скачать книгу бесплатно
Деревня едет в город
Виталий Михайлович Семёнов
Рассказ о том, как молодой парень из глухой деревни открывает неизвестный ему мир жизни мегаполиса. Передана реальная жизнь в северной глубинке и переживания героя не без нотки юмора.
Деревня едет в город
Виталий Семёнов
1. Нежданная новость
Дверь в избу со скрипом отворилась, и на пороге показался улыбающийся Никита. Глуховатая бабка Шура определила, что кто-то вошёл, не по звуку, а по струе морозного воздуха, ворвавшейся в горницу и неприятно щекотнувшей ноги. Она обернулась и раздражённо, скрипучим голосом, молвила:
– Вот кого не ждали-от! Явление Христа народу! Прости Господи, – бабка истово перекрестилась на иконы. – И чавой рот-от до ушей? Где понабрался?
Никита улыбнулся ещё шире. Ворчание старухи не только его не задевало, но даже действовало как-то умиротворяющее. Без него парень не мог себе представить этого дома, в котором прожил почти семнадцать лет.
– Бабка! – начал он свою, неожиданно торжественную, речь. – Я ведь, это само… Ты тут не это…
Никита погрозил пальцем, с трудом скинул рукав тулупа только с одной руки, не разуваясь, прошёл к столу и тяжело плюхнулся на скамью.
– И где ж это ты вина насвинячился? Где ж деньги-то взял, ирод?
– На свои-и-и! – с вызовом и чуть обиженно ответил Никита.
– Ох-х! Да нешто ли..? Не пенсию ль у меня стащил?
Бабка Шура ринулась к комоду, подозрительно оглянулась, потом быстро открыла дверцу и пощупала по полкам. Загромыхал старый сервиз.
– Нет, все тут…
– Я ж говорю – на свои пил! – несильно хлопнул ладонью по столу парень, освобождаясь от второго тулупьего рукава.
Опасаясь, что во хмелю Никита будет бузить, бабка заговорила примирительным тоном:
– Откуда ж на свои-то, Никита? Где ж ты взял? Украл штоль?
– Я человек честный! Мне чужого не надоть! Я, бабка Шура жизнь менять буду! Не узнаешь меня!
– Курить штоль бросишь? – с надеждой спросила старуха, памятуя, какую бешеную сумму денег её племянник тратит в месяц на папиросы.
Никита криво усмехнулся, долго рылся в карманах рабочего комбинезона и, наконец, нащупал то, что искал. Прикурив и сделав первую затяжку, он выпустил облако дыма прямо на середину комнаты, где стояла слегка ошалевшая бабка Шура.
– От эть упырь злой! Опять всё продымишь тут! – опомнившись, по привычке запричитала та.– Бельё только постирано всё куревом провонят! Говорила тебе – кури в печку!
– Цыц! – беззлобно и тихо произнёс Никита. – Я курить бросать пока не думал, но теперь всё может быть.
Интрига продолжалась. Бабка Шура задумалась и быстро, почти бессознательно проанализировала ситуацию:
Первое – угостить выпивкой её племянника сегодня вряд ли кто-то бы смог, даже если б хотел. А таких было среди его дружков немного. До получки оставалось недолго, так что даже все заначки, без сомнения, были потрачены.
Второе – в магазине в долг водку не давали.
Третье – за самогон – это она знала точно – почти поголовно все в деревне должны были Ерофею.
Четвёртое – экономить, в том числе на сигаретах, Никита не умел.
Пятое – пенсии у неё не трогал. Воровать – говорит – не воровал. Да ещё и утверждает, что на свои деньги пил. И эти странные слова «теперь всё может быть»…
Откуда ж он взял деньги на вино? – так и не пришла к единому умозаключению бабка Шура.
– Из Москвы! – вдруг рявкнул Никита.
– Откель? – бабка Шура, памятуя про свою тугоухость, решила, что ослышалась.
– Из Москвы, говорю!
– От президента штоль?
– Не веришь? На-кось, читай! На почте получил!
День назад Никита действительно вернулся домой чем-то сильно взбудораженный. Сам ни о чём не говорил, а бабка Шура ему в душу решила не лезть – захочет, сам расскажет. А утром парень, даже не допив чаю, сорвался с места и куда-то убежал, на ходу напяливая на себя свой старый облезлый тулуп, доставшийся ему в наследство от покойного деда Якова, мужа бабки Шуры.
– Этоть не на работу его так несёт, – тогда покачала головой ему вслед она, и, глядя через маленькое оконце на быстро удаляющуюся среди сугробов фигуру племянника, предположила. – Уж не девка ль у него где завелась?
Отца у Никиты не было. До десяти лет он жил с матерью, пока органы опеки его не забрали из грязного дома, полупустого, заваленного окурками, пустыми бутылками и спящими вповалку чередующими друг друга сожителями матери. Передали его под опекунство в соседнюю деревню Маковка, к родной тётке. Тогда ещё был жив дед Яков, её муж. Он уже тогда были в почтенном возрасте, как и сама бабка Шура, которая была старше своей сестры, матери Никиты, на тринадцать лет. Оттого он и звал её сызмальства бабкой Шурой.
Когда Никита подавал ей какой-то документ с цветной красивой рамкой, отпечатанный на глянцевой бумаге, она, признаться, несколько струхнула. Москва в её сознании устойчиво ассоциировалась с двумя образами. Старый был получен ещё лет тридцать назад, в советское время, когда в колхозе её премировали путёвкой в столицу. Из этой поездки в памяти её остались: кремль с огромной очередью к мавзолею, небывалое изобилие в огромных магазинах, очень много машин, вкусное мороженое на вокзале и негры, которых можно было встретить прямо на улице. Новый образ брал истоки из новостных сюжетов, передач и сериалов по телевизору. И, пожалуй, сегодня он одерживал верх над старым образом. Бабке Шуре сразу представились улицы, заполонённые миллионами озлобленных людей и чёрными бандитскими внедорожниками; лёгкие деньги, украденные со счетов обездоленных пенсионеров; проститутки, стоявшие на каждом углу. И посреди всего этого – её глупый и добродушный Никитка, не выезжавший никуда дальше Архангельска, областного центра. Даже службу в армии там проходил, как единственный кормилец в семье.
– Это что этоть? – не понимала бабка Шура, близоруко вглядываясь в документ. – Где очки мои? Никита, не видал?
– На лбу, – коротко ответил племянник и, сильно пошатываясь, пошёл в уборную на поветь.
– Ой-ой! И верно! – очки, о которых она совсем забыла во время глажки белья, действительно оказались на лбу.
Читала бабка Шура по слогам, беззвучно шевеля истрескавшимися губами, и боясь пропустить хоть одно слово.
Документ адресовался именно Никите – об этом гласили надписи в верхнем правом углу с указанием адресата и его точного почтового адреса – деревня Маковка. Ниже следовали реквизиты отправителя.
– ООО «Биз-нес старт-ап»… – зачитала вслух бабка Шура и, цокая, покачала головой. – Это чтой-то – Бизнес… стартап… Это откогой этоть?
Волнение её усиливалось. Она не раз слышала о надувательствах простых граждан разными бизнесменами, скрывающимися под громкими именами фирм. Бабка Шура и сама входила в ряды миллионов обманутых вкладчиков, ещё в 90-е годы доверившихся бизнесменам и их всякого рода компаниям-пирамидам. И не сомневалась в правильности единого для большинства её земляков мнения: олигархи покупают особняки, яхты и заграничные футбольные клубы за счёт обманутого народа. Теперь они хотят обмануть и отнять последнее через её непутёвого племянника.
– Ишь чё выдумали! – угрожающе прохрипела она, но решила дочитать до конца. – «Уважаемый Никита Николаевич! Приглашаем Вас принять участие в первом совещании Международной конференции развития сельских территорий в качестве представителя граждан, проживающих в сельской местности. Ваша кандидатура была выбрана компьютерной системой путём случайного отбора из базы данных. На совещании мы предлагаем Вам озвучить основные проблемы сельских жителей и пути их решения. Проезд и проживание оплачиваются. Независимо от Вашего решения об участии деньги, высланные вам на эти цели, Вы можете не возвращать…»
Бабка Шура аж присела. Так вот откуда у Никиты нашлись деньги на выпивку!
В эту самую минуту в избу вернулся племянник. Скинув свитер и рубаху, он начал яростно умывать лицо, руки и грудь возле рукомойника. При этом громко отфыркивался и весело кряхтел. Повернулся он к своей тётке в уже слегка изменённом виде – посвежевший, бодрый и даже как будто слегка протрезвевший. Правда, затуманенные глаза ещё выдавали в нём человека, совсем недавно и довольно близко познакомившегося с зелёным змием.
– Никитушка… – жалобно простонала бабка Шура, подыскивая слова, чтобы предостеречь его от неразумного поступка. – Ты это ж чёй нот..? Ехать туда штоль собрался?
Никита улыбнулся с видом знатока, хорошо разбирающегося в таких тонкостях, и ответил вопросом на вопрос:
– Баб Шур, у нас вроде бы брага где-то была? Плесни кружку, да спать пойду.
Фляга с брагой стояла в шолныше – закутке за русской печкой. Бабка Шура сцеживала с неё понемногу – для настроения в дни, когда приходили гости, и «для здоровья» Никите после бани.
Все посягательства на эту брагу со стороны Никиты заканчивались неудачей. Вернее, так думала именно бабка Шура. На защёлку фляги навешивался массивный амбарный замок, а сама ёмкость заваливалась разным барахлом, чтобы ограничить к ней доступ. К тому же сама хозяйка почти всё время находилась в избе, так что её племяннику было довольно сложно отлить себе браги, когда бы ему ни вздумалось.
Однако было в этой системе защиты слабое место. В крышке фляги было сделано отверстие для выхода газов от брожения браги, в него вставлялся отрезок шланга. Внутри ёмкости он не доходил до уровня желанной жидкости. Однако Никита сообразил сразу – диаметр отверстия отрезка шланга позволяет вставить в него золотник другого, топливного, шланга и при помощи груши можно быстро и незаметно нацедить себе кружку в случае необходимости. Делалось это обычно под шумок, когда бабка Шура зачем-то выбегала во двор или шла кормить коз.
Но на этот раз повод был. К тому же сама бабка Шура была так ошеломлена известием, что между валидолом и брагой под давлением племянника выбрала последнее.
– Спать пойду, – причмокнув и сделав последний глоток, решительно заявил Никита.
Это было на него так не похоже. Обычно, придя с гулянок, он долго, как говорила бабка Шура, «колбасился по избе»: бродил из угла в угол, спорил с телевизором, о чём-то ворчал и, бывало, засыпал только ближе к полуночи. Бабка Шура озабоченно глянула на часы – была только половина девятого. Потом перевела взгляд на племянника – он как раз в эту минуту с кряхтением заползал на жарко натопленную русскую печь.
– Никитушка! – всплеснула она руками, словно опомнившись. – Да как же так? Дык обманут тебя! Куда ж ты, дурак, собрался? Что ж делать-от?
– Цыц, бабка, – тихо, почти шёпотом ответил Никита, устраиваясь на лежанке. – Стали бы они обманывать и высылать мне деньги? Значит, я им нужен! Может, и сам в Москве устроюсь, и тебя туда перевезу. Вот завтра пойду… – он сладко зевнул. – Пойду в контору… возьму… возьму расчет… а потом… потом…
Он говорил всё тише, глаза его закрылись сами собой, а под конец бабка Шура услышала его громкое ровное дыхание. Вскоре оно переросло в густой и громкий храп. Старуха уселась на лавку, сложив на коленях худые, извитые венами, морщинистые руки. Взгляд её упёрся в красочный документ, который сулил новые пугающие перемены в их с племянником жизни.
2. На «семейном» совете
Долго оставаться наедине со своей новой бедой бабка Шура не могла. И на её счастье в гости пожаловала соседка. Её ровесница Варвара, отличалась куда большей проницательностью. Она владела волевым характером, напористостью, граничащей с нахальством, и тучностью – объёмами тела раза в два превосходила бабку Шуру. Едва войдя, как обычно без стука, Варвара сразу уловила озабоченность в лице хозяйки.
– Что, Захаровна, стряслось?
Старуха вскочила на ноги и едва ли не вприпрыжку помчалась ставить чайник, на ходу причитая плаксивым голоском:
– Ой, не говори, Варвара! Ой, не говори!
Гостья подозрительно принюхалась и посмотрела на ноги, торчавшие из-за занавески, закрывающей печную лежанку. Одна нога Никиты была боса, с другой свисал не до конца стянутый носок.
– Никитка штоль набедокурил? Беда ведь с ним, непутёвым! Хоть бы жонку скорее завёл. Хотя… и она бы с ним намучилась!
Чувства буквально переполняли бабку Шуру. Захлестнувшие эмоции мешали ей начать свою исповедь. Однако ж, на скорую руку собрав на стол угощенье, разлив чай по чашкам, она присела за стол на табурет и, собравшись с духом, выложила перед старой подружкой всё, что с ней произошло, и что она по этому поводу думала.
Только Варвара открыла рот, чтобы выразить своё собственное мнение, как бабка Шура, мельком глянувшая в окошко, вновь подпрыгнула на месте:
– Ой, Марийка идёт! Ещё штоль чё несёт с почты?
До тех пор, пока почтальонша не вошла в избу, старуха продолжала вздыхать. А глаза Варвары тем временем засверкали азартным блеском. Она пришла в этот дом вовремя! Как раз в тот момент, когда в Маковке зарождается новость, каких не бывало уже с десяток лет. И Варвара становилась даже не свидетельницей, а участницей событий! Эмоциональное напряжение передалось ей от бабки Шуры троекратно.
– Что, что несёшь? – закудахтала бабка Шура, встречая почтальоншу в дверях.
– Да ничего, – смущённо улыбнулась молодая женщина, снимая с плеча большую тяжёлую сумку с газетами и письмами. – Вот, зашла проведать.
– Ты не юли, Марийка! – рявкнула Варвара. – Вон Захаровну скоро паралич хватит. Что там Никитке по почте пришло?
– Честно говоря, я и сама зашла узнать.
– Говори, что знаешь!
– Никите вчера пришло заказное письмо из Москвы, я ему после работы сказала об этом, когда встретились случайно у колодца. А утром он пришёл к нам на почту, там же его вскрыл и прочитал.
– Сказал, что там?
– Я спросила, а он только что-то промычал и убежал. Наверное, на работу торопился.
– И всё? – разочарованно протянула Варвара, готовившаяся к приёму новой порции новостей.
– Так откуда письмо-то? По штемпелю видно, с Москвы, с какой-то организации…
– А тебе всё надоть знать! – рявкнула Варвара, не желавшая с ней делиться ролью первоисточника деревенской сенсации. – Скажи-кась, девка, а у колодца-от вы не случайно с Никиткой встречались? Чай глаз на него опять положила? Мало нагулялись-от школьниками?
– Да что вы, Варвара Филипповна! Я за водой пошла, а он – с вёдрами назад. Колодец в нашем околотке ведь один.
– А то мы не знаем, как вы с ним шашни крутили. Да только ты уж замуж успела сходить да развестись, а Никитка, как был бобылём, так и остался.
С печи, словно в подтверждение, донёсся громкий сиплый храп.
– Так это когда было-то! Сто вод утекло. Вы лучше скажите, что у него сейчас-то стряслось? Я же вижу, что это письмо тут шороху наделало. Вот и мужики говорят…
– Что говорят?
– Ну, я точно не знаю. Слышала, что Никита работал сам не свой, как с почты пришёл. А вечером пошёл в магазин и взял водки. Это мне Зоя, продавщица, говорила. Александра Захаровна, рассказывайте!
Понимая, что от несговорчивой Варвары вряд ли можно добиться толку, Марийка обратилась прямо к хозяйке. Та пересказал всё, о чём не так давно поведала своей соседке.
– Во дела! – протянула почтальонша. – Так что, Никита и впрямь в Москву собрался?
– Да, говорит! И тебя, бабка Шура, говорит, с собой заберу! И расчёт, говорит, на работе возьму. Что ж бригадир-то ему скажет? Ведь назад-от на работу потом не возьмёт.
– Во! Лёгок на помине! – хлопнула в ладоши Варвара. – День открытых дверей, блин.
Женщины обернулись к дверям, из которых вновь пахнуло стужей. Крякнув, Василий Андреевич стряхнул с кепки снег и, повесив её на крючок, прошёл на середину комнаты. Хозяйка и гостьи уставились на него с интересом.
А гость не торопился. Он степенно осмотрелся и, услышав с печки храп Никиты, сурово спросил:
– Спит?
– Спит, – подтвердили женщины.
– Вы уж это… Василий Андреевич, его не ругайте, – попросила бабка Шура. – Он ведь молодой ишшо, ума-то не нажил. Чуть что – за рюмку. Да ещё тут этоть…
– Мда, – присев за стол, многозначительно изрёк бригадир и по совместительству староста деревни Маковка.
Хозяйка сразу налила ему чаю, но, немного поразмыслив, поставила рядом с чашкой стакан с брагой.
