Тайны уссурийского женьшеня

скачать книгу бесплатно

Вершина была суровая, скалистая. Свое название сопка получила потому, сказал Виктор, что там обитает множество змей. Тут, пожалуй, впервые я почувствовал в себе то самое раздвоение, которое ощущал и потом на протяжении всего похода по заповеднику. С одной стороны согревала радость предстоящего пути сквозь тайгу и ожидание все новых и новых впечатлений в масштабе привычном, с другой – горечь от того, что столь дивные микросообщества мелких существ «дремучей поляны» и загадочные дебри какого-нибудь куста, мимо которых мы так быстро проходим, остаются непознанными, неисследованными и незапечатленными на цветной пленке, а следовательно, и в памяти. То есть «царапала» душу неудовлетворенность от непознанной глубины.

Но… «С богом», – произнес Анатолий Федорович глубоким басом и зашагал первым через поляну в лес. Мы вступили в чащу и первое время шли по равнине. Лес отличался от того, который был уже ранее на нашем пути. Первое, что обращало на себя внимание, это сплошные заросли папоротника. Здесь, по словам Виктора, рос главным образом папоротник страусопер (он называется так потому, что листья его и на самом деле отчасти напоминают страусовые перья) и орляк, листья которого, очевидно, напоминают крылья орла. Молодые побеги орляка, оказывается, собирают весной как грибы и даже сдают на заготовительные пункты. Они съедобны – по вкусу напоминают белые грибы. Их не только едят местные жители, но и отправляют на экспорт, главным образом в Японию, потому что нежные побеги орляка – «вараби» – национальное блюдо японцев. Кстати, орляк, пожалуй, самый распространенный папоротник на Земле, один из самых живучих, и растет он почти на всей территории нашей страны.

Часто встречались клены – клен мелколистный, клен ложнозибольдов с мелкими резными листьями, отчего над головами у нас была временами сплошная темно-зеленая, а временами вся пронизанная солнечными лучами и оттого ярко светящаяся изумрудная крыша. Местами «крыша» состояла из листьев маньчжурского ореха, тоже мелкоразрезных, но другой формы, напоминающих листья акации, кое-где сквозила серовато-зеленая рябь амурского бархата. Тут же росли хвойная пихта, корейский кедр, а вперемешку с ними – амурская липа, монгольский дуб… По берегам ручья теснились кусты амурской сирени, которая хорошо смотрится, и очень характерный для Приморской тайги кустарник – леспедеца двухцветная, усыпанная мелкими розовато-сиреневыми цветочками.

Кое-где под солнечным лучом вспыхивали довольно крупные фиолетовые цветы окопника, или борца, названного так за форму цветов: каждый из них напоминает средневековый рыцарский шлем. Приятно было встретить милую русскому сердцу березу, но здесь росла береза главным образом других видов, нежели в средней полосе – береза черная с темной корой и береза желтая с шелушащейся, отстающей от ствола корой, отчего деревца имели какой-то неопрятный вид – не в пример чистоплотной и целомудренно-чистой нашей белокорой березке! И то тут, то там величественно стояли колонны ильмов, словно именно они держали на себе всю мощную зеленую массу. Здешний ильм называется «ильм дольный» в отличие от менее рослого и менее стройного «ильма горного». Его древесина прочна, красива, достаточно хорошо поддается обработке, в результате чего ильм, как и некоторые другие ценные породы деревьев, становится все более редким. Ильмы растут в тропических и субтропических лесах, это типичные представители южной флоры, а относятся они к порядку крапивных, потому имеет родство с крапивой, как ни странно…

Перешли по поваленному дереву речку. Вода в ней была прозрачная, хотя казалась коричневой. Речка текла словно в сплошном зеленом тоннеле. В густоте деревьев лишь кое-где были небольшие просветы, а внизу крошечные полянки с кустарниками, папоротником и еще кое-какими травами, над которыми пляшущим полетом порхали бабочки. Шли хотя и не очень быстро, но без остановок. Только Виктор, который был с фотоаппаратом, нашим родным, отечественным «Зенитом-Е», останавливался, чтобы запечатлеть либо внезапно открывающийся залитым солнцем просвет в дебрях леса, либо куст папоротника с веером листьев, либо гордое соцветие аконита, а то и красивый гриб. Грибы, главным образом поганки и трутовки, были разнообразны и оригинальны по форме и цвету, особенно эффектно смотрелись на стволах старых или даже мертвых деревьев темно-коричневые, почти черные и бархатистые с яркой белой окантовкой «кружева» трутовика, очевидно, из корниофоров – грибы, казалось, светятся призрачным светом.

Лес, по которому мы шли, Анатолий Федорович охарактеризовал как «долинный папоротниково-ильмовый лес», который пострадал от пожара, случившегося здесь лет 50 назад, вероятно от молнии. Определить это печальное прошлое мог только опытный взгляд ботаника, причем не столько по обугленным стволам больших деревьев, сколько именно по мелкорослости и многообразию лиственных быстрорастущих пород. В данном бедствии удалось уцелеть лишь некоторым великанам-ильмам. Он привел нас к гиганту, поперечник ствола которого равнялся нескольким метрам, а густая крона исчезала в далекой выси. По словам Виктора было этому дереву лет 600. Сколько же довелось пережить великану за 6 веков?.. Постепенно начинался подъем, и наконец он стал настолько крутым, что мы вынуждены были хвататься за стволы деревьев, и это было не всегда безопасно. Попадались стволы уже умершие, а потому хрупкие и ненадежные, или же прочные, но прямо-таки усеянные короткими, острыми шипами. То были стволы диморфанта, или белого ореха, дерева из семейства аралиевых, родственника аралии маньчжурской и женьшеня. Диморфант, обладающий, как и все аралиевые, множеством лекарственных свойств, тоже стал настолько редким, что занесен в Красную книгу.

Крупных животных мы не видели и не слышали, и не удивительно, потому что чуткие уши наверняка задолго предупреждали их о нашем приближении – идти бесшумно в густом лесу было почти невозможно. Тем более что мои путники постоянно говорили на ботанические темы. Для меня тайга не разделялась на отдельные кустарники и деревья – это были сплошные зеленые гущи, бескрайний живой океан – обиталище, главным образом, мелких существ. Существ, однако, было немного. Вернее, было-то их, возможно, и много, но попадались они нам на глаза не слишком часто – и лес на склоне Змеиной горы казался мрачным и необитаемым. Наконец взобрались на вершину. Она была тоже лесистой, однако деревья здесь росли небольшие, и оставалось место кустарнику, освещенному солнечными лучами, и даже высокой траве. Мы остановились у отвесного скального обрыва и нашим глазам открылись зеленые заповедные дали – сопки, покрытые лиственным лесом, отчего они казались кудрявыми, скошенный, почему-то, луг, грунтовая дорога. Да, здесь на вершине был уютный открытый участок. Наш фотограф отснял стройное деревцо можжевельника на склоне обрыва и сказал, что это занесенный в Красную книгу реликтовый твердый можжевельник. Не найдя более ничего примечательного, мы начали спускаться.

Ни во время подъема, ни на вершине, ни в течение спуска мы не встретили ни одной змеи. Хотя, таким образом, гора не оправдала своего названия.

– А почему у Анатолия Федоровича плохо работает рука? – спросил я, когда мы спускались со Змеиной горы.

– Энцефалит, – коротко сказал Виктор.

– Неужели от клеща?

– Из-за вирусного энцефалита. Анатолий Федорович давно переболел, но рука так и осталась почти без движения. Паралич. Ходить ему тяжело – хромает.

– Значит, с клещом на самом деле серьезно…

– Конечно, очень серьезно.

Уже не в первый раз я внимательно оглядывал свои руки, ноги, ощупывал шею, но, ни одного клеща пока не обнаружил.

– Сейчас вероятность очень мала, – сказал словоохотливый Виктор. – Клещ в больших количествах бывает в апреле-мае, а не сейчас, в конце лета. Но и тогда вероятность встречи с клещом, зараженным энцефалитом, приблизительно одна тысячная. На тысячу клещей один опасен, да и то, вирус передается только через 3–4 часа после того, как клещ впился. Если его вовремя снять, то заражения не будет. Нужно почаще себя осматривать.

Позже я узнал, что раньше никому и в голову не приходило связывать страшную болезнь, которая поражала людей, часто бывавших в тайге, с маленьким и таким обычным в этих местах клещом. У заболевших поднималась температура, их мучили резкие головные боли, рвота. Затем они умирали или оставались инвалидами на всю жизнь с парализованными мышцами шеи, рук, ног. В начале 30-х годов XX века местные врачи еще не знали, что это за болезнь. Ясно было только, что все это связано с поражением нервной системы, а причина этому – вирус. Но откуда он? Кто является его переносчиком? Характерным было и то, что болезнь не передавалась от человека к человеку, как например, грипп, чума, холера и другие инфекционные болезни. Люди, которые ухаживали за больными, не заболевали. Источник вируса был, очевидно, где-то в тайге, потому что заболевал именно тот, кто хотя бы раз побывал там. И еще было замечено, что болезнь развивается, главным образом, в весенне-летний период.

Очевидно, что переносчиком болезни является какое-то из кровососущих членистоногих. Но какое? На этот вопрос ответила первая научная экспедиция.

Вот так, кажется, многое становится ясным. Многое, но не все. Во-первых, какие из видов клещей, обитающих в тайге, передают человеку вирус энцефалита? Кто именно тайный убийца? Во-вторых, от каких именно животных приобретают они коварный вирус? То есть, кто пособник? Как обезвредить преступника? Вопросы эти нужно было решить как можно быстрее: болезнь продолжала свирепствовать, а людям приходилось жить и работать в тайге. Убийца гулял на свободе. Вторая экспедиция была организована в 1933 году. И оказалось, что все виды клещей, обитающих в местах работы экспедиции, являются переносчиками возбудителей энцефалита. А носители его – дикие грызуны, птицы и другие обитатели тайги. От них-то и переходят к клещам коварные вирусы, а как только клещ впивается в человеческое тело, вирусы энцефалита поступают в человеческую кровь и поражают нервную систему. Человек заболевает страшной болезнью. Позже было установлено, что даже в теле клеща, который «голодал» в течение 8 лет, сохраняется коварный вирус. И если только ему удается напасть на человека, вирусы переходят в человеческий организм, и энцефалит обеспечен. Уберечься же от заражения можно только одним путем: не позволять клещам присасываться к телу. Вот так и выяснилось, что хотя убийца клещ, однако убивает он вовсе не по своей злой воле. Он сам, в свою очередь, лишь пособник убийцы, воистину коварного, скрытого, невидимого даже простым глазом. Вирус – вот злодей истинный и безжалостный. Клещ – лишь игрушка в его руках, слепое орудие.

И началась работа над созданием лечебного препарата – вакцины против клещевого энцефалита, потому что уберечься в тайге от клеща невозможно. Враг был слишком серьезен, и во время этой работы заразилось и умерло несколько человек – врачи, лаборанты. Вакцины создали, и заболеваемость клещевым энцефалитом резко снизилась. Однако в 50-х годах было открыто другое, не менее страшное заболевание, переносчиком которого являются уже старые знакомые – комары: острое инфекционное заболевание с преимущественным поражением центральной нервной системы. Называется оно – комариный или японский энцефалит. Болезнь свирепствует уже не в весенне-летний, а в летне-осенний период, именно тогда, когда в массе появляются комары, с августа по октябрь. К счастью, и с комариным энцефалитом удалось в значительной мере справиться, а заслуга в этом наших советских паразитологов. Вот такие, как говорится, пироги. Давно известно, что самый страшный враг – тот, которого не видно, но повторяю – пока никто из нас, к счастью, не находил на себе ни одного клеща, а комаров было пока немного…

– Теперь мы навестим красавицу, – сказал Анатолий Федорович, когда мы, наконец, спустились со Змеиной горы. – Вы не очень устали?

Мы с ребятами переглянулись. Да нет, совсем не устали.

– Конечно, давайте навестим.

– Тогда идемте.

Проходя сквозь заросли бальзамина-недотроги, мы встретили совершенно великолепную бабочку синего махаона, исключительную по красоте и свежести, очень впечатляющую. Оказывается, хвостоносец Маака с удовольствием лакомится нектаром изящных желтых цветков недотроги, напоминающих бантик с хвостиком. Вот уж красавица, так красавица, подумал я. Но к какой же красавице мы-то идем? Оказалось, что у основания Змеиной горы скрыта знаменитая пещера, вошедшая во все туристические справочники Приморья. Называется она «Спящая красавица» по имени небольшой красивой скульптуры-горельефа, высеченной прямо на камне стены. По преданию, в середине XIX века в этой пещере жил человек, скрывавшийся от властей. Коротая дни, он якобы и создал каменное изваяние прекрасной спящей женщины с длинными волосами… А с нами в пещере произошло неожиданное.

Мы вскарабкались по крутой узкой тропинке к входному отверстию в скале диаметром меньше метра. Надев на себя свитера и штормовки – Анатолий Федорович еще утром велел нам взять их с собой, предупредив, что они очень нам пригодятся, – взяв фонарик, мы полезли в таком порядке: Виктор, Владимир и я. Анатолий Федорович уже не раз бывал здесь, а потому он решил не сопровождать нас, а только лишь объяснил, как лезть, и остался снаружи. Много было кряхтенья, много смеха, потому что, миновав довольно просторную прихожую, нужно было ползком пробираться в узкую влажную каменную щель, настоящий извилистый лаз, причем не такой уж короткий, и мы по очереди застревали… В пещере без фонаря царили полнейший мрак, холод и влажность. Ладони рук и колени скользили по грязи. Наконец мы добрались до конечной камеры, где, по объяснению Анатолия Федоровича, и находилась «Спящая красавица». Камера была высотой около двух метров и не намного больше в ширину – воистину «каменный мешок». Сразу «Спящую красавицу» мы не увидели.

– Где же она? Вот интересно!? – недоуменно произнес Володя, обшаривая лучом фонаря влажные стены «каменистого мешка».

– Где же красавица-то? Кто-нибудь видит? Ну-ка, дайте мне посмотреть, – кряхтел Виктор, просунувший одну лишь голову туда, где скорчившись в три погибели, вертели шеями двое. – Правда, не видно. Ну-ка, вот туда посвети. Неужели она? Вот это да!..

В самом начале камеры была высечена из камня женская голова – милая головка женщины с длинными волосами, похожей на ту, которую я видел с друзьями в проспекте.

– Вот это чудо. Вы знаете, она сразу бросается в глаза…

Мы смотрели на нее минут 20. Она завораживает, просто завораживает. Вот так тысячи людей, приходили посмотреть на «Красавицу». Она была словно сказочная хозяйка Змеиной горы, олицетворяющая добрый человеческий дух, воплощенный в камне – дух женственности, красоты.

Женьшень в двух шагах

Отдохнув один день на кордоне, мы снова пошли в поход в тайгу. Снова идем по нехоженым дорогам, неся на себе рюкзаки с продуктами и карабины с патронами. Ох, так это тяжело взбираться то на одну сопку, то на другую, и думать, – когда же будет очередной привал. И в одну из минут усталости я снова вспомнил о женьшене, о том, что так еще мало он раскрыл своих тайн за века. Вспомнил М. М. Пришвина, его впечатляющие слова о нем. «Вот тут-то я и увидел впервые женьшень, „корень жизни“, и столь драгоценный и редкий, что для переноса его назначено было шесть сильных и хорошо вооруженных молодцов, – писал Пришвин в своей знаменитой повести „Женьшень“ (первоначально названной им „Корень жизни“). – Из лубка кедра был сделан небольшой ящик, и в нем на черной земле лежал небольшой корешок желтого цвета, напоминающий просто нашу петрушку. Все китайцы, пропустив меня, снова погрузились в бессловесное созерцание, и я тоже, разглядывая, с удивлением стал узнавать в этом корне человеческие формы: отчетливо было видны тело, ноги, руки, шейка, на ней голова, и даже коса была на голове, а мочки[1 - Корневая мочка – тонкие (до 3 мм) и короткие (от долей миллиметра до нескольких сантиметров) обрастающие корни третьего и более порядков ветвления с почти неразличимыми глазом корневыми волосками, всасывающими питательные вещества. – Примеч. ред.]