скачать книгу бесплатно
Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: «за» и «против»: трактат
Сергей Сергеевич Арутюнов
В книге, предназначенной для самого массового читателя, известный московский поэт Сергей Арутюнов затрагивает широкий круг вопросов, связанных с гражданским браком в России и за рубежом вчера, сегодня и даже завтра. Трактат «Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: «за» и «против» представляет собой краткую энциклопедию о браке, исполненную профессиональным литератором. На обложке произведение Лукаса Кранаха Старшего «Адам и Ева» (1526).
С. С. Арутюнов
Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: «за» и «против»
Трактат
ebooks@prospekt.org
ОТ АВТОРА
Мои родители прожили в гражданском браке восемь лет.
Когда я спрашивал их, почему они сразу не пошли в ЗАГС, они всегда отвечали, что их главной проблемой на тот момент было жилье.
Они встретились в 1965-м. Отец снимал угол у Никитских ворот, а мама жила в коммуналке на улице Мясковского (ныне – снова Большой Афанасьевский переулок).
Вы непременно спросите – ну откуда такой экстрим? Съемные квартиры, коммуналки… Что у них, не было родительского дома? Был, да только не в Москве.
Они приехали в Москву не по лимиту или оргнабору, но как в крупнейший центр науки и образования страны: мать – учиться, отец – работать.
Они встретились в Университете дружбы народов им. Патриса Лумумбы, открывшемся в 1960 году. Отца на работу в Москву пригласил заведующий кафедрой начертательной геометрии и черчения Николай Николаевич Рыжов, талантливый инженер, фронтовик, искавший для кафедры молодежь по всей стране. Мама пришла на кафедру чуть раньше отца, после работы в школе и НИИ «Стройдормаш».
Скелеты в шкафу? У людей за тридцать они, конечно, были. Но ни мать, ни отец никогда не говорили о них. Я даже высокомерно полагаю, что кратковременные связи, кончавшиеся ничем, не имели на их сердца никакого серьезного воздействия. Я тоже из этой породы: позднеспелых, познающих любовь как чувство лишь после тридцати.
В 1970-м молодая семья въехала в кооперативную квартиру в Матвеевском, но прошло еще три года, прежде чем они расписались.
В 1972-м родился я, который первый год своей жизни официально был рожденным вне брака.
Свадьбы не было.
По рассказам родителей, они «быстренько сбегали в ЗАГС», вернулись домой, выпили по бокалу вина. На стол толком не собирали, колец и то не купили.
…Конечно, родители мои отчасти были нонконформистами, то есть людьми, мало прислушивающимися к мнению общества о том, по каким канонам следует жить. За военное и послевоенное время, бедное, полуголодное, они, что называется, насмотрелись всяких видов.
Видели семьи, которые не склеивались после возвращения солдат с фронта, заключенных из лагерей и ссыльных с поселений.
Первое и главное из пронесенного сквозь годы для моих родителей был образ Дома, скальной крепости семьи, крепнущей не от привычки друг к другу, а от глубочайшего проникновения в суть близкого человека.
Такими я их и запомню – отца, вечно возящегося с машиностроительными чертежами, но всегда готового ответить на любой мой вопрос, и мать, то хлопочущую у плиты, то проверяющую студенческие работы – те же чертежи. Есть, есть в этом что-то евангельское…
Все детство мне хотелось братика или сестричку.
Почему же они не закатили хотя бы скромную свадьбу? Не зашли в ресторан?
А дело было в том, что из-за ежемесячных кооперативных выплат (аналог современной ипотеки) у них банально не нашлось лишних денег ни на стол, ни на обручальные кольца.
Вы скажете – ну заняли бы у соседей, родни.
Могли бы – но не стали. И так были по уши в долгах. Выплачивали несколько лет и выплатили до единой копейки.
Внутреннее чувство справедливости было им гораздо важнее «внешних признаков» брака, в который они вступили фактически, как только перестали представлять себя друг без друга.
Любовь они бережно несли глубоко в себе, не растрачивая на слова.
Я ни разу не слышал от отца или от матери легкомысленного выражения «Я люблю тебя» – им было не нужно произносить это напоказ. Поэтике слов они предпочитали поступки: они яснее говорят о том, что происходит в душе.
Родители прожили вместе 37 лет. Могли бы и больше, если бы не естественные сроки человеческой жизни.
…Судьбы людей XX века таинственны. Что-то они были вынуждены скрывать, о чем-то говорить исключительно вполголоса. Мама происходила из дворянской семьи, папин отец, мой дедушка, был в фашистском концлагере. Об этом я должен был молчать и в детском саду, и в школе, и промолчал бы гораздо дольше – может быть, всю жизнь, если бы советская власть, так истерически взыскательная к инакомыслию, отклонению от канона, не исчезла бы сама собой в ту пору, когда мне стукнуло 19.
Достоверно я знаю о том, что отец сказал маме в первый год – если хочешь, пойдем в ЗАГС хоть завтра. И еще о том, что детей они хотели сразу же, но прошло целых шесть лет, прежде чем им удалось… другие бы, особенно сегодня, расстались довольно скоро, моим же родителям было, наверно, слишком хорошо вдвоем.
Отец был настоящим мужчиной: гордым, самостоятельным, не клонящимся перед трудностями.
С ним и маме, и мне было надежно: он все мог и все умел.
Мать много вынесла от его пламенного характера, но никогда не раскаивалась в том, что прожила с отцом лучшую часть своей жизни.
Эту книгу я посвящаю им.
Сергей Арутюнов, автор
ПЛОД СОБЛАЗНА НА ДРЕВЕ ЖЕЛАНИЙ
– Да-с, но что разуметь под любовью истинной? – неловко
улыбаясь и робея, сказал господин с блестящими глазами.
– Всякий знает, что такое любовь, – сказала дама,
очевидно желая прекратить с ним разговор.
– А я не знаю, – сказал господин. – Надо определить, что вы разумеете…
– Как? Очень просто, – сказала дама, но задумалась. —
Любовь? Любовь есть исключительное предпочтение одного
или одной перед всеми остальными, – сказала она.
– Предпочтение на сколько времени? На месяц? На два дня,
на полчаса? – проговорил седой господин и засмеялся.
Л. Толстой. Крейцерова соната.
* * *
Какие у нас потолки – известно.
В основном, железобетон. Или навесные, у тех, кто побогаче.
А небо – небо у нас какое?
Русское, синее, серое, в штришок, в развод.
Лучшее из того, что случается с нами, – там, в окрестностях звезд, Солнца и Луны. Разве во время близости «по любви» не ощущали вы неопровержимо – полет, вихрь, упоение, выстреливание над кровлями?
Браки наши – небесные.
Человек рано понял, что любовь есть служение, особого вида молитва сущему. Если не путать цель и средства, можно годами оставаться на небе – своих чувств. И годами же на грешную землю не спускаться. Зачем? Что в нас – земле? У нее свои цели – породить и принять нас обратно в лоно.
У нас же мечта – побывать на небе.
Не каждому дается это чувство. Люди, готовые к нему каждым вдохом, вянут без призвания на царство подлинного, исчерпывающего раскрытия своей сути. От чего зависит эта единственная, роковая встреча?
Годы уходят на то, чтобы ответить себе на главные вопросы. Мужчины и женщины на воле, вне тягостных дум о хлебе насущном, часто спрашивают себя – почему у меня, лично у меня сложилось так, а не иначе?
И отвечают себе же: судьба.
Судьба! Вот ответ на все вопросы.
Иные говорят – Бог. Судьба – его женское, земное имя.
Так захотел Бог – чтобы единственного суженого встретила женщина в свои неполные сорок, так захотел он, чтобы в трех браках мужчина так и не познал счастья отцовства, и как захотел, так и вышло.
В борьбе с безличной волей природы люди создали себе медицину, самонадеянно пытающуюся переиграть страшные приговоры богов и судеб.
Но до сих пор мы поверяем свои судьбы высшим силам, на которые уповаем, когда уповать больше не на что.
* * *
Странности любви!
Уж сколько переговорено на этот счет, а на вопрос, что годами удерживает вместе мужчину и женщину, еще не дано никакого определенного ответа.
А как же любовь, спросите вы? Социологи свидетельствуют: любовь как интенсивное чувство в среднем длится всего несколько лет, а далее ее сменяет привычка, привязанность – какое-то несравненно более спокойное чувство, нежели постоянная жажда быть вместе, любоваться друг другом…
Неужели же именно на таком «топливе» и держится семья?
Сами знаете – острое плотское вожделение способно продлиться день, неделю, месяц и даже год, но не четверть века.
Общее хозяйство, общее дело? Не смешите. Нет такого хозяйства и дела в мире, которое нельзя было бы разделить надвое.
А вот общность интересов… Допустим, и она, и он художники-реставраторы или мастера-ювелиры: казалось бы, ну куда им друг от друга, но ведь расстаются, уходят – если есть куда.
Короче, ни единого вразумительного ответа.
Кроме одного.
Брак.
Брак удерживает людей вместе.
Вы не согласны?
Ваш брак развалился?
Не всякому браку суждена долгая жизнь, но позвольте хотя бы надеяться на то, что неисчерпаемое и непредсказуемое будущее уже скоро подарит вам куда более счастливый и прочный шанс… на будущее или его иллюзию.
Ведь это так естественно – встретиться в юности, вместе состариться и даже, как в сказках, умереть «в один день», чтобы остающийся жить не мучился тоской по ушедшему.
Может, вам станет легче, если вы узнаете о том, что браки по любви для нашего постоянно преобразующегося общества – относительно недавняя роскошь?
НИЧТО НЕ ОСТАЕТСЯ ПРЕЖНИМ
Еще сто лет назад молодых никто не спрашивал, любят ли они друг друга: о браке договаривались родители. То есть старшее, вырастившее детей поколение самостоятельно присматривало им пару («хорошую партию», говорили в привилегированных сословиях), засылало сватов, сговаривалось об объединении капиталов (в брачном процессе их интересовало в основном именно взаимное приращение накопленного богатства, а процедура так и называлась – «сговор») и вершило брак. То есть было главным инициативным лицом брака. Не людей женили, а капиталы объединяли – словом, кукловодствовали вволю. А молодые просто смирялись.
Они и видели-то друг друга до брака лишь мельком – представляете, каково им было в первую брачную ночь, практически незнакомым?
Порой они и не догадывались, что в брачную ночь друг с другом нужно делать. Василий Белов, изумительной точности и правды писатель, свидетельствует: если у молодых не клеилось – а это было видно по их лицам в первое же утро – вещая (понятливая) бабка затапливала им баню и чуть не за руку вела их туда. Там, среди мокрых досок и пара, парень и девушка видели наготу друг друга, отдраивались мочалками и постепенно привыкали к обнаженному виду друг друга, осваивались с ним. Тут пробуждались природные инстинкты.
Иной раз первая близость случалась прямо там, среди ароматов размоченной древесины, рядом с клокочущим котлом (бани тогда топили «по-черному»), и уж после такого «испытание постелью» было вполне мыслимым.
Преодоление той, первой стыдливости, заложенной в нас природой и обществом, являлось для каждой судьбы шагом революционным – «как с обрыва в воду».
В краеведческой книге «Лад» Белов максимально отчетливо пишет: в народе уважали золотую середину во всем, и в стыдливости тоже: над теми мужиками, что волочились за каждой юбкой, посмеивались порой весьма едко, а над «холодными», будто одеревенелыми, тоже могли подшутить и будто бы ненавязчиво подтолкнуть к норме.
Как далеко от нас сегодня эта всеобщая (общинная), надзирающая за каждой из своих частиц, опирающаяся на вековую память жизнь! Ее часто зовут «патриархальной» – то есть не подвергшейся новейшим изменениям (искажениям изначального облика), забывая о том, что патриархальность обозначает не только главенство мужчины, но и женщины в тех обществах, где матриархат еще себя не изжил.
Патриархальностью сегодня довольно поверхностно помечают любую традицию, не разбираясь, откуда она пришла. А ведь именно в браке матриархальные и патриархальные традиции переплелись до такого монолитного состояния, что теперь не отличить, кто что придумал и воплотил. Мы же если и следуем традициям, то бездумно и безотчетно, слушаясь расширенных глаз и тревожного шепота распорядителей.
– А зачем это делать?
– Да ты что, без этого нельзя!
– Почему?
– Все так делают.
– Но мы-то не все?
– И вы все. А не сделаете, счастья вам не видать.
– Ну да! А те сделали, видали?
