Юстиниан

скачать книгу бесплатно

Юстиниан
Сергей Борисович Дашков

Жизнь замечательных людей #1749
Очередной том серии посвящен императору Юстиниану I, правившему Византийской державой в середине VI века. Автор в увлекательной, отчасти беллетризованной форме повествует о трудах и свершениях одного из самых замечательных правителей в истории раннего Средневековья. Строитель Святой Софии, создатель свода законов, заложившего основы всего европейского законодательства, он ценой невероятного напряжения сил сумел восстановить былое могущество Римской империи, поставив под власть Константинополя Италию, часть Испании, Северную Африку. Как показывает автор, жизнь Юстиниана – яркий пример того, как энергичный, работоспособный и одаренный человек творит историю мира.

В книге представлен сжатый очерк истории Византийской империи до Юстиниана, показаны многие черты быта византийцев, даны яркие портреты современников императора – его супруги Феодоры, сумевшей подняться к вершинам власти с самых низов общества; блестящего полководца Велисария; историка Прокопия Кесарийского, исполненного тайной ненависти к императорской чете, а также многих других.

Сергей Дашков

Юстиниан

Жизнь замечательных людей

© Дашков С. Б., 2018

© Издательство АО «Молодая гвардия», художественное оформление, 2018

Предисловие

Писать эту книгу было нелегко.

Во-первых, никогда наперед не знаешь, какой читатель откроет твой труд. Будет это некто искушенный в знании о прошлом и желающий лишь проверить текст на наличие фактических ошибок? Не исключено. Или человек, для которого история Византии ограничилась (увы!) школьной программой? Тоже вероятно. Это может быть юноша, жадно любопытный ко всему новому, и некто зрелый, за долгие годы привыкший не удивляться даже самым невероятным поворотам событий. Книга может попасть как в руки любителя художественного слова, так и к ценителю исторического факта, для которого повествование должно быть сжатым и сухим. «Риторике, – наставлял главный писатель Юстинианова времени Прокопий Кесарийский, – подобает красноречие, поэзии – вымысел, истории – истина». Хорошо бы создать текст, подходящий абсолютно всем, но это нереально: жанр «ЖЗЛ» смешанный, а текст – один!

Во-вторых, рассказ о людях неоднозначных простым не бывает – ведь практически любой факт их биографии можно интерпретировать с разных точек зрения. И дело здесь не только в том, что каждый мыслит по-своему. Мировоззрение человека с годами меняется. Так, я сам в 25 лет Юстинианом восхищался, но повзрослев, вряд ли выражу свое отношение к нему словом «восхищение».

В-третьих, о Юстиниане написано чрезвычайно много. Один лишь список первоисточников – это десятки произведений на разных языках (греческом, латыни, сирийском, армянском, персидском, арабском и т. д.). Еще обширнее литература, созданная исследователями Нового времени. Что, в каком объеме взять для сплетения нитей, из которых будет соткана ткань рассказа? В любом случае объять необъятное не получится: какие-то моменты будут неминуемо упущены, с чем-то не согласится тот или иной профессионал. Мемуаров Юстиниан не оставил. Да, сохранились законы, которые он либо писал, либо читал и подписывал. Их много, и они весьма содержательны. Однако для характеристики Юстиниана ими следует пользоваться весьма и весьма осторожно: высказанное в них – это, скорее, не его образ мыслей, но то, как он хотел, чтобы о нем думали, что он так думает. А главное, это описание необходимого, величественное царское «???? ??? ????????» («[так] хочу и [так] постановляю»). Тем не менее определенное впечатление об императоре эти тексты дают: в них чувствуется личность. Все это осложняло задачу, вынуждая избегать двух ловушек: превратить биографию человека в описание свершений государства при нем или фантазировать, реконструируя события по источникам.

В-четвертых, книга писалась для российской серии, а наше общество до сих пор не пришло к единому мнению о том, что для нас Византия. Для одних это объект благоговения, для других – негодования. Одни видят в Византии истоки духовных смыслов, другие полагают, что византийское наследие ограничилось для нас заимствованием лишь внешних элементов церемониала. Оценки – полярны, мнения – диаметрально противоположны, и длится этот спор как минимум полтора столетия. Петр Чаадаев и Тимофей Грановский, Алексей Хомяков и Константин Леонтьев, Федор Тютчев и Максимилиан Волошин, Иосиф Бродский и Сергей Аверинцев, Александр Дугин и Сергей Иванов, Андрей Домановский и митрополит Тихон (Шевкунов)… Перечислять «разномыслящих искусных» в оценках Византии можно долго. Юстиниан же остается, наверное, самым «византийским византийцем» для российского образованного читателя.

Немалые терзания были связаны и с выбором принципа повествования. Первое, что приходило в голову, – систематизировать многочисленные деяния Юстиниана и рассказать о его жизни в привязке к ним: внешняя и внутренняя политика, войны, религия. Однако при таком подходе жизнь замечательного человека больше напоминает главу из учебника истории. Кроме того, так уже сделал Шарль Диль, чей труд о Юстиниане – классика. В итоге было выбрано построение по временным отрезкам. Это позволяет увидеть, какие задачи император решал более или менее одномоментно, но насыщенность повествования событиями получается неравномерной.

И так далее и так далее…

Одним словом, уважаемый читатель, прошу меня извинить, если не получилось безупречно. Как сказали бы во времена Юстиниана, cetera desiderantur

.

Но я старался.

* * *

Юстиниан пришел в этот мир через несколько лет после того, как Западная Римская империя растворилась в варварском мире, словно кусок сахара в кипятке. Сейчас принято говорить о ее «падении», но современники вряд ли считали эпохальными событиями низложение последнего императора Ромула, смерть изгнанника Юлия Непота

и даже последующую отправку знаков императорской власти из Италии в Константинополь. В отличие от, скажем, взятия Рима готами в 410 году или вандалами в 455-м, что произвело действительно шокирующее впечатление.

Дело в том, что императорская власть на Западе исчезла не сразу. Мятежи узурпаторов и убийства императоров на фоне замещения дряхлеющей старой власти новой, варварской, отличали весь неспокойный V век

. В течение же третьей его четверти носители громкого императорского титула превратились в марионеток, от имени которых правили всякие герулы, бургунды, свевы и им подобные. И вот настал день, когда необходимость в императоре отпала даже для соблюдения традиции

.

В общем, к моменту, когда Юстиниан родился, западная часть римского колосса представляла собой конгломерат варварских королевств. На их территории постепенно смешивались носители старой культуры (чьим языком в основном была латынь) и варвары – как пришедшие совсем недавно, так и успевшие там пожить одно, два, а то и три поколения. Однако полностью Римское государство не исчезло: покачиваясь под ударами внешних врагов и мучаясь от недугов внутренних, всё же стоял Восток со столицей в Константинополе. Нам привычнее называть его Византией.

Придя к власти в 527 году, Юстиниан остановил и повернул вспять жизнь всего Средиземноморья. К моменту, когда он умер, империя снова владела Италией, частью Испании, Северной Африкой. Однако византийцы не смогли удержать свои завоевания даже в течение двух столетий и, шаг за шагом, их утратили. Более того: жертвы (прежде всего людские) и разрушения, которыми сопровождалось «освобождение» с Востока, оказались такими значительными, что земли эти в своем развитии отстали. А вот Галлия, вернуть которую византийцы даже не попытались, вышла вперед и в конечном итоге как административно, так и культурно сформировала средневековую Европу: через государство Каролингов.

Помимо завоеваний Юстиниан оставил после себя иные свидетельства своих грандиозных устремлений – постройки. Никогда строительство в империи не было столь масштабным. За период правления Юстиниана (527–565) на всей территории страны, от Далмации до Сирии и Армении, от Италии до Триполитании и Египта, были укреплены стенами, перестроены или возведены заново многочисленные большие и малые города. Это не говоря об отдельно взятых постройках – а какими они были! Даже если бы от всего сооруженного его велением осталась лишь Святая София в Константинополе, за нее одну Юстиниана следовало бы чтить вечно. Превращенная мусульманами в мечеть, а в 1934 году ставшая музеем, она является и символом Города, и символом Византии.

Созданный по инициативе Юстиниана (а в части конституций – непосредственно им) свод римского права стал итогом более чем тысячелетней законотворческой деятельности римлян и заложил основы всего европейского гражданского законодательства. Причем не только средневекового: наработки юристов VI века в той или иной степени использовали юристы, готовившие «Кодекс Наполеона». А ведь это 1804 год!

Деятельность Юстиниана в религиозной сфере – еще один важный фактор, на столетия вперед определивший развитие нашей цивилизации. И то, что упорные попытки царя примирить монофиситство с ортодоксией не принесли ожидаемых плодов, не помешало православной церкви признать его святым.

Трагедия Юстиниана заключалась в том, что он прекрасно осознавал, каких огромных материальных, а главное – людских ресурсов потребовали его начинания. Войны, затеянные им, вкупе со случившейся в 542 году эпидемией чумы обескровили империю. К моменту смерти василевса завоевания в Италии буквально висели на волоске: туда двинулись лангобарды. На северо-восточные границы усилилось давление со стороны новых варваров – славян, антов, и противопоставить им было нечего; эти свирепые племена порой бесчинствовали прямо у стен Константинополя. Что же касается внутренней политики, то в народе многие считали императора злобным демоном, потрясшим самые основы государства и потопившим в крови многие народные волнения. Одно только восстание «Ника», закончившееся в январе 532 года, стоило жизни тысячам столичных жителей!

Юстиниан был умным человеком. Скорее всего, на закате жизни он задавался вопросами: верно ли правил? что из сделанного можно было устроить лучше? что из возможного к свершению осталось несвершенным? О том, как отвечал он себе на эти вопросы, нам остается лишь гадать. Зато мы знаем наверняка: за всю дальнейшую историю (а это девять веков!) Византия не знала второго периода, столь же масштабного в плане преобразований и их последствий.

Жизнь Юстиниана – пример того, как энергичный, работоспособный и одаренный человек творит историю мира.

* * *

Несколько слов не о Юстиниане.

Греческие термины и имена в авторском тексте приводятся в основном по рейхлиновой системе

(за исключением слов явно латинского происхождения или случаев, когда иная транскрипция общеупотребительна). В цитатах же сохранено оригинальное написание, что ведет к определенному разнобою.

При спорных датировках предпочтение отдавалось «Оксфордскому словарю Византии» А. П. Каждана и современной «Православной энциклопедии».

Большая часть фотоматериалов сделана автором (кроме специально оговоренных случаев).

Фотографии монет сделаны В. В. Артевым, панно в люнете Вестибюля воинов собора Святой Софии – К. А. Перовым.

Выверку большинства цитат произвел Д. Е. Гончаров.

Благодарю за помощь в разрешении некоторых спорных вопросов старшего научного сотрудника Музея Востока М. Н. Бутырского и доктора исторических наук профессора С. А. Иванова.

Неоценимую помощь оказала мне Элла Олеговна Шиманская, замечания которой к первоначальному тексту рукописи я постарался учесть.

Я также благодарен доктору исторических наук профессору Александре Алексеевне Чекаловой, с которой ранее неоднократно советовался. Эта книга написана уже после ее ухода, но с благоговейной памятью о ней.

Римская империя до Юстиниана

Стоял апрель 1934 года. В Стамбуле было теплее обычного. У мечети Айя-София

, по декрету президента Кемаля Ататюрка недавно превращенной в музей, отцветающие магнолии наполняли воздух слегка навязчивым, но приятным ароматом. В один из дней рабочие собрали над северо-западным входом металлические леса, подводя их к нише над дверями в нартекс. На следующее утро двое ассистентов по команде Томаса Уиттмора, изящно одетого американца с худым вытянутым лицом, начали снимать штукатурку с узором, почти век назад положенную сюда по приказу султана Абдулмеджида. Когда под очередным отвалившимся куском блеснула смальта, еще мутная от известки, стоявший рядом с Уиттмором молодой человек – русский эмигрант Анатолий Фролов (несмотря на возраст, один из лучших искусствоведов того времени) – решительно полез наверх.

Задрав голову так, что неизменная мягкая черная шляпа еле держалась на затылке, Уиттмор почти приплясывал от нетерпения:

– Есть? Есть? Она там? Ну? Анатоль, вы нашли ее?

Фролов водил рукой по запорошенной стене, ощупывая кусочки стекла с тщательностью мастера:

– Не будем торопиться, Томас. Как говорят у меня на родине, «тише едешь – дальше будешь».

– У вас на родине – это в Саратове, на Волге? – проявил осведомленность американец.

– В России так говорят везде, – вполголоса повторил Фролов уже по-русски, отряхнул руки, повернулся к ассистентам и жестом показал на ведро с инструментами. Отложив шпатели, они взялись за кисти и тампоны…

Много месяцев трудились люди, проявляя то, что было спрятано веками. Пользоваться жидкостями было нельзя, и буквально каждую тессеру чистили зубоврачебным инструментом – мягкими аккуратными движениями, стараясь не повредить остальную поверхность. Кое-где поле мозаики приходилось укреплять, просверливая отверстия и вводя в слой основы специальные штифты. Работа была окончена 1 июня 1935 года. На полностью открытой и восстановленной картине Богородице предстояли две императорские фигуры: «во святых великий» Константин с макетом основанного им города и «достославный» Юстиниан с макетом построенного его радением собора.

Ниша, в которой открыли это украшение, расположена над нынешним туристическим выходом из музея. Когда-то он назывался Вестибюлем воинов, а сама Айя-София была главным храмом главного города главной христианской державы мира.

Описанное выше – не более чем фантазийная художественная зарисовка. Но факт состоит в том, что после присвоения мечети Айя-Cофия музейного статуса мозаика Вестибюля воинов была явлена миру и изучена. Ее создали много позднее самого собора – во времена Македонской династии, в славные дни империи, когда и Юстиниан, и Константин были для Византии осязаемым, но уже довольно далеким прошлым. Жили они в разное время, однако их соседство на изображении символично и вполне объяснимо. Если прибегнуть к метафоре, в истории Византии было два гиганта – Константин I и Юстиниан I, с которыми никто из правителей не сравнился по значимости свершений.

Спросите человека, более или менее знакомого с древней историей, кто такой Юстиниан, и в подавляющем большинстве случаев вам ответят: «византийский император». Это правильный ответ. Но задумываемся ли мы, употребляя слова «Византия», «византийский», «византинизмы», над их настоящим значением? Ведь для государства со столицей в Константинополе название «Византия» никогда не применялось официально – по крайней мере в годы, когда империя была еще жива. Тогда чем же на самом деле правил наш герой?

Как известно, Римская империя возникла на рубеже старой и новой эры. Ее столицей был город Рим. Именно там находился сенат и отправляли должности выборные магистраты, включая номинальных глав государства – двух консулов. Официально Римская империя считалась республикой – Res Publica, «общее дело» римлян, хотя в ее государственном строе функции республиканских институтов постепенно переходили к императору (процесс этот не прекращался и в эпоху Юстиниана). Номинально государство по-прежнему возглавляли два консула, но их уже не выбирали собранием («по комициям» – как в древности), а назначал император.

В республиканском Риме титулом «император» солдаты награждали полководца за выдающиеся заслуги. Императорами были и Сулла, и знаменитый Гай Юлий Цезарь, и фактический основатель империи Октавиан Август. Однако официально Август и его преемники именовались «принцепс сената» – первый в сенате (что дало название эпохе первых императоров – принципат). Начиная с Августа, титул императора давался каждому принцепсу и в конце концов заменил его.

Принимая власть, новый принцепс немедленно провозглашался народным трибуном

. Дело в том, что носитель трибунского звания, во-первых, обладал личной неприкосновенностью, а во-вторых, имел право налагать вето на решение любого выборного магистрата (консула, претора, курульного эдила, то есть высших выборных должностных лиц) и даже сената. Таким образом, принцепс получал нужный ему для абсолютной власти статус, формально оставаясь в «республиканских границах» и не занимая для этого высшие должности – консула или диктатора. Императоры могли как становиться, так и не становиться консулами – в их статусе это ничего не меняло, – но трибунат получали ежегодно

. Императоры (до Грациана включительно) также принимали на себя титул верховного жреца, великого понтифика – pontifex maximus, тем самым как бы сакрализуя свою фигуру, становясь сопричастными служению всем богам Рима.

Принцепс не являлся царем. Подчиняться царю (rex по-латыни или ???????? по-гречески) римляне считали уделом преимущественно или варваров, или греков – которых, хоть и уважали за культуру и не относили к варварам, рассматривали как народ подчиненный.

Принципат оказался довольно крепким образованием. Под властью принцепсов римляне распространили свое влияние на обширные территории в Европе, Азии и Африке: от нынешней Бельгии до Туниса, от Британских островов до Сирии и Армении. «Вечный Рим» (Roma aeterna) – горделиво чеканили императоры на своих монетах. Но ничто в земном мире не бывает вечным. В середине III столетия империя вступила в полосу затяжного кризиса. Начались долгие гражданские войны; то тут, то там, опираясь на подчиненные им легионы, появлялись самозванцы. Не случайно это время называют эпохой «солдатских императоров». Их происхождение было самого разного свойства – от варвара (Максимин Фракиец, 235–238) до сенаторов-аристократов (Деций, 249–251 и Валериан, 253–260). Некоторым из них удавалось получить признание от сената (Максимин, Гордианы I, II, III, Деций, Валериан), о ком-то история не сохранила почти ничего, кроме имени (Эмилиан, Марий, Лелиан, Авреол), а некоторые известны лишь по редким или вообще единичным экземплярам монет (Пакациан, Иотапиан, Регаллиан, Силбаннак).

В 259 году империя фактически разделилась. Галлию захватил самозваный император Постум, после гибели которого в 268 году и до 273 года правили его преемники, такие же узурпаторы Викторин, затем Тетрик. Одновременно Рим потерпел тяжелейшее поражение на восточных границах – в 260 году под Эдессой персам сдалась в плен шестидесятитысячная армия во главе с императором Валерианом и значительным числом высших должностных лиц государства. В сирийской Пальмире провозгласил себя императором Септимий Оденат, после убийства которого в 267 году власть получили его вдова Зенобия и сын Вабаллат. В итоге значительная часть Востока (Сирия, а вместе с ней Египет и часть малоазиатских провинций) на несколько лет также отпала от империи.

С течением времени римлянам удалось преодолеть кризис. Император Аврелиан (270–275) вернул под власть Рима и Галлию, и Сирию.

Гибель Аврелиана и его преемника Проба (276–282) вследствие военных мятежей (по тем временам случай стандартный) уже не привела к каким-то масштабным потрясениям в государстве, но говорить о стабильности было рано. В ноябре 284 года восточные легионы выбрали императором иллирийца Диокла – человека совсем незнатного происхождения, благодаря способностям, труду и, конечно же, Фортуне, поднявшегося до поста комита доместиков. Он стал править под именем Диоклетиана, и период его правления (284–305) историки считают началом эпохи домината (от слова dominus – «господин», «государь»), сменившего принципат и окончательно включенного в официальную титулатуру правителей. Именно этому весьма незаурядному человеку за двадцать лет удалось осуществить целый ряд реформ в сферах экономики, государственного управления, военного дела, религии. Не все они оказались удачными. Не была в конечном итоге достигнута и вожделенная стабильность

.

Диоклетиан официально ввел принцип тетрархии, когда государством управляли четыре человека: по одному старшему императору с титулами августа на Востоке и на Западе и по одному их помощнику в ранге цезаря. Августы должны были уходить на покой после двадцати лет правления, цезари занимали их места, назначали себе новых и т. д. Этот, казалось бы, разумно сконструированный механизм поломался сразу же после первого запланированного отречения (Диоклетиана и его соправителя Максимиана Геркулия в мае 305 года). Преемники вместо взаимодействия бросились сражаться между собой, огромная империя в который раз стала ареной разорительных гражданских войн. В результате этого соперничества к началу 307 года правили, то враждуя, то заключая друг с другом союзы, пять августов (Галерий, Флавий Север, Константин, Максенций, Максимиан Геркулий) и один цезарь (Максимин Даза). В следующем году Флавия Севера уже не было в живых, зато в Карфагене объявился самозваный август Александр; Максимин Даза назначил себя августом сам, а Галерий сделал еще одним августом Лициния. Августов стало семь (!): шесть действующих и находящийся на покое Диоклетиан. Не империя, а какое-то общежитие!

Среди всех этих людей наиболее успешным оказался Константин, сын Констанция Хлора – цезаря при Диоклетиане и законного августа после его отставки.

К началу 20-х годов IV века Константину удалось победить соперников и остаться единодержавным властелином. Осуществленные при нем финансово-экономические и административные мероприятия позволили, наконец, стабилизировать положение государства – по крайней мере до середины IV столетия.

Константин умер 22 мая 337 года, оставив потомкам совсем не то государство, в котором когда-то родился. Именно тогда в общих чертах появилось то, что позднее историки назовут «византинизмом»: основные «приметы» Византии как государства. Другими словами, полувековой период поздней Римской империи от начала правления Диоклетиана до смерти Константина кардинально изменил ее облик. Рим эпохи домината не был похож на Рим первых августов или великих Антонинов. Это была уже Византия.

Поздней Римской империи здорово не повезло с оценкой потомками. Для историков Нового времени она стала объектом снисходительного сожаления: непрекращающийся кризис, деградация, падение нравов и т. д. «Decline and Fall»

, – словно припечатал великий историк Эдуард Гиббон государство римлян после «Золотого века Антонинов».

Отметим, что называть империю времен Константина или Юстиниана «Византией» (а такова традиция!) означает отказывать византийцам в праве считаться римлянами, противопоставлять «Рим» и «Византию», что неверно

. Римская империя и Византия – это не два разных государства, а одно и то же. И хотя с течением времени сменилось всё – и столица (Константинополь вместо Рима), и язык (греческий вместо латинского), и вера (христианство вместо язычества) – Византия осталась наследницей Res Public?u римлян, просуществовав до 29 мая 1453 года, когда войска османского султана Мехмеда II штурмом взяли Константинополь. Да и по поводу «поздней Римской» можно поспорить: какая же она «поздняя», если от Августа до Константина – триста с небольшим лет, а от смерти Константина до 1453 года – втрое больше! Но уж если следовать привычной традиции, то, произнося слово «поздняя», стоит хотя бы избавиться от негативного настроя. «Поздняя» – не «дряхлая», но «зрелая». О да, именно так! Цвета этой зрелости – золото и багрец, язык ее напыщен, искусство тяготеет к схематизации и застывшей форме, в сравнении со временем Августа она выглядит медлительной и статичной. Но есть во всем этом какое-то свое, тяжеловесное обаяние. Если разглядеть его сквозь дымку веков и искривленные стекла суждений, то вполне можно почувствовать созвучное описанному поэтом Юстинианова времени Павлом Силенциарием:

Краше, Филинна, морщины твои, чем цветущая свежесть
Девичьих лиц, и сильней будят желанье во мне,
Руки к себе привлекая, повисшие яблоки персей,
Нежели дев молодых прямо стоящая грудь.
Ибо милей, чем иная весна, до сих пор твоя осень,
Зимнее время твое лета иного теплей

.

Вопрос о том, с какого момента «начинается Византия» и, главное, в чем ее своеобразие, непрост

, однако некоторые факторы, определяющие «византийскость», назвать всё же можно. Безусловно, данный список не претендует на исчерпывающую точность (для этого существуют учебники и научная литература). Он нужен, чтобы лучше понять, какое государство Юстиниан получил, каким государством управлял и какое передал потомкам.

Основав в 330 году новую столицу на Востоке и переехав туда вместе со своим аппаратом, Константин принципиально изменил подход к элите общества. На Западе она традиционно пополнялась за счет старой аристократии (что отнюдь не означало полной закрытости, но все-таки ограничивало вертикальную подвижность, пресловутые «социальные лифты»), а вот на Востоке сформировалась за счет выдвинувшихся при Константине людей самого разнообразного происхождения, которые за поколение-другое породнились между собой и с представителями греческой провинциальной аристократии. (Не будем забывать и о происхождении самого Константина: плод связи между офицером невысокого ранга и дочерью трактирщика.) Эти люди достигли высокого положения благодаря государственной власти и, в большинстве своем, были лично обязаны государю. Не случайно восточный сенат («синклит» по-гречески; он появился в Константинополе в середине IV века), в отличие от западного, редко конфликтовал с императором. И если в Риме не сенаторы приходили к императору, но император сам являлся в сенат, то в Константинополе общение государя с синклитом происходило ровно наоборот.

К моменту получения Юстинианом верховной власти изрядная часть сенаторов Востока состояла из потомков колбасников, торговцев, солдат, даже вольноотпущенников – в общем, людей, добившихся всего, как некогда Диоклетиан, способностями, усилиями и везением. Благородство происхождения заслуживало уважения и похвалы, но не определяло ценность человека для государственной должности. Это касалось и императора: «Никто не должен хвалиться происхождением от благородных предков: прах есть общий прародитель всех, – как тех, которых украшает порфира и виссон, так и тех, которых угнетает нищета и болезнь; как тех, кои носят царские венцы, так и тех, кои просят милостыни. И так станем не происхождением своим из праха гордиться, но приобретать уважение непорочностию нравов», – писал Юстиниану диакон Агапит

.

Еще одним кардинальным отличием Византии от «традиционной» Римской империи явилось изменение статуса христианства. После нескольких веков гонений, особенно сильных в середине III – начале IV века (при Деции, Валериане и Диоклетиане), оно в самых различных своих течениях не только не исчезло, но вовлекло наиболее активных представителей общества. Бессмысленность борьбы с ним прежними мерами стала очевидной. 30 апреля 311 года в Никомидии мучительно умиравший август Галерий издал эдикт, которым разрешил исповедовать «заблуждения христианства». Спустя два года в Медиолане августы Константин I и Лициний опубликовали аналогичный по смыслу, но уже без выраженного негатива в отношении христианства документ. Через девять лет, в 324 году, новый закон Константина о веротерпимости разрешил исповедовать уже «заблуждения язычества». В июне 325 года Константин I, не приняв еще крещения, председательствует на Никейском соборе христианских епископов. Сын Константина, Констанций II, наложил запрет на публичные отправления языческих культов.

Язычество сопротивлялось, но даже при поддержке энергичного Юлиана Отступника не смогло вернуть былых позиций. В 381 году христианство (в его никейском варианте) фактически стало государственной религией империи, а в 391 и 392 годах Феодосий I четырьмя конституциями объявил вне закона любые проявления язычества (жертвоприношения, возлияния в честь богов и т. д.), установив для нарушителей совершенно разорительные наказания

. Ситуация поменялась: теперь толпы черни громили языческие храмы, порой убивая тех, кто в них молился. В результате одного из погромов был уничтожен александрийский Серапиум, от рук мародеров серьезно пострадала (а по некоторым сведениям, полностью погибла) размещавшаяся при нем знаменитая библиотека. Еще через два года состоялись последние в древней истории спортивные игры в Олимпии. Язычество, прячась, просуществовало в империи до времен Юстиниана или даже несколько дольше, но осталось уделом ничтожного числа людей (впрочем, порой довольно влиятельных). К середине V века, при императоре Феодосии II и его сестре августе Пульхерии, двор, как считали некоторые современники, «превратился в монастырь». Тот же Феодосий II законом 426 года предписал уничтожить любые алтари древних богов, если они где-либо еще остались, и на их месте водрузить кресты. Император Лев запретил ристания в священный для христиан день воскресенья, а Анастасий – борьбу человека со зверями и праздник весны с песнопениями и плясками

.

Однако признание христианства сопровождалось яростной борьбой между различными его толками. Четвертый век прошел под знаменем противостояния ортодоксии и арианства, пятый – ортодоксии и, с одной стороны, монофиситства, с другой – несторианства. Ко времени воцарения Юстиниана монофиситская проблема была наиболее важной, ибо к этому течению принадлежала значительная часть христиан Сирии и Египта.

Арианство, несторианство, монофиситство

Арианство – учение, основателем которого был александрийский священник Арий (?—336). В отличие от православных ариане полагали, что Бог-Сын не мог существовать до своего рождения, а значит, имел начало и не был равен Богу-Отцу. Позднее в этом учении образовалось множество направлений – вплоть до таких, которые считали Сына не одной из ипостасей Троицы, но лишь «превосходным творением» Отца, ему не единосущным (?????????) в ортодоксальном толковании, а подобосущным (??????????), подобным (??????) и т. п. Христос некоторых ариан – не Бог, но герой; эта точка зрения была понятна и близка варварским народам империи, многие из которых (вандалы, готы, отчасти франки и др.) восприняли христианство в изложении последователей Ария. Арианство было осуждено на Никейском соборе 325 г., но впоследствии возобладало в империи, особенно в правление Констанция II (337–361) и Валента II (364–378). В 381 г. арианство окончательно признали ересью.

Несторианство – учение, основателем которого был столичный архиепископ Несторий (428–431). Несториане (а они существуют и поныне) считают раздельными божественную и человеческую сущности во Христе и не признают божественного материнства Девы Марии (Несторий называл ее не Богородицей, но Христородицей).

Монофиситство (монофизитство), «одноприродие» (гр. ?????, один + ?????, природа) – христологическое учение, в своей крайней форме евтихианства отрицающее человеческую природу Христа вообще. Монофиситы более умеренного характера признают наличие у Христа человеческой природы, но отличной от нашей, обычной. Монофиситство развилось из философии св. Кирилла, патриарха Александрийского (414–444). Сам Кирилл говорил о «единой природе Бога-Слова воплощенной», понимая под этим умаление во Христе человеческой природы, своего рода поглощение низшей человеческой природы природой высшей, божественной. Но так вышло, что самого Кирилла церковь сочла православным и канонизировала на V Вселенском соборе. Наиболее четкой границей между развитым монофиситством и ортодоксией можно считать отношение к IV Вселенскому собору в Халкидоне (монофиситы его не признают).

Сегодня принято различать монофиситство в его крайней форме и «миафиситство», «единоприродие» – исповедание веры восточными церквами (эфиопской, коптской, яковитской и т. д.). Как православие, так и католицизм считают вышеуказанные течения ересями. Некоторые современные исследователи (например, М. В. Грацианский) считают, что вместо термина «монофиситы» корректнее употреблять «антихалкедониты».

Всё большую роль в жизни страны (в основном на Западе) начинают играть варвары, преимущественно германцы. Уже с середины IV века основная часть армии Запада и значительная – Востока комплектовалась не из римских свободных граждан, а из иноплеменников-федератов. Многие римляне понимали, что стремительная варваризация армии и государственного аппарата – путь страшный.

«У империи, как у больного тела, воспалены многие члены, – писал, обращаясь в речи «О царстве» к императору Аркадию, епископ африканского Пентаполиса философ Синесий, – инородные частицы (варвары. – С. Д.) мешают ей восстановить покой и здоровье. Но для того, чтобы излечить отдельное лицо, как и целое государство, нужно устранить причину зла: это правило употребляют как врачи, так и императоры. Ибо не заботиться о защите от варваров, как будто они нам преданны, и в то же время дозволять гражданам быть свободными от военной службы, что это значит, как не стремиться к погибели! Скорее, чем дозволять скифам (здесь в смысле «варварам худшего сорта». – С. Д.) носить оружие, должно требовать от нашего земледелия людей, которые им занимаются и которые готовы его защищать. Исторгнем поэтому философа из школы, ремесленника из мастерской, торговца из лавки; призовем эту чернь, шумящую и праздную, проводящую время в театрах, пока есть еще время действовать – если она не хочет в скором времени перейти от смеха к плачу; пока еще нет никакого препятствия для создания собственной армии из римлян…малейшего предлога достаточно, чтобы вооруженные пожелали стать господами граждан и не приученные к войне могли быть вынуждены сражаться с опытными в военном деле. Но прежде чем дело дойдет до этого, до чего отчасти и дошло, нам следует возвратить римские помыслы и приучиться самим добывать себе победы, причем варвары не должны в этом принимать никакого участия, – их нужно удалить из всех учреждений.

Сперва должно им запретить доступ к высшим должностям и исключить их из сената, потому что они презирают эти почести, считающиеся у римлян высочайшими. При виде того, что теперь происходит, бог войны и богиня Фемида, присутствующая на собраниях, должны часто, я думаю, скрываться от стыда: полководец, одетый в звериные шкуры, командует воинами, одетыми в хламиды; варвары, завернувшись в грубый плащ и надев сверху тогу, приходят рассуждать с римскими магистратами об общественных делах, восседая в первом ряду после консулов, выше стольких почетных граждан. Потом, выйдя из сената, они снова надевают одежды из звериных шкур и смеются с своими товарищами над этой тогой, одеждой, как они говорят, неудобной для людей, которым нужно носить меч. <…> Император должен очистить свою армию, как очищают хлебные поля, отделяя дурные зерна и чужеядные семена, заглушающие рост чистой пшеницы»

.