытие вершится наощупь, видение тела и зрение сливаются в общей интуиции собственного бытия. Раскрытие как самораскрытие… Это движение эргативно, взаимообратимо: это всматривание вовне себя всегда совершается в поисках источника влечения в самом себе, который и есть внутренняя форма себя, являющаяся мне как данность себя… Форма вещи, полагаемая мной, есть форма меня… Действие вещи побуждает действие во мне…
Рождается человек, определяется самость, внутреннее схватывается с внешним… Человеческое Существо экзистирует.
Кто кого схватывает? Схватывается то нечто, что и будет распознаваться философом в качестве Существования (Existentia). Рождается Человек, помещающий себя в Открытом другим собственном мире, простёртом в вещи, во внеположенные себе внешние объекты… Но самим наличием этих объектов он полагает границы себя, обращаясь в разум. Так он становится разумным сознанием. Исходную функцию сознания можно было бы определить в качестве составляющей адаптивной функции организма, реализуемой рассудком. В этом качестве он отдает приоритет и раскрывает простор самому существованию в его всевозможных формах для упрочения устойчивых отношений с миром, обнаружения собственных позиций и способов самоутверждения среди форм живого. В любом способе существования мифического не больше и не меньше чем рационального. Меняются только формы мифического и рационального.
Сознание включено в общий поток органического движения собственной экзистенцией, оно функция живого тела и, следовательно, его связь с перцепцией совершенно естественна и органична. Экзистенция – подлинное основание мысли и действия, способ самоопределения живого существа в процессе жизни. В ней природное, биологическое, органическое и перцептивное «схватывается» формами, схемами и структурами сознания, наследующими телесные импульсы.
Подчиняясь движению органической материи, сознание опосредует отношения тела с окружающей средой. Оно, как и тело, оперирует объектами (формами) внешнего мира и само производит собственный мир (эйдетики или интенциональных предметностей, как сказал бы Эдмунд Гуссерль), образуемый формами мысли и образующий направления движения потока. Материально-телесное и интеллигибельное собственным движением прочерчивают общие направления, которые сплетаются, поддерживают и питают друг друга, прорастают друг в друге, производя геологические эффекты свивающихся в бесконечно оформляемом теле космических стихий.
Эргативный синтаксис
Экзистирующее мышление операционально и технично. Подобно тому, как тело шамана собирается из различий, отношения этого тела с миром формируются в действиях с сопричастными телу объектами, т.е. отношениях, этот мир формирующих, образующих и организующих. Подобно тому, как формы культуры определяется в мифах и текстах фольклора, сами формы фольклора опосредованы структурами языкового сознания, т.е. характером или синтаксисом языка. У истоков языкового сознания лежит опыт экзистирующего сознания, опыт утверждений и отрицаний, восприятий и отторжений.
Структуры действия, языка и сознания, позволяет опыту человека, трансформироваться в опыт сознания, который может быть только опытом сознательной деятельности. Одна из ранних форм языка в этой связи совершенно не случайно получила название эргативного строя языка. В контенсивной типологии языков обширная группа эргативных языков занимает уникальное положение. Исследование этой группы языков позволяет обратиться к истокам языкового сознания и тому его этапу, который имеет отношение к исследуемой нами проблематике.
К эргативным языкам[12 - Климов Г.А. Очерк общей теории эргативности. М.: Наука, 1973. – 264 с.] относятся множество языков народов, образующих телесную ткань и определяющих культурный облик Российской цивилизации. Все они принадлежат к обширным ареалам взаимодействий со славянскими народами: это значительная доля кавказских (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B0%D0%B2%D0%BA%D0%B0%D0%B7%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5_%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%B8) языков, чукотско-камчатских, эскимосско-алеутских, индейских языков. К числу эргативных относятся языки многих народов мира: ближневосточных, папуасских (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B0%D0%BF%D1%83%D0%B0%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5_%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%B8), австралийских (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%B2%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B5_%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%B8), северо-американских и мезоамериканских. Но семантика эргативности имеет гораздо более существенное распространение нежели эргативный синтаксис. Она присутствует во всех индоевропейских, ее содержание подучает выражение в формах пассивного залога. Наиболее широко представлена в славянских, прежде всего, восточнославянских языках, включая русский, не смотря на номинативный характер этих языков. На каком-то этапе элементы эргативного синтаксиса фиксировались в древнегреческом и латинском языках (Ю. С. Степанов), где они строились из пассивных конструкций, но пассивными по существу эргативные глаголы на являются.
Синтаксически эргативность выражается корреляцией эргативной и абсолютной конструкций предложения, а также специфическим составом дополнений. Эргативные языки, или языки эргативного строя (от др.-греч. (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B5%D0%B3%D1%80%D0%B5%D1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9_%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA) ??????? «деятельный, действующий»), – это языки, в грамматике которых определяющим принципом является не противопоставление субъекта и объекта, как в современных языках номинативного строя (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%BE%D0%BC%D0%B8%D0%BD%D0%B0%D1%82%D0%B8%D0%B2%D0%BD%D0%B0%D1%8F_%D0%BA%D0%BE%D0%BD%D1%81%D1%82%D1%80%D1%83%D0%BA%D1%86%D0%B8%D1%8F), а противопоставление агенса (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%90%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D1%81) (производителя действия) и пациенса (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0%B5%D0%BD%D1%81) (носителя действия) или агентива (производителя действия) и фактитива (обладателя действия). Эксперименты в среде носителей современных эргативных языков (ительмены, один из народов чукотско-камчатской языковой группы) выявили любопытный феномен «элиминация одного из имен в абс. падеже дает эллиптическую конструкцию, в которой оставшееся имя всегда будет выражать субъект действия». Другими словами, перед нами ситуация, которую можно определить как «действие без деятеля».[13 - URL: https://scicenter.online/russkiy-yazyik-scicenter/harakteristiki-ergativnyih-yazyikov-71875.html (https://scicenter.online/russkiy-yazyik-scicenter/harakteristiki-ergativnyih-yazyikov-71875.html) (дата обращения: 11.03.2023).]
Ю. Г. Курилович передаёт различие между эргативной и номинативной конструкциями посредством сопоставления примеров Женщиной варится мясо и Женщина варит мясо. По его мнению, в эргативной конструкции больший акцент делается на patiens, чем на agens.[14 - Курилович Е. Эргативность и стадиальность в языке М.: «Известия АН СССР-». Отделение литературы и языка, 1946. т. V, вып. 5: 387—393.] Д. В. Бубрих сравнивает эргативные конструкции с русскими высказываниями типа Медведь стариком / у старика / старику поймался, Медведь пошёлся (Бубрих, 1946, с. 206)[15 - Бубрих Д. В. К вопросу о происхождении спряжения: (Финноугорские данные) // Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. – М.: Изд-во АН СССР, 1946. – Т. V. Вып. 1. – С. 51—62.].
В. Н. Сидоров и И. С. Ильинская полагают, что переходное действие в эргативных языках лучше всего передаётся русскими конструкциями типа Отцом дано детям по груше и По груше упало с дерева, то есть без использования винительного падежа и, соответственно, переходных глаголов (Сидоров, Ильинская, 1949, с. 349-350).
Примеры эргативного синтаксиса содержатся в жанре практических наставлений в повелительном наклонении. Наставления и инструкции, привычные для нас в формах инфинитива, предписывающих определенный способ или перечень действий, в эргативных языках закреплен в эргативных синтаксических конструкциях. В ительменском языке именно наставления по приготовлению пищи дают наглядные образчики эргативного синтаксиса. Так, приготовление килыкила (одного из блюд традиционной ительменской кухни) включает перечисление нескольких последовательных операций. Каждая представляет собой перформативного типа выражение:
«Перевод: «1) Килыкил делают из рыбы (и) из мозгов. 2) Рыбу отваривают, растирают, кладут туда шикшу (болотная ягода), заливают жиром. 3) Нерпичий жир растапливаю т (и) обильно заливают килыкил. 4) Так же делают килыкил из мозгов. 5) Из картофеля тоже делают килыкил. 6) Картофель отваривают, растирают, кладут туда пикшу (и) заливают жиром. 7) Килыкил делают дома (и) в лесу, где работают». А. Н. Володин дает следующую характеристику семантики эргативного предложения.
«В этом тексте 14 раз встречаются переходные глаголы, и все они оформлены префиксально-суффиксальной рамкой н-/…/-чен (показатели эргативного падежа – С.Д.), причем в каждом случае обязательно имеется объект действия, тогда как субъект ни разу не находит эксплицитного выражения. Называть субъект в данном случае не нужно: во-первых, он известен (им может быть всякий человек), во-вторых, субъект не важен (предметом рассказа является объект действия, который и выдвигается на передний план). В случае необходимости подчеркнуть, выделить субъект действия используется известная форма на -енк ~ -анк (показатели абсолютного падежа). Такая необходимость возникает не всегда, и поэтому в текстах примеры «эргативной» конструкции (т. е. предложения, в которых субъект действия выражен формой на -енк ~ -анк) весьма редки. Это и послужило первым толчком к тому, чтобы объявить «эргативную» конструкцию в ительменском «пережиточной». Поскольку в «эргативной» парадигме субъект получает обобщенное выражение («кто-то», «они»), то естественно было сопоставить ее с субъектным рядом 3-го лица мн. числа».[16 - Володин А. Н. К вопросу об эргативной конструкции предложения (на материале ительменского языка) // Вопросы языкознания. 1974 № 1. С. 17.]
Эргативные языки различают переходную и непереходную форму глагольного действия. Лексически это проявляется в распределении глаголо (http://tapemark.narod.ru/les/104d.html)в на агентивные («переходные (http://tapemark.narod.ru/les/370d.html)» – ср.: подойти к…) и фактитивные («непереходные» – ср.: идти). Эргативная конструкция характеризуется особым обозначением субъекта переходного действия при форме его объекта, совпадающей с формой субъекта непереходного действия.[17 - URL: https://scicenter.online/russkiy-yazyik-scicenter/harakteristiki-ergativnyih-yazyikov-71875.html]
Акцент на переходности фиксирует производительный тип действия, отличая его от всякого прочего типа действия. А это предопределяет связь эргативной падежной формы с инструментальным падежом инструмента?лис (лат. casus instrumentalis) – падеж, которым в ряде языков обозначается орудие, инструмент, которым агенс (или агентив, занимающий позицию отсутствующего субъекта) воздействует на разные объекты или производит определённое действие.
В языках переходного (эргативно-номинативного) типа неодушевлённые агенсы часто оформляются инструментальным падежом в противовес одушевлённым, cp. кева Aa-me repena poa-a (Человек срубил дерево; «человек»: агенс + «дерево» + «рубить-сделал») vs. Rai-mi ta-a (Топор ударил [что- то]; «топор»: инстр. + «ударять-сделал»). Это значит, что стандартные агенсы маркируются номинативом, а нестандартные – эргативом, переосмысленным в качестве инструментального падежа. <…> В эргативном строе особый акцент делается на агентивности, эргатив как бы подкрепляет агентивную сущность субъекта, если сама по себе она недостаточно очевидна…[18 - Там же.]
Такая непривычная нам «перевернутая» модель синтаксиса приводила к его сравнению с современными языками номинативного строя.
К. Уленбек, один из первых исследователей эргативного синтаксиса, приводит пример из языка индейцев блэкфут. «Возьмем предложение «он убивает птицу камнем». На языке блэкфут это будет выражено следующим образом: «птица через-посредство-его-есть-убита-через-него камень».
Субъект (он, т.е. тот «через посредство кого» совершается действие) представлен в третьем лице. Он словно выносится за пределы действия, фиксируется в качестве «отсутствующего», но некоторым образом опосредующим действие. Но действие в этом случае связывается не с субъектом, а с объектом (птица), который выступает источником активности (аффективным возбудителем, представляющим собой источник желания действовать) и ядром эйдетической конструкции. Глагольное действие включает в себя исполнителя (в третьем лице) и замыкается его отнесением к орудию – камню. Развертыванием действия фиксируется цель (объект), которая связывается с орудием. Орудие выступает в предложении в функции дополнения, акцентирующего аспект транзитивности (переходной формы) глагола, направленности на объект (в отличие от непереходного глагола, не фокусированного на объекте (ср: идти (непереход. форма)– подойти к… (переход. форма) .
Уленбек комментирует это выражение следующим образом: ««Для примитивного языкового сознания деятель в собственном смысле слова является какой-то тайной силой, которая действует через посредство кажущегося деятеля, то есть последний является первичным орудием, которое, в свою очередь, может употребить вторичное орудие».[19 - Климов Г. А. Указ. соч. – С. 207.]
«Внутренняя логика эргативного строя выглядит следующим образом: основной акцент делается на агентивности и волитивности действия при переходных глаголах, потому маркируется именно активное начало (истинный производитель действия), а объект и бездействующий субъект остаются без маркировки.[20 - Там же.]
Можно говорить о действии и как о взаимодействии субъекта и объекта, или того, через посредство чего запускается действие.
Семантическая роль агентива, отмечает Климов, подразумевает источник действия, семантическая роль фактитива – носителя действия. Агентивные глаголы передают действие, распространяющееся с субъекта на объект и преобразующее его: «резать», «пахать», «рыть», «сушить», «рубить», «убивать», «сеять», «топить» и т.д.; фактитивные глаголы передают состояние субъекта, действие само по себе (без объекта) или поверхностное воздействие на объект: «расти», «идти», «лежать», «бежать», «чихать», «кричать», «петь», «плясать», «толкать», «ударять», «щипать», «царапать» и т.д.[21 - Климов Г. А. Принципы контенсивной типологии. М.: Наука, 1983. – С. 95.]
Безусловно, мы наблюдаем языковое различение внешнего (объектного плана действия) и внутреннего (пред-субъектного) действия («действия без объекта и субъекта»). Особенность семантики такого типа отмечена и наличием глаголов, включающих залоговые показатели центробежной (от субъекта) и центростремительной (к субъекту) направленности действия.
Г. А. Климов, подчёркивает, что в эргативных языках вместо категории залога присутствуют так называемые центробежные и нецентробежные версии (в первом случае действие направлено на что-то вне субъекта, во втором ограничивается самим субъектом). Первые исследователи эргативного строя в самой структуре языковой конструкции: в интенсивном употреблении страдательного залога, в ариткулировании имперсонала, употребляющегося в той же функции, что и страдательный залог, перенесении акцента с агенса на, собственно, действие, – обнаруживали признак пассивного (неволевого) отношения к жизни… Таким образом, отмечает Климов: «согласно этой гипотезе, постановка подлежащего эргативной модели предложения в одном из косвенных падежей диктовалась тотемически ориентированными представлениями первобытного носителя языка о том, что он является лишь орудием в руках некоторой высшей силы, которой собственно и приписывалось действие». Как отмечает К. Уленбек, «для примитивного мышления высшей причиной является не тот, кто фактически совершает действие, а действующие помимо человека тайные силы, для которых последний служит только послушным и пассивным орудием».[22 - Уленбек К. Пассивный характер переходного глагола или глагола действия в языках Северной Америки // Эргативная конструкция предложения. М. 1950. – С. 74.]
Рассматриваемая нами синтаксическая форма и использующее ее предложение безусловно реализует эйдетическую модель, представляет «картину ситуации». Перед нами в тоже самое время – «эйдетическая схема», которой выражается типичный образ действия.
«Тот, кто убивает, называется обычно деятелем, но для дикаря он (сам) является лишь первичным орудием, находящимся во власти какой-то тайной силы. Кажущийся деятель, будучи зависимым, сам, в свою очередь, действует на логический объект (т.е. грамматический субъект). Когда последний выступает в качестве логического субъекта какого-нибудь непереходного действия, что представляет собою нередкий случай в мышлении народов, не знающих противопоставления между переходным и непереходным действием, а знакомых лишь с различием между действием активным и пассивным, тогда он действует тоже с помощью этой магической силы».[23 - Там же. – С. 94-95.]
Объект, как мотивирующий действие, введен в позицию действующей причины (источника-начала) и предела (результата-окончания/предела). Достижение этого предела означало бы и исчерпание причины и достижение цели, т.е. завершение действия. Но эйдетическая модель – модель идеального действия, которое не исчерпывается завершением действия. Она погружена в экзистенциальный план бесчисленных серий повторений, где эйдос действует в открытой перспективе охотник-жертва, жизнь-смерть, голод-насыщение, действие-претерпевание и т.п. Значит и не объект как таковой мотивирует, а, к примеру, голод и «нужда охотника», долг, желание, месть (даже необходимость отмщения) или жажда славы и т.п. А сам объект, находящийся в поле видения, выступает столь же действующим, сколь и страдающим, столь же активным, сколь и пассивным и т.п., обуреваемый нуждой и страстями, которые и являются подлинными обладателями и творцами действия.
Таким образом, грамматика высказывания опирается на вполне определенную семантику действия, определенное его понимание, которое определяет и порядок правил и обстоятельства, в которые поставлено или которыми обсловлено действие. Перед нами выражение, представляющее даже не ситуацию, а типичность ситуации. В мифо-поэтическом нарративе тот же объект является и знаком, причем универсальным знаком (индексом-сигналом, иконом-мифом и символом-ритуалом/нарративом), и мифом (символом), и референтом, представляющим типичную ситуацию, возвышенную до архетипической. Таким образом, он выступает ритуальным объектом и ритуальным сценарием с неограниченным репертуаром развертывания перформативных способов репрезентаций и мифопоэтических интерпретаций, в одно и то же время.
Но тот же объект является и реальным материальным объектом, который станет предпосылкой или послужит конкретной предпосылкой и определит способ действия, т.е. явится универсальным способом компенсации любой нехватки. Таким способом эргативное выражение может включать в себя целую программу действия или последовательность операций, наборы инструментов и объектов, например, способы поставки пищи или правила строительства могут включать список продуктов, источников сырья и материалов и т.п. Таким образом, объекты включены в действия, которые представляют собой способ включенность в потоки циркулирующих благ (объектов), через связь с которыми развертывается человеческое существование, в стихию обращения которых человек всецело погружен.
От синтаксиса к семантике
