скачать книгу бесплатно
Василий Капнист уловил его душевную светлоту.
– Прекрасно общежитие достойных людей! – с наслаждением посмотрел он. – Сколь мило существовать вместе! Сирая вселенная есть понятие, огорчающее человека.
– Уединение тоже благо, – с улыбкой возразил Львов.
– Поскольку изощряет в нас ощущение нужды быть вместе.
Разговор вновь принимал обильное философическое направление, но тут Гаврила Романович, нетерпеливо повернулся к Львову и легонько ударил его по плечу.
– А я, Николай, подобно тебе, пустился в Анакреоновы луга. Что, в самом деле? Жизнь есть небес мгновенный дар, любовь нам сердце восхищает. А посему:
Петь откажемся героев,
А начнем мы петь любовь.
– Браво, – рассмеялся Львов, – это направление мало известно в русской словесности. Любовь и жизнь… как их разнять? Поэзия наша в долгу перед ними. Вот, кстати, последний перевод из Анакреона.
Напиши ее глаза,
Чтобы пламенем блистали,
Чтобы их лазурный цвет
Представлял Паллады взоры;
Но чтоб тут же в них сверкал
Страстно-влажный взгляд Венеры,
И с приветствием уста
Страстный поцелуй зовущи.
– Прехвально, Николай. Ужо порезвлюсь я в лугах анакреоновых, чует сердце. Однако, по мне, русская Параша во сто крат милей и краше его Паллады с Венерою.
Любовные приятны шашни,
И поцелуй в сей жизни – клад.
… Через неделю Александр Бакунин отправился в Петербург хлопотать об отставке. В конце осени того же года он навсегда поселился в Премухино.
Глава первая
Мишель отвернулся от зеркала, поглядывая в которое рисовал свой автопортрет, и быстрыми умелыми движениями карандаша стал накладывать тени на воротник и отвороты куртки. С листа бумаги смотрел лобастый кудрявый подросток с крупным ртом, высокими скулами и требовательным взглядом внимательных глаз. Сходство уже получилось, остались мелочи отделки. Оттенив плечи и фон, Мишель поставил дату 1827 год и подписал: "Портрет не кончен, так как я и сам еще не кончен".
– Папенька, – побежал он через весь дом в кабинет отца, – посмотрите на мой портрет. Похоже, да?
Александр Михайлович, уже седой, полноватый, с мягкой улыбкой взял портрет, и далеко отнеся его от глаз, внимательно рассмотрел.
Это была уже третья проба сына в рисовании самого себя, и каждый раз он заметно прибавлял в общей схожести, и все более терял в усидчивых завершающих подробностях. Но поскольку Мишель и сам заметил это в своей подписи, да обернул недостаток в достоинство, отец, с легким вздохом полюбовавшись работой, не стал выговаривать сыну о пользе прилежания.
– Изрядно получилось, – сказал он. – А теперь поди к сестрам, почитайте вместе "Робинзон Крузо". Книгу прислали недавно, на английском, весьма поучительное и интересное чтение. Поди.
– Папенька… – Мишель нерешительно посмотрел на отца.
Много раз он смотрел так, желая узнать о своей "тайне", но папенька, словно перехватывал взгляд и поспешно отсылал его прочь.
– Поди к сестрам, Мишель. Почитайте до обеда, – уклонился он и на сей раз.
… Александру Михайловичу было уже за пятьдесят. Многое произошло в его жизни за протекшие тридцать лет. Он жил в царствование уже четвертого царя.
В первые же годы, приняв на себя ведение хозяйства, он твердой рукой взял бразды правления, употребив весь ум и образованность на пользу своему семейству. И столь успешно повел дела земледельческие, что в скором времени смог приступить к делам строительным. По совету Львова одел камнем деревянный дом, украсил его новыми окнами, портиками и колоннами. Старая деревенская обитель приобрела благородно-классические очертания, не уступающие лучшим творениям усадебной архитектуры. По проекту же Николая Александровича поставил и красавицу-церковь.
И, разумеется, взрастил прекрасный сад с редкостными породами растений, частью позаимствованными у соседа и друга, частью заказанными на дальней стороне. Благоухающая красота окружила дом, расположилась на ближнем холме. Не оказались забытыми и пруды, гроты, ручейки. И, наконец, беседка, любимое место для вдохновенного уединения!
Премухино преобразилось.
Сии труды составили Бакунину славу рачительного и властного хозяина, процветающего помещика. Не довольствуясь сельскими радостями, Александр Михайлович далеко успел и на государственной службе. В царствие Александра Благословенного, которого он любил за то, что его любила бабка его, Великая Екатерина, вошел он в Тверское дворянское общество и много пригодился отечеству своим дипломатическим умом, образованием, честностью, за что был удостоен избрания губернским Предводителем дворянства.
Главнейшее же событие в его жизни свершилось в 1809 году.
Тогда пожаловал к нему старинный приятель Павел Маркович Полторацкий. Заехал он запросто, по-соседски, всего-то недели на две, но зато в обществе своей падчерицы Варвары Муравьевой. Юной красавице было всего восемнадцать лет. Она принадлежала к обширному роду Муравьевых, своей обильностью обогативших свою фамилию. Кого только не вмещало их родовое древо!
Подобно всем молоденьким девушкам, Варваре Александровне нравилось испытывать свои чары и кружить головы столичным молодым людям, гвардейским офицерам. Ах, ах, сколько их увивалось вокруг нее на зимних балах в Санкт-Петербурге! Ах, ах!
Александр Бакунин был уже немолод. Любовь поразила сорокалетнего холостяка, словно удар молнии. Он вспыхнул, как факел! Он обезумел. Вокруг нее столько молодых красавцев! У него нет ни малейшей надежды! Он ослеплен, он не владеет собой, жизнь без любимой женщины теряет для него ценность. Возраст, проклятый возраст! Он вдруг ощутил себя стариком! Никогда, ни разу не происходило с ним ничего подобного, он не представлял, что такое вообще возможно, и что он, Александр Бакунин, способен на такое в свои годы, в своей давно расчерченной жизни!
Пожар разгорался. Мучимый безнадежной страстью, он потерял грань самосознания, он чуть не застрелился в порыве отчаяния. Он, он, сын века просвещения!
К счастью, все эти беспорядки происходили на глазах его бдительной сестры.
– Александр, – недоумевала Татьяна Михайловна, – что с тобой творится? Объясни мне, прошу тебя, дорогой брат!
– Я погиб, Танюша, я пропадаю безвозвратно!
– Что за глупости, мой друг! На все есть манера.
– Я в огне, я готов на все… Без Варвары Александровны пулю в лоб.
– Опомнись, брат. Грех какой! Ступай к себе и будь покоен. Я позабочусь о твоем счастии. Бог милостив. Ничего не предпринимай до моего возвращения.
Не медля ни минуты, она устремилась к Полторацким. И там уговорила, умолила, убедила Варвару Александровну принять предложение брата, а ее родню согласиться на этот брак.
О, чудо!
Стараниями родственников дело уладилось к свадьбе, и два старинных рода соединились в счастливом браке.
В первые годы молодые часто наведывались в Тверь. Там в Путевом дворце располагался двор великой княгини Екатерины Павловны, сестры Императора, и ее мужа принца Ольденбургского. Будучи женщиной просвещенной, имея вкус к поэзии и истории, Екатерина Павловна ценила общество людей высокообразованных. Частым гостем ее двора был Николай Михайлович Карамзин, он читал здесь главы своей "Истории государства Российского" самому Александру . Бывал и Державин, уже выпустивший в свет игривые "Анакреонтические песни". Они приоткрыли новые пространства для русской лирики, но так и не ответили его духовным исканиям:
– Не то, не то! – отмахивался он. Бывали здесь и Капнист, и другие члены кружка Львова, осиротевшие после его смерти в 1803 году. Здесь Александр Михайлович вступал в почтительные споры с Карамзиным, в особенности, когда речь заходила об истории Европы.
Но после военной грозы 1812 года Бакунины и зимой перестали покидать Премухино.
За тринадцать лет у них родилось одиннадцать детей. Сначала две девочки, Любинька и Варенька, потом сын Михаил.
В ту ночь зловещие тучи сдвигались на небе, борясь друг с другом, гром и молнии терзали их, дождь лил как из ведра. Вспышка… и вековой дуб был расщеплен ударом, часть его с шумом повалилась у самого окна. В эту минуту раздался крик младенца.
Осмотрев новорожденного мальчика, доктор качнул головой, быстро взглянул на отца. Тот прикусил губу. Младенец мужского пола, первый сын его, оказался с изъяном по мужской части. Свершилось! Что за характер, что за судьба ждет такого человека?..
– Характер необузданный и скачущий, силы необъятной, вобравший порывистые наклонности обоих родов. Брак в будущем возможен, но потомство – ни в коей мере. Многие осторожности надобны при воспитании этого младенца.
''Какие осторожности? – захолонуло сердце. – С кем можно советоваться?'' В умных книгах его библиотеки на всех языках не оказалось ни единой строчки о том, что стало насущной необходимостью для главы семейства.
"Не навреди"– решил он и не стал вмешиваться вообще.
В последующие годы родились Танюша и Александра, потом пять мальчиков, здоровеньких, складных. Последней появилась на свет Сонечка, умершая во младенчестве.
Семейное счастье было долгим-долгим. Александр Бакунин оказался прекрасным отцом-пестуном, святость родительского долга была для него законом.
"Не быть деспотом своих детей"– пометил он в "Записках для самого себя", помятуя о характере родителей, и, может быть, зная свой собственный.
Физику, географию, космографию, литературу, рисование, живопись, ботанику, все, что знал и читал на пяти языках, что продумал, написал – все передавал он ясноглазым быстроумным отпрыскам. Он стал для них богом, справедливым, терпимым, бесконечно любящим.
Мать учила музыке и пению, ей помогали учителя, гувернеры и гувернантки. Поэму "Осуга" пели стройным детским хором. Ее сочинял в течение всей жизни в Премухино, словно вел семейный дневник, сам Александр Михайлович. Сколько прекрасных лет провела вместе эта семья, сколько восхитительных незабываемых событий сохранили в памяти дети!
В 1816 году пришла весть о кончине Гаврилы Державина. Позже дошло и последнее стихотворение. Оно завершило долгое борение его духа с мирозданием.
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.
"Мудрец должен жить долго, – задумался тогда Александр Михайлович в своей беседке. – Через него задает свои вопросы человечество. Жизнь не озабочена ни славой, ни памятью, она есть нечто совсем иное… Поживи великий Державин еще двадцать лет, глядишь, и благословил бы каждое мгновение своего пребывания на земле".
…
В двадцатых годах грянули небывалые тревоги. Троюродными братьями приходились Варваре Александровне четыре будущих декабриста: Никита Муравьев, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы и Артамон Муравьев, двоюродными братьями – другие Муравьевы – Александр и Михаил. И молоденький Ипполит Муравьев.
… В просторной коляске ехали по тракту три молодых человека. Двое офицеры – Артамон Муравьев и Сергей Муравьев-Апостол, и братишка его Ипполит. Молодые, полные жизни. У Артамона на правой руке красовалось выколотое порохом имя жены VERA, он поглаживал и целовал его. Ехали долго, томительно, но разговоры только накалялись.
– Кто мне растолкует, – пожав плечами, говорил Артамон, – что мы потеряли в Премухино? Ужели старик Бакунин в своей глуши более сведущ в переворотах?
Сергей Муравьев-Апостол отвечал со всей серьезностью.
– Бакунин – свидетель французской революции, доктор философии, член Туринской академии. Его почта приходит из всех стран на всех языках. Выслушаем его мнение. О своих намерениях умолчим.
На эти слова взметнулся юный Ипполит.
– Каких намерениях? Сбросим царя, введем конституцию.
Старший брат с грустной любовью погладил его по голове.
– На кой ляд ты примкнул к Тайному обществу, вьюнош? Отбеги, пока не поздно.
Ипполит так и дернулся.
– Никогда! Муравьевы не отступают! Ты – мой старший брат, за тобой в огонь и в воду.
– Пожалей хоть отца с матерью, котенок!
– Я сказал.
Сергей вздохнул.
– Дурачок зеленый. Давайте-ка остановимся, подышим лесным воздухам. Я кое-что расскажу.
Они вышли.
В скуповатом его рассказе словно воочию, в сию минуту, братья увидели двух молодых офицеров, самого Сергея и его друга Павла Пестеля, участников Бородинской битвы, победителями гуляющих по Парижу в тысяча восемьсот четырнадцатом году. Город наводнен русскими войсками. В Сене нагишом купаются казаки, стирают, чистят лошадей. По стенам домов висят прокламации.
«Русский царь обещает покровительство и защиту.
Вива, Александр!»
Барышни-парижанки хватают за руки рослых военных, взбираются на седла. Французские юноши настолько под впечатлением от бородатых казаков с ножами на поясе, что уже отращивают бороды, дабы походить на русских дикарей-победителей. Казаки пьют вино, торопят.
– Быстро, быстро.
– О, бистро?, бистро?!
Калмыки, одетые в кафтаны, шапки, с луками через плечо и колчанами стрел на боку, водят верблюдов.
Павел Пестель и Сергей Муравьев-Апостол пробираются сквозь толпу.
– Где она, эта гадалка «Мадам Ленорман»? Наполеон выслал ее из Парижа, а теперь она вновь тут как тут.
– Все возвращается, – замечает Сергей. – Я тоже вернусь в Корпус инженеров путей сообщения.
