Кулак и крест

скачать книгу бесплатно

Кулак и крест
Михаил Георгиевич Серегин

Праведник #7
Священники, как и военные, беспрекословно исполняют приказы начальства. Отцу Василию это не в новинку, ведь за плечами у него служба в войсках спецназа. И вот теперь ему приходится сниматься с насиженных мест и ехать на служение в отдаленный приход на Севере России. Места там лихие и отцу Василию не раз придется вспомнить свой армейский опыт…

Михаил Серегин

Кулак и крест

Глава 1

Проводница приветливо улыбнулась, беря из рук отца Василия паспорт и билет, бегло сверила фамилию и фотографию с оригиналом.

– Проходите, пожалуйста, – приятным грудным голосом сказала она, – место пятнадцатое.

– Спасибо, дочка, – ответил священник, принимая из рук проводницы паспорт с билетом.

Подняв с земли свой маленький чемодан, отец Василий взялся за поручень и шагнул на ступеньку. Он отчетливо чувствовал на своей спине, что девушка провожает его любопытным взглядом. Молоденькая еще, подумал отец Василий, не часто, видать, священники у нее ездят в вагоне.

Билет в СВ отец Василий взял не из-за барства и не от лишних денег. Просто ему хотелось, чтобы рядом было поменьше людей. Его миссия располагала к размышлениям, к уединению. Даже в купейном вагоне, не то что в плацкартном, внимание к его особе будет повышенным. Отец Василий не сторонился общения с мирянами, более того, его сан как раз предполагал такое общение. Через него в повседневной жизни и следовало нести людям свет веры, любовь к ближнему. Священник даже любил такие вот неформальные случайные общения, видя, как пропадает в собеседнике смятение чувств и мыслей, появляется спокойствие и простота восприятия мира, таким каким его создал Господь.

В своей поездке к новому месту службы его тяготила мысль, что найдутся и такие собеседники, которые будут относиться к священнику с праздным любопытством, соревноваться друг перед другом в изложении своего понимания мира и места в нем православной церкви. Философия эта, как правило, была низкой, никчемной от общей безграмотности. Больно и горестно было сознавать, как низка еще в народе духовность. С усмешкой наблюдал отец Василий и рассуждающих о религии и православии современных чиновников различного ранга. Эти рисовались перед священником своей позицией, тщательно скрывая дань современной моде в их кругах посещать церковь, встречаться с высокопоставленными священниками. Как они много рассуждали, как много было правильных слов, исторгавшихся потоками и водопадами!.. Но движений души за ними отец Василий не видел. Он со снисхождением смотрел на таких собеседников, понимая, что и от них есть польза в восстановлении общей духовности народа. Они хоть какой-то пример подают, помогают не стесняться войти в храм тем, кто чувствует истинную потребность.

Войдя в пустое купе, отец Василий бросил на мягкий диван свой багаж, раздвинул ситцевые занавесочки на окне и присел за столик. За окном священнику помахали двое провожающих: сильно постаревший за эти годы бывший капитан милиции Виктор Сергеевич Бугров и новый участковый Володя Сундеев.

* * *

Сегодня днем, когда отец Василий собирался к поезду и аккуратно укладывал свой маленький чемоданчик, в дверь его дома вежливо постучали.

– Открыто, – гаркнул отец Василий из комнаты, решив, что это опять пришла соседка.

Но в прихожей затопали явно мужские шаги. Священник удивленно выглянул из комнаты и увидел Бугрова. Из-за спины старого милиционера выглядывало любопытное веснушчатое лицо белобрысого участкового Володи. Приход гостей несколько удивил отца Василия, а угрюмое лицо Виктора Сергеевича даже насторожило. Священник замер в дверном проеме, ожидая, что гости сами поведают о причине своего визита. С Бугровым попрощались еще вчера. Посидели на бережку на закате с бутылочкой, потом прибежал запыхавшийся главврач Костя со спиртом. Хорошо посидели, повспоминали. Вроде бы все уже сказано, все напутствия даны.

– Собираешься? – вместо приветствия задумчиво спросил Бугров, обведя взглядом почти пустой дом.

– Собираюсь, – ответил отец Василий, пристально глядя в глаза старого милиционера. – А ты никак с вестями какими пришел, Виктор Сергеевич? Или Сундеев тебя на пятнадцать суток оприходовал?

Бугров как-то рассеянно оглянулся на улыбнувшегося участкового и нахмурился еще больше. Пройдя в комнату, Виктор Сергеевич бросил не оглядываясь через плечо участковому:

– Изложи, Володя.

– Видите ли, отец Василий, – сказал участковый, став серьезным, – ориентировку мы получили сегодня утром. Из мест заключения бежал Чичеров.

– Бежал? – удивленно вскинул брови священник. – Это сколько же он срока своего не домотал?

Опять это беспокойное прошлое, со вздохом подумал отец Василий. Сколько лет он отмаливал грехи свои, как долго не отпускало оно его, это прошлое. И ведь победил отец Василий, а в миру Михаил Иванович Шатунов, бывший спецназовец, победил в себе гордыню и преодолел гневливость, научился видеть мир с другой стороны. Очень сильно изменился отец Василий за эти долгие годы. И епархия стала смотреть на него по-другому, и прихожан стало больше. Да и время теперь совсем другое, не то что в девяностые. Учителя стали иногда приглашать на классные часы в рамках программы «Духовного возрождения», вот уже несколько лет работал он при храме в воскресной школе.

В последние годы даже в воинские части стали приглашать отца Василия. Теперь он уже совсем другими глазами смотрел на восемнадцати-двадцатилетних солдатиков, молил Господа дать им силу духа, если придется участвовать в настоящем бою. Часто навещал отец Василий воспитанников военно-патриотического клуба, которым руководил до недавнего времени Виктор Сергеевич.

– Столько, – проворчал Бугров, – сколько ему и осталось. Ты, вот что, отец Василий, повнимательнее будь там, в своей новой епархии.

– Да перестань, Виктор Сергеевич, – с улыбкой ответил старому милиционеру священник, – не перегибай палку-то. По серьезной статье мужик сел. Ему в бегах сейчас нору искать надо, куда забиться можно от всего белого света. Неужели ты всерьез думаешь, что Чичер первым делом бросится с Колымы сюда на Волгу, чтобы меня искать и счеты сводить? Да и других причин сюда ехать у него вроде нет. Машинку его я тогда гранатой вдребезги разнес.

– Я тоже считаю, что Чичеров мужик не глупый, – поддержал священника Сундеев. – Он же должен понимать, что искать его будут первым делом по связям, по предыдущему месту жительства. Но вот Виктор Сергеевич, – участковый кивнул на Бугрова, – считает, что вас надо обязательно предупредить.

– Ты, Володя, не хорохорься, – неожиданно повернулся к участковому Бугров. – Чичеров – не мальчик. К твоему сведению, он в спецподразделении служил, а это очень много значит в плане выучки и силы характера. Если он все эти годы злобу на отца Василия копил, то его ничем теперь не остановишь. Тем более, терять ему больше нечего. Ты знаешь, что в свое время, еще находясь на службе, он со своим дружком протащил сюда к нам здоровенный агрегат для производства фальшивых денег? А потом много лет успешно сбывал свою продукцию. Это тебе ни о чем не говорит?

– Хитер и предприимчив, – согласился молодой лейтенант. – Но ведь столько лет уже прошло…

– Столько лет, – передразнил участкового Бугров. – Что для спецназовца значит «столько лет»? Вон отец Василий. Хоть и священник, а что значит подготовочка. Он в былые времена один-одинешенек выстоял против Парфена. И ничего, посадили как миленького, хотя у того и ментовка, и ФСБ на откупе были. Покажи-ка ему свои шрамы, – кивнул Виктор Сергеевич священнику. – И Чичера этого он накрыл. Вот что значит спецназ!

– Ладно тебе, Виктор Сергеевич, – махнул рукой отец Василий, – обстоятельства тогда такие были.

– Ты руками-то не маши, – неожиданно разозлился Бугров, – а лучше включи свою интуицию и осторожность. Глаз у тебя острый, людей насквозь видишь, ситуацию чувствуешь. Вот и поглядывай по сторонам между делом.

– Ладно, ладно, – добродушно усмехаясь, священник полуобнял Бугрова за плечи. – Спасибо, ребята, за предупреждение. Буду помнить о Чичере. А вы тут лучше его поймайте и верните назад. Много чего он может в злобе своей натворить.

Обнаружив, что до сих пор держит в руках стопку нижнего белья, которую так и не положил в чемодан, отец Василий вернулся в комнату.

– Зона, конечно, не чистилище, – послышался его голос из комнаты, – грехов там не искупить. Большая это проблема, ребята, и не только для нашей страны. Нигде ее до сих пор так и не решили. Зона по-прежнему остается лишь местом для изоляции преступников от общества, а ведь должна бы перевоспитывать, души очищать.

– Это точно, – поддержал священника Сундеев, – не слышал я еще о таких случаях, чтобы оттуда кто-нибудь шибко перевоспитанным вышел. А о том, как скатывались по наклонной плоскости те, кто уже срок отмотал, – вот это всегда пожалуйста.

– Вот-вот, – согласился отец Василий, крутясь на месте и ища, куда он положил свои туалетные проинадлежности.

– Интересно, – усмехнулся Виктор Сергеевич, возникнув в дверном проеме и прислонившись плечом к косяку, – как это не чистилище? Уж такого ада, как там, в наше время и найти трудно. Тебе ли не знать?

– Ад, говоришь? – со вздохом переспросил отец Василий и повернулся к старому милиционеру, недовольный тем, что его опять втягивают в бесплодный спор. – Как можно, не зная Писания, рассуждать о таких вещах? Удивляюсь я тебе, Виктор Сергеевич, у тебя представления об аде как о месте, где мучают грешников. Это же не гестапо, в самом деле.

– Не понял, – пожал плечами удивленный Бугров, – кажется, во всех религиях ад так и толкуется: как место, где грешники принимают муки за те грехи, которые совершили при жизни. Всякие там котлы со смолой, адское пламя…

– Ну, вы прямо как дети, – рассмеялся священник и хлопнул себя руками по бедрам. – А вот они где!

Отец Василий нашел наконец полиэтиленовый мешочек с мылом, зубной щеткой и пастой, который впопыхах сунул в карман рясы. Достал туалетные принадлежности и положил их в отдельный кармашек на верхней крышке своего чемодана. Молодой парень с интересом слушал спор двух старых друзей: бывшего участкового и священника.

– Все эти странные представления исключительно от безграмотности, – сказал отец Василий, захлопнув крышку чемодана и оперевшись на него обеими руками. – Адом или чистилищем в христианстве, да и в других религиях, называют место, где души проходят очищение. Все изображения ада, которые вы видели в книгах с голыми грешниками, которых черти варят на огне в котлах – не более, чем аллегория, призванная пробудить хоть какую-то ассоциацию у обывателя с теми муками, которые ему, грешному, придется претерпеть на том свете.

– А что, на самом деле все происходит совсем не так? – оживился Сундеев интересному новому направлению их беседы.

– Господи, да не это главное, так или не так, – устало ответил священник и укоризненно посмотрел на горящего праздным любопытством молодого участкового. – Главное, что муки, которые грешнику придется принять – неизбежны. Но душа-то ведь бестелесна в земном понимании. Муки, принимаемые грешниками в чистилище – это муки душевные, раскаяние. Вы, Володя, слишком молоды, чтобы понять, что они гораздо тяжелее мук физических, и могут быть просто невыносимыми. Так что муки ада призваны не отомстить грешнику за все содеянное им при жизни; Господь милостив, Он не мстит, а дает возможность осознать всю тяжесть греха, очиститься через душевные страдания и предстать перед Ним. Вот в чем милосердие и любовь Господни. Понимаете?

– Ладно, мы все-таки проводим тебя до поезда, – не совсем в тему сказал Бугров. – Проводим, в вагон посадим и ручкой помашем.

– Благое дело задумали, чада мои, – рассмеялся примирительно отец Василий и стал застегивать чемодан.

* * *

В купе к отцу Василию на станции больше никто не сел. Наверное, сядет в областном центре, решил он. Откинувшись на спинку, священник рассеянно смотрел на медленно уползающую назад платформу. Прошли чередой станционные постройки. Задумчивая корова проводила взглядом состав – и потянулись за окном, все убыстряя свой обратный бег, поля, перелески и шоссе с редкими легковушками и длинными фурами дальнобойщиков. Красное солнце на закате мелькало в просветах лесополос, как прощальный семафор.

Ну, вот и все, подумал отец Василий, второй крутой поворот в моей жизни. Даже мысль, что он уезжает из родного Усть-Кудеяра навсегда, не навеяла в нем грусти, не отозвалась щемящей болью в груди. Была какая-то легкость – и томление. Такое чувство возникало у него в детстве, когда он отъезжал с приятелями и одноклассниками от здания школы на автобусе в летний лагерь. Впереди лишь манящее ожидание новых впечатлений.

Олюшки с Мишанькой вот долго рядом не будет, вспомнил с теплой грустью отец Василий. Но это и к лучшему, это их общее решение. Пока он там не устроится и не наладит свои дела, не стоит вести жену с сыном. Глядишь, к осени и подъедут, чтобы Мишанька мог начать учебный год в новой школе.

В дверях купе неслышно появилась прежняя проводница, но теперь уже без кителя, а в одной форменной рубашке с погонами.

– Ваш билет, пожалуйста, – как-то неуверенно попросила девушка и чуть замялась.

Отец Василий сразу понял, что проводница хотела проявить вежливость, но не знала, какими словами следует обращаться к этому еще не старому, высокому священнику. Чуть улыбнувшись, отец Василий протянул девушке свой билет, вложенный в паспорт. Проводница не стала смотреть во второй раз в документы, сделала себе какую-то пометку в записной книжке, свернула билет и сунула его в соответствующий кармашек раскладной служебной сумки. Отец Василий смотрел на все эти манипуляции добродушно, с еле заметной улыбкой. Он давно заметил, что молодежь как-то стесняется общаться со священниками. Люди в возрасте и пожилые, наоборот, стараются вести себя навязчиво, самоуверенно, но тоже неестественно. Это и понятно, после долгих лет воинствующего атеизма многие поколения привыкли относиться к неожиданно встретившемуся на пути священнослужителю как к какой-то экзотике. Как во времена «железного занавеса» к негру, например. И интересно, и интерес свой показать неудобно. А ведь долгое время священники были людям так же близки, как и родители. К кому стремились в стародавние времена со своими радостями и печалями, со своей бедой? К духовнику: он благословит, исповедует, на путь истинный наставит, и поддержит словом теплым в тяжкую минуту, даст совет и надежду.

– А хотите чаю? – спросила проводница, наконец закончив со своими манипуляциями и подняв на священника глаза. – У меня и с лимоном есть. Печенье есть, вафли, шоколад.

– Спасибо, дочка, – поблагодарил отец Василий, – просто стаканчик чаю.

За окном мелькали столбы, овраги. Поля сменялись редкими лесочками, проносились и оставались позади переезды с будками стрелочников. Или они сейчас как-то по другому называются, лениво текли мысли в голове у отца Василия. Мимо купе по коридору прошла проводница. Что-то щелкнуло, мягко открылась и закрылась дверь, отделяющая коридор от предбанника. Туалеты открыли, догадался священник. Он повернулся к своему чемодану. Пора было обосновываться в купе обстоятельно и надолго. Расстегнув пряжки чемодана, отец Василий не спеша достал туалетные принадлежности, сам чемодан сунул в нишу под своим диваном. Накинув на плечо полотенце, он отправился умываться.

В поездах отец Василий не ездил уже давно, но характерный запах пассажирских вагонов узнают сразу, лишь ступив ногой внутрь. Однако, надо отдать должное, этот вагон был чистеньким и опрятным. Даже в туалете не стояло того специфического запаха дезинфекции с примесью застарелой вони.

С удовольствием умывшись и причесавшись перед зеркалом, священник открыл дверь в коридор. Две женщины, стоявшие с полотенцами в предбаннике и ожидавшие своей очереди, от неожиданности опешили. Эти тоже, судя по всему, не часто встречались со священниками вот так, нос к носу. От неожиданности и в состоянии растерянности люди часто ведут себя странно. Женщины не нашли ничего другого, как поздороваться.

– Храни вас Господь, – улыбнулся в ответ отец Василий. Он очень давно уже не покидал своего города и такая реакция окружающих на его внешний вид веселила.

Хорошего настроения добавил и тот факт, что на столике в купе его ждала беленькая чашка с чаем. На блюдце лежала чайная ложка и два кусочка сахара. Отец Василий понял, почему проводница так улыбнулась, когда он попросил ее ограничиться лишь стаканом чая. Он не знал, как в других поездах и вагонах, но в СВ чай подавали в настоящих чашках с блюдцами, а не в стаканах с подстаканниками, как он это помнил из поездок во времена своей молодости.

Переодевшись в спортивный костюм, отец Василий аккуратно повесил на плечики свою рясу и устроился у окна с чаем.

* * *

Все произошло примерно месяц назад, к полной его неожиданности. По какому-то поводу он отправился в областной центр. Вот тогда-то его неожиданно и пригласил к себе епископ Макарий. Отец Василий не ожидал такой чести и был очень взволнован.

Его преосвященство был невысоким дедулей со сморщенным лицом и очень живыми глазами. Они не делали его моложе, но излучали столько тепла, энергии и здоровой иронии, что отец Василий сразу почувствовал себя в его обществе легко и свободно. Они долго говорили о делах в приходе, о том, что удалось сделать отцу Василию за последние годы. Говорили и о тенденциях в современной православной церкви, о тех положительных переменах, которые наметились с приходом нового Патриарха.

– А знаете, отец Василий, – неожиданно произнес епископ, – я ведь давно наблюдаю за вами. Еще с тех времен, как вы приняли приход.

Отец Василий смутился и не нашелся, что ответить на это замечание. Он помнил, какие «телеги» поступали в свое время на него архиепископу и, наверное, даже митрополиту. В те смутные и сложные времена, когда он оказался в центре горячих событий в Усть-Кудеяре, частенько прихожане и местные чиновники на него жаловались. Было дело, что службы срывали и обряды. Слава богу, что сам тогда жив остался, а то сколько раз был на волосок от смерти отец Василий в противостоянии с криминальными авторитетами и двурушниками из правоохранительных органов. Уберег его Господь, для важных, как надеялся отец Василий, дел. Так и оказалось.

– Вы очень изменились за эти годы, – продолжал епископ. – И не только потому, что вера в вас окрепла – она была в вас давно, иначе прихода мы бы вам не доверили. Но вот действия ваши как духовного наставника паствы очень много раз вызывали непонимание и недовольство кое-кого из высшего духовенства. Поверьте мне, отец Василий, – улыбнулся старик, – что я всегда вас защищал. А знаете почему? Потому что видел в вас силу несгибаемую. И горячность ваша в ваших поступках, некоторая суетность, так это от неопытности и незрелости как пастыря божьего. А где же, как не в приходе, зрелости и опыта набираться. Вот и набрались. Говорить вы с людьми умеете, они к вам тянутся. И организатор вы хороший, и хозяйственник толковый.

– Вы, владыко, совсем меня захвалили, – снова смутился отец Василий. – А на добром слове спасибо. Что предписано то и делаю, а также то, что считаю необходимым делать. Вот и все.

– Вот в этом все и дело, – снова с улыбкой кивнул епископ. – Многие делают что предписано, но не все видят то, что необходимо. А видеть это дано не глазами. Истинная любовь гораздо глубже. Поэтому я вам, отец Василий, и хочу сделать одно важное предложение. Вам с вашими данными, характером и энергией – это дело как раз по плечу. Многие не выдерживали, сознаюсь, но вы сможете с Божьей помощью, я в это верю.

– Не понимаю, владыко, – удивился отец Василий.

– Огонь веры хочу вам доверить нести людям. Нести туда, где очень сейчас не хватает таких пастырей, как вы.

– Оставить приход?

– Именно. Оставить приход и отправиться в Сибирь, а точнее – в Якутию. Будете восстанавливать там храм, собирать прихожан. Дело трудное, но богоугодное.

– Даже и не знаю, что вам, владыко, ответить, – развел руками ошарашенный священник. – Я сейчас не готов к этому разговору. Для меня это так неожиданно…

– А я и не тороплю с ответом, – остановил отца Василия епископ, положив свою сморщенную ладнь на широченную кисть собеседника. – Возвращайтесь к себе в приход, с матушкой посоветуйтесь. На светлое дело вас направляю. Трудное, но светлое. А как храм восстановите, так и быть вам протоиереем в нем. Пора вам расти самому и воспитывать молодых служителей примером своим, духом и любовью.

Поговорили еще немного и об этой миссии. Старый епископ рассказывал о том, какие на реке Лене красивые места, сплошная благость да чистота. А вернувшись домой, отец Василий тут же рассказал жене о предложении, которое ему сделали. На том и порешили: что Олюшка с сыном поживут у родителей, пока он не устроится и не осмотрится на новом месте. Дом продадут, а там видно будет, новый в селе покупать по месту службы или снимать. И только ночью, когда отец Василий уже засыпал, матушка прижалась щекой к его бороде, положила свою руку ему на грудь и чуть слышно прошептала:

– Я так горжусь тобой, Мишенька.

– Гордыня, – хотел было в шутку напомнить он сонным голосом, но она закрыла ему рот своей нежной рукой, пахнущей сдобой.

– Ты понимаешь, Мишенька.

Он понимал и поэтому не стал больше ничего говорить и возражать. Много чего его Олюшка натерпелась с ним. И в заложники ее бандиты хватали, и с дитем малым к шашлычнику Анзору убегала, пряталась, когда убийцы охотились за мужем. Все понимала и не осуждала. Не мог ее благоверный оставаться в стороне, когда вокруг зло бесчинствует. Вот и признания дождалась. А разлука что, пролетит быстро. Самое главное, верила в него, в то, что он не испугается трудностей, не бросит начатое, не сбежит назад, как это часто бывало в таких случаях. Поэтому митрополиты и рассылали по епископатам предложения участвовать в восстановлении храмов Сибири и направить туда лучших своих священников. Значит, отец Василий был одним из лучших, настоящим пастырем. Это наполняло душу матушки Ольги радостью, она готова была следовать за ним хоть на край света и переносить любые трудности.

* * *

Отец Василий пил чай и размышлял о предстоящем деле. Привычка держать свои мысли в строгости и военная закалка заставляли священника планировать четко, с учетом возможных вариантов развития событий, любых факторов и собственных сил. Предстоящая миссия была по большей части хозяйственной, управленческой. По крайней мере, на первом этапе. Нужно было организовать работы по восстановлению храма. Значит, придется обивать пороги, кого-то убеждать, где-то смиренно просить, а где-то откровенно нажимать и твердо требовать. Как ни неприятно это сознавать, но церковь обросла чиновниками. Своими, в рясах, но чиновниками. Потом придется и приход собирать. Тут уже должна действовать сила слова. И даже не убеждения, к которому прибегают, когда собирают люд на субботники, а именно просвещения. Нужно не убеждать идти в церковь, а пробуждать в людях духовное начало, открывать их сердца навстречу к вере.

Эта особенность православия очень радовала отца Василия. Православные священники никогда не навязывали своего учения. Они просто жили среди своего народа и могли помочь в трудную минуту, общались, отвечали на вопросы. Старались создавать своей жизнью образец поведения отношения к людям, заинтересовать стремлением к духовности, привлечь к делам церкви. Так жили преподобные старцы во все века, творя добро и стараясь быть нужными людям.

Правда, оставались еще и такие, как Чичер. С одной стороны, относиться к ним как к противникам церкви и веры, нельзя. Но, с другой стороны, они представляют собой угрозу обществу, а значит, и прихожанам. Такие, как он, олицетворяют собой зло, а церковь призвана помогать бороться со злом. Вот тут и происходило некое раздвоение личности у отца Василия, которое не оставляло его многие годы. Где грань между «помогать бороться» и «противостоять»? Наличие сана не отменяет гражданской позиции и человеческого долга. Православие проповедует любовь к ближнему, даже к врагу своему, но не смирение перед злом. Не должно быть ненависти и злобы. Остановить творящего зло надо, но и помочь спастись грешнику, творящему зло, – его долг как духовного наставника. В этом и есть первая задача церкви. Помочь спастись душе, направив ее на путь истинный.

Отец Василий понимал, что с Чичером ему, возможно, еще придется столкнуться, но теперь он относился к этой встрече совершенно по-другому. Когда-то, много лет назад, он остановил Чичера броском гранаты РГ-42. Силен еще тогда был в отце Василии Миша Шатунов, которого в спецназе знали под прозвищем Шатун. Священник долго замаливал грех пролития крови и до сих пор старался не вспоминать этот эпизод. Сказать точно, как он должен был тогда действовать, а как нет, отец Василий не мог до сих пор. Свои сомнения он скрывал от себя и от других долгие годы. И только спустя много-много лет отец Василий неожиданно нашел в себе этот баланс. Груз грехов – это его крест. Это дело лично его и Господа. Господь милостив, он принимает покаянную душу. Можно победить зло любым доступным в тот момент способом. Не надо сдаваться. Но самое главное, чтобы борьба со злом не превращалась во зло, не мерк в душе свет, не брала верх ненависть и злоба.

Отец Василий не придумал этого, а просто в какой-то момент осознал. И родители наказывают свое дитя, продолжая его любить. Отсюда и пошло именование людей, посвятивших себя служению богу, батюшками и матушками, а те именуют паству свою чадами. Прошли мучившие его тягостные сны.

В памяти отец Василия, тогда еще сержант-сверхсрочник Миша Шатунов, выбил окно ногами и кубарем влетел в актовый зал. Это вокруг прежнего Миши Шатунова с шелестом осыпались осколки стекла. Это другой человек его глазами видел, как справа, на сцене, клубилось варево человеческих тел в одинаковых серых зэковских спецовках. Это другому человеку заорал из толпы Бош: «Шатун! Мишаня-а-а!» И тот Михаил побежал на зов, давя трещащие под ногами стулья, прыгнул на сцену и начал молотить зэков дубинкой по головам. Не на него, а на другого поперла серая масса с выпученными глазами, оскаленными зубами и хищно пронзающими воздух заточками. Тот Михаил молотил направо и налево, со свистом рассекая воздух дубинкой, щитом отжимая тех, что слева, и пробиваясь к Бошу и Мулле. Другой, еще умеющий неистово ненавидить, увидел, что Бош сидел у стены, расставив руки в стороны, словно распятый на кресте. Он звал его, а мертвый Бош не мог ему ответить, потому что из подмышек Боша, единственных незащищенных бронежилетом мест, веером торчали заточки.

Это другой Михаил перевел взгляд правее, где на залитом кровью полу лежал Мулла, которого достали ломом, который так и остался торчать откуда-то снизу между ног. И тот другой Михаил наклонился, рывком выдернул лом, а потом, отбросив щит, взял лом наперевес и ринулся на толпу зэков. Тот Михаил гнал зэков до самого пищеблока, чувствуя, как хрустят под его ударами позвонки и черепа, трещат порванные заостренным концом лома одежда и плоть. Последнего зэка тот Михаил зажал в угол, как мышь на кухне. И зэк заметался, понял, что деваться некуда, повернулся лицом и умоляюще посмотрел в глаза прежнему Михаилу. И этот совсем мальчишка лет восемнадцати хватал воздух ртом: «Не надо! Не надо, дяденька!» Тогда Михаил зачем-то придержал удар и вдруг понял, что ему смертельно хочется испытать, как хрустнет эта хилая грудная клетка под его ударом. И он снова занес лом, и пацан затравленно вжался спиной в угол, ожидая смерти.

Тогда тот Михаил мальчишку так и не ударил. Его остановил командир. Долгие годы Миша Шатунов так и думал, что его остановил командир. И только потом понял, что Господь уберег его. Спасая в ледяной проруби соседскую девчонку, он тоже понял, чья рука ему была протянута. Только спустя долгие и долгие годы служения Ему, Всемилостивейшему и Всепрощающему, он понял, что# движет миром. И тогда наконец в душе Мишани Шатунова, а потом и отца Василия воцарился мир и спокойствие. Оказывается, мир вокруг него ярок и прекрасен, а люди, окружающие его, достойны любви и прощения. И он сумел взглянуть на этот мир так, как предлагал это Господь. И у него наконец получилось.

То, что за окном совсем стемнело и мелькавший за окнами поезда пейзаж сделался темно-серым, затем слился в неразличимый поток с черными тенями и редкими фонарями на переездах, до отца Василия дошло, когда в вагоне включили свет. За своими мыслями священник и не заметил, как пролетело несколько часов. В руке он все также держал давно опустевшую чашку. Пора было укладываться спать. Отец Василий улыбнулся давним воспоминаниям. Рука сама легла на нагрудный крест.

– Благодарю тебя, Господи, – прошептал отец Василий, – за еще один прожитый мною день, который ты мне подарил.

* * *

Это произошло под утро, когда на самой кромке горизонта еще только наметилась неясная граница между ночью и днем. Небо только собиралось светлеть, а ночь уже перестала быть черной и непроглядной.

Ночная электричка вылетела на перегон и стала набирать скорость на ровном и открытом участке. Поезд был практически пуст, если не считать бригады рабочих, ехавших на очередную вахту, нескольких командировочных и десятка сельских жителей, которым нужно было добраться до города засветло. Машинист начал торможение, как обычно и как полагалось по инструкции, с запасом перед крутым поворотом полотна. Нагрузка тормозящего состава увеличила давление, и несколько шпал не выдержали. Несколько дней обложных дождей подмыли полотно. Бригады путевых обходчиков наверняка заметили бы намечающееся повреждение уже на следующий день, но природа этого им не дала.

Колесные па#ры электрички мерно стучали по стыкам рельс. Вот просела одна шпала под первым вагоном, потом вторая по диагонали от первой. Совсем чуть заметно, но этого было достаточно, чтобы вагоны электрички, проносясь по поврежденному участку, все больше и больше расшатывали полотно. Конец шпалы слева, справа, слева, справа…

Четыре первых вагона проскочили поврежденный участок, и только предпоследний, пятый вагон всем своим весом навалившись на переднюю колесную пару, вдавил шпалу в подмытую насыпь. Напитанная дождями насыпь поползла и колеса предпоследнего вагона потеряли опору. Резкий удар и полетевшие искры от соприкосновения на скорости, под большим давлением металла, щебня и бетона разбудили пассажиров электрички. От резкого рывка кто-то полетел на пол, а кто-то на спинки передних сидений. Со страшным скрежетом электричка стала останавливаться, а два последних вагона уже заваливались на правый бок.

Звона разбивающихся стекол и криков перепуганных людей было не слышно из-за грохота металла о землю. Еще несколько метров вагоны протащило по откосу, разрывая металл обшивки, выворачивая бетонные шпалы и сгребая, как бульдозером, щебенчатую подсыпку полотна. Еще несколько мгновений в ночной тишине затихал грохот искореженных вагонов. Что-то с треском искрило, обдувая корпуса вагонов светящимися струями, а потом полыхнуло пламя…

Пассажирский должен был разминуться с электричкой на повороте. Машинисты прошли зеленый сигнал семафора, когда прозвучал вызов диспетчера и срочное требование тормозить. Перегон за поворотом был занят из-за аварии. Приказа экстренного торможения не было, потому что диспетчер решил, что у пассажирского достаточно дистанции для остановки состава в плановом режиме. Экстренные торможения пассажирских составов обычно приводят к большому числу несчастных случаев в вагонах.