скачать книгу бесплатно
Согретый теплом напитка и ватного спального мешка, отец Василий задремал под мерный плеск волн, стук мотора и покачивание лодки. Седые барашки ледяной воды разбегались в стороны, лесистые берега выпирали иногда скалами и каменистыми плесами, которые Кузьма аккуратно обходил самой стремниной.
Якут курил длинную трубку и периодически принимался, ни к кому не обращаясь, рассуждать о жизни. Вся его философия сводилась к тому, зачем нужны города. Для жизни человека, считал он, нужна тайга, нужна тундра, которые дадут все, что нужно. Самый большой вред, по его мнению, был от непоседливости человека, которого все время куда-то тянет в стремлении преодолевать большие расстояния. А зачем? Человек не птица, ему не даны крылья, чтобы летать. Ему даны ноги, чтобы охотиться, руки, чтобы запрягать оленей и строить ярангу. А человек строит большие корабли, машины, которые ничего не дают, кроме беспокойства. Предки жили тысячи лет и обходились без машин.
Отец Василий наконец не выдержал и ввязался в спор.
– Ты не прав, Кузьма. Движение – это познание, познание мира, познание себя. Человек должен узнавать, должен учиться.
– Зачем много знать? – удивился старый якут. – Много знаешь – умрешь, мало знаешь – умрешь. Твое знание даст бессмертие? Нет, от твоего знания одно беспокойство. Человек придумал водку, якуты стали пить, много болеть и умирать. Человек придумал, как доставать из земли «черное масло» и вонючий воздух, как с помощью них двигать машины, давать тепло. Но якуты тысячи лет жили без этого и тепло добывали, и олешки возили нарты. А теперь? Олешки зимой кочуют по тундре, проваливаются в снегу и ранят ноги о ржавое железо, брошенное геологами. Большие трубы перегородили тундру, как горы, и олешки не могут бродить. Трактора сдирают гусеницами мох, и он больше не растет. Зато дожди делают промоины и растут овраги. Очень плохо.
– Ну, хорошо, согласен, – улыбнулся священник. – Плохие люди наносят вред природе, но это не значит, что нефть, которую ты называешь «черным маслом», не нужна. Ты ведь забыл еще про медицину. Разве медицина – это плохо? Я знаю, что раньше у якутов умирало больше половины детей, а теперь не только все выживают, но и получают медицинское обслуживание, учатся в интернатах.
– Плохо, – снова не согласился Кузьма. – Умирали слабые, выживали сильные. Якуты были здоровым народом, а вы их сделали слабыми. Дети живут в городе, учатся в ваших интернатах, а потом возвращаются в стойбище и ничего не могут. Раньше, в старину, в десять лет мальчик был уже рыбак, охотник. Умел поймать оленя, мог весь день бежать по тундре и не уставать. Сейчас он возвращается из интерната в семнадцать лет и ничего не умеет. Его голова полна пустыми знаниями и беспокойством. Его трудно научить охотиться, ловить рыбу. Плохо.
Спор с переменным успехом продолжался всю дорогу, но отец Василий так и не смог переубедить старого якута.
К вечеру священника доставили в зверосовхоз «Белый». Здесь разводили песцов, и здесь же располагалась одна из партий Верхоянского НГДУ[3 - НГДУ – нефтегазодобывающее управление.]. Отсюда должен был начаться путь отца Василия, сначала на вездеходе геологов, затем два перелета на вертолетах.
На берегу священника ждал «уазик». Дверь со стороны водителя была открыта, и из кабины торчала нога в резиновом сапоге примерно сорок пятого размера. Побережье оглашали звуки рэпа, и нога в сапоге дергалась в такт музыке. Помогая священнику выбраться на берег и подавая ему багаж, Кузьма только качал головой и цокал языком.
Неожиданно музыка стихла, и из кабины выскочил детина под два метра ростом в старом военном бушлате и вязаной шерстяной шапочке на голове. Быстрыми шагами он спустился к берегу и жизнерадостно крикнул:
– Здрасте! С благополучным, так сказать, прибытием, святой отец!
– Книжек начитался, – усмехнулся отец Василий. – В православии принято говорить батюшка или отец Василий. Будем знакомы.
– Здрасте, – нисколько не смутившись, повторил парень. – А меня Леха зовут, Сидоров. Здорово, Кузьма! Совсем нашего священника застудил! Ничего, мы вас сейчас отогреем, по-нашенски!
Загрузив имущество священника в машину, водитель завел мотор, и «уазик» тронулся с места. Всю дорогу Леха жизнерадостно рассказывал, как здесь ждут священника, как живут геологи и «совхозовские».
Наконец прибыли в поселок. К большому удовольствию отца Василия, в партии, помимо трех двухэтажных модульных домиков, имелась настоящая бревенчатая русская баня. Геологи показали священнику комнату, где он может переодеться и переночевать, а потом повели в баню. Бородатый жизнерадостный народ мылся очень шумно. С громким уханьем плескали в парилке на раскаленные камни ягодным морсом и настойкой на тундровом мхе. От этого парилка наполнялась терпким медвяным духом, и дышалось легко. Все с остервенением хлестались березовыми вениками, с наслаждением терлись настоящими лыковыми мочалками.
Потом, раскрасневшиеся от жестких мочалок и окатывания ледяной водой, весело подмигивали священнику в обшитом липовыми досками предбаннике и подливали ему можжевеловой настоечки, настоечки на ягеле и морошке. Тут же дымился и огромный медный самовар. Причем не электрический, а настоящий, который надо разжигать щепками. На начищенном до зеркального блеска мятом боку самовара виднелись выпуклые цифры «1914». Стол ломился от снеди. Отец Василий равнодушно отнесся к халве и сгущенному молоку, которыми геологов снабжали в большом изобилии, зато воздал должное местным дарам природы – вареньям из брусники, костяники, морошки.
Леша Сидоров бегал за свежей водой, щепками для самовара, раздувал угли новеньким кирзовым сапогом, висевшим на гвоздике рядом со столом. Попутно выяснилось, что Леха служил тут в армии в автобате, но сам родом из Сочи. Ему здесь понравилось, и он остался работать водителем в партии.
За настоечкой, чаем с вареньем и домашней выпечки хлебом поговорили о том, что в зверосовхозе хотят окрестить пацаненка, а заодно и его молодых родителей. А еще хотелось бы освятить ветеринарную лабораторию. Что самый молодой и самый бородатый в компании Костя Осьмушкин – совсем не геолог, а главный зоотехник. Что родом он из Саратова, чуть было не поступил в духовную семинарию, но влюбился. За своей невестой отправился поступать в зооветинститут. Но ближе к окончанию учебы девушку у него увели, и он с горя уехал в Заполярье разводить песцов.
Рыжий бородач Вадик, который все время над всеми подшучивал и всех называл не геологами, а геолухами, сам оказался геоморфологом. Что это означало, отец Василий не понял, да это было и неважно. Он наслаждался теплом, уютом и хорошей компанией. Веселые парни, самому старшему из которых было не больше тридцати пяти, не лезли с рассуждениями и вопросами о религии. Они нещадно курили, много шутили и много рассказывали.
Спать отца Василия отпустили за полночь, когда худой и костлявый начальник партии молодой бородач Семеныч сказал наконец веским голосом «брэк» и «хорош, всем питекантропам быстро по пещерам». Потом задумчиво уставился на такую же, как и у геологов, бороду отца Василия и пояснил, что к нему это не относится, что у священника борода – это признак, и начальник партии величественно покрутил пальцем, нацеленным в потолок. А у геологов – признак – и покрутил пальцем у виска.
Проснулся отец Василий только около девяти. Странно, но голова была ясная, несмотря на то что вчера он переусердствовал с настойками. Поднявшись с матраса, который, как он помнил с вечера, был набит птичьим пухом, отец Василий осмотрелся. За окном чуть теплилось полярное солнце, и где-то громко лаяла собака. В небольшой комнате с розовыми обоями и толстой трубой по всему периметру стояли еще три кровати и два платяных шкафа. На вешалке у входа висели ватник и тонкая ватная безрукавка. Около стула стояли новенькие резиновые сапоги на легкой рифленой подошве, на стуле лежала вязаная шерстяная черная шапочка, а на ней – лист бумаги.
Отец Василий прошлепал босыми ногами к стулу и взял листок, на котором было написано, что одежда и сапоги – подарок геологов, а в девять за ним придут с зоостанции. Там же его ждет и завтрак. А после обеда за ним заедет вездеход и доставит его в Узюмское стойбище к оленеводам.
Ровно в девять в дверь вежливо постучали. Маленькая якутка, представившаяся Аней, повела священника на зоостанцию, расположенную метрах в пятидесяти. По дороге выяснилось, что зоотехники тут чуть ли не коренные жители, а геологи появились только два года назад. Что ребята они хорошие, но лентяи несусветные. Все настойки и варенья – подарки зоотехников, а сами геологи до этого пили спирт и водку. Зато они любят охотиться и снабжают зоотехников мясом, а ягоды собирают девушки со станции…
Пока отец Василий справился со своими делами, пока подарил Косте освященные иконки Божьей матери и Николая-угодника, пока осмотрел хозяйство станции и полюбовался белоснежными песцами, наступило время обеда. Куриный суп ему понравился, а вот отбивная из медвежатины оставила равнодушной. По поводу последнего он промолчал, не желая расстраивать радушных гостей.
Неожиданно позвонил отец Федор.
– Да, слушаю, – ответил отец Василий. – Как вы там?
– Хорошо. Я даже не представлял, какая это радость. Как меня здесь, оказывается, ждали! Никогда еще я не служил и не проводил обрядов в столь приподнятом состоянии. Вот оно, истинное миссионерство. Простите, я вас не отвлекаю?
– Нет, что вы, – рассмеялся отец Василий, – нисколько. Меня тут только что угостили великолепнейшим обедом. Сам пребываю в благостном расположении духа.
– Вот и славно! Я, собственно, и позвонил вам, потому что очень хотелось поделиться своим настроением. Какие тут чудесные люди! Очень хочется сделать для них как можно больше. Я, наверное, выхожу за рамки своих обязанностей, но пришлось-таки вмешаться. Представляете, отец Василий, вертолет санавиации везет на охоту местного муниципального начальника с гостями из столицы, а в дальнем селе – сложные роды, распутица и застрявший в пути фельдшер. Это же вопиющее безобразие! Я вмешался! Как вы считаете, правильно я поступил или превысил свои полномочия?
– Разумеется, как любой честный человек, вы должны были вмешаться. Тут и сан иметь необязательно.
– Ну, и слава богу! Удачи вам, отец Василий. Через три дня встречаемся в аэропорту. Мне звонила Настя, у нее там все готово. Она пришлет за нами машину, так что до встречи! Благослови вас Господь в трудах ваших праведных!
День проходил за днем, менялись стойбища, поселки. Отец Василий совершил уже два перелета на вертолете, в поселок Казаки. Одни говорили, что там некогда, еще до революции, была казачья станица, другие – что не станица, а некий Казачий вал, укрепление, где постоянно дежурил отряд казаков, сопровождавших караваны купцов, промышленников, царских чиновников к океану и назад. Они же патрулировали эти места, если приходило известие о беглых каторжанах. Потом поселок опустел, а перед войной на том месте организовали колхоз. Стали пахать землю, разводить скот, промышлять пушного зверя. Вроде отсюда возили на Дальний Восток и мамонтовую кость. Один из краеведов даже высказывался, что казаков до революции держали именно для охраны караванов с мамонтовыми бивнями, стоившими на вес золота.
Ревел мотор, вибрировал корпус вертолета, над головой с шелестом хлопали винты. Отец Василий, единственный пассажир, сидел на откидной скамейке и смотрел в круглый иллюминатор. Внизу проплывами огромные зеленые волны, сопка за сопкой, распадок за распадком, сплошь покрытые таежной растительностью. Острые шпили ельника, темные кедровые лапы, трепещущий осинник и северная береза. Дикие, нехоженые места.
Вдруг мерный гул мотора сменился каким-то воем. Вертолет дрогнул, и отец Василий на миг почувствовал, будто пол ушел из-под ног. Священник даже не успел испугаться, как вертолет снова потянулся вверх, явно набирая высоту. Отец Василий, перекрестившись, сидел в нерешительности, не зная, то ли это в порядке вещей, то ли что-то происходит и стоит пойти в кабину и узнать у командира. Не успел он подняться на ноги, как дверь кабины открылась и в салон просунулась голова летчика с напряженным лицом.
– Держитесь крепче! – крикнул он, пытаясь перекричать гул мотора. – У нас проблемы, идем на вынужденную!
Отец Василий кивнул, и тут вертолет словно провалился в яму. Не успев ухватиться за поручни, священник грохнулся на пол. Вертолет резко задрал нос, гася скорость снижения. Амортизаторы шасси погасили удар, но он все равно оказался чувствительным. Отцу Василию показалось, что его ударили по грудной клетке огромной доской. Он ударился затылком с такой силой, что на миг свет померк в глазах. Наверное, он несколько секунд находился без сознания, потому что, когда пришел в себя, лопасти вертолета уже остановились.
Отец Василий открыл глаза и увидел перед собой лицо летчика. Тот улыбался какой-то напряженной перекошенной улыбкой.
– Жив, батюшка! Обошлось, сели мы.
– Слава богу, – прокряхтел священник, поднимаясь на ноги. – А что случилось-то?
– Скорее всего, что-то с подачей топлива.
С помощью летчика отец Василий открыл люк и спустился на землю. Командир стоял, разглядывая свой вертолет, и курил долгими затяжками.
– Как же вы сумели его посадить? – покачал головой священник, морщась от боли в затылке. – У него же двигатель, как я понял, заглох.
– Авторотация, – пояснил второй пилот. – На холостом ходу винтов сели. Когда вертолет снижается, лопасти все равно вращаются под воздействием потока воздуха. Вот тут наклоном винтов и можно маневрировать.
– Молодцы вы, – похвалил отец Василий, – справились.
– Повезло, – резко ответил командир. – Еще минута, и нам бы высоты не хватило.
Отец Василий оглянулся в ту сторону, куда показывал летчик. Невдалеке стеной стояла тайга, упираясь в небо верхушками деревьев. Рухнуть туда – и костей не соберешь!
– А вы, батюшка, смотрю, и не успели испугаться?
Отец Василий с удивлением посмотрел на летчика.
– Вообще-то успел. Только что особенно пугаться? Все в руках Господа нашего. Помолиться успел, это точно.
– Ну, будем считать, что ваша молитва нас и спасла, – уже мягче улыбнулся командир и полез в кабину.
Отец Василий услышал, как он связывается с кем-то по рации и докладывает о происшествии. Вдруг со стороны реки быстрой рысью протрусил олень, на котором, помахивая длинным гибким шестом, сидел якут-подросток. Приглядевшись, священник заметил у самой реки три балагана – невысокие жилища прямоугольной формы с чуть наклонными стенами из тонких бревен, обмазанных глиной с навозом и двускатными крышами, крытыми древесной корой и дерном.
– Ай-ай! – закричал подъехавший верхом на олене якут, оказавшийся не подростком, а маленьким крепким старичком. – Чуть не убились! Смотрю, летит плохо, не так, как всегда. Думаю, совсем убьются, надо ехать смотреть.
– Обошлось, старик, не кричи, – проворчал второй пилот.
– Как, не кричи? – возразил якут, шустро спрыгивая со своего скакуна с ветвистыми рогами. – Как, не кричи, когда беда совсем уже близко была? Здравствуйте, летчики, здравствуй, батюшка.
– Здорово, старик, – ответил второй пилот. – Скажи лучше, переночевать пустишь?
– Отчего не пустишь, – бодро проговорил якут, обходя вертолет со всех сторон и цокая языком. – Дом пустой, народ на пастбищах. Живи сколько хочешь. А что, твою железную стрекозу скоро лечить приедут?
– Ой, не скоро, – раздалось из кабины, и на землю спрыгнул командир. – Принимай гостей, отец. Как тебя зовут-то?
– Гость в доме – радость, – философски заметил якут, похлопывая по шее своего оленя, который выискивал под ногами траву и мох, раскапывая каменистую почву копытом. – А зовут меня дед Мэнгэ. Ну, это по-нашему, а крестили Федором. Вещи есть? Грузи на олешку, домой пойдем. Обедом буду угощать. – И тут же добавил: – Раз с вами батюшка летел, то Бог вас и спас. Священнику нельзя разбиваться.
Летчики забрали из вертолета свои планшеты с картами, нагрузили на оленя чемоданы отца Василия и тронулись вслед за якутом к стойбищу, недовольные тем, что придется торчать в этом стойбище невесть сколько, а у них план, от которого зависит и зарплата. Старик бодро семенил своими кривыми ногами рядом со священником.
– А скажи, батюшка, детей ты крестить можешь? – спросил он. – Мал-мала трое есть, и все некрещеные.
– Конечно, – ответил отец Василий. – А ты, дедушка, никак, верующий, православный?
– А то как же, – охотно ответил якут. – Молодой был, шаман лечил. Старый стал, поумнел. Одному богу молиться надо. Много духов – много молиться надо. Устаешь. Русские хорошо придумали: заболел, врач вертолетом прилетел – полечил; ребенок родился, священник вертолетом прилетел – окрестил. Удобно.
Отец Василий шел рядом и усмехался. Вступать в спор со стариком не хотелось, да и после пережитого на разговоры как-то не особенно тянуло.
Чуть в стороне, под деревьями, показались еще строения – две жилые постройки посолиднее. Многоугольные срубные юрты с пирамидальной крышей, внешне напоминающие чум, диаметром около пяти и высотой метров десять. Там же виднелись и хозяйственные постройки, включая хлевы для содержания скота, которые, как он уже слышал, назывались у якутов хотоны, амбары, подвалы-ледники, загоны для лошадей.
Якутские поселения делятся по сезонно-хозяйственному признаку – на зимние и летние. Зимники состоят обычно из одной-трех юрт и располагаются вблизи сенокосных угодий и водоемов, а летники ставятся у пастбищ и насчитывают до десятка юрт. Это стойбище было большое, на много семей, но сейчас в разгар сезона оно пустовало. Здесь жили только женщины с маленькими детьми и глубокие старики. Лет примерно с восьми дети у якутов уже вовсю участвуют во взрослых делах, насколько позволяют силенки. Лихо гоняют на верховых оленях по пастбищам, умело бросают арканы, умеют доить маток.
Якут привязал оленя к одному из коновязных столбов – сэргэ, где уже топтались три мохнатые лошадки без седел.
– Ух ты! – удивился отец Василий, увидев полуразобранную конструкцию на больших полозьях, подбитых оленьим мехом, – небольшую платформу два на три, на которой были укреплены жерди, сведенные и связанные верхушками. – А это что такое? Я думал, что дома на колесах или на полозьях – это из сказок про кочевников.
– Это «балок», – охотно ответил старик. – Очень удобно. Предки наши придумали. Оленей запряг и поехал с бабой и с малыми детьми. Едешь, поешь, все при тебе. Чинить, однако, надо.
Отцу Василию старик Мэнгэ нравился своей колоритностью. Видимо, он был в стойбище за старшего, о чем говорил и национальный однобортный кафтан – сон, сшитый не из коровьей или конской шкуры, а из толстой цветной ткани, отороченной мехом, признак если не богатства, то, по крайней мере, определенного статуса в стойбище.
А вот типичные для якутов короткие кожаные штаны и такие же кожаные «ноговицы» были засалены и потерты, видать, старик не снимал их все лето, меховые носки все в репьях и в одном месте прожжены. Из ворота сона выглядывал отложной воротник национальной рубахи, а венчал этот наряд кожаный пояс с неизменным ножом в деревянных ножнах и кожаным мешочком с огнивом.
В стойбище было не больше десятка женщин и столько же детей в возрасте от двух до пяти лет. Ребятня возилась между домами, играя в свои, только им понятные игры. Два пацанчика лет четырех усердно кидали в речку камни, несмотря на протестующие возгласы женщин, то ли стиравших на берегу, то ли обрабатывающих куски кожи – издалека было не видно.
Ближе к реке пылали два костра под большими чанами, в которых что-то варилось.
Несколько женщин обступили гостей, вежливо поздоровались и стали с интересом ждать пояснений старого Мэнгэ о том, что случилось. Одеты они были вполне современно – шерстяные длинные юбки, кирзовые или резиновые сапоги, некоторые в меховых безрукавках с меховой опушкой и национальным рисунком, а кто-то в обычных ватных фуфайках. На головах – платки, завязанные узлом на затылке, только у двух девушек были небольшие меховые шапочки.
Старик строгим голосом стал отдавать какие-то распоряжения, и женщины торопливо разошлись. Гостей Мэнгэ провел в самый большой балаган. Летчики завели вежливый разговор о жизни стойбища: сколько в нем человек, сколько оленей и лошадей, далеко ли пастбища, как пережили эту зиму?
Отец Василий в разговор не вступал, лишь с интересом осматривался. Гости, сложив ноги, устроились в центре около очага, сложенного из больших камней. Пол балагана был устлан толстым войлоком и медвежьими шкурами, а в углу кучкой валялись оленьи шкуры.
Вошли две женщины, неся алюминиевую посуду и два котелка, и тут же стали разливать по тарелкам какую-то мутную похлебку белесого цвета, во втором котелке, судя по аромату, была жареная оленина.
– Не смотрите так, батюшка, – улыбнулся вертолетчик, перехватив взгляд священника. – Попробуйте, вам понравится эта похлебка.
– А что это? – тихо спросил отец Василий, с сомнением глядя на содержимое своей тарелки.
– Бутугас. Эта похлебка готовится на основе простокваши.
– Из кобыльего молока? Или оленьего?
– Зачем? Из коровьего. Это не совсем обычная простокваша, а суорат, или сора. В нее добавляют ягоды, коренья, еще что-то и хранят в замороженном виде. А для похлебки суорат разбавляют водой, добавляют муку, всякие приправы. Очень полезно для пищеварения, особенно если учесть, что потом придется есть тяжелое оленье мясо, к тому же она хорошо утоляет жажду.
Обед умяли в два счета. Разморенные летчики не уставали расхваливать угощение. Вдруг отец Василий заметил, что из-за полога, закрывающего вход, на него выжидательно поглядывают две женщины. Поблагодарив Мэнгэ, он поднялся, разминая затекшие ноги, и вышел на улицу.
– Батюшка! – бросились к нему женщины. – Дочка у нас болеет сильно. Может, службу какую провести, помолиться за выздоровление?
– А что с ней случилось?
– Родила она недавно, вот после родов все и болеет.
– Так ей врач нужен.
– Будет врач, мы просили. Думали, что с вами прилетел.
– Хорошо, пойдемте, – согласился отец Василий. – А дочка-то крещеная?
– Крещеная, батюшка, как же, крещеная.
В течение нескольких часов у отца Василия не было ни одной свободной минуты. Он причастил и исповедовал больную, подарил ей иконку, прочитал молитву, осветил жилище. Потом в соседнем чуме провел обряд крещения. Когда солнце уже скатывалось за горизонт, отец Василий вышел из чума и с удивлением услышал, как кто-то визгливым голосом заунывно тянул якутские мотивы. Неожиданно раздался дружный мужской смех, а затем, отчаянно фальшивя, запели: «Первым делом, первым делом вертолеты, ну а девушки, а девушки потом!»
– Вот это да! Здрасте! – раздалось за спиной священника.
Обернувшись, он увидел трех молодых мужчин в болотных сапогах, фуфайках и брезентовых плащах. Один держал на плече кофр с кинокамерой.
– Здравствуйте, – поздоровался в ответ отец Василий.
– То-то говорят, вертолет прилетел, – сказал высокий парень в вязаной шапочке. – А тут, значит, священника привезли. По каким делам, батюшка?
– Случайно, вынужденная посадка. А вы кто такие? Не геологи?
– Слышите? – поднял палец второй парень в камуфляжном бушлате под плащом и такой же пятнистой кепке. – Летчики, что ли? Опять белые братья поят огненной водой старого вождя Мэнгэ. Я так понимаю, батюшка, что интеллигентной компании вам в этот вечер не видать. Пойдемте к нам в гости, познакомимся, чаю попьем. Настоящего!
– И то дело, – согласился отец Василий. – Везет мне в последние дни на геологов.
– А мы и не геологи, – развел руками высокий парень.
– Да? А кто же?
