скачать книгу бесплатно
– Каждый здесь проделал огромную работу над собой. Каждый здесь смог отвязать от себя эти балласты, тянущие назад. Имена, фамилии, семьи, работа, лживые знакомые, заботы и неудачи… И мы не должны оборачиваться, ворошить то, что может нас погубить, – он сдавливал моё запястье, наклонился вперёд. Сердце у меня колотилось, впервые стало не по себе.– Ты же не хочешь уничтожить счастье нашей семьи?
– Я поняла, поняла. Я больше не буду спрашивать их о прошлом.
– Ты умная, – сказал Франко и поцеловал меня в лоб.– Умная – умная Поппи. Молодец, – и на душе отлегло, услышав очередное одобрение в котором я нуждалась.
Он отсутствовал несколько дней. И все эти несколько дней я приходила в трейлерный парк, в ожидании того, как кто-то, наконец, радостно выкрикнет его имя. Но этого не происходило.
Время тянулось медленно, небо было серым, одну ночь не затихала сильная гроза и, когда я вернулась, весь деревянный стол размяк, словно надави на него посильнее и в нём образуется большая дыра.
– Поделать нечего, у нас нет настилов, – сказал низкий, коренастый парень, который часто уходил с Франко.– Главное, что есть, где жить и что мы есть друг у друга.
С водой здесь всегда были проблемы, поэтому ночной дождь все восприняли, чуть ли не как дар божий.
– Мы набрали целых два тазика, – сказала девушка, чьё лицо я выучила наизусть, но так и не узнала её имени, поэтому и не могу назвать её как-то по-другому.– Теперь мы сможем наконец-то постирать. Это настоящая удача!
Все люди, живущие под крылышком Франко, были его массовкой, включая меня. Все были настолько одинаковы и похожи, что становилось страшно и понятно, почему нас так легко удалось одурачить. Всем нам нужно было лишь одно.
Нам нужен был человек, который выведет нас из той пустоты, в которой мы все оказались. И он идеально выполнял свою роль. Открывал перед нами дорогу, говорил, что путаться и не знать о себе ничего – нормально. Как говорится, чтобы расположить к себе кого-то – говори то, что человек желает услышать.
Никто не знал имён друг друга. Все были погружены в себя. Я старалась следовать их примеру, забыть свою прошлую жизнь. Единственный выход, именно так он говорил. Мы должны были стать его тенями, должны были стать пылью возле него. Мы должны были стать никем. Растоптать себя. Похоронить. Возненавидеть свои семьи, своих отцов и матерей, многие из которых считали своих детей пропавшими без вести. Но мы двигались вперёд, поддавались ему, открывали перед ним свои головы, позволяли управлять сознанием. Мы все были слишком наивны. Слишком потеряны.
О многом я узнала очень поздно. Например, о том, что он забирал водительские удостоверения, любые документы, подтверждающие личность тех, кто считал его своим спасителем.
Во время отсутствия Франко его семья нуждалась в еде, поэтому самый младший из всех выходил на главную площадь, становился в центре толпы и выпрашивал денег. Я приносила много чего из дома. Пришлось потратить свои сбережения. Но та установка, что все мы здесь – одно единое целое, не позволяла дать им голодать. Мы слишком сильно сблизились за эти пару дней.
Когда он вернулся, я спала в своей кровати. Тихий стук в окно, я открыла шторку и увидела его лицо. Он влез в комнату, встревоженный и запыхавшийся.
– Франко? – удивилась я, подобрала под себя одеяло. Он поцеловал меня, и я почувствовала странный привкус на губах. Может если бы я включила свет, то увидела бы его красные белки.– Когда ты вернулся?
– На днях мы собираемся уезжать, – протараторил он и ввёл меня в ступор.
– Уезжать? – беспомощно повторила я.
– Уезжать.
– Но куда? – мы говорили шёпотом. Еле слышно. Я знала свои тонкие стены, сквозь которые слышно всё, чуть ли не дыхание.– И на чём?
– Думаешь, я просто вас бросил на пару дней? – он улыбался, постукивал пальцами по своим коленям.– Я нашёл автобус. Мы не задерживаемся нигде надолго. Здесь мы и так провели всё лето. И здесь было безумно хорошо. Это бесподобное место. Мы встретили тебя, – он гладил меня по щекам, давил на кожу.– В нашей семье произошло настоящее пополнение.
– Зачем нам уезжать? – теперь я понимаю, он просто бежал. И мы сбегали вместе с ним. С места на место.
– Разве ты хочешь всё время держаться за этот город? – я не хотела, и мне было страшно.– Скажи, что тебя ждёт здесь?
– Я не знаю, – я потирала сонные, напуганные глаза. К горлу подступала тошнота.
– Я могу рассказать тебе, – он взял мои влажные от волнения руки.– Мы уедем, и ты останешься одна. В этой тесной квартире, ты вновь будешь обязана выполнять все правила, жить так, как захотят другие. Они будут преследовать тебя, и в конечном итоге ты сдашься, потому что не сдаться будет невозможно. Каждый день тебя будут убивать, пока ты не станешь такой же, как все. И все в этом мире плевали на твой внутренний мир, на то, что ты хочешь разобраться в себе. Тебе никто не подарит время. Деньги, лицемерие и грязь. Каждый день ты будешь видеть несчастные лица рабов этого мира. Этого жалкого человечества. На следующий год тебя отправят в университет, и никому не будет дела до того, хочешь ты этого или нет. Всем плевать на тебя. Все хотят уничтожить тебя. И ты пойдёшь учиться, уедешь в другой город, такой же продажный. Уедешь к людям, которые будут врать тебе в лицо изо дня в день, и которые будут смеяться за твоей спиной, потому что ты отличаешься от них. Потому что ты не такая, как они. Ты особенная. Ты пыталась выбраться из этой серости и обыденности. Из всего неправильного, что их окружает. Но твоя бабушка будет гордиться тобой, ведь ты стала человеком, таким же, как и все. Потому что теперь ты не отличаешься, тебя подчинили. А после того, как ты выучишься – пойдёшь работать по профессии, которую ненавидишь, потому что ты ещё не нашла хоть что-то, что пришлось бы тебе по душе. И не найдёшь, ведь тебе не позволят. И каждое утро ты будешь просыпаться, собираться на работу, будешь смотреть в зеркало, и будешь ненавидеть себя. Ненавидеть свою жизнь. Ненавидеть бабушку. Ненавидеть людей, которые тебя окружают. Возможно своего такого же никчёмного парня, который подался в рабство. Ненависть, усталость и безвыходность – вот что тебя ждёт впереди, если ты не уедешь. Хочешь ли ты всю свою жизнь прожить в страданиях, сможешь ли ты воздержаться от того, чтобы не залезть в петлю, сможешь ли ты смириться с тем, что ты больше никому не нужна? А для своей бабушки – ты лишь игрушка, повод для гордости. Ведь она не любит тебя. Она не позволяет тебе дышать, не позволяет тебе передвигаться и уходить из дома, когда ты захочешь. Это контроль. А для чего ей контролировать тебя? Чтобы её будущая цирковая зверушка, которой она намерена хвастаться перед знакомыми, не сорвалась с её цепи, – он крепко сжал мои руки, я почувствовала, как ноют кисти.– Выбирай. Либо ты остаёшься в этой тюрьме, обречённая на одиночество и тотальное крушение своих надежд, либо ты выбираешь меня и свою новую семью. С которой ты сможешь стать тем, кем захочешь. Ты сможешь найти себя, сможешь остаться с собой наедине, у тебя не будет границ. Не будет ничего, что сможет тебя остановить. И каждый из нас всегда поддержит тебя. Я всегда буду рядом с тобой. Мы исследуем новые места, места, в которых ещё не было людей. Мы будет искать свой рай. И мы найдём свой рай. Потому что впереди нас ждёт вечность. Мы будем бессмертны, ведь времени не существует.
– Дай мне день.
Всё как в тумане, моё неуверенное согласие. Он ткнул пальцем в мои самые громкие страхи. Услышав их, я восприняла всё за чистую монету. Словно он предсказатель и озвучил моё настоящее и несчастное будущее.
– День это слишком много. Хватай вещи, и уходим сейчас.
Но я упёрлась в кровать, не встала, когда он потянул меня к себе.
– Что ты делаешь? – мне показалось, что его щёки покраснели. В голосе звучало раздражение. Я не хотела его отпугивать, больше всего боялась, что он бросит меня здесь. Оставит одну на растерзание внешнему миру.
– Мне нужно попрощаться.
– Попрощаться? Думаешь, если твоя бабушка узнает, она отпустит тебя? – я знала, что он прав.
– Тогда я в последний раз проведу с ней вечер и ночью сбегу.
– Она ходит куда-нибудь? Посещает какие-нибудь места в определённые дни? Что она будет делать в то утро, когда тебя уже не будет? – В первую очередь я всегда представляла ужасные вещи. Как она зайдёт в комнату и не застанет меня и моих вещей. Как она начнёт звонить на мобильник, как её руки будут дрожать. Потом она подождёт меня до вечера, а когда я всё ещё не появлюсь, направится по своим знакомым и заявит в полицию. В голове что-то щёлкнуло. Во мне проснулась дикая жалость и вина.
– Она пойдёт в полицию, – прошептала я.– Меня начнут искать и у нас будут проблемы.
– Тогда оставь записку, – он выглянул в окно, убедился, что улицы по-прежнему пустые.– Но ни слова обо мне, поняла? – я судорожно закивала.– Придумай что-нибудь убедительное, а ночью, ближе к полуночи, приходи к нам. Автобус будет ждать только тебя.
***
Последний день дома прошёл для меня, как в тумане. Я не помню чётко своих действий и своих слов, помню только то, что каждую секунду я чувствовала тошноту и дрожь. Дрожь в коленях, в руках. Слёзы выступали, как только я представляла то, как Франко уезжает. И выступали от мысли о том, что я оставлю бабушку в неведении. Я знала, что она не поверит ни одной записке, ни одним моим словам. Она бросится на мои поиски, поднимет весь город. Она сделает всё, чтобы найти меня.
Она будет называть меня неблагодарной. Считать, что я бросила её. Легкомысленно уехала. Но разве она может понять? Разве она чувствует то же, что и я? Смятение, страх, потерянность и отчаяние. Разве она поймёт, что всё, чем она бредит, все эти вещи, предназначенные для моего блага, будут мне отвратительны? Что люди, дорогие ей, совсем чужие для меня? Я чувствовала притяжение, меня тянуло к ним, как бы сказал Франко, к своей настоящей семье. Близким людям, чьи души казались мне такими родными.
Почти весь день бабушки не было дома, к вечеру она вернулась, к вечеру я была настолько бледна, что в отражении выглядела призраком.
– Ты хорошо себя чувствуешь, детка? – спросила она, приложив ладонь к моему ледяному лбу.
– Отлично, – я лгала. Не хотела, но приходилось.
– Я уйду вечером, – сказала она, – может, поздно вернусь, поэтому не теряй меня.
– Я думала, что мы проведём вечер вместе…
– Прости, Малена, я уже пообещала. Столик забронирован. В следующий раз, – тёмными губами она поцеловала мои блёклые рыжие волосы и отстранилась.
Сияние в глазах, аромат сладких духов. Она бы осталась, знай о том, что сегодня был наш последний день вместе. В голове мелькала мысль о том, чтобы бросить малейший намёк. Добавить в свои предложения скрытое предупреждение. Но язык не повернулся.
Я не хотела, чтобы она остановила меня.
И не хотела, чтобы Франко пострадал из-за меня и моей безответственности.
Ночью я собрала вещи в небольшой портфель. Вещи первой необходимости, которых хватит ненадолго. Тёплые кофты, ведь за осенью придёт зима. Обезболивающие, антибиотики, шампунь, невысокая бутылочка геля, свой блокнот и пара карандашей. Из холодильника забрала припрятанные консервы, свежую булку хлеба и батон колбасы. Не знаю, зачем я так хваталась за еду, но я не представляла, что ждёт впереди. Для меня начиналось моё первое приключение. В новый мир, который пока был неизвестен мне.
После того, как вещи были собраны, я вырвала из альбома белый лист, взяла самый жирный маркер и прописала всего пару слов. Что-то вроде короткой истории о том, что я решаю уехать вместе с парнем моей мечты в другой город к его семье. Неубедительная просьба не искать меня. И неубедительная просьба простить меня. В конце, мелкими кривыми буквами, я добавила короткое люблю тебя, которое совсем не передавало тех чувств и эмоций, бушевавших внутри. Надпись казалась холодной. Чужой.
Во всех комнатах погас свет. Большая записка на самой середине рабочего стола в её комнате. Я не прятала, хотела, чтобы она сразу увидела её. Может в глубине души я надеялась, что бабушка спасёт меня от моей глупости. Но, несмотря на всё, я переступила порог дома и закрыла за собой дверь.
Последний день не вышел таким, каким я видела его ещё той самой ночью. Я не успела попрощаться, не успела провести с ней время и не успела в последний раз услышать её смех или то, как она называет меня – дорогая. И я знаю, почему Франко не хотел давать мне этот день. Он боялся, что я передумаю, и боялся, что смогу кому-нибудь проболтаться. Но он явно недооценивал меня в этот момент. Потому что моя привязанность к нему уже давно переросла в одержимость.
***
Подходя к трейлерному парку, мои ноги задрожали ещё сильнее. Я не увидела света, ни в одном маленьком окне. Гробовая тишина и нулевое движение. Я бросилась вперёд, не веря в то, что не успела. Но потом меня ослепили фары. Завёлся старый автобус, в салоне включился свет, а с ветхих ступеней спустился Франко и пригласил меня внутрь.
– Готова, наконец, мир повидать? – единственное, что он спросил, подмигивая, поднимаясь вслед за мной. И тогда, застав улыбки, радостные лица и услышав то, как громко все засвистели и захлопали в ладоши, увидев меня, я твёрдо ответила, что готова. Ведь в душе не осталось сомнений в правильности моего поспешного решения.
СЕНТЯБРЬ – ОКТЯБРЬ
После того, как мы уехали из трейлерного парка, весь следующий день мы провели на остановке за городом. Франко высадил нас и уехал на той машине, которая стояла тогда у кафе, приказав немного подождать. Немного с его слов обозначало почти целые сутки.
Затем длинная дорога, часы и минуты, превратившиеся в вечность. За окном серая пустота, запотевшие от дыхания грязные стёкла. По ночам сильно мёрзли руки. Автобус редко останавливался, бывало, заезжал на ту или иную поляну, чтобы все смогли размять ноги и справить нужду, чтобы спокойно продолжать путь.
Моё отражение не выглядело счастливым, синяки под глазами из-за того, что я редко спала. Моя кожа, словно постепенно становилось серой, всё сильнее с каждым пройденным днём. Франко был за рулём, часто вбрасывал нам мотивационные цитаты и лозунги, которые все подхватывали и я в том числе. Несмотря на усталость и боль в желудке я не жалела, что нахожусь здесь. Я мало думала о доме, как бы стыдно мне не было сейчас. Я боялась возвращаться. Я понимала, что пути назад нет.
Наверное, настало время поподробнее рассказать о тех, кто был рядом со мной, тех, кто, скрутившись калачиком, спал на соседних сиденьях.
Мы все были тенями, бледными и исхудавшими. Первое время я мало походила на них, в моём теле оставалась здоровая упитанность, румянец ещё горел на щеках, волосы ещё не были похожи на паутинку, зубы не гноились, тело не покрылось пятнами, а кожа не чесалась от того, что не испытывала прикосновения воды неделями и месяцами. Всё это пришло позже.
Мы были похожи на прозрачных духов, которые в спешке гнались за нашим спасителем, в его руках словно горело пламя, способное зажечь в нас то, что когда-то погасло. Он всегда был впереди, шёл, оглядывался и улыбался, видя, как на четвереньках за ним ползут его подданные, не способные подняться на ноги от изнеможения и голода. Он всегда смеялся нам в лица, дразнил пламенем, поднимая руки всё выше и выше. Он говорил о любви. Да, говорил, а затем просил доказать её взаимность. Грязные совокупления на парковках, последние куски хлеба на ужине, которые он просил отдать, чтобы доказать, как мы преданы. Доказать, что мы думаем о нём, что мы боготворим его. Он сгребал хлеб в кучу, смотрел на выпирающие рёбра, торчащие позвоночники и тонкую бледную кожу, обтягивающую эти ходячие кости, и крошил хлеб в пальцах со словами:
– Посмотрите, как легко покорить человека. Вы зависимы от еды. Чёртов кусок хлеба, а вы смотрите на него, как на святое спасение. Разве вы настолько слабы, чтобы поддаться?
Он бросал крошки в наши лица, смотрел свысока, с отвращением.
– Давайте, ешьте, если вы настолько ничтожны, что ваша душа способна поработиться вашим физическим прихотям.
Никто не ел, не опускал глаза на грязный пол. Все смотрели на него, и всем было стыдно от того, что он усомнился в них и в их вере в него и его правду. Признаюсь, и мне было стыдно. Я ненавидела свой организм и своё тело за то, что оно болело, когда я не принимала пищу, злилась, ведь была уверена, что его слова «Мы сможем понять наш путь и наше предназначение, когда наше тело откажется от своих капризов. Всё это: еда, сон, сомнения и прочее, лишь проделки животного разума. Разве вы все животные? Разве вы не пришли ко мне за помощью?»
Нас было всего шестнадцать человек, включая меня. Четверо мужчин, девять женщин. Когда я впервые увидела их, ещё задолго до поездки, я предположила, что возраст их колеблется в пределах моего, но я ошибалась. Это обманчивое предположение возникло из-за их худобы и детского поведения, постоянного смеха и лёгкости, притянувшей меня. Ещё с нами было три ребёнка, два мальчика, одному из которых на вид было около пяти, другому лет пять и одна девочка чуть постарше.
Один мужчины плотный, с разрастающейся лысиной на макушке, которая поблёскивала на солнце словно нимб, упавший на голову. Большое пузо, выпадающее из – под маленькой футболки. Он плохо передвигался, постоянная отдышка и он единственный, кто имел лишней вес и никак не мог избавиться от него, даже в разгары голодовки, которые Франко часто устраивал. Возраст в районе тридцати, может младше, просто лицо было слишком уставшим. Он мало разговаривал, редко поднимал глаза. Зато он был истинно верующим. Верующий в любую фразу Франко.
Другой парень был с Франко у кафе, когда тот забирал заказы у официанта. Молодой и поджарый, невысокий, коренастый. Тёмная кожа и темные глаза. Он единственный здесь выглядел сурово и строго, словно присматривал за всеми, был правой рукой. Распоряжался едой, собирал всех в одном месте, перед собраниями. Сейчас я понимаю, почему он всегда ошивался где-то рядом, когда кто-то разговаривал или шептался. Он вслушивался, анализировал и передавал ему. Франко. Все наши секретные, скучные разговоры, которые вечно велись вокруг тем о вере и о том, кто мы.
Третьего парня спустя очень много лет я увидела в списке пропавших без вести в штате Массачусетс. Его звали Николас Столдж и в тот год, когда мы начали своё путешествие на полуразваленном автобусе, он считался пропавшим уже целых три года. Худой и долговязый, с блёклыми русыми волосами, лисьими глазами и длинными ресницами. Он был нашим центром, когда мы хотели поднять себе настроение или разогнать минутную грусть, мы шли к нему. В день, когда он ушёл из дома, ему исполнился двадцать один год. И из квартиры он забрал все свои сбережения, все вещи, включая плазменный телевизор, а также деньги, которые он назанимал перед своей пропажей.
Возраст четвёртого парнишки казался неопределяемым. Детское лицо, но при этом много мимических морщин, лоб похожий на гармошку. Он много молчал, часто улыбался, но у него не было и половины зубов. Да, он часто мучился с зубной болью, но Франко говорил, что таким образом его организм пытается помочь ему не поддаться животным утехам. Животными утехами он называл приём пищи, сон, нужду в воде. И парень радовался, а другие ему завидовали. Это значило, что он на ступень выше. Значило, что его разум подчиняет себе его тело.
– Нам всегда пытались навязать, что боль – это ужасно. Но никто не говорил нам, что через боль проходит наша реинкарнация. Боль везде. Кто мы без боли? Безвольные существа! – он вскинул руки.– Через боль проходит рождение – реинкарнация, вселяющая нашу душу в тело. Перерождение в другую форму. Через боль проходит смерть – реинкарнация, при которой душа покидает свой источник. Наше тело всего лишь сосуд. Наш разум, – он постучал указательным пальцем по вискам, – главный в нашем теле, но при этом он вынужден подчиняться капризному сосуду, который при неподчинении выказывает протест, в виде боли, в виде отказов органов, в виде болезней. Всё это протест. Всё это заставляет наш разум подчиняться.– Мы слушали его, разинув рты, в голове я сопоставляла всё сказанное им и машинально проводила линии, соединяющие эти высказывания в один комок, под названием «правда». – Мы все рабы в наших сосудах. И чтобы исправить это, мы обязаны поставить наши тела на место. Больше не позволять им, этим кровавым мешкам с костями, управлять нами. И чем больше боли мы чувствуем, тем быстрее придёт её конец. Тем быстрее наш разум возьмёт вверх, придёт к власти. Тотальное подчинение или жалкое поражение…
Все женщины испытывали большую любовь к Франко. Две из них были похожи на сестёр. Одинаковые черты лица, рост, с разницей лишь в пару сантиметров. Телосложение крупное, бёдра узкие, глубокие носогубные складки. Волосы тёмные и всегда сальные, как и у всех. Тонкие брови, крепкие руки, на них тёмные колючие волоски. Их лица всегда были расслабленны, а брови вставали домиком, стоило Франко показаться им на глаза.
Одна женщина была очень пожилой. Она присоединилась к нам перед самой поездкой. Тонкие седые волосы, вогнутая грудная клетка, кривые ноги. Когда я заметила её в первый раз, лицо показалось мне знакомым. Словно я видела её раньше в городе, может она сидела в кресле на крыльце своего старого, но при этом хорошего, ухоженного дома. С собой она взяла небольшую дамскую сумочку, в ушах маленькие золотые серьги. От неё пахло старостью, запах, присущий всем старикам. Короткая память, слабоватое зрение. Постоянно твердила, что прожила не совсем правильную жизнь и сейчас хотела лишь одного – очищения.
Одна девчонка была моего возраста. С угловатым лицом, длинным, острым носом и светлыми волосами, скорее жёлтыми, как у цыплёнка. Я не давала ей кличек, не ассоциировала с набором букв, это противоречило нашим взглядам и миру, который мы хотели построить. Она всегда крутилась рядом с Франко, сидела у его ног, пока он ел, играла с бахромой, расположенной на боковых швах его брюк. Я испытывала к ней смешанные чувства, несмотря на её дружелюбие ко мне, я видела в её взгляде соперничество. Из-за чего моя ревность, которая тоже перечила нашей идеологии, разрасталась до размеров вселенной. Она, кстати, была самой худой из нас, неконтролируемо теряла вес и через несколько месяцев она будет похожа на скелет с несколькими прядями волос на голове, которые ещё держались по непонятным причинам. Ей часто было холодно, кожа покрывалась мурашками, бывало, мы сидели вместе, и она прижималась ко мне, дыша в свои ладони, дабы согреть лицо.
Больше всего я общалась с девушкой, у которой в самые первые дни нашего знакомства, была повязана цветастая шаль на бёдрах. Мне кажется, она была старше меня. Года на два, может три. Однажды по секрету она рассказала мне, что в своей прошлой неправильной жизни она водила машину и соответственно имела права. Когда я спросила, где они, она ответила, что Франко помог ей и очистил её, благодаря полному уничтожению её прошлого. Когда мы обедали, то садились рядом. Мы вместе танцевали и поддерживали друг друга, когда было больно или когда силы покидали нас настолько, что мы не могли встать.
Я не уверена, но другую девушку я тоже видела в списке пропавших какого-то штата. Может лишь совпадение и это был другой человек, но я уже не знала чему верить. Мир обманывал меня во всём. Как и этих людей, которые ехали со мной в никуда. Её звали Патриция Гарольд. На фотографии светлые глаза и круглое лицо с румянцем на щеках, и это единственное, что меня смущало, ведь девушка, которая сидела в кресле, позади меня, имела чёрные впадины на щеках и такие же под светлыми глазами.
Последних двух мне сложно описать. Одна женщина такого же возраста, что и Франко. Короткая рваная стрижка, явно сделанная не в парикмахерской. Мальчик пяти лет, что был с нами, очень походил на неё. Тот же разрез глаз, цвет волос, в целом похожие черты. Но она не называла его сыном, а он её мамой. Может потому что это тоже противоречило словам Франко. Ведь называя кого-то мама, папа, сын или дочь, мы указываем на принадлежность этого человека нам. Он говорил, что это рабство. У человека, даже младенца, нет хозяина. На него нельзя навешать ярлык сына, внука или племянника. Он рождается личностью, и люди вокруг, включая и тех, кто зачал его, могут просто помогать в его росте и объяснять банальную истину.
Другая девушка, с хриплым голосом, татуировкой на шее, обычная зигзагообразная чёрно-белая картинка. Руки тонкие, жилистые, улыбка широкая, стойкий запах изо рта. Возрастом около двадцати пяти и старше.
Мальчишку лет девяти Франко держал для своих целей. Он был шустрым и хитрым, имел ловкие руки, живую мимику и хорошие навыки обмана. Он часто отправлял его в людные места: рынки, площади, к театру, где вечером всегда собирались богатеи… Он заставлял его попрошайничать, а если появится возможность, что-то стащить, то он делал и это. Ловко вытаскивал кошелёк из чьего-то кармана, или на бегу срывал ожерелье с женской шеи.
Девочка, чуть постарше, была молчаливой и послушной. Смотрела на всех с восхищением, забиралась с ногами на сиденье, выглядывая в большое окно автобуса. Но за вечер она могла принести гораздо больше, чем мальчик. На руку играл ангельский голосок и большие невинные глаза.
***
Несмотря на разницу во внешности, мы все были похожи. Одинаковые проблемы, одинаковые вопросы. Желание докопаться до истины, нежелание подчиняться жизненным реалиям, которые мы не понимали.
Мы хотели быть свободными.
Любой ценой создать новую версию своей жизни. Создать вокруг себя мир, без правил и ограничений, в котором самым главным считалось бы душевное равновесие, счастье, поиск своего Я, самого себя. В котором деньги не имели бы ценности, в котором тебе не нужно лететь за звездой на небо, лишь бы доказать людям вокруг себя, что ты тоже человек, а не кусок дерьма. Прекрасный мир, прикосновение лёгкого ветра, разноцветное небо, это вещи необыкновенные, восхищаясь которыми в обычном мире, тебя посчитают идиотом. Ведь восхищаться нужно особняками, машинами, бесполезными технологиями и университетами, которые по сути многим приелись.
Мы готовы были сделать всё, отплатить всем, лишь бы Франко привёл нас к нашему идеалу. Он хорошо постарался, нашёл людей, к которым не нужен личный подход, потому что все они ищут одно и то же. Значит и методы работы с каждым из нас были одинаковыми. Но вернёмся к началу нашего путешествия.
***
Мы были в пути несколько дней, насколько я понимала, наступил сентябрь. С того момента, как я села в автобус, могла забыть о том, что такое даты, месяца и время. У меня не было телефона, я оставила его в тумбочке в своей комнате. Ни у кого из нас не было связи с внешним миром, ни календарей, ни часов. Единственное, что мы могли – наблюдать в окно за тем, как меняется погода и гадать, через сколько дней наступит Рождество.
Франко не говорил, куда мы направляемся.
– Это не важно, не забывайте, что места тоже не имеют названий. Если вам настолько интересно, то я скажу лишь одно, что мы далеко от океана.
– А мы когда-нибудь увидим океан? – спросил мальчик.
Он был непоседливым. Мог скакать с места на место, выкрикивать песни, подставлять ладони к глазам и выкрикивать «БУ», стараясь вызвать у кого-нибудь смех.
Ноги часто немели, несмотря на то, что мы останавливались раза три за день. В первый раз наша остановка была у города, который отличался от моего родного лишь размером. Мы остановились на заправке, я помню, что в тот день светило солнце, небо чистое, совсем без туч. Всем захотелось прогуляться, мы и так знатно надышались бензином, пока проделывали этот путь. Франко разрешил нам выйти.
– Можем побыть здесь немного, до темноты. Если хотите.
Я подпрыгнула на месте, взяла кого-то за руку.
– Спасибо, – счастливо прокричали мы, и он улыбнулся, подозвал к себе мальчишку. Они разговаривали недолго, Франко махнул рукой в сторону маленького магазина, затем отдал ему свою большую куртку и похлопал по плечу. Единственное, что я услышала:
