скачать книгу бесплатно
– Я вообще одна. Сижу вот…
– А Виталик где? Вы же с ним, кажется, прочно…
– Прочно… На выходных только прочно.
– До сих пор, что ли, так?
Они не разговаривали об этом больше месяца, а с Виталием Лена как бы живет почти два года. Вот таким образом живет… От этих мыслей Лене стало обидно до слез.
– Да, до сих пор. И не знаю…
– Так ты скажи ему: «Слушай, милый, давай-ка решать. Мне уже двадцать восемь, мне пора ребенка делать, семью создавать». Правильно?
– Ну правильно…
– Так действуй тогда! Правда, – Маринка сладковато вздохнула, – я так тебе иногда завидую.
– Хм! Это в чем же?
– Свободе твоей. Я бы сейчас на твоем месте поехала б в клуб…
– Да уж, после работы клуб – самое то!
– Выпила баночку энергетика, и всё нормально. Помнишь, как я танцевать любила? А теперь… Лешке иногда говорю: «Поехали потанцуем». А он кривится только, или: «Ну езжай». Представь, одну готов отпустить хоть куда. Обидно так… Нет, была бы одна… Тебе когда на работу завтра?
– К девяти.
– Да? – Маринка задумалась. – Ты по полным дням, что ли, по-прежнему?
– Ну да.
– Что ты себя изводишь-то?! По двенадцать часов…
– А что еще делать? Дома тут киснуть? – Лена представила, что бы делала днем без работы одна в этой квартире, и на глазах снова выступили слезы; чтобы не расплакаться, стала себя успокаивать: – Да и полдня, даже больше, спокойные. С половины седьмого до восьми самый пик.
– Нет, зря ты так, Ленка. Здоровье сорвешь… Ты Виталику своему всё выскажи. Не хрена! Поженитесь, и или ты к нему, или он к тебе. Одну квартиру будете сдавать, на жизнь деньги какие-то тоже…
– Он с мамой живет.
– Да? Понятно… Да, это хуже. – Голос Маринки погрустнел. – Но всё равно, Лен, ты над собой не издевайся. Зачем в самом деле?
– А что? Здесь тухнуть?
– Блин, заладила!.. Развлекайся! Потом локти будешь грызть, когда ребенок появится… И что Виталик этот… с мамой он живет… На каждом углу по миллион мужиков – знакомься, выбирай… Погоди. – Маринка, видимо, зажала трубку ладонью, и Лена расслышала лишь интонации женского и мужского голосов – раздраженную интонацию. Видимо, Маринка разговаривала с мужем.
Они прожили вместе шесть лет. В первый год Маринка минуты не могла прожить без своего «Лёшика», только о нем и говорила – какой он замечательный, какие подарки делает; потом, когда родилась Алинка, стала часами говорить о дочке, жаловалась, что муж мало помогает. А в последнее время всё чаще жаловалась на обоих, завидовала Ленкиной свободе. И никакие слова Лены, что от такой свободы тошно и тоскливо до слез, ответные жалобы ее не переубеждали. Лене же казались наигранными жалобы подруги…
– Заходил тут, – послышался в трубке Маринкин полушепот, – по кастрюлям шарился. Поели же. И мяса нажарила, и спагетти целую пачку… Я тут опять на диету хотела сесть, но как с ним сядешь… «Давай, – говорю, – делать разгрузочные дни. Хоть два в неделю». Психует: «Я к мясу привык и буду его есть! И всё!» А мне как его готовить? Нюхать и не есть?.. Была бы одна, мне бы двух яблок на день хватало, а так… Ты много ешь?
– Да нет, – пожала Лена плечами, глядя в экран телевизора, где герой Де Ниро, прикидывающийся театральным преподавателем маньяк, разговаривал с наивной жертвой в исполнении Джульетт Льюис.
– Ну вот что ты ела на ужин? А?
– Так… Ничего почти… Ладно, Мариш, буду спать, наверно… Завтра вставать…
– Дав-ва-ай. А мне Альку в садик тащить. Скорей бы суббота. Хотя… Как пауки в банке в выходные тут…
Положив трубку, Лена некоторое время пыталась следить за отлично известным ей сюжетом «Мыса страха», а на самом деле удерживала себя от звонка Виталию.
Встала, прошла по комнате, подняла с паласа несколько соринок, сунула в карман халата. Потрогала твердый, словно неживой лист росшего на подоконнике алоэ. Оно осталось от мамы, а палочку, которая поддерживает ствол, принес папа. Их нет, уже три года никого из них нет, а алоэ продолжает расти… Лена надавила на лист пальцем, и ноготь порвал пленочку, врезался в сочную мякоть.
Испугавшись сделанного, отдернула руку, попятилась от окна. Будто от кого-то скрываясь, завернула в соседнюю комнату. Остановилась, огляделась.
Кровать с деревянными спинками, на которой Лена спала лет с двенадцати. Письменный стол с отпадающей дверцей ящика-тумбы, за которым делала уроки. Шкаф, большой, в четверть комнаты, в котором висели ее кофточки, платья, юбки, включая и те, что Лена носила ребенком. На стене полка с давным-давно не открываемыми книгами… В этой комнате, считающейся спальней, Лена бывала редко – ночи проводила в основном в большой комнате на диване. Очень тяжело было среди вещей, напоминающих о прежней ее жизни, о детстве, и Лена старалась их не замечать, но помогало плохо.
– Надо делать ремонт, – в который раз за последнее время четко и убеждающе сказала она. – Мебель на свалку, обои светлые, стеллажик зеркальный, комод хороший видела…
Но, говоря себе это вот так, почти приказывая, в глубине души она не верила в ремонт. Если кто-то или что-то не подтолкнет к переменам, всё так и останется, так и будет. И она сама, Лена, будет такой же, как сейчас и как год назад. То есть в таком положении, но не в таком же возрасте. Это в детстве время торопишь, а когда тебе недалеко до тридцати…
Хорошо, что встретился ей Виталий. Мог бы и не встретиться, и было бы тогда совсем, наверно, невыносимо. Спасибо Маринке – она в тот вечер вытащила ее в «Алмаз» – в развлекательный центр – на бильярде поучиться играть, чаю зеленого выпить, потанцевать. Там с ними и познакомился молодой человек, высокий, симпатичный, в белой рубашке. Маринка и Лена сначала приняли его за официанта и велели принести чаю и пирожных. Он принес и подсел к ним. Маринка возмутилась, а когда он объяснил, долго смеялась. Молодого человека звали Виталий, он работал бухгалтером в крупной торговой фирме. И после этих его слов вместе с Маринкой стала смеяться и Лена – в их представлении бухгалтерами должны были работать пожилые полные тетки или маленькие плюгавые дяденьки, как в клипе песни группы «Комбинация», но совсем не «такие симпатяги», как Виталий.
Поначалу Виталий выражал интерес к Маринке (да это и понятно – она всегда была заводилой), а узнав, что Маринка замужем, переключился на Лену.
Когда прощались, предложил ее проводить. Лена отказалась, но номер своего сотика дала… Виталий позвонил в следующую пятницу и позвал провести вечер вместе. Она согласилась.
С тех пор почти два года всё шло без перемен: с понедельника до вечера пятницы лишь перезванивались, находясь в разных концах Москвы, а выходные проводили вместе. На работе Лену в эти два дня заменяла пенсионерка с медицинской книжкой Людмила, нервная, вечно усталая, долго пересчитывающая выручку. Рагим жаловался, что очень с ней трудно, но Лена не реагировала. Что, ей вообще все дни, что ли, в тонаре проводить? Многие приезжие так и работают, впрочем. Хотя Лена не думает, что ей предложат выбирать – или на семидневку, или увольняться. Но, не признаваясь себе, она ожидала чего-то, какой-нибудь перемены, встряски, ситуации, когда нужно будет очнуться, задуматься, пусть вынужденно проявить активность. Иначе…
В том же подъезде, этажом выше, жила Ирина. Лена отлично помнила ее еще девушкой – Ирина была лет на пятнадцать старше ее. Невысокая, но стройная, аккуратная, свежая. Скромная. Для Лены она была примером тогда… Жила Ирина одна – у ее родителей была другая квартира, – работала где-то переводчицей, давала уроки английского на дому. Иногда и Лена к ней поднималась, чтоб подтянуть знания в конце четверти, и всегда любовалась Ириной. Такой, в ее представлении, и должна быть женщина – аккуратной, скромной, спокойной.
И вот Ирине уже прилично за сорок, и она всё так же одинока. И постепенно превращается в старушку.
Несколько раз Лена вместе с Виталием встречала ее во дворе или на лестнице и замечала в глазах Ирины завистливую злобу. Наверняка бессознательную и от этого тем более открытую, от которой у Лены пробегали меж лопатками ледяные мурашки.
А ведь у Ирины тоже бывали мужчины – Лена помнила ее счастливой, под руку с молодыми красавцами. Но они быстро исчезали, и теперь новые вряд ли уже появятся. Нет, может быть, еще кто-то будет, а вот дети…
Лена прошла по комнате раз, другой, третий. Ходила медленно и словно бы расслабленно, а на самом деле ее трясло. Казалось, так тошно, так тоскливо ей еще не было… Проходя мимо дивана, подхватила сотик и нашла номер Виталия. Нажала кнопку с зеленой трубкой.
Вместо гудков зазвучала приятная, успокаивающая музыка, – Виталий установил себе такую функцию, – но сегодня она не успокаивала Лену, а злила, будто над ней издевались…
– Алло, – сонный голос Виталия. – Привет, Ленусь.
Она отозвалась не сразу – перед тем, как произнести хоть слово, пришлось несколько раз глубоко вдохнуть.
– Привет… Как дела?
– Да ничего хорошего. Устал, как гоблин.
– М-м…
– Извини, что не позвонил. Совсем замотался. Домой дошел – и рухнул…
«Совсем замотался, – повторила про себя Лена. – Сколько мужчин и женщин это друг другу говорят каждый вечер…»
И от этого стало не по себе – Лена будто оказалась не в более-менее защищенной, укрытой от остального мира квартире, а в прозрачном кубе. И в соседних прозрачных кубах сидели, лежали, стояли, бродили из угла в угол тысячи других женщин с прижатыми к ушам телефонами. И отовсюду – шелест: «Тяжелый день… Совсем измотался… Очень устал…»
– Квартальный отчет готовим, – продолжал снуло бубнить Виталий, – бумаг горы. Аудиторы – дебилы. Надо другую контору искать… А у тебя как, малыш?
Лена собралась ответить так же, как и обычно: «Да нормально», – но вместо этого сказала сухо, колюче:
– Плохо. Ничего хорошего.
Виталий вздохнул. Помолчал и, кажется, с натужной ласковостью попросил:
– Потерпи чуть-чуть. Скоро уже выходные… Тяжелый год вообще, что ж… Вот сдадим отчет, возьму отпуск – и сгоняем на неделю в Прагу. Ты была в Праге?
– Нет.
– Чудесный город. Я тебя повожу…
– А ты ездил уже?
– Конечно! Самый любимый мой город.
Лена хотела спросить: «И с кем?» – Сдержалась. – «Глупо… Надо успокоиться». – Но в груди дрожало, в горле бились рыдания… Виталий что-то продолжал говорить, устало-бесцветно; Лена не слушала, – не могла вслушиваться в слова. Наконец проглотила рыдания и перебила:
– Послушай, мне очень плохо… я не могу больше так… не могу больше одна…
– А? – удивленно-испуганный звук в трубке.
– Ведь это… согласись, это ненормально, что так… что я здесь, а ты – там где-то. Если мы любим друг друга, то должны быть вместе. Да ведь? Да?
– Ну конечно, Лен. Конечно. Только… Понимаешь, Лен, с такой работой и так с ума сойдешь, а если еще каждый день по два часа в метро давиться… Я тут две станции проезжаю, и то… Давай после Нового года решим. Хорошо? Рождественские каникулы будут, будет время подумать. Хорошо, малыш?.. Алло, Лен? Ты где? Алло?
– Я здесь, – с трудом сказала Лена. – Не знаю, что мне ответить. Что ж… – продолжила, глотая и глотая бьющиеся в горле спазмы, – что ж, буду ждать Нового года. Что еще остается…
– Ле-ен, зачем ты так? Я тоже очень хочу быть с тобой… Надо, Лен, надо что-то придумать… Может, квартиру здесь где-нибудь снимем…
– Нет! – вскрикнула Лена, будто ее действительно поволокли куда-то. – Я хочу жить в своей квартире!.. Я, – она заставила себя говорить медленно и четко, – я хочу здесь, в этой квартире жить со своим мужем, и чтобы у нас были дети, и чтобы… – Рыдания прорвались на волю; Лена говорила сквозь слезы и спазмы. – И… и чтобы всё… чтобы всё у нас было хорошо! Я не хочу больше так. Не хочу! Это ненормально! И… и если ты хочешь, чтобы мы были вместе…
– Лен, Лен, что с тобой?! – недоуменно спрашивал Виталий. – Лен, ну ты что?!
– Дру… другие как-то… Другие из Подмосковья каждый день… а здесь не можешь на метро…
И чтобы не наговорить оскорблений, она нажала кнопку с красной трубочкой, бросила сотик и долго плакала, ткнувшись в подушку. Плакала, захлебывалась и давилась слезами и удивлялась себе – с ней никогда такого не было. Всегда старалась держать себя в руках, быть спокойной, даже на похоронах родителей. И – вот прорвало…
Кое-как поднялась, всхлипывая, дошла до ванной, умылась, вытерлась полотенцем. На кухне выпила воды. Постояла возле холодильника, внимательно глядя на наклейки на его дверце. Казалось, совсем-совсем недавно, будто несколько недель назад, она наклеивала этих динозавров, машины от жвачек, ромбики с мандаринок… Лет восемь ей тогда было, теперь – двадцать девять почти…
Торопливо, чтобы снова не разрыдаться, вернулась в комнату… Надо лечь и уснуть. Завтра к девяти на работу.
Сотик голубовато светился, на дисплее покачивался конверт. СМС. Лена открыла, слегка щурясь, прочитала: «Малыш, я очень люблю тебя!» Подписи не было, но номер был Виталика… Придумывая ответ, наблюдала, как по телевизору Джульетт Льюис со своими родителями отбиваются на яхте от маньяка Де Ниро… Придумала, набрала: «Прости. Пусть этот вечер не останется в нашей памяти. До пятницы».
Отправила. Подождала. Потом отключила сотик, погасила телевизор и стала стелить постель.
Проблема
Артем нагнал меня по дороге к лифту.
– Слушай, ты, видел, без колес сегодня.
– Да достали пробки. Тем более в жару такую. Кондишен слабо работает – вчера чуть не спёкся.
– Я-асно. Слушай, может, пивка выпьем?
Хм, интересно… С Артемом мы никогда не были близки, сидели в разных кабинетах, по служебным делам напрямую не пересекались, даже во время корпоративов не сходились. Так – все пять лет, как работаем вместе, – «привет-пока», и дальше. А тут – пивка.
– Рядом вон погребок хороший, посидим часок. – В голосе Артема появилась жалобная, почти умоляющая нота; что-то явно произошло, и я кивнул:
– Ну давай. Час есть.
– Спасибо!
Шагнули в лифт, стали спускаться. Долго, с восемнадцатого этажа. К тому же почти на каждом этаже останавливались, подбирали сотрудников десятков фирм и компаний. Пахло духами, дезодорантом, потом, взопревшей синтетикой… Я уже ругал себя, что согласился. Наверняка в долг попросит. По кредитам платить, то, сё… Сколько дать? Тупо отказывать не стоит, опасно – наживешь врага, будет гадить на каждом шагу. А Артем молодой и, как я заметил, резвый. И сегодняшний его вид не должен вводить в заблуждение…
Почти бежали через парковку, огибая то слева, то справа раскаленные автомобили. Впереди, как спасение, темнели витрины магазинов и кафе на первом этаже кирпичной девятины. Там сбоку и вход в погребок.
Скорей по ступенькам. И с каждой всё прохладней, прохладней… Теперь я готов был благодарить Артема за то, что позвал сюда. Сейчас бы плавился по пути к метро, башку портфельчиком прикрывал…
Сели под ледяной струей из кондёра – лучше простыть, чем свариться, – отдышались, стали листать меню.
– Предлагаю по бокалу «Хайнекен» и фисташек, – сказал Артем; ему, очевидно, не терпелось побыстрее закончить эту церемонию и заговорить о важном.
Не стоило соглашаться с готовностью, и я ответил:
– Я «Туборг» лучше. Фисташки – нет: пломбу на днях поставил, опасаюсь. Гренки вот есть чесночные…
Артем тряхнул головой, поднялся, пошел к бару, но тут же вернулся:
– Сейчас официантка…
– Кстати, – отозвался я, – в Париже столкнулся с забавным… Знал, конечно, про это дело, но в жизни – первый раз… Если ты пьешь за барной стойкой – цена одна, а если за столиком – раза в два выше… Нас компания была, и одни решили так, а другие – так.
Артем слушал меня внешне с интересом, а на самом деле, я чувствовал, с одним желанием – чтоб я заткнулся. Но недосказать – это значит признаться, что твой рассказ глупость, нелепость. Я договорил:
– В двух шагах друг от друга находимся, болтаем, смеемся. А счет дали разный. Некоторые не в курсе были, стали возмущаться… Забавно.
– Да, – кивнул Артем, – возьму на заметку. Тоже во Францию собираемся, в Лион. Страшно, правда, повсюду теракты…
Подошла официантка, мы сделали заказ.
