скачать книгу бесплатно
– Длинный у тебя язык, парень, – отсмеявшись, сказал Чугушегг. – Пусть-ка тебе его рыбы немного укоротят. – И обернулся к своим, чтобы буднично распорядиться: – Выкинуть его в море. А пса пришибить, чтобы под ногами не путался.
У воинов имелись при себе снаряжённые луки… Сегваны умели очень быстро выхватывать их из налучей, немедленно пуская стрелу. Но Коренга, подстёгнутый страхом за любимца, успел раньше. Он хлопнул ладонью по корабельному борту и заорал во всё горло, приказывая оглянувшемуся кобелю:
– Вперёд!..
Торон был давным-давно и строго приучен: хозяйские приказы следовало исполнять мгновенно и не артачась. В том числе самые странные. И даже тогда, когда дело, по всему, двигалось к драке. Пёс не раздумывая сиганул в воду – только мелькнул пышный хвост да взвилась раздуваемая ветром попонка… Коренга отстал от него ненамного. При лёгком теле у него были крепкие руки, которым опасность ещё добавила силы. Схватившись за борт, он рывком выдернул себя из тележки и улетел следом за псом, пока в воздухе ещё висели брызги, поднятые Тороном… Ему показалось, будто он рухнул в крутой кипяток.
Сегваны, оставшиеся на палубе, не стали стрелять им вдогон, потому что в этом было мало достоинства. Столпившись у борта, они с любопытством рассматривали тележку Коренги. Но тут их подстерегала ещё одна неожиданность. Когда кто-то наклонился поближе и протянул руку – внезапно зашевелилась корабельная лодка, лежавшая рядом на палубе. Из-под неё стремительно выскочил человек в лохмотьях… и с невнятным криком бросился опять-таки за борт. Наверное, ополоумевшему от страха дармовому гостю «Чагравы» помстилось, будто его заметили в ухоронке и собирались схватить.
Коренга к тому времени уже вынырнул, а Торон вытряхнул из ушей воду и деловито подплыл к хозяину, чтобы предложить ему схватиться за свой хвост. Так они всегда делали, когда вместе купались. Водичка, впрочем, была такая, что Коренга почти сразу перестал чувствовать пальцы. Он знал, что? очень скоро сделает с ним эта вода. И, пока руки ещё худо-бедно повиновались ему, принялся торопливо распутывать завязки попонки.
– Ты сумеешь, – шептал он кобелю. – Ты сможешь. Попробуй… Только попробуй… Ты сможешь…
В это время с палубы «Чагравы» опять раздался смех комесов. На этот раз к веселью примешивалась брезгливость. Коренга понял: сегваны стали рыться в его тележке и наткнулись на черпачок. Он не ошибся. Посыпались непристойные шутки, после чего тележку… взяли за концы и, обрубив привязные верёвки, выбросили с корабля.
Вот это была нечаянная удача, настоящий подарок милостивой Хозяйки Судеб!.. Коренга ощутил, как отодвинулась казавшаяся неминуемой смерть, и яростно заработал руками, направляясь к тележке. Упала она, конечно, кверху дном и набрала прилично воды, но это было не страшно. Коренга знал: утонуть она не могла.
О том, что берег прятался где-то за горизонтом, он и думать не думал.
Кунс Сквире?п Чугушегг стоял на носу верного «Поморника» и хмуро смотрел вперёд, в открытое море. Ветер нёс и расчёсывал его роскошную бороду… Кто сказал, будто сбывшаяся месть сладка, а лучший запах на свете – запах трупа врага? Наверное, тот, кто тщился отомстить, да не сумел. На самом деле в исполненном отмщении нет ничего радостного, ничего, что возвышало бы душу. Только пустота – тёмная пустота, в которую неохота заглядывать.
Но это не означает, что месть не должна быть совершена…
Рядом с кунсом на скамье гребца примостился полнотелый юноша, называвший его отцом. В отличие от Двадцатибородого он смотрел назад, за корму.
– «Чаграва» подняла парус, – заметил он негромко. – Люди Ириллира уходят.
Сквиреп Чугушегг промолчал, и погодя юноша заговорил снова:
– Они не стали их подбирать.
Кунс только хмыкнул, дескать, чего и ждать от корабельной дружины, у которой был подобный вожак. Молодой комес повременил ещё и сказал:
– Мальчик не дотянет до берега, отец. Он ведь калека. А ты дал слово вождя, что больше никого не погубишь.
– У этого мальчика язык вперёд ума поспевает, – бросил через плечо Двадцатибородый. – Он оскорбил меня. И тебя.
Юноша улыбнулся.
– Но ведь он только правду сказал. Я тебе в самом деле не сын.
Кунс раздражённо обернулся:
– Верно, Эо?рия, ты мне дочь, а не сын, но…
Он не договорил. Поскольку одновременно с Эорией увидел нечто такое, отчего сразу забыл, что собирался сказать.
Там, откуда торопливо удалилась поставившая парус «Чаграва», на волнах ни дать ни взять забила крыльями громадная птица…
– Поворачиваем! – велел кунс.
Глава 14
Тайна кожаной попонки
Коренга плыл к болтавшейся вверх колёсами тележке, загребая руками с такой яростью, словно там его ожидало немедленное спасение. Сейчас он привычно вернёт тележку в должное положение, вычерпает воду, отвяжет спрятанное внутри двухлопастное весло и… Что, собственно, «и», он не помышлял. Ему вполне хватало нынешнего мгновения. Гребок, ещё гребок и ещё. Кисти рук были двумя немыми ледышками. Его всего пуще заботило, успели ли сегваны как следует порыться внутри, не разорили ли рундучки…
Опрокинутая тележка была уже рядом, когда Торон вдруг издал глухой, неприязненный рык. Коренга не обратил внимания на рычание пса, а зря. Последнее усилие поднесло его прямо к кожаному борту, он схватился за бездельно качавшееся колесо… И почти сразу получил очень чувствительный удар по пальцам. Такой, что боль достигла разума даже сквозь причинённое холодом онемение. Коренга отдёрнул руку и поневоле погрузился с головой, и в том состояла его удача, поскольку следующий удар, нацеленный в голову, смягчила вода.
«Что такое? Не Ириллир же действительно выбрался из мешка…»
Молодой венн про себя числил аррантского купца уже мёртвым, а потому чуть не заорал от внезапного страха. Он отпрянул и вынырнул, выплёвывая изо рта воду… И тут же выяснилось, что Ириллир, мёртвый или живой, был здесь ни при чём. Просто, покуда Коренга возился с собачьей попонкой и плыл к своей тележке, на неё успел ловко вскарабкаться человек в серых лохмотьях, тот, что прятался под лодкой на корабле. Коренга и не знал, что он тоже выпрыгнул через борт.
И вот теперь полночный крадун, которого он не выдал корабельщикам, стоял на коленях на округлом днище его, Коренги, тележки. И, оскалив зубы, замахивался увесистой короткой дубинкой. Глаза у него были откровенно безумные.
– Дурень, – сказал ему Коренга. – Нам только легче будет вдвоём! Я стану грести, а ты – воду вычерпывать!
Однако слова пропали впустую. Оборванец завизжал, словно одичавшее животное, к которому подошли слишком близко. Дубинка свистнула в воздухе. На самом деле тележка, обращённая в лодку, действительно без труда выдержала бы двоих, и это можно было понять с первого взгляда, но… для начала следовало обладать способностью трезво оценивать вещи. А этого от галирадского воришки, похоже, нынче требовать было нельзя.
– Слушай, ты… – снова начал было Коренга, чувствуя, как бесполезные ноги становятся не просто бесполезными, но вовсе превращаются в два ледяных камня и начинают утягивать в глубину.
Договорить ему не пришлось. Пока он подыскивал слова, могущие, по его мнению, достучаться до отуманенного страхом разума товарища по несчастью, за дело взялся Торон. Коренга с небывалой ясностью ощутил волну его гнева, а в следующий миг пёс рванулся вперёд. Широченные крылья с гулом ударили по воде, почти вырвав из неё отягощённое намокшей шерстью тело, и крадун остался цел только потому, что лишний вес помешал Торону взметнуться как следует. Пёсьи челюсти, разинутые отхватить половину лица, с лязгом захлопнулись в полувершке от человеческого носа. Крадун отшатнулся и с невнятным криком опрокинулся обратно в воду. Когти Торона проскребли по вощёной коже и соскользнули. Коренга давно отточенным движением схватил тележку под борт и перевернул, одновременно скользнув внутрь. Так, как он это проделал, другой человек, даже очень ловкий, управился бы навряд ли. Тут нужно было знать все особенности, все повадки лёгкого судёнышка, нужно было быть ему родным.
Неудавшийся захватчик вынырнул возле самого борта. Торон приподнял губу, но уже без гнева, скорее презрительно. Угрозы хозяину тот более не представлял, значит и карать было не за что. Тем более что крадун от пережитого ужаса плакал, точно ребёнок, которого во время купания расшалившиеся сверстники схватили за пятку из-под воды. У него были голубые глаза, и в них Коренга прочёл страх, стыд, отчаяние… Всё простительное и присущее человеку в смертельной беде. Безумной жажды продлить своё существование, наступив на голову другому, более не было. Знать, увещевание, предпринятое Тороном, оказалось гораздо действенней всего, что сумел бы выдумать Коренга!
– Залезай, – сказал молодой венн, хлопая по борту позади себя.
Собственная рука показалась ему безжизненной деревяшкой. Пальцы кое-как слушались, но внятного осязания не отдавали.
Тележка, зачерпнувшая изрядно воды, низко сидела в волнах. Крадун без труда вскарабкался на кормовой щит и распластался там, стуча зубами от холода пополам с испугом. Вряд ли он был сейчас способен молвить внятное слово. Коренга не глядя сунул ему гнутый из берёсты черпак для воды. Тот не взял, пришлось обернуться. Голодранец лежал, прижавшись лицом к плотной, твёрдой, как хороший луб, коже и всхлипывал, крепко зажмурив глаза. Делать нечего, Коренга сгрёб его за мокрые патлы и звучно приложил об эту самую кожу лбом:
– Дурень, воду вычерпывай!
Крадун, словно очнувшись, цепко схватил берестяной черпак и принялся за работу. Движения у него были дёрганые, судорожные, однако дело пошло. Мокрые рукава задрались, стало видно, что руки воришки были сплошь покрыты цветными наколками, сплетавшимися в замысловатую вязь.
«Живое узорочье…» – тут же вспомнил Коренга и мимолётно удивился не покинувшей его, оказывается, способности что-то сопоставлять…
Схватил змеившийся в воде поводок Торона – и могучий пёс потянул лодку туда, где, удерживаемая на поверхности надутыми кармашками-зе?пями, плавала сброшенная попонка. Крылья, которые она так успешно скрывала от слишком любознательных взглядов, вздрагивали на спине у Торона и то складывались, то наполовину раскрывались, силясь помогать движению тела.
Глава 15
На палубе
«Поморник» развернулся, перекладывая паруса, одним слитным движением океанской птицы, возмужавшей в потоках стылых ветров, под вечную колыбельную волн. Так разворачивается степной конь, давно слившийся с наездником в единое существо. Сегваны, ходившие под началом Сквирепа Чугушегга, почти не нуждались в указаниях кормщика. Одно слово «Поворот!» – и каждый знал, что ему делать.
Хищная морская птица описала круг и вернулась туда, где осталась выброшенная с «Чагравы» тележка. Здесь широкий парус был подвёрнут ради убавления хода, и воины кунса в некотором недоумении уставились через борт.
Вместо неуклюжей тележки их глазам предстала маленькая опрятная лодка, нёсшая двоих человек. Один, распластавшийся на корме, с такой поспешностью выплёскивал изнутри воду, словно от этого зависела его жизнь или смерть. Второй – безногий хозяин судёнышка – с молчаливой яростью орудовал двухлопастным гребком. Кажется, бешеная работа понемногу согревала его кровь, но опытные в гребле сегваны сразу усомнились, что парня, взявшего подобный разгон, хватит сколько-нибудь надолго.
Впрочем, их внимание тотчас приковали к себе вовсе не люди…
Перед лодкой, натягивая плетёный ремень, плыло невиданное существо. У него было тело крупного длинношёрстного волкодава, каких издавна пестовали в веннских лесах, и… громадные кожистые крылья, росшие откуда-то из лопаток. Эти крылья размеренно и мощно вздымались, загребая поровну воду и воздух, и перед носом лодчонки вскипал самый настоящий бурун.
Всё вместе двигалось со скоростью поистине удивительной…
В сторону приблизившейся «косатки» не обернулись ни люди, ни зверь.
Некоторое время Сквиреп Чугушегг молча смотрел на них с палубы. Потом спросил, обращаясь к дочери:
– Как думаешь, Эория, выплывут они к берегу? Может, наша подмога им совсем ни к чему?
– Им не выплыть, отец мой, – негромко ответила девушка. – Скоро они ослабеют и замёрзнут, и чайки выклюют им глаза.
– После чего разболтают по всему Берегу, будто Чугушегг даёт слово кунса и не исполняет его, – недовольно буркнул могучий вождь. Обернулся и возвысил свой голос до оглушительной мощи: – Эй, бездельники! Ну-ка выловите живо этот берестяной лапоть, чтобы море под нами от срама не расступилось!
Коренга вскинул глаза, только когда в нос и корму лодочки одновременно стукнули головки длинных багров. По всему борту была проложена толстая, прочная верёвка, чтобы хвататься за неё в воде. Её-то и использовали сегваны, выдёргивая лодочку из воды. Судёнышко сильно качнуло, Коренга успел подумать о крадуне – не убоялся бы плена да не предпочёл сдуру броситься обратно в воду!.. – но мимолётно. Его гораздо больше заботил Торон. Оставив весло, Коренга поспешно намотал на руку поводок… Вздумают сегваны покинуть пса, пусть оставляют с ним и его!
Но диковинный зверь, кажется, в первую очередь заинтересовал мореходов. Третий багор скользнул к его голове, нащупывая ошейник. И, надо же такому случиться, подхватил светлую цепочку, подаренную харчевником Буркуном. Цепочка натянулась… Разумный пёс и не подумал противиться. Сложил крылья и дал поднять себя из воды. Изделие галирадского мастера легко выдержало его вес, ну а шею, состоявшую из одних мышц, поди утесни! Извернувшись, Торон поставил передние лапы на борт, спрыгнул на палубу… и немедленно отряхнулся, исторгнув из пышной шубы четыре ведра воды. Сегваны с хохотом шарахнулись прочь.
Чьи-то руки подхватили Коренгу, вынули из тележки, уложили на палубу… Морской народ очень хорошо знал, как отогревать человека, чьё тело начало неметь в холодной воде. Без толку дышать ему на руки или, хуже того, пытаться растирать кожу, от которой отступила и не больно-то возвращается кровь. Его надо закутать в сухое и поить горячим, помогая восстановить внутреннее тепло. Так сегваны и поступили с обоими выловленными пловцами. Правду молвить, к тому времени у Коренги, вплотную приблизившегося к пределу усталости, уже не осталось сил даже застыдиться своей беспомощной наготы. Вот лишённые мозолей ступни погрузились во что-то мягкое, то ли пушистые вязаные носки, то ли меховые чуни[30 - Чуни – валяные или меховые «носки», служащие как домашняя обувь или в качестве утеплителя, например, для непромокаемых сапог.], он толком не разобрал. Больше всего ему хотелось закрыть глаза и подольше не открывать их, но в этом удовольствии ему было отказано. Он продолжал присматривать за четвероногим побратимом – и увидел, как к Торону подошёл с большой тряпкой в руках полнотелый молодой комес. Тот самый, которого Коренга оскорбил, назвав плохим сыном кунса.
– Осторожно, – пробормотал венн, силясь приподняться на локте. Губы еле повиновались ему. – Осторожно…
Чугушегг сразу оглянулся, а Торон, словно в насмешку над хозяином, завилял хвостом, уселся и подставил заботливым рукам развёрнутое крыло.
– Твой зверь гораздо смышлёней тебя, плавающего в корыте, – усмехнулся кунс. – Он-то знает, на кого ему огрызаться, а на кого – нет. Пожалуй, я заберу его себе, а в отплату доставлю тебя куда пожелаешь, хоть в Саккарем. Идёт?
Коренга ответил:
– Выброси меня за борт, если того требует твоя корысть, но от брата отступиться не уговаривай.
Чугушегг погладил бороду.
– Я выбросил бы тебя за борт, если бы ты ответил согласием или хоть начал обдумывать, не стоит ли согласиться. Твоё счастье – видно, не зря говорят про вас, веннов, будто вы упрямее пней… Ну да мы, сегваны, нисколько вам не уступим! Пусть этот корабль потонет в воде, которую моя дочь извлекает из его шерсти, но все вы будете укрываться под палубой, у очажка. По крайней мере, твой пёс этого определённо достоин!
Коренга, однако, дослушал едва ли до середины.
«Его… дочь?..»
Вот тут-то венна, которому как раз подносили горячей медовухи, и без огненного напитка бросило в жар. Ему словно протёрли глаза. Вместо не в меру кормлёного молодого парня, растерявшего жилистую мужскую стать, он увидел ладную, статную, могучую красавицу-сегванку, унаследовавшую телесную крепость отца.
Эория с усмешкой выжала тряпку за борт и принялась сушить мохнатое брюхо Торона.
Глава 16
Рассказ Коренги
Нечаянному попутчику венна такого внимания мореплавателей не досталось, да он, правду молвить, на него и не напрашивался. Лежал на палубе, свернувшись плотным калачиком под меховой шубой, и дрожал, зажмурив глаза. Чугушегг лишь мельком ткнул в его сторону роскошным веником бороды и спросил Коренгу:
– А этот, с тобой который, – он кто?
Коренга поневоле вспомнил сумасшедшие глаза и дубинку, занесённую для нешуточного удара… Весёлая медовуха щекотала и подталкивала язык, делая пережитое испытание поводом для красочного и даже не чуждого шутке рассказа, дающего возможность вволю покрасоваться собственными умом и сноровкой… Старая мудрость о стыде, отбегающем вместе с сытостью, заставила Коренгу просто передёрнуть плечами. Он сказал:
– Я почти не знаю этого человека, достойный кунс. Не ведаю ни имени, ни рода-племени. Как мне представляется, он по какой-то причине решил срочно уехать из Галирада и тайно проник на аррантский корабль. Когда мой пёс обнаружил его под лодкой… – всё та же мудрость возбранила Коренге упомянуть о попытке покражи, – он умолил меня не выдавать его корабельщикам. Ну а когда судно оказалось во власти твоих людей, отчаяние заставило его броситься в воду. Так мы оказались с ним вместе. Вот и всё, что я могу поведать о нём.
– Когда Зоралик рассказывает про Забана, умеющий слушать узнает больше про Зоралика, нежели про Забана, – пробормотал кунс. Коренга не вполне понял эти слова, произнесённые на чужом языке, сообразив только, что Чугушегг вспомнил к случаю какую-то сегванскую поговорку. А тот продолжал: – Ладно, венн. Этого разрисованного я, если пожелаю, расспрошу сам. А вот ты от меня двумя словами не отделаешься! Вы, венны, живёте в лесах и славитесь как отменные домоседы. Сами наружу носа не кажете, да и к себе гостей не больно зовёте… Кто поверит мне, будто я встретил кровного венна посреди широкого моря, между Фойрегом и Галирадом, да при деньгах, достаточных, чтобы купить место на аррантском корабле, да безногого на тележке, да в обществе крылатой собаки? И кто простит меня, если я отвечу, будто не сумел всё как есть про него вызнать?
Сказав так, Двадцатибородый уселся рядом с Коренгой на скамью гребца. Он ждал рассказа.
Смерть, только что пронёсшаяся мимо, вкупе со славной медовухой вовсю шумели у Коренги в голове. Тем не менее он понял: неотёсанный на вид мореплаватель видел его если не насквозь, то до середины уж точно, и двумя словами от него в самом деле никак не отбояришься. Даже пробовать не стоило обойтись привычными побасёнками, предназначенными для случайных дорожных знакомцев… Всё правильно, таким и должен быть воинский вождь! Смог бы тот же Чугушегг управляться с оравой более чем в полсотни свирепых и независимых молодцов, если бы не знал каждого из них лучше, чем тот сам себя знал?..
Такому человеку лгать нельзя, его не проведёшь на мякине. Ему следует говорить правду.
Или хотя бы часть её, способную прикинуться целым…
«Поморник» резво бежал вполветра, нагоняя ушедшую вперёд лодью старого предводителя. Молодые мореходы, не занятые делами, уже собирались кругом, желая послушать историю спасённого венна. Коренга вспомнил их всем известную любовь к долгим и по возможности забавным повествованиям – то есть изобилующим битвами, весёлыми проделками, великим самопожертвованием и любовными случаями – и начал издалека.
– Мы – дети Кокорины с речки Черёмуховый Юг: Хонга да Конда, Голомень да Разсоха, Мяндач да Железный Дуб… Железный Дуб – это мой отец, искусный в ремёслах…
Коренга увидел, как внимательно слушавшие сегваны начали переглядываться и кивать. Дуб – само по себе неплохое прозвание для достойного человека, а уж Железный!.. Все знают: так именуется могучее дерево, выросшее у края болот, хранящих рудные залежи. Древесина такого дуба напитывается железом и обретает особые свойства, и крепче её не найти.
Вот одобрительно кивнул сам кунс Чугушегг, и Коренга понял, что положил доброе начало рассказу.
Он продолжал:
– Шестьсот сорок три лета назад, когда людская память ещё не числила нашего имени, будущая праматерь рода попала в великий речной разлив. И совсем было уже приготовилась к гибели…
– Что же это был за разлив? – насмешливо перебил Двадцатибородый, и Коренга понял, что не ошибся, оценивая его проницательность. – У вас там, как я слышал, таких и рек-то нет, чтобы могли внезапно разлиться. А если девка позволила застичь себя половодью, об этом следует поведать отдельно, чтобы мы не начали считать её за кромешную дуру!
Коренга решил позволить себе немного обидеться.
– Грех великий был бы мне возводить такую напраслину на мать моих матерей, – проговорил он, стыдливо опуская глаза. – Прежде чем срамословить её, вспомни, кунс, то, о чём тебе известно лучше всех прочих. Море, которое мы ныне пересекаем, время от времени подвергается нашествию Змея, охочего до людских жизней…
Сказав так, он с удовольствием заметил, как несколько человек разом оглянулись на западный горизонт, а Чугушегг свёл косматые брови:
– Это ты к чему клонишь, венн?
– К тому, что путь Змея не всегда был таким, каким мы его знаем сейчас. Мудрецы, привыкшие сопоставлять, сегодня велят нам опасаться вод и земель, ещё десять лет назад считавшихся безопасными, и, наоборот, сулят мирное путешествие в некогда очень грозных местах. Нет нужды сомневаться, что и в древние времена Змею было свойственно без спросу творить Свои бесчиния там, куда заносили Его перепончатые крыла… Так и случилось однажды, что Змей прилетел в наши леса и у людей не было надёжной приметы, способной предупредить о Его появлении. Таких примет, как я слышал, и сейчас не особенно много, и даже у вас, живущих на палубах кораблей!
…Вот и наступила пора испытать истинность книжки-всезнайки, откуда Коренга почерпнул эти сведения о вековых повадках чудовищного Змея. Он даже дышать перестал, ожидая мнения кунса… У него камень отвалился от сердца, когда Чугушегг после некоторого раздумья кивнул головой:
– Ладно, венн. Ври дальше.
Знал ли он, что в веннском языке слово «врать» было снабжено множеством смыслов, и в том числе – «произносить могущественные заклинания, способные отвратить опасные силы»? Коренга продолжил рассказ, чувствуя, что как никогда приблизился именно к этому пониманию старинного слова.
– Праматери моего рода уже показалось, что погибель сделалась неминуемой, но тут Боги, присматривающие за нашим народом, послали ей вызволение. Из темноты явила себя дивная кокора – огромный ствол-выворотень с твёрдым корнем, воздетым высоко над водой. Бедная женщина ухватилась за этот корень и вскарабкалась на лесину, и, хотя волосы по-прежнему рвал сырой бешеный ветер, ей показалось уютно и безопасно на замшелой коре, точно на груди у любимого мужа…
На лицах сегванов стали появляться понимающие ухмылки. Видно, все представили себе этот корень, лихо задранный к небесам, и сообразили, что будет дальше. Коренга увидел, как улыбнулась Эория.
