скачать книгу бесплатно
Хоб Гибонс ожидал меня в маленьком неопрятном кабинете Шоумса, сидя на табурете за столом и сложив руки на засаленном камзоле.
– Как прошел ваш визит, сэр? – поинтересовался он.
Я закрыл за собой дверь:
– Эллен вела себя как обычно.
Затем я взглянул на смотрителя:
– Сколько же она уже находится здесь? Девятнадцать лет? Согласно правилам, пациенты могут оставаться в Бедламе всего год: считается, что за это время они вылечиваются.
– Коли за больных платят, так их никто не выгоняет. Если только они не доставляют уйму хлопот. A Эллен Феттиплейс не из таких, – отозвался Гибонс.
Я помедлил. Однако решение было принято: мне нужно непременно выяснить, из какой она семьи. Открыв кошель, я достал из него золотой полуэнджел[10 - Энджел — золотая монета с изображением ангела, выпускавшаяся во Франции и в Англии; во времена Генриха VIII стоимость энджела составляла 6 шиллингов 8 пенсов.], старинную монету. Сумма была крупной.
– Кто оплачивает пребывание Эллен в вашем заведении, Хоб? – спросил я. – Кто именно?
Смотритель решительно покачал головой:
– Вы же знаете, что этого я вам сказать никак не могу.
– За то время, которое я посещаю здесь мисс Феттиплейс, мне удалось узнать только то, что на нее напали в Сассексе и изнасиловали, когда ей не было и двадцати. Я установил также, что прежде Эллен жила в местечке под названием Рольфсвуд.
Гибонс, прищурившись, посмотрел на меня и негромким голосом спросил:
– Как вам удалось это выяснить?
– Однажды я рассказывал мисс Феттиплейс о ферме моего отца возле Личфилда и упомянул про великое зимнее наводнение двадцать четвертого года. Она сказала тогда: «Я была еще девочкой. Помню, у нас в Рольфсвуде…» После чего заперла рот на замок. Однако я принялся расспрашивать и выяснил, что Рольфсвуд – это небольшой городок в кузнечном районе Сассекса, возле границы с Хэмпширом. Впрочем, Эллен так ничего больше и не сказала, ни о своей семье, ни о том, что с ней случилось. – Я пристально посмотрел на Гибонса. – Может быть, на нее напал кто-то из собственных родственников? И поэтому ее никто не посещает?
Хоб с сожалением посмотрел на монету, которая все еще оставалась в моей руке, а потом перевел взгляд на меня.
– Ничем не могу помочь вам, сэр, – проговорил он веско и неторопливо. – Мастер Шоумс особенным образом подчеркивал, чтобы мы никого не расспрашивали о происхождении Эллен.
– У него должны быть записи. Возможно, вон там, – кивнул я в сторону стола.
– Стол заперт, и я уж точно не собираюсь взламывать его.
Однако эту загадку все-таки следовало распутать.
– Сколько стоят эти сведения, Хоб? – спросил я напрямик. – Назовите свою цену.
– Можете ли вы заплатить столько, сколько мне потребуется, чтобы дожить до конца дней своих? – внезапно побагровев от гнева, воскликнул Гибонс. – Если я узнаю правду и скажу вам, меня обязательно вычислят. Шоумс помалкивает насчет мисс Феттиплейс, а это значит, что у него есть на сей счет инструкции свыше. От попечителя Метвиса. Меня выгонят. Я потеряю крышу над головой и работу, которая кормит меня и наделяет кое-какой властью в этом мире, не знающем жалости к беднякам. – Хоб хлопнул по связке ключей на поясе, заставив их звякнуть. – И все потому, что у вас не хватает решительности сказать Эллен, чтобы не строила понапрасну планы: ей ведь хватает глупости думать, что вы переспите с ней в этой комнате. Разве вы не знаете, что здесь всем известна ее безумная страсть к вам? – нетерпеливым тоном добавил он. – Ведь эта любовь стала поводом для шуток во всем Бедламе!
Я почувствовал, что краснею:
– Она хочет совсем не этого. Разве подобное возможно после того, что с ней случилось?
Смотритель пожал плечами:
– Судя по тому, что мне говорили, некоторые женщины в ее положении становятся даже более охочи до плотских утех. А зачем ей иначе упорно заманивать вас сюда? Что еще Эллен может от вас потребоваться?
– Не знаю. Быть может, она мечтает о возвышенной, как в рыцарских романах, любви.
Мой собеседник усмехнулся:
– Так эти вещи называют образованные. Скажите ей напрямик, что вы не заинтересованы в этом. Облегчите жизнь и себе, и всем прочим.
– Я не могу этого сделать, это будет жестоко. Мне нужно найти какой-то выход из ситуации, Хоб. Надо выяснить, кто ее родственники.
– Не сомневаюсь, что у адвокатов есть собственные способы докапываться до истины, – прищурился Гибонс. – Вам известно, что мисс Феттиплейс действительно больна. Дело не только в ее отказе выйти отсюда. Возьмем все эти придуманные болезни, а еще можно послушать, как она плачет и бормочет в своей комнате по ночам. Послушайтесь доброго совета: уходите и не возвращайтесь сюда более. Пришлите посыльного с известием о том, что вы женились, умерли, отправились на войну с французами…
Я понял, что со своей стороны Гибонс и впрямь пытается дать мне наилучший совет. Впрочем, оптимальный для меня, но не для Эллен, которая ничего для него не значила.
– Но что будет с мисс Феттиплейс, если я поступлю подобным образом?
Смотритель пожал плечами и внимательно посмотрел на меня:
– Ей станет хуже. Но можно ей вообще ничего не говорить… Или, быть может, вы просто боитесь решительных действий?
– Гибонс, не забывайтесь, – резким тоном оборвал я собеседника.
Тот пожал плечами:
– Ну, во всяком случае, могу сказать вам, что, если у наших подопечных в головах заводится навязчивая идейка, изгнать ее оттуда уже попросту невозможно. Поверьте мне, сэр, я провел здесь целых десять лет! И знаю, каковы они на самом деле.
Я отвернулся:
– Что ж, до встречи. Буду у вас примерно через неделю.
Хоб вновь пожал плечами:
– Вот и хорошо, надеюсь, это ее успокоит. Во всяком случае, пока.
Оставив кабинет, я вышел наружу через главную дверь, плотно прикрыв ее за собой. Приятно было оказаться вне стен этого заведения, уж больно затхлой и промозглой была там атмосфера. Я подумал, что правду об Эллен все равно необходимо выяснить, нужно только найти правильный способ.
Глава 3
Я вернулся домой, быстро переоделся в лучшую одежду и направился к причалу, чтобы найти лодку, которая доставит меня на десять миль вверх по реке, в Хэмптон-корт. Прилив помогал нам двигаться быстрее, однако знойное утро не сулило лодочнику ничего хорошего. За Вестминстером мы миновали множество спускавшихся вниз по течению барж, груженных всяческими припасами – тюками с одеждой, зерном из королевских запасов… На палубе одной из них я увидел сотни длинных луков. Обливавшийся потом лодочник не был склонен к разговорам, и я приглядывался к окрестным полям. Обыкновенно в эту пору колосья уже становились золотыми, однако сейчас были еще зелеными: сказывалась непогода последних недель.
Посещение Эллен оставило тяжелый след в моей памяти – в особенности слова Хоба о том, что у адвокатов есть собственные способы докапываться до истины. Мысль о том, что теперь придется действовать за ее спиной, была мне ненавистна, однако нужно же что-то сделать, рассудил я, дальше так продолжаться не может.
Наконец перед нами возникли высокие кирпичные башни Хэмптон-корта; поблескивавшие на солнце вызолоченные фигуры львов и разных мифических тварей венчали печные трубы. Я высадился на пристани, где несли караул вооруженные алебардами солдаты. С тяжелым сердцем я посмотрел вдоль широкой лужайки на бывший дворец опального кардинала Томаса Уолси – дворец, который Генрих VIII сделал собственной резиденцией, а затем показал свое письмо одному из караульных. Низко поклонившись, он подозвал к себе другого стражника и приказал проводить меня во дворец.
Я невольно поежился, припомнив единственный свой предыдущий визит в Хэмптон-корт к архиепископу Кранмеру[11 - Томас Кранмер (1489–1556) – вождь английской Реформации, архиепископ Кентерберийский при Генрихе VIII, Эдуарде VI и Марии I. Устроил развод Генриха с Екатериной Арагонской, что повлекло за собой отделение английской церкви от римского престола. Вместе с Томасом Кромвелем выступал за приоритет королевской власти над церковью в своей стране.] после того, как тот был по ложному обвинению заточен в Тауэр. Я слышал, что сейчас Кранмер находится в Дувре: рассказывали, якобы он принимал там парады, сидя в панцире верхом на коне. Удивительный поступок, впрочем ничуть не более странный, чем многое, что творится в наши дни. Сам король, как я узнал от стражника, пребывал в Уайтхолле, так что, по крайней мере, встреча с ним мне не грозила. Однажды вышло так, что я не угодил монарху, a Генрих такого не забывал. Оказавшись перед широким дубовым дверным проемом, я помолился Богу, в которого, можно сказать, уже и не верил, о том, чтобы королева не забыла о своем обещании и чтобы предмет нашей беседы, какие бы услуги ни потребовались от меня Екатерине, не оказался связанным с политикой.
По винтовой лестнице меня провели внутрь. Я откинул с лица капюшон, как только мы оказались в помещении, по которому деловито сновали туда-сюда слуги и сановники, по большей части с кокардой святой Екатерины на головных уборах. Мы миновали следующую комнату, а потом еще одну. По мере того как мы приближались к покоям королевы, во дворце становилось все спокойнее. Здесь видны были знаки недавнего ремонта – свежей краски на стенах и украшенных причудливыми карнизами потолках. Широкие гобелены так блистали яркими цветами, что глазам было почти больно. Укрывавший пол слой тростника был усыпан сверху свежими ветками и травами, и воздух наполняла смесь божественных ароматов: миндаля, лаванды, розы… Во второй комнате в просторных клетках перепархивали с места на место и чирикали попугаи. Еще в одной клетке содержалась обезьянка: она как раз карабкалась по прутьям, но замерла на месте, уставившись на меня огромными глазами на морщинистом старушечьем лице. Мы остановились перед очередной дверью, возле которой находилась стража. Над нею золотом был выложен девиз королевы: «Быть полезной в своих делах». Стражник отворил дверь, и я наконец попал в приемную.
Это было, так сказать, внешнее святилище – личные комнаты ее величества находились дальше, позади еще одной двери, охранявшейся солдатом с алебардой. После двух лет супружества королева Екатерина по-прежнему сохранила благоволение Генриха: отправившись в прошлом году во главе своих войск во Францию, он назначил ее регентшей. Тем не менее, памятуя о судьбе прежних жен монарха, я невольно подумал, что по первому его слову вся эта охрана может в любой момент превратиться в тюремщиков.
Стены приемной украшали новые обои с причудливыми гирляндами листьев на зеленом фоне. Комната была обставлена элегантно: столы с вазами, полными цветов, и кресла с высокими спинками. Здесь находилось всего два человека. Женщина в простом платье василькового цвета, чьи седеющие волосы прикрывал белый чепец, полупривстав в своем кресле, оделила меня опасливым взглядом. Разделявший ее общество высокий и худощавый мужчина в адвокатской мантии легким движением прикоснулся к плечу дамы, давая ей таким образом знак оставаться на месте. Мастер Роберт Уорнер, солиситор королевы, узкое лицо которого обрамляла длинная, уже начинавшая седеть борода, хотя он и был моим ровесником, подошел ко мне и подал руку:
– Брат Шардлейк, спасибо за то, что пришли.
Как будто я мог отказаться! Однако мне было приятно видеть его: Уорнер всегда держался со мной дружелюбно.
– Как поживаете? – поинтересовался он.
– Неплохо. A вы?
– Хорошо, вот только чрезвычайно занят в данный момент.
– A как обстоят дела у ее величества?
Я заметил, что седоволосая женщина внимательно смотрит на меня и при этом слегка дрожит.
– Прекрасно. Я проведу вас к ней. У королевы сейчас леди Елизавета.
В богато украшенном личном покое сидели четыре в пух и прах разодетые камеристки с кокардами королевы на капюшонах. Они устроились с шитьем у окна, за которым располагались дворцовые сады, образцовые цветочные клумбы, пруды с рыбами и изваяния геральдических животных. Все женщины поднялись и коротко кивнули мне, отвечая на мой приветственный поклон.
Королева Екатерина Парр восседала посреди комнаты в красном, крытом бархатом кресле под алым балдахином. Возле ее ног устроилась девочка лет одиннадцати, гладившая спаниеля. Бледное лицо этого ребенка обрамляли длинные темно-рыжие волосы, а ее платье зеленого шелка дополняла нитка жемчуга. Я понял, что это и есть леди Елизавета, младшая дочь короля от Анны Болейн. Мне было известно, что король восстановил Елизавету и ее сводную сестру Марию, дочь Екатерины Арагонской, в линии престолонаследования – причем, как утверждали, сделал сие по настоянию теперешней королевы. Однако обе девушки по-прежнему оставались в статусе бастардов и потому именовались просто леди, а не принцессами. Но если двадцатилетняя Мария, бывшая второй претенденткой на трон после молодого принца Эдуарда, уже являлась видной фигурой при дворе, то Елизавета, презираемая и отвергнутая отцом, редко появлялась на людях.
Мы с Уорнером низко поклонились. После недолгой паузы королева произнесла сочным и чистым голосом:
– Приветствую вас, добрые джентльмены!
Еще до брака с монархом Екатерина Парр всегда одевалась очень элегантно, но теперь она была просто великолепна в своем платье из серебряной и красно-коричневой ткани, расшитом золотыми прядями. На груди ее сверкала золотая брошь, усыпанная жемчугами. Лицо королевы, скорее просто привлекательное, чем хорошенькое, было слегка припудрено, а золотисто-рыжие волосы прятались под круглым французским капюшоном. Екатерина смотрела на нас приветливо и доброжелательно, а строгий с виду рот тем не менее производил такое впечатление, будто бы она может в любой момент улыбнуться или даже от души рассмеяться посреди всего этого чопорного великолепия.
Обратившись к Уорнеру, королева спросила:
– Она ждет снаружи?
– Да, ваше величество.
– Посидите с ней, я скоро ее призову. Она что, по-прежнему волнуется?
– Очень.
– Тогда, по возможности, успокойте ее.
Поклонившись, Уорнер покинул комнату. Я заметил, что девочка, не переставая гладить собаку, внимательно изучает меня. Королева посмотрела на нее и улыбнулась:
– Да, Елизавета, это и есть мастер Шардлейк. Задавай свой вопрос, а потом тебе следует вернуться к занятиям стрельбой из лука. Мастер Тимоти уже будет ждать тебя. – Королева пояснила мне со снисходительной улыбкой: – Леди Елизавета хочет кое-что узнать про адвокатов.
Я нерешительно повернулся к девочке. При таком длинном носе и подбородке ее трудно было назвать хорошенькой. Синие глаза смотрели пронзительно, как и у ее отца. Только, в отличие от Генриха, в глазах Елизаветы не угадывалось никакой жестокости, там сквозило лишь напряженное, пытливое любопытство. Пожалуй, смелый взгляд для ребенка, однако это дитя нельзя было назвать обыкновенным.
– Сэр, – произнесла девочка чистым и серьезным голосом, – я знаю, что вы являетесь адвокатом и что моя дорогая матушка считает вас хорошим человеком.
– Благодарю вас, – ответил я, удивившись про себя: «Надо же, Елизавета зовет нынешнюю королеву матерью!»
– Тем не менее я слышала, что адвокатов считают скверными людьми, не знающими нравственности, одинаково готовыми взяться за дело и плохого человека, и хорошего, – продолжил ребенок. – Говорят, что дома адвокатов построены на головах глупцов и что они используют путаные места закона как сеть, улавливая ею людей. Что вы скажете на это, сэр?
Серьезное выражение на лице девочки говорило, что она вовсе не собирается посмеяться надо мной, а действительно хочет услышать ответ. Я глубоко вздохнул:
– Миледи, меня учили тому, что адвокату положено, невзирая на лица, вести дело любого клиента. Адвокат обязан быть, так сказать, нейтральным, ибо любой человек, добрый или злой, имеет право на то, чтобы его дело было верно изложено в Королевском суде.
– Однако у адвоката должна быть совесть, сэр, ему положено знать в сердце своем, справедливо или нет дело той стороны, которую он защищает! – пылко воскликнула юная королевская дочь. – Если к вам придет некий человек и вы увидите, что он руководствовался в своих поступках злобой и недоброжелательством, вы ведь не станете действовать против его противника таким же образом, желая просто запутать несчастного в терновых объятиях закона ради получения вознаграждения?
– Мастер Шардлейк по большей части ведет дела бедняков, Елизавета, – мягко вступила в разговор королева. – В палате прошений.
– Но, мама, ведь дело бедного человека точно так же может оказаться несправедливым, как и дело богатого?
– Действительно, закон – вещь путаная, – признал я, – быть может, и в самом деле чересчур сложная для блага рода людского. Справедливо также, что некоторые мои коллеги покоряются жадности и думают об одних только деньгах. И все же долг требует от адвоката найти справедливые и разумные моменты в деле своего клиента, дабы он мог уверенно защищать его интересы. Таким образом, адвокат может успокоить свою совесть. A справедливое решение принимают судьи. И справедливость – это великая вещь.
Внезапно Елизавета победоносно улыбнулась:
– Благодарю вас за ответ, сэр, я обдумаю его. Я задала сей вопрос только потому, что хочу учиться. – Она помедлила. – И все же я полагаю, что найти правосудие непросто.
– В этом, миледи, я совершенно с вами согласен.
Екатерина прикоснулась к руке девочки:
– Теперь тебе надо идти, иначе мастер Тимоти возьмется за поиски. A мы с сержантом[12 - Сержанты юриспруденции представляли собой высший разряд барристеров в английском суде, небольшую элитную группу адвокатов, носивших специальную одежду, основным отличием которой являлась особая шапочка.] Шардлейком займемся делом. Джейн, ты проводишь ее?
Елизавета кивнула и улыбнулась королеве, на мгновение превратившись в обыкновенного ребенка своих лет. Я вновь низко поклонился. Одна из камеристок подошла к девочке и проводила ее к двери. Юная леди шла неторопливым, сдержанным шагом. Собачка решила было последовать за ней, но королева велела животному остаться. Камеристка постучала в дверь, та открылась, и они с Елизаветой исчезли за ней.
После этого Екатерина повернулась ко мне и протянула узкую, в кольцах руку для поцелуя.
– Вы дали хороший ответ, – кивнула она, – однако, быть может, наделили своих собратьев-адвокатов слишком большой самостоятельностью.
– Да. Боюсь, я несколько все упростил, – не стал отрицать я. – Но леди Елизавета всего лишь дитя, хотя и воистину удивительное. Разговаривать с нею интереснее, чем со многими взрослыми.
Королева вдруг рассмеялась, блеснув ровными белыми зубами:
– В гневе она ругается, как солдат! На мой взгляд, этому содействует мастер Тимоти. Но согласна, Елизавета и вправду удивительный ребенок. Она очень наблюдательна. Мастер Гриндал, наставник принца Эдуарда, занимается также и с ней и говорит, что более смышленой ученицы у него никогда не было. А еще эта девочка столь же ловка в физических упражнениях, как и в науках. Она уже следует за охотой и читает новый трактат Роджера Аскэма о стрельбе из лука. Однако иной раз Елизавета сидит задумавшись, и вид у нее при этом такой несчастный и растерянный… – Королева печально посмотрела в сторону закрывшейся двери, и на мгновение я увидел знакомую мне Екатерину Парр: напряженную, испуганную, отчаянно стремящуюся поступить правильно. – Хотя, возможно, я просто сгущаю краски…
– Мир – опасное и ненадежное место, ваше величество, – проговорил я. – Здесь нельзя оказаться слишком бдительным.
– Вы правы. – Слова моей собеседницы сопровождала полная понимания улыбка. – И теперь вы боитесь того, что я вновь отправлю вас в самую гущу наихудших его опасностей. Это заметно невооруженным глазом. Но я никогда не нарушаю данных мною обещаний, мой добрый Мэтью. Я приготовила для вас дело, которое не имеет ничего общего с политикой.
Я склонил голову:
– Вы видите меня насквозь. Даже не знаю, что и сказать.
– Тогда не говорите ничего. Кстати, как обстоят ваши дела?
– Очень даже неплохо.
– Находите ли вы сейчас хоть немного времени для занятий живописью?
