banner banner banner
Омут колдовства
Омут колдовства
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Омут колдовства

скачать книгу бесплатно

Омут колдовства
Юрий Петрович Семёнов

«Диалог» (Премия имени В. И. Белова)
– Становись! Равняйсь! Смирно! На первый-второй рассчитайсь! – скомандовал автор произведения, и все растерявшиеся при написании буквы, как солдаты, заняли свои места.

«Сумбур, да и только!» – подумает читатель, знакомясь с содержанием этой книги, потому что рассказы и повести совершенно не связаны между собой и повествуют истории, далёкие друг от друга по смысловому содержанию. Но это только на первый взгляд. На самом деле они погружают страждущие умы в удивительный мир человеческих судеб, интриг, тайн, юмора и мистификаций, объединяют трепещущие сердца, сподвигают их на поступки, любовь и жизнь во имя правды. «Это же наша действительность! – радостно воскликнут они. – Если хотите, бремя тяжёлого вчера, светлое сегодня, безоблачное завтра. Её герои плывут по бушующим просторам океана страстей и не сдаются. Ничто неспособно сломить их волю к победе».

Юрий Семёнов

Омут колдовства

© Ю. Семёнов, 2024

© Интернациональный Союз писателей, 2024

Юрий Семёнов родился в 1954 году в г. Чимкенте (Южный Казахстан). Отец – Пётр Иванович, фронтовик (награждён боевыми орденами и медалями), партийный, профсоюзный работник; мать – Елена Ивановна, бухгалтер. Получил два высших образования. Работал учителем математики, черчения, истории и географии в нескольких общеобразовательных школах, затем в системе МВД. Вышел в отставку в звании полковника. На пенсии трудился в финансовых, государственных и коммерческих структурах.

Пятьдесят лет состоит в счастливом браке с супругой Ольгой. Имеет сына, внука и внучку.

В настоящее время увлекается литературным творчеством. Опубликовал сборники рассказов: «Старый балкон» (2013), «Медовые перчинки» (2022), «Ярмарка наград» (2022). Удостоен медали имени Теодора Драйзера. Член Интернационального Союза писателей.

Инопланетяне

Я верю, что на Марсе обитают разумные существа. Будь они неразумны, они прилетели бы к нам.

    Роберт Орбен

На рабочем столе инженера Максимова громко затрещал телефон. От неожиданности он вздрогнул: в который раз дала о себе знать аритмия. «Будь она неладна», – подумал он, схватился за левую сторону груди, потёр – больше для самоуспокоения – и, тяжело вздохнув, поднял трубку.

– Зайдите, – пафосно прозвучал густой бас шефа, заполнив деловую атмосферу кабинета.

– Сию минуту, Владлен Вольфович, – вёртко успел вставить Валерий, как его перепонка завибрировала от коротких гудков.

«Наверное, что-то важное», – мгновенно сообразил он, схватил для видимости со стола первую попавшуюся под руки папку и, забыв про всё на свете, выскочил в коридор.

В приёмной, к его удивлению, никого не было. Лишь секретарша Варвара Никитична работала, не обращая ни на кого внимания. Она, ежеминутно протирая вспотевшие от напряжения очки немыслимых диоптрий, усердно выстукивала на пишущей машинке текст документа, вглядываясь в каракули черновика, которые гопаком отбивали кривые ноги на листе бумаги, бойко вытанцовывали на клочок газеты, возвращались и снова убегали в бесконечную даль всевозможных дополнений и исправлений. Шеф писал так всегда, много и непонятно, но, если потом что-то было не по его сценарию, распекал всех без устали и разбора. «Вы меня ещё учить будете, как документы составлять?» – кричал он, швыряя стопки рукописи иногда прямо в лицо ошарашенному исполнителю. И грозный рык взбешённого возгласа многократно обегал служебные кабинеты подчинённого ему ведомства. Служащие в это время утыкались носами в различные сводки, перечни, таблицы, графики и другие, порой никому не нужные бумаги, чтобы изобразить из себя стахановских созидателей. А эхо начальствующего тона зычно отражалось от стен заведения и сломя голову уносилось вверх, под самые своды трёхэтажного здания.

Максимов вопросительно посмотрел на Варвару Никитичну и, когда та дала утвердительную отмашку, робко постучал в дверь.

– Можно? – спросил он, слегка приоткрыв её.

– А, Валера, заходи, – вальяжно встретил его начальник, поёрзал в кресле и разлёгся, утопив свою сверкающую под яркой люстрой лысину в мягком кожаном подголовье.

На огромном столе шефа беспорядочно валялись бумаги, папки, рулоны ватмана, газеты и журналы. Шариковые ручки и разноцветные карандаши солдатами на посту стояли в ряд, ожидая своего особого предназначения. На стене поверх головы Владлена Вольфовича висели портреты Маркса и Энгельса. Бородатые столпы научного коммунизма грозно смотрели на всяк входящего, молчаливо вопрошая: «А ты записался в коммунисты? Ух, смотри нам!», и, казалось, грозили пальцами.

Максимов в нерешительности остановился возле двери, слегка наклонился вперёд, переминаясь с ноги на ногу, и состроил умилительную физиономию.

– Я весь внимание, – едва слышно проронил он.

– Проходи, – громко повторил Владлен Вольфович, – чего как неродной? – и жестом позволил сотруднику присесть.

От глубочайшего снисхождения руководителя к его скромной личности Максимов сконфузился.

– Ничего, я здесь постою, – ответил он и полез во внутренний карман пиджака, чтобы достать ручку.

– Смотри, Валера, – придерживая прыть своего неуправляемого характера, предупредил Владлен Вольфович. – Два раза я повторять не намерен.

Максимов как ошпаренный совершил прыжок к столу шефа и слегка прикоснулся пятой точкой к краешку стула. Его ангельский взгляд на своего венценосца излучал страдание молящегося пред иконой Творца.

– Я здесь посоветовался кое с кем, – продолжил назидательно говорить Владлен Вольфович, – и решил направить тебя в Ленинград, так сказать, северную столицу нашей Родины, город на Неве. Будешь представлять наше управление в продвижении одного очень важного проекта, кстати непосредственно связанного с твоей специальностью. Проект пилотный, перспективный. Не подкачаешь? – Владлен Вольфович сделал небольшую паузу и вопросительно посмотрел на Максимова.

Тот, едва сдерживая трясущиеся от радости коленки, весь изнемогал от желания побыстрее приоткрыть своё ротовое отверстие для порывающегося выскочить из него «да», но из вежливости деликатно молчал, дабы не спугнуть фортуну, несказанно вовремя и к месту явившуюся ему.

– Так положительно или отрицательно? – тут же взревел голос шефа.

– Конечно, – опережая вопрос, поспешил ответить Максимов. – Ваше поручение для меня всегда есть закон. Когда прикажете выезжать?

– А прямо завтра и ступай. Только гостиницу не забудь заранее забронировать: там с этим делом, знаешь, строго. Или бронь им подавай, или деньги, лучше зелёные. Хотя и те и другие в любом случае нужны. На халяву даже не рассчитывай: не прокатит.

* * *

Вечером Валера упаковывал чемоданы. В этом деле ему активно помогала супруга Виолетта.

– Будешь на месте – не забудь носки и рубашки почаще менять, – причитала она. – А то привык здесь, понимаешь, в чём попало ходить, перед соседями стыдно. Там прачки не будет, придётся самому всё делать. И деньги прячь подальше. Один раз веером козырнёшь – вмиг исчезнут, глазом не успеешь моргнуть. Прохиндеев в столицах знаешь сколько водится, поболее нашего.

– Да ладно тебе! Что я, маленький? Ты лучше мне баксы из шифоньера вынь. Да не жадничай. Говорят, там без них не обойтись.

Виолетта с минуту подумала, потом махнула рукой.

– А, чего уж там, – в сердцах сказала она, приставила стул к шифоньеру, порылась на верхней полке и из-под стопки чистого белья достала небольшую коробочку.

– На чёрный день всё берегла, – пустив слезу, заныла она. – И Павлику, и нам пригодились бы. Поэтому ты много не транжирь, запасы всё-таки. Прошу тебя.

– Да что ж я, не понимаю? Только в случае крайней необходимости и по самому минимуму.

Она отсчитала две сотенные купюры, вздохнула и через силу добавила к ним третью. Остальные спрятала в бюстгальтер.

С утра по дороге на железнодорожный вокзал Максимов зашёл домой к своему другу детства Николаю и одолжил у него ещё двести долларов.

– Вернусь – с первой же получки отдам. Гадом буду, – пообещал он и побежал ловить такси.

* * *

В поезде Валера вёл себя на удивление аскетично. В ответ на приглашение попутчика отведать его харчи, представленные курицей, колбасой, котлетами и яйцами, он, потупив глаза, достал из сумки приобретённый в придорожном киоске бич-пакет, сходил к проводнику за кипятком, залил им лапшу быстрого приготовления, а потом смачно пережёвывал её вприкуску с хлебом. За окном вперемежку бежали деревья, дома, люди, скотина. Было скучно, но ему больше ничего не оставалось, как довольствоваться этой панорамой.

По причине резкого контраста в разнообразии еды разговор между соседями по одному купе долго не клеился. Первым прервал тишину молчания, изредка сдабриваемую монотонным чавканьем, мужчина, поглощавший более качественные продукты питания. Его звали Володей. Он был атлетического телосложения и, казалось, мог переплюнуть по поднятию тяжестей даже самого Жаботинского.

– Присоединяйтесь, у меня много. А не то с голоду помрёте, – скорее потребовал, чем предложил он и добавил к столу новую порцию яств, сдобренную резким запахом чесночного соуса.

– Нет-нет, благодарствуйте, я сыт, – робко ответил Валера и зачем-то полез во внутренний карман пиджака проверить, на месте ли деньги.

– Не стесняйтесь. Настоящий мужик должен быть в теле, – стал настаивать Володя. – Вам как, до конца ехать или раньше выйдете?

– В Ленинград, работать послали, – едва слышно промямлил Валера.

– Тогда нам вместе.

Володя небрежно чиркнул молнией кожаного чемодана, вытащил из него поллитровку «Столичной» и торжественно водрузил на стол.

– По маленькой? – спросил он.

– Я не пью, – снова как-то неуверенно ответил Валера и сглотнул слюну.

– А чего тут пить? – задался вопросом Володя, мастерски открыл бутылку и одним движением разлил содержимое в два гранёных стакана.

– Будем, – сказал он короткий тост и на одном дыхании, залпом выпил всю водку.

Валера от одного вида поморщился, но корчить из себя девочку не стал. Он тоже взял в руки стакан и через силу начал медленно пить. Сорокаградусная жидкость обжигала губы, горло, желудок, потом тихонько стала постукивать молоточком по наковальне висков, а в заключение окончательно тюкнула его тяжёлым молотом в самое темечко, пригвоздив к подушке.

* * *

Очнулся Валера ближе к обеду следующего дня. Голова пыталась куда-то бежать и молила о пощаде, внутренности – о рассоле, измочаленное тело ныло от тяжести прожитой ночи. В купе никого не было. Только скрипучая дверь одиноко стучала на стыках рельсов в такт покачивающемуся вагону.

– Володя, ты где? – подал он голос, но никто не ответил.

– Володя, – прохрипел он повторно.

За окном шумно проскочил встречный поезд. Превозмогая боль, Валера приподнялся с постели и свесил ноги. Соседняя полка была пуста, матрас свёрнут и покоился у стенки, прижав подушку. Дверь купе неожиданно открылась, в неё просунулось улыбающееся личико проводницы.

– Чай будете? – спросила она.

– Хорошо бы, – ответил Валера. – А где попутчик?

– Как, вы разве не знаете? Он ещё ночью сошёл с поезда. Кстати, просил вас не беспокоить. Сказал: «Выпил малость, теперь отдыхает». А чай я сейчас принесу. Одну минуту.

Дверь захлопнулась. Валера полез во внутренний карман пиджака – долларов в нём не было. Благо «деревянные» хранились в другом потайном месте.

«Начало хуже некуда», – с горечью подумал он и опять тяжело плюхнулся на полку. Голова кружилась, заоконная панорама, освещаемая солнцем, бликами бегала по потолку, ухватиться за её хвост не представлялось возможным. Он закрыл глаза, мысли из памяти сами собой навеяли оставшиеся в живых закоулки сознания.

Перед ним как в тумане пробежали мгновения из далёкого прошлого. Припомнился случай, который он всю жизнь считал для себя постыдным: кража. Да, он своровал у своих же родителей. Казалось, мелочь, ничтожный комплект постельного белья, но взял тайком, непонятно, для чего, и потом долго в этом не сознавался. Каялся, истязал себя, но не сознавался. Отец грозился наказать, стращал, даже немного поддал для солидности, но он, стиснув зубы, не проронил ни слова. Признаться в подлости души тогда для него казалось верхом безумия.

Дверь купе опять приоткрылась, в неё заглянуло милое создание в железнодорожной форме.

– Вот вам чай. Ещё что-то будете?

– Нет, спасибо, достаточно. Простите, а Ленинград скоро?

– Через два часа. Поторопитесь.

* * *

Людской поток, который увлёк его с самого вокзала, казалось, хотел тут же захватить новобранца в свои объятия и незаметно для других пленить, закружить, одурманить. Он шёл, постоянно упираясь в спешащих то туда, то обратно людей, и оглядывался по сторонам.

– А где?.. Куда?.. Как?.. – каждый раз спрашивал он у сновавших мимо прохожих, и они отвечали ему:

– Туда… Некогда… Да пошёл ты…

Наконец он уткнулся носом в искомый объект. Перед ним блистало изыском многоэтажное здание комфортабельной гостиницы. Он вошёл в фойе и замер от удивления. Его низкорослый город по сравнению с этими атлантами казался лилипутом в стране великанов. От удивления он замер.

«А хватит ли на это великолепие денег?» – подумал он, но, пересилив нерешительность, смело шагнул в круговорот совсем другой жизни.

На пятом этаже гостиницы, куда его поселили, было чисто и по сравнению с квартирой, в которой он обитал уже не один год, очень уютно. Благоухающая лавандой постель дурманила сознание. Он тут же бросился в её объятия и утонул в нежности бездонной перины. Усталые глаза заволокло негой.

– Простите, – услышал он сквозь дрёму. – На ужин вы спуститесь вниз или закажете что-нибудь в номер?

Перед ним стояла миловидная женщина на пороге бальзаковского возраста. Её белокурые волосы спадали чуть ниже плеч и слегка завивались книзу. Приподнятый носик удивительно дополнял в меру пухлые губы, манящие в неизведанные лабиринты любви. Голубые глаза светились яркими звёздочками на овальном небосклоне вожделенного личика. Груди, как два порывающихся вырваться из недр вулкана шара, постоянно вздрагивали в глубине тесной блузки и наполняли взор каждого любующегося ими огнедышащей лавой.

– Как вас зовут, прелесть моя? – не выдержав трепета, по-джентльменски спросил Валера.

– Ляля, – робко произнесла она и зарделась.

– Ляля? – переспросил Валера. – Не может такого быть.

– Странно, не правда ли? – поддержала она разговор. – На самом деле я Лолита, но можно Лола или просто Ляля. Так меня все зовут.

Голова Валеры мгновенно закружилась от счастья. Он встал и протянул ей трепещущую руку. К его удивлению, она отнеслась к этому весьма сдержанно. Их внутренние импульсы оказались заряжены взаимно притягивающимися полюсами.

Ночь они провели в одной кровати. Ляля работала сменной дежурной по этажу и поэтому могла в какой-то мере позволить себе такой каприз.

Рано утром Валера стал собираться на работу.

– Ляля, – спросил он, – как мы поделим наши чувства?

– Ты имеешь в виду деньги? – вопросом на вопрос ответила она. – Фу, как пошло! За кого ты меня принимаешь? А ещё в любви и верности клялся, всякие нежности мне говорил, ласкал до безумия. Забыл, что ли?

– Наверное, так положено между мужчиной и женщиной. А как по-другому? – удивился Валера. – У меня жена есть, ребёнок. Я, в сущности, подневольный человек, так сказать, раб своей души.

– Какой же раб хотя бы на мгновение не мечтает вырваться на свободу? – перебила его Ляля. – Если честно, откровенность за откровенность, я тоже замужем, и уже не один год. Но счастья материнства, к сожалению, так и не познала. Врачи пока расписываются в своём бессилии. Говорят: «Ничего не можем сделать, один из вас бесплоден». На этой почве часто с ним ругаемся, порой до развода доходит. А я всё-таки женщина, знаешь, как хочется услышать голос и ощутить запах собственного дитяти? До безумия доходит, по ночам заснуть не могу, кошмары мучают. А сейчас…

И она снова прижала его к себе.

С этой поры исполнение трудовых обязанностей Валера практически ежедневно совмещал со всплесками либидо, а жене постоянно жаловался на гнетущую нестерпимость дальней разлуки.

* * *

На первую недельную побывку домой Валера ехал как на эшафот. «Накосячил так накосячил, – размышлял он, лёжа на полке купе. – Какими глазами на жену буду смотреть, даже не представляю. Она мне верила, последние деньги из заначки не пожалела. А я ей постыдно врал ради похоти. Ничтожество, и только».

Наконец поезд стал протяжно скрипеть тормозами и медленно остановился. Валера посмотрел в окно. На перроне небольшой станции суетились люди. «Все куда-то спешат, волнуются, переживают, а мне в собственный дом возвращаться не хочется, – подумал он. – Хоть вешайся. Ни денег, ни совести».