скачать книгу бесплатно
Этот тип представлял для Арсова опасность никак не большую, чем для кукушки – волосатая гусеница. Арсов решил присмотреть подходящий ландшафт, обязательно с телефоном, да и протестировать соглядатая на качество мышления, благо устремления его ясны, а не достаёт лишь вводной и способствующего самоуглублению одиночества. А обеспечить процесс тестирования недостающими компонентами Арсов вполне способен.
И он ленивой походкой направился в сторону площади Революции, заходя по пути в магазины и другие места изъятия наличности, глазея вокруг и перекладывая постепенно из кейса в карманы джинсовых брюк и в карманы куртки из коричневого тика солнцезащитные кепку и очки, а также чёрный полиэтиленовый пакет.
Логическим продолжением маршрута Арсова был магазин «Промышленные товары». К нему вёл единственный в этом городе подземный переход – гордость местной администрации, которым, впрочем, пользовались преимущественно очень пожилые люди и педагоги этого провинциального стотысячного городка, призванные личным примером воспитывать подрастающие поколения недоумков.
Арсов не сомневался, что блондин, увидев его входящим в туннель, направится прямиком к магазину. Войдя в подземный переход, Арсов быстро надел кепку и очки, сунул кейс в пакет, а куртку снял, вывернул на левую сторону, оказавшуюся также правой, но светло-серого цвета, и вновь надел.
И выбежал обратно наверх, чтобы усмехнуться и с удовольствием нарисовать в воображении энергичный удар ногой по беспечно обращённому к нему заду топтуна.
Задержать извержение вулкана было бы, пожалуй, проще, нежели отсрочить панику блондина. Она наступила ровно через две минуты. И он засеменил, сбиваясь на бег, в подземный переход, выскочил с другой стороны его, крутнулся на месте, бросился зачем-то обратно. Явно мозг его потребляет значительно менее четверти потока крови.
Неудачник метался по площади, а Арсов стоял у витрины «Головных уборов» и беспокоил его неотступным взглядом. А когда тот в третий раз пробегал мимо, тронул парня за измызганный рукав.
– Который час, не подскажете?
– Нет часов, – заполошно глянув на вежливо улыбающегося Арсова, бормотнул несчастный.
Не узнал! Арсов, как будто, даже расстроился. Мизерный, однако зримый успех вдруг поблёк и мгновенно деградировал в прах.
А вот и сорвана трубка. Два, шесть, восемь… Конечно, сначала необходимо положить двушку… Два, шесть, восемь. Белобрысая голова крутнулась на сто сорок градусов, черкнув по стёклам очков Арсова встревоженным взглядом, и Арсов инстинктивно отвёл глаза. Метнул взгляд обратно – поздно! Последняя цифра – шесть, а какая четвёртая?.. Да-а! Задёргался, как пацан. Ведь в тёмных же очках! Ну, почувствовал он взгляд, однако необходимо же это ещё и осознать. Э-эх, нервишки!
И очередная неудача – длинные, терпеливые гудки. Арсов огорчился не меньше звонившего. Времени жаль. И отпускать его пока нельзя. И на часах уже десять двадцать шесть.
3
По случайности, телефонная будка располагалась четырьмя метрами ниже двух трёхстворчатых окон. Слова «по случайности» употреблены в связи с тем, что люди в данном случае не усмотрели бы каких-либо связей. За окнами – самый большой и наиболее обогреваемый кабинет этого здания. В ящике стола водятся крошки манника, а кресло значительную часть дневного времени прогревается его хозяином, большим креслоседом.
И в десять часов двадцать шесть минут этого субботнего дня оно неожиданно скрипнуло, прогибаясь под тяжестью объёмистого источника букета гастрономических запахов. Бежать некуда, да и малейший шорох может стоить жизни. Затаиться и ждать, сомкнув хитиновые зубцы! Удобный момент уплотнить пространство в надежде на будущий разряд? Но это пресноводные жгутиковые – то животные, то растения, а люди и насекомые могут веками терпеливо брести по подпороговой канавке, надеясь чёрт-те на что.
И людей можно понять. При желании. Эта вечная избиваемость мысли! Атмосфера бесчисленных войн, иноземных вторжений и внутренних распрей, смут, заговоров и дворцовых переворотов… Всё – в колючем мешке стихийных бедствий. И гаснут всполохи интеллекта.
И ткётся пряжа мыслей паутиной по углам замкнутого пространства трёхмерного человеческого мирка, где рвут её вихри аффективных движений бесконтрольной материи.
И пыль времён хоронит обрывки узоров. Время всё тащит за собой. Когда-нибудь люди и тараканов победят.
А пока из человека, сидящего в кресле, мысли лениво текли в никуда – их удержать человек не пытался, знал, что они всё равно бы ушли – только оставили б в слабеньком мозге тысячи зон возбуждённой коры – а в них народились бы новые мысли, своими углами царапали б мозг – и мозг, рефлексируя, всё уплотнялся б, свивая извилины в тесный клубок, – в итоге всё это могло привести бы к прощанию с креслом и массе хлопот.
Да, взаимоотношения человека, кресла и мыслительных процессов гармоничны и покойны:
Фьють-фью-ю-фьють-фью-ю-фьють-фью-ю-фьють,
Фьють-фью-ю-фьють-фью-ю-фьють-фью-ю-фьютик.
И не следовало креслодаву ящик стола выдвигать.
Сделал-то он это без всякой необходимости. Чтобы руки занять. И увидел вылупленца единственного не съеденного буфетскими прусаками яйца изгнанных чёрных тараканов. «Чёрный таракан!!!» Ослабил галстук и бросился ловить его, но не поймал. Расстроился, хотя и не знал, необходимо ли было таракана выловить и убить, или это значения уже не имело.
А этот бросок хищника – что это? Рефлекс запечного детства, или включилась одна из примитивнейших программ инстинктивного поведения? В любом случае – раб ситуации, легко скувыркнувшийся на упрощённый уровень одноэтапного мышления.
А чёрный таракан – что тут такого? Ерунда, бессмыслица, нелепица! Как сказал бы поэт, бывший юный барабанщик, «тьфу-тьфу, тьфу-тьфу-тьфу». Вот если бы жук-часовщик бил головой по деревянным стенкам своих ходов – верная примета.
И все-таки хозяин кабинета и его потрохов, как шарик на резинке, задёргался на невидимом отростке шкафчика с бронзовой ручкой коньячного цвета. Наконец ручка зацепилась за его пальцы, дверца открылась, стограммовый бокальчик наполнился золотистой жидкостью, а молекулы виноградного спирта засуетились на уровне серебряной каёмки… Последние несколько сотен их вырвались в кубический объём помещения, когда кабинетчик, удовлетворённый прохождением коньяка по пищеводу, крякнул, заглушая телефонный звонок. Выходной день. Можно сидеть, слушать попискивание телефона… И не снять трубку. Звоните, мол, в понедельник, в течение дня. То же, что валерьянка для кошки, дубовый сок для жука-оленя, а экссудат жука ломехузы для муравья, алкоголь – для человека.
Звонила Виолетта Савалеева, секретарь собеса, одинокая женщина. Звонила с тем же упорством, с каким уже три года она, с первых дней после приезда включившись в факультативную половую жизнь местного поднебесья, готовила систему связей для будущей деятельности своего любовника, осуждённого во времена андроповщины афериста Вовчика Курки.
– Вас-силий Вас-силич, мне необходимо срочно встретиться с вами, – пропела она доверительно-таинственным голосом. – К сожалению, ни слова не могу сказать по телефону. Но это очень, очень и очень важно. И больше – для вас. Я вчера вам домой звонила. Даже. Даже – домой!
Но именно сегодня Василий Васильевич и не мог слышать слова «вчера», ассоциировавшегося у него с конкретным промежутком времени, часть которого он прожил так, что при малейшей проекции его на день сегодняшний Василия Васильевича начинали мучить тяжёлые переживания, называемые угрызениями совести.
Вчера он потерпел – не впервые – поражение в борьбе с плотью, «гнусною», «мерзкою», «всезлою», «сквернавою», как называл её когда-то сравнительно далёкий предок его крепостной Любимко Обабуров. Вчера богатство его природной сущности в грубо-естественной форме попёрло наружу и едва не привело к кровавому конфликту на почве полового соперничества. И это – в ресторане, набитом самцами, намагниченными близостью стремящихся из одежонок вон женских телес.
– Вас-силий Вас-силич, вам угрожает опасность! Разрешите мне сейчас же прийти к вам?!
Если не знать Савалееву, можно вообразить, что через пять минут в окно влетит пуля террориста-снайпера (затвор уже в боевом положении), или из-под стола взметнётся взрыв. Но, опять же, – внешняя угроза. Всё, кажется, изжёвано нетрезвым сознанием, а она, отчётливая и стереоскопически объёмная, почему-то не торопится кануть в прошлое.
– Приходи, Виолочка. Жду, – сказал в трубку и дал «отбой», подумал секунду и ткнул пальцем в селектор. – Петрович?.. Да виделись уже. Там я, слышь, работников собеса Кормову и Савалееву вызывал… Так вот, как подойдут, сразу пусть поднимаются. Всё. Бди! Бди, говорю, Петрович.
«Бережёного Бог бережёт, – подумал почти что вслух. – А то уж сколько хороших мужиков на бабах погорело».
Спустя пять минут в комнате таинственным образом возникла Виолетта. Когда Василий Васильевич обнаружил её, она стояла уже совсем близко и молча радовалась встрече с ним – круглила глаза, излучая свет. Василий Васильевич был убеждён, что «Виолочка» безумно рада видеть «Вас-силия Вас-силича». Или «Васика». Это когда он без штанов.
Основные, определяющие черты Виолетты – отсутствие антагонизма между мироощущением и мировоззрением и максимально возможное отражение планетной доминанты на её личности. Oбе эти черты были замаскированы относительной скромностью макияжа, определённой строгостью одежды, сдержанностью в движениях и деловой задумчивостью курносенького личика.
Однако всякий мужчина, адекватно ощущающий свою принадлежность к противоположному разряду живых существ, несмотря на отсутствие телергонов, гормональной характеристики и данных о структуре двадцать третьей пары хромосом Виолетты, почувствует в её присутствии дыхание жизни.
И Василий Васильевич воспрянул. Виолочка хотела сообщить что-то важное – он забыл об этом. Скорее, скорей из «Вас-силия Вас-силича» обернуться «Васиком», из трясины обычных отношений «тывыканья» – в кратковременную, грубовато-интимную сферу взаимного «ты».
– Василий Василич, здравствуйте! – сказала Виолетта.
– Добрый день, Виолочка! Я тоже ужасно рад видеть тебя, – ответил Василий Васильевич. Одновременно на радостный вид её и приветствие. – Выпьешь коньячку, Виолочка?
Обобуров, выдернутый из пиджака и из-за стола этим с обезьяньей стадии эволюции постоянно функционирующим инстинктом, забежал за спину нетнетспасибоющей Савалеевой и попытался загнать её в «уголочек» – за неприметную дверь в правом углу кабинета.
Но Виолетта, смущённо поворачивая головку то направо, то налево, не в силах уследить за челночно бегающим позади неё Обобуровым, сделала вид, что не поняла его намерений, и уселась в кресло к приставному столу. Василию Васильевичу и в голову не приходило, что терпкий аромат его побелевшего в местах соединений пиджака, с которым не способны соперничать ни «Командор», ни Currara, ни тем более «Шипр», могут по-разному восприниматься его супругой Тамарой Мартыновной и Наилёй-Виолеттой Савалеевой. «И мелькали даты, унося года», – с иронией мысленно пропела Виолетта.
Чтобы не возвращаться более к одежде Виолетты Савалеевой, следует сказать, что одежда её обладала некоторыми особенностями, общими для одеяний тех женщин, которые не исключали в полной мере возможности служебно-производственных романов. И эти-то особенности одежды усиливали и без того существенный чувственный компонент обобуровских душевных процессов.
И в мыслях – с каждой секундой – он всё более ограничивал сексуальную цель соединением одних только гениталий, а спустя минуту уже с тупым недоумением пялился на единственную заклёпку сшитой с запахом юбки и, дрожа, массировал подлокотники кресла. Обобуров слышал звук голоса Савалеевой, однако сознание его не в состоянии было отразить услышанное в словесных и образных формах.
– Ну хорошо, хорошо, – выговорив все шесть «о», сказал Обобуров, – мы с этим разберёмся.
И потянулся к заклёпке. Савалеева мягко вернула руку Обобурова на подлокотник кресла и воскликнула:
– Вас-силий Вас-силич, вы же меня не слышите! Я говорю: вас хотят привлечь к уголовной ответственности! Я вам вчера даже домой звонила. Но не застала вас.
– Виолочка, давай ещё выпьем, – предложил Обобуров, натужно улыбаясь тёмному пятнышку одной из покачивающихся в такт движениям выпуклостей её.
Весь мир реальности спрессовался вокруг прелестей Виолочки, и слова женщины никак не могли пробиться сквозь барабанную дробь рефлектирующей души Обобурова. Савалеева, пытаясь добиться понимания, и повышала громкость голоса, и меняла тональность его, и ускоряла поток произносимых слов – всё тщетно, пробить шестислойную кору наполненного острыми, болезненными искрами мозга мужчины ей не удавалось. И в доказательство известного постулата о том, что «устремлённому достаточна самая тонкая поверхность», с упорством бродячих муравьев, ломился Обобуров к фатально мерцающей цели. И уже зелёные огоньки раздражения вспыхивали в кругленьких рыжих глазках его.
Однако и устремлённый может спотыкаться на промежуточных этапах.
4
Арсов стоял, полуотвернувшись к окну двери, на предпоследней ступеньке. Это очень удобная позиция. Вся полость автобуса – в сфере обзора. И выйти в любую минуту можно без особых затруднений. Боковым зрением Арсов надёжно держал объект наблюдения и был убеждён в том, что выйдет сразу же вслед за ним и будет сопровождать блондина неопределённо долго, не приближаясь к нему, держась вне сферы его зрения, то есть, преимущественно, позади.
И Арсов, и блондин – члены вновь образованной, недолговременной, постоянно обновляющейся общественно-транспортной общности людей. Пассажиры объединены движением в одном направлении. Они это понимают. Этот простейший вид движения осознаваем ими наиболее полно.
А о главном движении размышлять они не любят, да и неповоротливый их ум слишком быстро перенапрягается. И боясь быть оторванными от земли, забывая о предполагаемом ими существовании абсолютных ценностей – и вынося тем самым их за пределы господствующей в мире строжайшей необходимости, – они, придавленные тяжёлой социальной наследственностью, с полубессознательным ощущением собственной пустоты и ничтожности бытия, цепляются за лоскуты разлагающейся ткани ранее пережитых восприятий. И под приятную музыку иллюзорного покоя уносятся на свалки вселенского мусора.
Автобус мог повернуть только налево. Или пройти прямо. Справа возводился кооперативный дом, огороженный отвалом строительных отходов. У отвала, стуча тросточкой, топталась очень пожилая женщина со вскинутой головой. Строители были заняты ожиданием арматуры или раствора, а людей на остановках от старушки отделяли непрерывный поток автомобилей и личные заботы каждого.
Автобус, повернув налево, остановился. Уровень бодрствования мозга у пассажиров резко возрос – одним необходимо было выйти, другим посторониться, а кому-то – занять более удобное положение. И хотя каждый человек в своё время включается в космические взаимосвязи, биоритмы нередко совпадают. Круг же отстранения порожденных ими эмоций очень ограничен. В том числе и тех чувств, что появились в последние несколько миллионов лет и которые сознанием животных освоены недостаточно.
Однако Арсов сделал ошибку – задержал внимание на восприятии досадной ситуации. И борьба, незамедлительно разгоревшаяся, не смогла, в результате, осесть горьким осадком победы, а окончилась известным безадресным вопросом.
Он eщё обернулся на лязг двери, но это была совершенно бессмысленная рефлекторная реакция. Стучать в двери и проситься обратно в автобус было бы ещё нежелательней, чем упустить блондина.
Автомобили шли сплошным потоком, и надежда на удачную погоню за автобусом на такси, которое, кстати, в этой бетонной деревне большая редкость, с каждой секундой таяла.
А старушка уже плакала. Пока – без слез. Губы её кривились в страдании и что-то шептали. Так это виделось Арсову. В действительности старая женщина, стараясь перекричать немоту ужаса, взывала: «Люди добрые, спасите! Кто-нибудь! Покажите, где асфальт!»
Арсов выставил вперёд ладонь с напряжёнными, расставленными пальцами и свирепо двинулся наперерез вонючим автомобилям.
«Бабушка, давайте я вас провожу. Вам на какую остановку нужно?» – «Ой! Господи! Мне на улицу Карла Маркса. Мне бы только на асфальт встать». – «Идёмте, я вас провожу». – «Спаси тебя Господь! Как зовут тебя? За кого мне Богу-то молиться?» – «Да я, бабушка, атеист». – «Вот ведь – неверующий, а – добрый человек. Дай тебе Бог здоровья!» – «Вы бы, бабушка, не ходили одна далеко». – «А не ходила бы, сынок, так уж давно бы умерла».
Старушка Арсову понравилась.
5
Арсов находит телефонную кабинку и звонит Бегунку, набирая номер дежурного по отделу милиции. И ждёт, когда прервутся размеренные гудки. И вдруг! Ознобом сморщило кожу на основании черепа. Только что он набрал телефонный номер: два – шестьдесят восемь – тридцать шесть. Ведь этот же номер принадлежит к числу тех десяти, один из которых набирал блондин. А он, идиот, звонит Бегунку, чтобы просить его установить владельцев этих самых десяти номеров. Бегунок уже снял трубку, представился, три раза произнёс слово «алло» и по два раза «слушаю» и «говорите», когда Арсов, взяв себя в руки, сказал:
– Послушай, ты, отрыжка системы… Да, я не представился, в отличие, так сказать… Арсов звонит. Так вот, где был около половины одиннадцатого? Звонил тебе… Ну, по адресному надо было пробить одного.
Арсов, понятно, не исключал того, что Бегунок никуда не отлучался. В этом случае Бегунок глаза на трубку вытаращит и заявит, что всё утро сидит у пульта, как приклеенный. И подобный ответ для Арсова был бы предпочтительней иных.
Но Бегунок сказал другое, а именно:
– На место происшествия я ездил. Ну, диктуй, кого пробить.
– Да уже своими силами обошёлся.
– А звонишь зачем тогда? Делать тебе, смотрю, нечего, – резюмировал Бегунок. И, спохватившись, торопливо добавил: – Холмсик, пардон, Максик, слышь, может тебе халтурку подкинуть? Рубля на три, а?
– Давай, а то ведь вы государство разорите, а до истины так и не доберётесь. Только коротко. И – самое главное.
– Я бы тебе протокол осмотра зачитал, но он у Понгова. В общем, двухкомнатная квартира в пятиэтажке, обстановка в квартире – типичная для одинокой не первой молодости женщины. Перед большой комнатой, слева, – дверь в маленькую комнату. В комнате, кроме шифоньера, секретера и дивана, никакой мебели нет…
– А сколько в эту комнату шкафов вместилось бы ещё?
– Не придирайся! Продолжаю. Труп лежит на спине, головой к двери. Обилие следов крови на полу свидетельствует о большой потере крови. Удары наносились тупым твёрдым предметом. Предмет, вероятно, – круглой конфигурации. Да, чуть не упустил… Алло! Ты меня слушаешь? Ударов было не менее пяти. Алло!
– Тебе что, нужно, чтобы я поддакивал после каждого слова?
– Не обязательно. Можешь сопеть или покашливать. Слушай. Смерть, скорее всего, наступила мгновенно, в результате шока и большой кровопотери.
– Руки осмотрели?
– Да. Ничего. Вообще, следов борьбы, изнасилования не обнаружено. Одета потерпевшая в один лишь халат, белья на ней нет. Но что странно… Халат, понимаешь, застёгнут неправильно, со смешением одной полы относительно другой на одну пуговицу. Смерть наступила не сегодня и даже не вчера. Предположительно, три дня назад. На замке следов механического воздействия не обнаружено.
– Английский замок?
– Нет. Уходя, преступник или преступники закрыли дверь ключом.
– Какие-нибудь следы-то нашли? Отпечатки пальцев, следы ног?
– Следов пальцев довольно много, но идентифицировать их будет непросто. Следы – не свежие. Следов ног нет. Потерпевшая была, видимо, чистоплотной. Преступники – тоже. В большой комнате, на полу, – ковёр. Но и на нём нет вмятин от каблуков.
– Ограбление?
– В том-то и дело, что нет. В серванте – пятьдесят рублей. И не заметить их было невозможно. Со слов соседей, ничего якобы не пропало, – заключил, судя по всему, Бегунок изложение обстоятельств трагического события.
– И что вы ещё там сделали? Что выяснили-то?
– Да ничего больше. Изъяли лоскут со лба трупа и часть черепа со следами воздействия на них орудия преступления. Экспертиза покажет, когда было совершено убийство. Понгов опрашивает соседей.
– Ну а что о потерпевшей известно, о её образе жизни? – Арсову хотелось закончить разговор в связи с тем, что он устал отворачиваться от упорно вылезающего на его обозрение худого семидесятилетнего старика в бежевой рубашке с плексигласовыми орденскими планками, в галифе защитного цвета и женских коричневых сапогах на светлой платформе-горке. – Вам, я смотрю, полчаса хватило на осмотр места происшествия. Спецы экстра-класса! Протокол осмотра, наверно, на одну страничку втиснули? А? Могу дать совет. Езжай обратно и осмотри всё до последнего ящичка кухонного стола, перечитай все бумажки, перетряси весь мусор. Ну а потом уже можно отрабатывать все связи.
– Ну хорошо, я поеду. Но всё-таки… А что я должен и… что могу там выяснить?
– Простейший вопрос. Могла ли эта женщина открыть дверь кому-либо в неправильно застёгнутом халате? Почему на ней не было белья? Была ли она спросонья? В каком состоянии была постель?
– Ей сорок четыре года. Женщина аккуратная – всё лежит на своих местах. Глаза… по-моему, подкрашены. У неё один глаз не залит кровью. Фигура у неё – ничего, следит, видимо. Диск, самомассажёр, даже гантели есть.
– А следов крови на гантелях нет?
– По-моему, нет.
– По-мо-о-ему, – дразнит Арсов и вновь отворачивается от старика, который колющий свой взгляд стал сопровождать постукиванием скрюченными костяшками по стеклу. – Надо точно знать. Зубы-то можно было посмотреть, когда почищены?
– Вообще, не похоже, что спросонья, но диван застелен простынёй, покрывало и подушка смятые.
– Постель её?
– Она же одна проживала.
– Ну а пяти минут – осмотреть постель… Пять минут жаль было?
– Но диван даже не раздвинут… Да я уж сказал: смотаюсь ещё раз. А ты не сможешь подъехать? Слышь, Макс? Подгребёшь? Если раскроем, я тебе полтинник гарантирую. А может, и больше Свирепый подпишет. Убийство же, сам понимаешь.
