скачать книгу бесплатно
Первый – выходец из Ленинградской области Будаев, по воинской специальности механизатор, в аэродромную роту попал из ШМАСа, но вскоре оказался кладовщиком на складе имущества инженерно-авиационной службы – одном из многих складов, подведомственных службе АТС базы. После госпитализации своего начальника майора Винтицкого, то есть месяца за три до увольнения в запас, он со склада, где зачастую и ночевал, вернулся в АЭР.
Остальные трое – северокавказские земляки убитого: водитель рядовой Жежко – сосед Парнеева из Атомграда, водитель рядовой Гребешков – из соседнего Ставропольского края, а также кладовщик роты и содержатель ротного дембельского притона рядовой Кажоков – из соседней Кабарды.
И со всеми с ними дружил и одновременно уволился главный приятель Парнеева по занятиям физкультурой – старшина батальона охраны Омаров – «земляк», призванный из Дагестана.
В базе уж так сложилось, что в каждой роте батальона охраны отдельная должность старшины не вводилась. Располагались обе роты в одном спальном помещении, автоматы хранили в одной оружейной комнате, хозяйство вели единое, а потому ограничивались одним-единственным на две роты старшиной батальона.
Еще в оставленных в Арканске протоколах, как сообщил Гармонин, содержатся также показания непосредственного начальника Парнеева – командира взвода снегоуборочных машин лейтенанта Палькова, которые от показаний приятелей Парнеева отличаются лишь тем, что их дал офицер: он оказался последним офицером, который видел Парнеева не просто живым, а именно в автопарке АЭР.
Пальков показал, что незадолго до отбоя девятнадцатого ноября выгнал Парнеева из автопарка – приказал идти в казарму.
Парнеев вышел из здания КТП, но куда двинулся дальше, Пальков не видел.
В свою очередь Будаев, Жежко, Гребешков, Кажоков и Омаров на допросах, протоколы которых припрятал Гармонин, сообщили, что Парнеев всю службу руководил известными только ему молодыми солдатами из разных воинских частей и подразделений гарнизона, и они рассчитывались за его покровительство тем, что воровали в столовых, эскадрильских домиках и везде, где подвернется, меховое и кожаное лётное и техническое обмундирование.
Парнеев умудрялся где-то краденое хранить и позже сбывать украденные куртки ранее обворованным офицерам и прапорщикам.
Покупали их также те, кто свою – не украденную – куртку хотел оставить себе, а не сдавать на склад авиационно-технической службы по истечении срока носки, как это полагалось делать с «табельным» имуществом, ведь только взамен они могли получить новое обмундирование.
Если такое имущество в срок, определенный нормами использования, то есть через три-четыре года, не сдается, то с владельца подлежит взысканию его стоимость с учетом износа. Причем уже с применением штрафного коэффициента, при умножении на который взыскиваемая сумма существенно превышает первоначальную стоимость даже не бывшего в употреблении обмундирования.
Вроде бы абсурд, но таков единственный способ борьбы с систематическим присвоением военнослужащими этого вида форменного обмундирования, в котором удобно рыбачить и охотиться, да и просто оно вполне сходит за модную одежду – размещение на нем знаков различия не предусмотрено, цвет оно имеет вполне нейтральный – черный или синий, а шевретовые (кожаные) летные куртки – коричневый.
Последние особым успехом пользуются у таксистов, которые легко выкладывают за такую одежку рублей пятьсот. Вот и получается, что при начальной стоимости шевретовой, например, куртки около четырехсот рублей, при сдаче на склад она может быть уценена с учетом износа рублей до ста – ста двадцати, но если ее не сдать, то с применением коэффициента «пять», предусмотренного Положением о материальной ответственности военнослужащих, с «утратившего» ее по своей безалаберности летчика взыскивается уже пятьсот-шестьсот рублей.
Если вор не попадается с поличным, то доказать, что куртку у него украли, летчик не может.
Однако командованию расследовать такую кражу крайне невыгодно – должно быть возбуждено уголовное дело, а это «втык» по командной и партийной линии, и поэтому обворованный офицер вынужден в рассрочку заплатить в казну пятьсот-шестьсот рублей.
Вот тут и появляется в поле зрения несчастного авиатора Парне-ев, который предлагает купить куртку, так необходимую для сдачи на склад. И не за пятьсот или шестьсот, а всего за сто пятьдесят или двести рублей.
Обрадованный авиатор соглашается, покупает куртку, украденную подручными Парнеева у его же сослуживца, сдает ее на склад, где получает уже новую, которую бережет потом как зеницу ока, ведь из трехсотрублевой зарплаты старшего лейтенанта вытащить сто пятьдесят или двести рублей тоже кое-что значит, но не шестьсот же!
Поэтому Парнеев в глазах пообносившегося или обворованного авиатора становился абсолютным благодетелем.
Те же подручные Парнеева обслуживали различные склады и заправочную автотехнику, имели доступ к складам горючего, где отдельно хранится технический спирт, из которого посредством разведения дистиллированной водой производится для самолетов спиртоводяная смесь, именуемая военными «шпагой».
Ее реальный расход при активной летной работе измерять затруднительно, а потому для армейских жуликов всех рангов не составляет особого труда тырить спирт, или «шпагу» при ее изготовлении, при заправке самолетов, при сливе из его агрегатов, особенно если знаешь расположение и устройство технологических отверстий, лючков и заглушек самолета.
Причем жульничают военнослужащие именно всех рангов, так как тырят спирт не только те военные, которые имеют к нему прямое отношение как исполнители конкретных работ по его подготовке, заправке, сливу и «утилизации» неиспользованного, но и их начальники всех уровней, которые первыми извлекают необходимое количество из законного оборота, а все нижестоящие посредством разных манипуляций и договоренностей маскируют недостачу, не забывая и себя.
Халявный алкоголь в стране всегда если и не дефицит, то самая популярная валюта. И поэтому существует жесткая круговая порука между всеми уровнями военных, имеющих отношение к спирту, и даже если кто-то борзеет и берет больше, чем ему «полагается», или не свое, например, чистый спирт, а не «шпагу», это все равно всячески покрывается, – лишь бы избежать вмешательства в оборот спирта дополнительных потребителей, каковыми являются и всякие проверяющие, и их руководство, ну… и органы следствия, например (что там, разве не люди служат?).
Вот на такой примерно почве возник в кармане убитого список спиртовых должников, обнаруженный Гармониным.
Палыч со слов допрошенных предыдущей осенью и уволенных сослуживцев Парнеева рассказал и о том, что местные «наркобароны» сбывали через Парнеева бойцам дивизии анашу – брикеты в форме таблеток диаметром до четырех и толщиной до одного сантиметра. Изготавливались они из пыльцы женской особи растения каннабис, что по-простому означает «конопля маньчжурская», с помощью «мастырки» – кустарного инструмента типа струбцины или охотничьего приспособления «Барклай», предназначенного для запрессовки пыжей в патроны.
Мастыркой на поверхности таблеток оттискивалась рельефная надпись, которая в переводе с нерусского читалась как «гашиш турецкий высшего качества» – в центре таблетки изображался верблюд-дромадер – арабское олицетворение чистоты («гамаль» или «кэмел», то есть «прекрасный»), а под ногами верблюда цифры «999,9» – как бы «проба» гашиша. Хотя гашишем этот продукт и вовсе не являлся.
Кто именно из дембелей сообщил эти подробности, Гармонин не запомнил, а стол, в котором валяются протоколы с приведенными показаниями, сейчас из штаба тыла перевозят в выбитое Шефом у командарма здание, прилепившееся бочком к штабу армии.
Гарантии того, что протоколы при перевозке никто из стола не выбросил, нет никакой, а там, как сказал Гармонин, есть и показания о том, где и когда земляки видели Парнеева последний раз – после вечерней поверки девятнадцатого ноября восемьдесят седьмого года в ротной каптерке.
Парнеев с ними в этот вечер чаевничать почему-то не стал, а надел куртку и отправился, как им было сказано, в парк собирать долги.
Что он отправился в парк АЭР, железобетонно подтверждено обнаружением в этом парке трупа. Но что это следует из показаний друзей и земляков, Гармонин не подтвердил – видимо, не сказал им Парнеев, в какой из гарнизонных автопарков он собирается. А их в гарнизоне не меньше семи только вокруг аэродрома, восьмой в инженерном батальоне километрах в семи от аэродрома – на дальнем краю деревни Голобегово, девятый в спецчасти за аэродромом, а десятый, с техникой длительного хранения (попросту – «НЗ»), – прямо под окнами номеров гостиницы, в которых теперь ночует следственная бригада.
И во всех этих автопарках у Парнеева имелись коммерческие интересы.
Кажется странным: а чего это вдруг Жежко, Гребешков, Будаев, Кажоков и Омаров обо всем изложенном вообще дали показания?..
Могли ведь тупо отрицать какую-либо осведомленность о местонахождении Парнеева, и этого было бы достаточно, их ведь и допрашивал-то всего лишь юридически малограмотный дознаватель, хотя бы и такой дотошный, как Садиков.
Объяснить это можно только тем, что все они всё понимали.
Понимали, что Парнеев пропал не просто так.
Понимали, что заподозрить в причастности к его исчезновению могут их самих.
Понимали, что никому из их компании они доверять не могут.
Каждый понимал, что у него есть алиби – долгое чаепитие в каптерке Кажокова.
Потому и решили, то ли сговорившись, то ли каждый сам по себе, быть предельно откровенными, чтобы не возникло сомнений в их искренности и непричастности к исчезновению Парнеева.
Голова закипает от постоянных таких размышлений, так как любые предположения (а вернее, домыслы) о наличии у приятелей Парнеева каких-нибудь интересов, не совпавших с интересами Парнеева и побудивших к его убийству, ломаются о несомненное отсутствие в АЭР какого-либо оружия.
А тут еще перечитал бестолково состряпанный дознавателем протокол допрошенного уже во второй раз лейтенанта Палькова.
Третий допрос Палькова в планы не входит, а в голове еще крутится, что его показания в каких-то деталях, касающихся точного времени тех событий, о которых он сообщил на допросе, не соответствуют еще некоторым моментам, вытекающим из показаний кого-то из его подчиненных, не так давно допрошенных работающими по делу дознавателями.
Но перелопачивать папки с протоколами невмоготу, хотя рабочий день едва начался. Таковы особенности моих собственных мыслительных процессов – пока найду необходимый протокол, забуду ту несуразицу в показаниях, которая зацепила. Что-то сформулировать для записи тоже не получается, и даже не стыдно признаться, что просто лень взять бумагу и попытаться записать весь ход недавних размышлений.
А раз лень – так и сиди без толку, злись на себя на здоровье! А за окном набирает обороты весна, набухли почки, подсохли лужи, гарнизонные дамы выходят на крылечки штабов, сверкая коленками, уже не прикрытыми полами зимних пальто.
А ты продолжай, товарищ старший следователь, внутреннюю борьбу между собственным умственным несовершенством, ленью и весенними вожделениями.
Надо бы сосредоточиться хотя бы на каком-нибудь объективном основании, позволяющем во что бы то ни стало сузить круг подозреваемых.
Надо ограничить территорию поиска места убийства.
Надо найти тот автомат, который в ночь с девятнадцатого на двадцатое ноября восемьдесят седьмого года мог выстрелить очередью из двух патронов.
Некоторые основания для сужения круга подозреваемых есть. Но такие хлипкие!
Однако в дверь кабинета робко стучат.
Кто бы это мог быть?
– Войдите!
В дверной проем, заискивающе улыбаясь, просовывается юная чумазая рожица, за ней засаленные голубые погоны рядового.
– Мэханик-водий, рядовый Петрив!
– Входи, земляк. Что скажешь?
– Мэни хлопци казалы, що вы з прыводу Парнеева прыихалы, та шукаетэ, хто вбив його, ось я и прыйшов.
Слегка офигеваю.
– Так ты чего, с повинной явился, что ли?
– Та ни, вы подывыться, будь ласка, на цю шапку!
Петрив снимает с головы и кладет на стол явно великоватую ему форменную шапку. Засаленность головного убора красноречиво подтверждает воинскую специальность бойца.
– Ну и что я на ней должен увидеть?
– Та номер зсередыни.
На изнанке шапки желтеет вытравленная раствором хлорной извести надпись: «НД 4538761» – обычное для обмундирования воина срочной службы клеймение – серия и номер военного билета владельца вещевого имущества. На остальных предметах обмундирования оно наносится на кромку внутреннего нагрудного кармана и на внутреннюю сторону пояса брюк. На сапогах – по краю внутренней поверхности голенища.
– Ну и что это за номер?
– Так, може, буты Парнеэва.
– А коли це ты вывчив, якый у Парнеева був номер? – пытаюсь говорить на языке предков.
– Та я його номера не знаю, тилькы як його мертвым знайшлы в нашому автопарку, то мени хлопци сказалы, що вин без шапки був. А цю шапку я знайшов писля того, як Парнеев знык.
– Где нашел?
– На нашому КТП. Допомагав ремонтувати – скидав з даху сниг и в снигу знайшов.
– Когда?
– Та десь у сични, чи в лютому – писля Нового року.
– В январе-феврале, говоришь?
– Ну так! – подтверждает Петрив.
Что-то знакомое в номере. Ага – серия «НД», – такая же была в военном билете, с которым меня самого призывали, когда отец служил на полигоне в Астраханской области, то есть на территории Северо-Кавказского военного округа.
Атомград, из которого призывался в армию Парнеев, в том же округе.
Военного билета Парнеева в материалах дела об убийстве нет. В момент исчезновения Парнеева он находился в штабе базы, где в него должны были внести записи об увольнения Парнеева в запас. Потом военный билет приобщили к возбужденному Мокровым по указанию Чалдонова уголовному делу, которое так и не вернулось с изучения из прокуратуры округа. Где еще упоминается серия и номер военного билета? В учетно-послужной карточке! Там есть графа «К военному билету серии … № …».
– Сиди пока тут, – командую Петриву и отправляюсь в строевой отдел штаба базы.
Там мигом подбирают кучу старых штабных шпаргалок, в которых упоминаются серия и номер военного билета Парнеева. С указанными на шапке они совпадают!
– Еще раз повтори, где шапку нашел? – переспрашиваю Петрива, вернувшись в кабинет.
– На КТП. Капитан Латышев наказав зробити, щоб з даху на чергового не текло, колы сниг розтае. То ж мы на дах и полизлы. Там сниг було по колина. Я його став грабаркою вниз кыдаты, а хлопци рубероид класты. У снигу шапка и лыжавши. А в мене тоди шапка дуже погана була, то хлопци й сказалы, щоб я ось цю взяв соби. А вона така файна була – видформована як на дембель. Я соби тоди ничого не подумавши. Може, думавши, хто з дембилив глузував з когось.
– Вань, а когда ты шапку нашел, она чистая была? Кровь там, еще что-то?
– Та ни, трохы в мазути була, та я йии в карасыни помыв.
Вот это уже интересно! Место! Ох как место искать надо! Но где?
Кочегарка, мазутом отапливаемая, в гарнизоне всего одна. Остальные углем топятся. Автомобильной техники в гарнизоне не одна сотня единиц. Да автопарков, где она стоит, и мастерских, где ремонтируется, да стоянок, где масла разные пролиты, множество….
– Когда дембель-то у тебя, земляк?
– Да зараз, вже скоро – у травни.
– А ты знаешь, что дембель[43 - Дембель в данном тексте упоминается около сорока раз. Это просторечное слово, сокращение от демобилизации (сокращение Вооруженных сил государства – перевод их с военного на мирное положение). Этим словом со времен Великой Отечественной войны народ ошибочно называет день массового увольнения военнослужащих в запас Вооруженных сил. Для воинов срочной службы, да и для остальных военных дембель – явление почти мистическое, и отношение к нему трепетное. Бойцы считают дни до дембеля, как заключенные до дня освобождения. Для офицера дембель – начало новой жизни, сильно отличной от службы, которая не всегда лучше, чем до дембеля. Тема дембеля неисчерпаема. Дембелем в армии, кроме дня увольнения и бойца последнего периода службы, могут назвать приблудного пса, которого подкармливает караул, кота, прижившегося в солдатской столовой, фуражного мерина или хряка-производителя на подсобном хозяйстве и т. п. Зачастую дембель связан с определенными неформальными ритуалами, типа обратного отсчета дней до увольнения в запас, празднования «ста дней до приказа», оформления дембельского альбома и оборудования дембельского обмундирования дополнительными аксессуарами и атрибутами. Культ дембеля нашел отражение к кино, музыкальном творчестве и литературе. Сам день увольнения отмечается раздариванием сигарет остающимся продолжать службу, отказом от пайки масла и сахара в столовой в пользу первогодков и т. п. Все это в лучшем случае.]твой в опасности?
Петрив молчит, виновато опустив очи – вот так влип!
– Чтоб дембель твой не накрылся, пожалуйста, никому не говори, что мне шапку принес. Понял?!
– Та вже!
– Ну а ты понимаешь, почему твой дембель в опасности?
– Та мабудь суду чекати прийдеться?
– Нет, мы до суда тебя держать здесь не будем. Тебя раньше грохнут!
До Вани наконец доходит, во что он вляпался с этой шапкой.
– То ж як хлопци дизнаються, що я тут був! А вы йим не кажыть!
– Мы не скажем, да ты придешь к ним без шапки – и что скажешь?
Ваня не отвечает.
– Ладно, сейчас что-нибудь придумаем.
Вызываю дежурного по части, выдаю ему распоряжение:
– Бойца этого на часик-другой закройте здесь в штабе где-нибудь, чтобы ваши красноармейцы не знали, что он у меня был. А пока он спрятанный будет сидеть, вызовите мне водителя, прикрепленного к следственной группе, – Горохова.
Минут через десять, когда Петрива спрятали в классе, появляется Горохов.
