скачать книгу бесплатно
Немного помолчав – а они тем временем преодолевали ступени, только-только оставив позади второй этаж, – она спросила:
– Как ты себя чувствуешь?
– Вполне нормально, – ответил Дима и в подтверждение своих слов покачал головой. – Как обычно. Я… извини, мне пока непривычно обращаться к тебе на «ты».
– Ничего, все в порядке. Я сама тебя об этом попросила, помнишь?
– Угу.
– А как обычно – это ты, значит, грустишь? – слегка поддела она его плечом в бок.
– С чего вы… – он вздохнул. – С чего ты взяла?
– Возможно, я ошибаюсь, но, как я обратила внимание, грусть – твое обыденное состояние. И… – Она захихикала, прикрыв рот тыльной стороной ладони. – Привыкай обращаться ко мне на «ты», а то я немного неловко себя чувствую, когда ты «выкаешь». Ненамного-то я тебя и старше.
Диме подумалось, какая же она добрая. И веселая. Он впервые заинтересовался ее возрастом и предположил, что, должно быть, ей лишь около двадцати пяти. И тут же мысленно упрекнул себя в том, что ни разу не справился о ее самочувствии. Ему вдруг стало любопытно: а часто ли вообще пациенты проявляют интерес к состоянию ухаживающих за ними медсестер?
– Может, ты и права, – сказал он, не видя смысла оспаривать ее предположение, и спросил: – А как у тебя самой дела?
По всей видимости, ей действительно не приходилось ранее слышать подобных вопросов от пациентов, что стало понятно по тому, в каком удивлении изогнулись ее брови.
– О, у меня все отлично, – ответила она с довольным видом.
– Это хорошо. А тебе бывает грустно?
– Разумеется, – сказала девушка, ни на секунду не замешкавшись. – Каждому из нас время от времени становится грустно – иногда по каким-то непредвиденным обстоятельства, иногда – потому что сами того хотим. Да-да! Очень многие люди могут грустить, даже будучи счастливыми.
Дима постарался представить себе человека в такой ситуации, когда его одновременно распирало бы от счастья и пронизывало грустью, но не смог.
– Странно это как-то, – заметил подросток, почесав висок. – Зачем счастливым людям грустить? Зачем вообще кому-то хотеть грустить?
Они поднялись на третий этаж и вышли в коридор.
– Кто ж знает? – пожала плечами девушка. – Наверное, люди не могут долго довольствоваться тем, что имеют, не могут просто быть счастливыми. Людям всегда чего-то не хватает в этой жизни, они постоянно стремятся заполучить все больше и больше. Это, конечно, не всегда плохо, потому что нередко человек конечной целью ставит самореализацию и комфортную жизнь до самой своей смерти, не причиняя, по крайней мере осознанно, вреда другим. Есть и такие – а их очень и очень много, – которые не успокоятся, пока не уничтожат планету, и даже тогда вряд ли осчастливятся. А еще есть люди, которым грустно постоянно, вне зависимости от того, что происходит в их жизни, и зачастую может показаться, что они сами выбирают такой путь, но на деле же причина в болезнях, которые управляют их мыслями и поведением.
Наталья осеклась и украдкой глянула на Диму, побоявшись за то, что могла задеть его словом, а он в свою очередь кивнул, тем самым давая понять, что солидарен с ней как минимум в части изречения, и высказал предположение:
– Я, наверное, отношусь к третьему типу людей.
И, склонив голову, он попытался выдавить улыбку, но до того она получилась горестной, что у девушки защемило в сердце.
– Нет, у тебя совсем другой случай, – поторопилась она хоть немного приободрить его.
– Да? Ну… – Подросток остановился – остановилась и она, – замялся на месте, не зная, как продолжить разговор. Ему казалось, что он поставил их обоих в неловкое положение, а чтобы выйти из него, задал вопрос: – Ты ведь ко мне шла, да?
Слегка прикусив нижнюю губу и изогнув брови, но теперь не в удивлении, а выказывая переживание, она сказала:
– Да, к тебе. Ох, дырявая моя голова! Я же должна была тебе еду с лекарствами принести! Совсем ты меня заговорил. – И, потопав обратно, кинула через плечо: – Иди пока в палату, я скоро вернусь.
В палате Дима повесил полотенце на спинку стула, чтобы оно поскорее высохло (хотя чаще всего он просто закидывал его в ящик прикроватной тумбы) и нырнул под одеяло, повернулся на бок. На дворе уже стояла зима, декабрь подходил к концу, и мороз расписывал окна ледяными узорами. Несмотря на то что отопительные радиаторы в здании были настолько горячими, что о них запросто можно было обжечь кожу, холод все же проникал внутрь сквозь регулярно открываемые окна, двери и еще бог весть откуда, и путь от душевой до постели всегда сопровождался мурашками по коже.
Вернулась Наталья, поставила поднос на тумбочку и, придвинув стул к кровати, села, стараясь не касаться спиной мокрого полотенца. Пока Дима, сев в кровати, ел, попутно проглотив таблетки, девушка рассказывала ему о том, что повесила его рисунок над кроватью в своей спальне; как ее серый с белым пятнышком на задней лапке кот зачем-то опрокинул миску с сухим кошачьим кормом, затем неуклюже поедая его прямо с пола; как минувшим вечером по возвращении домой к ней пристал бездомный, и она едва убежала от него; как сегодняшним утром она поскользнулась на льду и при падении здорово ушибла левую руку, которая болит до сих пор.
– Интересная у тебя жизнь, – не без восхищения заметил Дима и подловил себя на легкой зависти.
– Думаешь? Даже не знаю, – пожала она плечами.
Но что еще она могла ответить? Дима подумал, что подобные события происходят в ее жизни ежедневно, и она не придает им никакого значения точно так же, как он – прогулкам по коридорам до уборной или душевой и обратно.
Она сидела, закинув ногу на ногу, скрестив на колене ладони. Ежедневника при себе у нее уже не было – по всей видимости, оставила его в своей сумочке.
Подросток сглотнул, нервно теребя пальцами пододеяльник, и произнес то, о чем давно хотел сказать:
– Твои духи… они вкусно пахнут. И ты… такая… – Он снова сглотнул и не смог договорить.
– Спасибо большое. – Ее лицо расплылось в улыбке, щеки зарделись легким румянцем, плавным движением она убрала прядь волос за ухо. – Ты что-то еще хотел сказать?
«Конечно, хотел!» – едва не слетело с его языка, но вместо этого помотал головой и ответил:
– Нет, ничего. А за правду не говорят спасибо.
Девушка поднялась со стула, оправила униформу, слегка неуклюже подняла с тумбочки поднос. Кружка, благо уже осушенная, опрокинулась и чуть было не скатилась на пол, но медсестра вовремя подхватила ее. Еще бы доля секунды – и поймать ее успел бы Дима, но его рука зависла в воздухе, не дотянувшись до посудины, и он вернул ее на одеяло.
– Фуф! – облегченно выдохнула девушка. – Если такого рода правда сказана от чистого сердца, – обращалась она уже к подростку, – нет ничего дурного в простом человеческом спасибо. Кстати, хотела предложить тебе прогуляться вечером во дворе больницы. Ты не против? Последний раз ты дышал свежим воздухом больше месяца назад, в ноябре. Так ведь?
– Д-да, – запнулся Дима от неожиданного предложения и заерзал в постели. Она и раньше сопровождала его на прогулках, но ни разу не предлагала прогуляться тет-а-тет. Возможно, конечно, она лишь заботилась о его здоровье, как и подобает человеку ее профессии, поэтому, подумал он, не стоило обольщаться раньше времени. – Я не против.
– Хорошо, – кивнула она. – Мы можем выйти часов в пять. К тому времени солнце уже зайдет, будет темно.
– Да, конечно.
– Вот и отлично. А пока – отдыхай.
До пяти часов времени оставалось еще уйма, и чем занять себя – Дима понятия не имел. Подниматься с койки у него не было никакого желания. Подняв взгляд к потолку, он принялся рассматривать расползающиеся во все стороны паутинки трещинок, воображая, что там, внутри, ютятся малюсенькие волшебные существа, по ночам распространяющие по всей палате невидимые и неосязаемые потоки энергии, ежесуточно продлевающие Диме жизнь. Потом он всматривался в линии сгибов на ладонях – или линии судьбы, как однажды он вычитал в одной из книг, – думая о том, что они вполне могли бы сойти за уменьшенные в тысячи раз протоптанные дорожки на раскидистых лугах. После – он какое-то время лежал с закрытыми глазами, думая о Наталье, перебирая в голове темы для предстоящей беседы. Он спрашивал себя, о чем они будут говорить; он боялся, что в какой-то момент язык предательски его подведет, прилипнув к пересохшему небу. А может, не стоило так заморачиваться?
Он лежал и думал о том, как они с Натальей, держась за руки, молча покидают двор больницы и уходят в неизвестном им направлении, где следующим утром их ждала бы новая жизнь.
* * *
К его удивлению, прошло уже около полутора часов. То, о чем он вспоминал, – все это словно бы повторялось здесь и сейчас; прошлое вклинилось в настоящее, и картина была настолько живой, что в первые секунды после того, как открыл глаза, Дима оказался дезориентирован и ждал, когда в палату войдет Наталья. Он вроде как даже уловил аромат ее духов. Но стоило посмотреть на лежащий в ладони бейдж, – и все вернулось на свои места. В груди что-то несильно кольнуло, и на мгновение юноша задержал дыхание. Разрастающаяся чернота заполоняла собой все больше пространства в его теле, и он посчитал, что следует немного развеяться. Убрав бейдж под подушку, поднялся с кровати, вышел в коридор и пошел в уборную, где несколько раз ополоснул лицо холодной, почти ледяной водой, тем самым малость взбодрившись. Потом спустился на второй этаж и бесцельно шатался по нему из одного конца в другой, остановившись сначала напротив одного окна, на время позабыв о недружелюбном отношении солнечного света к его телу, затем у противоположного. После – вернулся на третий этаж и, заложив руки за спину, кругами слонялся по своей палате, смотря в никуда и иногда что-то нашептывая себе. Сделав неведомо сколько кругов по центру палаты, улегся прямо на пол и раскинул в стороны руки и ноги, вдыхая воздух полной грудью и думая о том, как с каждым выдохом токсины покидают его организм. Потом, сомкнув конечности, перевернулся и начал отжиматься, но худощавые и трясущиеся руки едва-едва удерживали его вес, и после трех попыток Дима встал на ноги.
«Порисовать? – спросил он себя, посмотрев на стол. – Да к черту». Дойдя до койки, уселся на край, скинул с ног тапки и опять улегся. Вынул из-под подушки бейдж, повернулся лицом к стене и, прижав колени к груди, смотрел на фото молодой девушки. «А ведь тогда она, возможно, была не старше меня нынешнего, – пришло вдруг ему в голову. – Как это странно. Как странно…»
А тени на полу становились все длиннее.
* * *
Солнце зашло. На часах – 16:27. Диме пора было начать собираться, но в то же время ему так не хотелось выныривать из теплой постели! На улице в последний раз он появлялся больше месяца назад, а быть охваченным приступом агорафобии за пределами здания – не лучшая перспектива при его и без того подорванном физическом состоянии. С другой же стороны, отказать Наталье в прогулке он тоже не мог. И не хотел.
В дверь постучали.
– Войдите! – отозвался Дима.
Вошла Наталья. На одной руке у нее повисли мальчишеская болоньевая куртка с шарфом и вязаной шапкой, в другой она держала пару замшевых ботинок, шнурки которых были небрежно запрятаны вовнутрь.
– Вот, принесла тебе, чтобы не терял времени. Одевайся, через двадцать минут буду ждать тебя у парадного входа. Ты ведь не передумал?
Одежду она положила на покрывало, вдоль ног юноши, обувь поставила на пол, рядом с тапками, и выжидающе смотрела на Диму. А он различил в ее взгляде надежду и с самоукоризной подумал, что лучше уж быть раздавленным под натиском агорафобии, чем собственной трусости и обиды этой прелестной девушки, в душе которой, был убежден он, не было места людским порокам.
– Нет, что ты. Пойдем, как и договаривались.
Она одарила его улыбкой, но не столь открытой, которую могла себе позволить перед родным человеком, очевидно, опасаясь переступить грань от должностных отношений к личным. Но перед кем опасалась? Перед самой собой?
– Отлично, – сказала она и выпорхнула из палаты.
В 16:40 он уже был одетым и обутым. Стоило ли так торопиться? Целых двадцать минут теперь изнемогать от духоты и обливаться потом, а потом выйти на улицу в минусовую температуру и следующим днем оказаться прикованным к постели от простуды, доставив Наталье – да и другим тоже – лишние хлопоты. «Лучше уж, – решил он, – постоять на крыльце. Ничего, не замерзну».
И выйдя из палаты, он не спеша направился на первый этаж, поочередно поправляя на себе то шарф, то шапку, то воротник куртки. И только ступив на лестничную площадку, задался вопросом: что он скажет медперсоналу, если кто-нибудь его сейчас увидит? Скорее всего, скажет как есть. Не такое уж и страшное преступление – прогуляться по двору в сопровождении медсестры.
Дима вышел в коридор первого этажа и увидел шагающего ему навстречу старика – в те дни второго и единственного оставшегося в этой больнице пациента. С мокрыми и слипшимися остатками волос, промокшим верхом футболки он наверняка шел из душевой. Подросток держал бы себе путь дальше, не останавливаясь, но тот ни с того ни с сего швырнул себе под ноги желтое, больше похожее на половую тряпку полотенце, словно призывая собрата по несчастью обратить на него, бедолагу, внимание. Вдобавок к этому встал на полотенце, прямо не снимая рваные тапки, потоптался, вытер о него ноги. Увидев, что своего добился и теперь есть кому излить душу, засмеялся и принялся истекать желчью:
– Ты думаешь, я ненормальный, да? Старый клоун-маразматик. А эти сволочи в белых халатах – они, по-твоему, нормальные? Брось! – Скривившись, он махнул рукой. – Они наслаждаются моей беспомощностью. И твоей тоже. Пока мы доживаем здесь свои последние дни, они преспокойно трахаются со своими женами и мужьями, отрываются в ночных клубах, набивают раздутые желудки вкусной пищей в дорогих ресторанах и заливаются алкоголем, который не могут себе позволить простаки вроде меня. По выходным устраивают частные вечеринки и ходят в театры, покупая билеты на лучшие места, а если им загорится – найдут и купят чистейшие из всех доступных героин, кокаин или элэсдэ. Они видят по телевидению, как сводят концы с концами бездомные, как насилуют женщин и убивают чьих-то детей, – и подавляют зевоту, потому что их все это не волнует. Зато в компании подобных себе мы с тобой – лучшая тема для анекдотов!
– Откуда вы можете это знать? С чего вы вообще взяли, что они такие?
– Это же очевидно! – развел руками старик и снова вытер ноги о полотенце.
– Мне – нет! Я вижу людей, которые заботятся о нас. И они не виноваты в том, что мы оказались здесь.
– Они заботятся о нас, потому что получают за это хорошие деньги. Не будь наивным! А как думаешь, что с нами станет, когда мы умрем? Сказать тебе? Они сбросят нас в яму, что находится внизу, под зданием, а потом кремируют. Потому что мы для них не больше чем мусор.
– Чушь полная! Зачем вы мне все это рассказываете? И если вам так плохо здесь, почему не уйдете?
– А для того рассказываю, чтобы ты знал. – Пожилой пациент ухмыльнулся. – Чтобы не питал иллюзий о будущем, которого у тебя никогда не будет. Я собственными глазами видел, как того бедного паренька, откинувшего коньки в прошлом году, скинули в яму, как какой-нибудь мешок с опилками. Или ты думаешь, нас кто-то хоронить со всеми почестями будет? Ха! Мы здесь, потому что там, за стенами этой чертовой больницы, никому не нужны! А пока, малыш, твое тело будет гореть в печи, дяденька с гнилыми зубами снимет процесс на камеру и будет потом хвастаться перед погаными дружками! – Он плюнул на полотенце, сошел с него и, проскочив мимо мальчишки, выкрикнул напоследок: – Сами уберут это вшивое полотенце!
Почти с минуту Дима стоял неподвижно, смотря в одну точку, погруженный в раздумья, переваривая услышанное. С виду дед действительно всегда казался ему умалишенным. Но, может, все сказанное им – чистой воды правда?
Развернувшись, подросток зашагал в главный холл, к выходу. «Прежде всего слушай свое сердце», – кажется, так обычно говорят повидавшие жизнь мудрецы.
Толкнув массивную дверь, которая на деле подавалась проще, чем могло подуматься при виде ее, Дима вышел на свежий воздух и остался стоять под бетонным козырьком лестничной площадки, где было чуть менее ветрено, чем за ее пределами. Он окинул взглядом двор – двор довольно просторный, но ему как будто чего-то не хватало – может, растительности или какого-нибудь памятника, а может, людей. Немногочисленные следы на снегу разной степени глубины и четкости могли поведать о том, что периодически кто-то приходит сюда из внешнего мира, кто-то возвращается в него, а другие прогуливаются вокруг здания. Но в данный момент здесь – никого. И за те около пятнадцати минут, что подросток простоял в одиночестве, сквозь стальные прутья высокого забора и центральную арку он не увидел ни единой живой души, ни единого транспортного средства в пределах зоны видимости. И крики старика о том, что никому они, больные, не нужны, холодом прошлись по его спине и слышимым только ему одному эхом разнеслись по всему двору.
Но вот и Наталья подоспела – Дима услышал ее звонкие шаги за дверью, – и ему стало намного легче. Заглянув внутрь, он дал знать о своем присутствии на условленном месте, чтобы та попусту не стояла в холле.
– Не ожидала, что ты придешь раньше меня, – обрадованно сообщила девушка, выходя за ним на свежий воздух.
– Не хотелось заставлять тебя ждать.
Она была одета в синие джинсы, обтягивающие ее стройные ноги, черное драповое пальто, полы которого опускались чуть ниже колен, и невысокие молодежные ботинки на плоской подошве; шею прикрывал темно-бордовый шарф, заправленный под ворот; руки без перчаток – в карманах.
– А не холодно тебе без шапки? – заботливо поинтересовался Дима.
– Нет, я привыкла уже. – Наталья убрала за ухо волосы, с подачи ветерка бьющие по лицу. – После шапки каждый раз приходится с ними по полчаса возиться. Да и не так уж и холодно сейчас. То ли дело когда минус десять и ниже, тогда уже лучше красотой пожертвовать, чем здоровьем.
– Понятно. Наверное, ты права, – сказал Дима, хотя на самом деле не мог до конца ее понять. Ему было неведомо, как можно жертвовать здоровьем ради красоты, но он допускал, что там, на воле, для людей это было обычным явлением.
Они медленным шагом огибали больницу, из темных участков переступая в освещенные теплым фонарным светом и обратно. Смотря на прямоугольное здание, подросток дивился тому, с чего вдруг на каждом из этажей свет горел даже за теми окнами, за коими предположительно никого не было. Видимость заполненности палат?
– А… – Дима хотел было спросить об этом свою спутницу, но осекся, предположив, что либо она ему солжет, либо сама не знает правды.
– Ты что-то хотел сказать?
– Да так… уже вылетело из головы, – солгал он, выдавив смешок.
– Забавный ты, – улыбнулась девушка. – Слушай, а что ты думаешь насчет…
Тем вечером они час кряду разговаривали о том да о сем, без излишних философствований, не затрагивая ни личную жизнь Натальи, ни прошлое Димы; и он, и она понимали, что обыденные разговоры для него представляют ничуть не меньшую ценность.
Так они погуляли еще несколько раз.
А потом Дима влюбился.
Это произошло через две недели после первой в том году их совместной вылазки за стены больницы. Остальной персонал, включая более высокопоставленных, чем Наталья, лиц, уже прознал о совместных прогулках медсестры с пациентом, но ничего зазорного и необходимого внести под запрет не увидел. Да и плохо разве, если подросток разомнет ноги и подышит свежим воздухом? Каждый раз они расхаживали по одной и той же траектории: вокруг здания, примерно по центру между его стенами и забором, ориентируясь на оставленные собою же следы, если только их не успевал замести снег, да против часовой стрелки. Торопиться было некуда, поэтому ноги они переставляли настолько медленно, насколько это было возможно для комфортной ходьбы.
В этот раз – пятый по счету, как помнил Дима, – ничего не поменялось: та же протоптанная дорожка, та же скорость беззаботного передвижения и все так же против часовой стрелки. Но примерно на половине третьего круга, со стороны заднего двора, девушка вдруг дернула подростка за рукав и, кивком головы и взглядом указав на забор, шепнула:
– Топай за мной. И никаких вопросов.
Задать вопрос – это как раз то, чего подростку в этот самый момент захотелось больше всего, он уже успел и рот открыть, но верно среагировал в самый последний момент и звучно стукнул зубами, сомкнув челюсти. Вдоль высокого забора из стальных прутьев, каждый из которых на верхушке оканчивался ромбовидной пикой, росли густые кусты. Зелени на них в это время года, разумеется, не было, но их роль вполне успешно выполнял снег, издали походивший на огромную и вытянутую меховую шапку, натянутую поверх сотен голых веток. Туда-то, к кустам, девушка и подвела мальчишку. Осторожно, стараясь не испортить одежду, протиснулись сквозь них и, по просьбе Натальи, сели напротив друг друга, подогнув под себя ноги.
– Зачем мы здесь? – полушепотом спросил Дима, взирая на нее в недоумении.
Она, слегка разомкнув губы так, что проглядывали верхние резцы, смотрела ему в глаза, пребывая в смятении, будто взвешивая все за и против, и подростку стало понятно, что ей хочется сказать нечто важное.
– Посмотри. – Переведя взгляд на проволочный забор, она протянула к нему руку и, поддев снизу – там, где он не был вкопан в землю, отогнула кверху. – Летом, в первый же день моего отпуска, я помогу тебе сбежать отсюда. Ты выскользнешь наружу через это отверстие, а мы с сестрой будем ждать тебя в ее автомобиле. Разумеется, ближе к делу заранее все обговорим.
Дима настороженно сузил глаза, пытаясь уловить в ее мимике признаки дурачества и насмешливости, но если она и намеревалась разыграть его, то делала это умело, будто заранее все отрепетировала. С другой стороны, разве имелся у него хоть малейший повод подозревать ее в таком отношении к нему? Однако не задать вопрос напрямую он не мог:
– Ты… шутишь?
– Нет, что ты! – состроила она умоляющую гримасу. – Блин, я боялась, что ты именно так отреагируешь. Только смысл мне с тобой так поступать?
– Но с чего вдруг тебе пришло в голову вызволить меня из больницы? Для чего?
– Ммм… – Девушка чуть прикусила нижнюю губу и поерзала на снегу. Потом вдруг накрыла ладонью колено подростка. – Я же вижу, как тебе здесь тяжело. И как ты и сам был бы рад выбраться отсюда.
Ее прикосновение, такое по-особому теплое, отдалось в нем трепетом, и мысли спутались, переплелись, и слова норовили вылетать из его уст бессвязной речью. Но позволить себе промолчать, оставшись без ответа, он не мог, и понимание этого в итоге взяло вверх над чувствами.
– И куда же я потом пойду? Что, если у меня никого нет? В смысле… нет людей, которые приняли бы меня? Я ни единой весточки не получил от родителей, никто из родственников меня ни разу не навестил. Куда же я денусь тогда?
