скачать книгу бесплатно
– Правда?
– Скоро увидим.
* * *
Мама устроилась секретаршей.
– Сразу меня взяли. На большее я не гожусь, но на счета хватит.
– Если у нас столько счетов, почему бы просто не вернуться домой?
– Мы уже дома, Софи.
На первую неделю мы остановились в отеле «Холидэй Инн», а затем подыскали квартиру на втором этаже двухэтажного здания неподалеку от Парламент-Хилл. Парламент-Хилл – зеленый оазис на севере Лондона: парк с детскими площадками, беговыми дорожками и прудами, в которых можно было плавать. А еще кафе, где продавалось мороженое и булочки с шоколадом. Туда мы любили наведываться субботним утром.
– Помнишь «Сто одного далматинца»? Здесь они ночью подняли лай.
Она ошиблась, это было на Примроуз-Хилл. Немудрено перепутать. Для нашего американского уха названия звучали почти одинаково, если специально не задумываться.
Мы посмотрели «101 далматинец» в первую же ночь, когда заселились в «Холидэй Инн». Из-за долгого перелета и смены часовых поясов спать совсем не хотелось, и мы, уютно завернувшись в одеяло, уплетали пирожные «Твинкис» из ближайшего магазина.
Что-нибудь жевать перед телевизором вошло у нас в привычку, бабушка этого не одобрила бы. Я так и слышу ее голос: «Как некультурно!». Она была бы в ужасе, если б увидела, до чего мы докатились.
Бабушке очень важно, чтобы все было культурно. В моем представлении это значило правильно держать нож и вилку и не чавкать. «Леди видно по ее манерам, Софи». Так себе мотивация – в шесть лет у меня были мечты поинтереснее, чем становиться леди.
Подозреваю, что в моем возрасте мама вела себя так же, хотя, глядя на ее нынешние утонченные манеры, представить такое непросто. Из разрозненных кусочков мозаики у меня сложилось впечатление, что мама в детстве была как мальчишка наподобие Тома Сойера, ловила лягушек, затачивала деревяшки и подбирала косточки каких-нибудь зверьков.
Не знаю, что случилось с лягушками, но их косточки она хранила в жестянке из-под сигар в глубине прикроватной тумбочки. На крышке нацарапано «Сокровища Амелии. Руки прочь!».
Коллекция показалась мне мрачноватой, о чем я ей и сказала.
– Красота есть во всем, Софи, – ответила она. – Нужно только присмотреться.
И мы смотрели. Нашим любимым занятием стала охота за «сокровищами» на Парламент-Хилл. Мы подбирали перышки, камушки и стертые стекляшки, которые я доверчиво принимала за изумруды. По вечерам мы уютно устраивались на диване, ели спагетти, смотрели «Коломбо» по телевизору или фильмы из ближайшего видеопроката. «Возвращение с Ведьминой горы». «Бриолин». «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера»[4 - «Оркестр клуба одиноких сердец сержанта Пеппера» (1978) – музыкальный фильм режиссера М. Шульца, созданный по отдаленным мотивам бродвейского шоу и одноименного альбома группы «Битлз». Роли в фильме играют музыканты группы «Би Джиз» и Питер Фрэмптон.].
«Оркестр» мама любила больше всего. Она фанатела от «Битлз» и собрала все их альбомы в виниле. В гостиной, где стоял проигрыватель, мы частенько под них танцевали. Мама плавно покачивала бедрами, а я только и умела, что скакать на месте.
Пока мы жили в Бостоне, меня отправляли спать в семь, а после переезда – почти в девять.
– Ты же растешь, – объяснила мама, хотя позже я стала догадываться, что ей просто не хотелось коротать вечера в одиночестве. Я, конечно, не жаловалась – уж точно не на это. Моим настоящим кошмаром был Дес Баннистер, разнорабочий из квартиры этажом ниже.
– Жуткий тип, – поделилась я с мамой. – От него кисло пахнет сыром, и зубы у него ужасные.
– Нельзя судить по внешности, Софи. Важно одно лишь сердце.
– Не думаю, что сердце у него лучше.
Она подергала меня за хвостик:
– Ты же его совсем не знаешь.
– Я знаю, как он обращается со своей собакой. У нее все ребра торчат. Он ее голодом морит. Видно же!
– Может, его собака просто привередлива в еде… Помнишь старого Гейба Робинсона с нашей улицы в Бостоне? Он был добрым или нет?
– А что?
– У его волкодава тоже можно было ребра пересчитать. Но Трикла уж точно не морили голодом, слишком Гейб его любил.
– Это совсем другое дело.
Мама глубоко вздохнула и склонила голову набок, как всегда делала, подбирая слова.
– Знаю, что переезд дался тебе нелегко. Знаю, какой несправедливостью кажется оставлять все, что тебе знакомо. Надеюсь, однажды ты поймешь, что все было к лучшему и что я думала о нас обеих. А пока тебе нужно постараться приспособиться, и все получится. Ладно?
– Я постараюсь, но Дес Баннистер от этого хорошим человеком не становится.
Я ковыряла носком землю, кусала губы, чтобы не расплакаться.
– Мы его не знаем. Не знаем, через что ему пришлось пройти, чем он живет.
– И что?
– То, что нельзя судить о человеке, не побыв в его шкуре.
Я подумала о том, как топали армейские ботинки Деса, подумала о его камуфляжных штанах. Вспомнила, как он пнул кружку с подаяниями у бродяжки на вокзале.
– Мне не нужно влезать в его шкуру, чтобы понять, что он за человек.
– Хорошо. Он тебе не нравится. Можно ли по нему судить обо всем Лондоне? Здесь столько всего прекрасного!
– Прекрасно, что дедушка не пытается задобрить меня, чтобы я не шумела в церкви.
Она рассмеялась:
– С каких пор тебе разонравились мятные конфеты, малышка? Я скорее имела в виду погоду. Ты хоть знаешь, какой холод сейчас в Массачусетсе?
– Наверное, сильный.
– Сильный? Такой дубак, что пальцы отмерзают, вот какой.
Она схватила меня за руки и притворилась, что кусает. Цап!
– И еще приятно везде гулять, скажи?
Я пожала плечами, не хотела соглашаться, хотя она попала в точку. Дома никуда нельзя было добраться пешком, только на машине. Пешеходные улицы стали для меня настоящим открытием.
В этом-то и заключалась проблема. Там был дом, а здесь – нет. Все говорили, как принц Чарльз. Когда я попросила намазать тост вареньем, на меня посмотрели как на умалишенную. А еще абсолютно нигде не продавали мои любимые сухие завтраки «Лаки Чармс».
– Ненавижу эти галеты «Витабикс», – говорила я маме. – Они на вкус как солома.
– Тебе почем знать? – шутила она, оторвав глаза от стикера, на котором что-то увлеченно писала.
По всей квартире были расклеены записки с цитатами. Мама называла их заметками для вдохновения. Жемчужины мудрости. Возможно, в глубине души она скучала по бабушке.
– Что там написано? – спросила я.
– «Только ты сам даешь себе определение».
– А словарь на что? – отреагировала я, довольная своим остроумием.
Мама покачала головой:
– Ни одна книга на свете. Только ты сама.
Бабушка на этом моменте, наверное, бросилась бы за Библией, но я не хотела напоминать маме, что она пока так и не записала меня в воскресную школу. Поэтому решила действовать прагматично.
– Вообще-то неплохо сказано.
Да уж. Хотя нам больше пригодилась бы цитата «Бойтесь волков в овечьей шкуре».
Глава 4
Я нахожу за изголовьем кровати один из старых стикеров, написанных ее идеальным бисерным почерком. Со временем бумага истончилась и свернулась, синяя шариковая ручка поблекла. Призрак. Шепот из давнего прошлого.
Что бы я сказала, будь у меня возможность сделать наоборот? Оставить записку той себе. Послать предостережение из будущего. Подать тайный знак.
Меня часто увлекает эта фантазия, хотя в итоге остается только чувство вины и упреки. Себе, маме. А их и без того уже немало накопилось.
И все равно не унимаюсь, не могу ничего с собой поделать. Как болячка, которая нестерпимо чешется, а расчесывать нельзя.
Я верчу в руке ветхую бумажку, играюсь. Что бы я написала?
«Бойтесь волков в овечьей шкуре»?
«Никому не верь»?
«Беги»?
Что, если все это – ужасная ошибка? Что, если он и вправду невиновен? Согласилась бы я пожертвовать самым счастливым периодом в своей жизни?
Думаю, да. Нет.
Боже! Неудивительно, что у меня все трещит по швам.
Провожу пальцем по маминым письменам. В горле стоит ком, и я чувствую, как внутренний черный пес готов сорваться с цепи. Фантом, затаившийся в ожидании шанса наброситься и придавить меня к земле. Он крадет у меня время, целые недели. Запирает в моей собственной тюрьме. Высасывает энергию, так что мне остается только сидеть, уставившись в одну точку.
В горле стоит ком, но других симптомов не наблюдается; нет того чувства, которое жжет глаза, прежде чем расплачешься. Мышцы не наливаются свинцом. Нет апатии.
Значит, это не начало нового витка депрессии. Я не стану замыкаться в себе. Одна мысль об этом пугает меня до смерти.
На маминой записке выведено: «Есть только сейчас».
Может, это знак, но я не тороплюсь звонить. Решиться – одно, действовать – другое. То же с прощением.
Я жду, когда мы с Бастером закончим обед, за которым он ест за нас двоих. У меня совсем пропал аппетит. Хоть какие-то плюсы. Наверное. С тех пор как мне стукнуло тридцать, контролировать вес стало сложнее.
Тянусь к телефону, ищу в письме номер тюрьмы. Мешкаю, но все же беру трубку, прикрываю рукой глаза.
Нет, не могу. Комок в горле начинает душить.
Завтра, думаю я, вставая. Прикидываю, не слишком ли ранний час для вина. Всего бокал, чтобы немного расслабиться.
И тут краем глаза вижу: «Есть только сейчас».
Стискиваю зубы, делаю глубокий вдох, набираю номер.
Когда берут трубку, мне уже не хватает воздуха, словно я взбежала по лестнице, а не просидела последние два часа в нерешительности за кухонным столом.
Ненавижу себя за то, что по-прежнему позволяю Мэтти задевать меня за живое. Я уже взрослая, столько лет провела, бегая от прошлого, и все же любая мелочь напоминает о нем…
Галстуки-бабочки. Отпечатки ног. Оброненная сережка. Прошлое – это не неведомая страна. Это камера пожизненного заключения без права на досрочное освобождение.
По ночам мне слышится шепот – убитые женщины взывают ко мне. Чаще всего голос совсем детский. Девочка говорит зло, обиженно. «Почему ты не сделала этого раньше? – спрашивает она. – Тогда я была бы жива. У меня тоже была мама. Каково, по-твоему, ей приходится?»
Иногда она совсем жестока. «Почему я? Чем ты такая особенная?»
Я сама себя об этом спрашиваю. Все время.
Голос на том конце провода оживляется, стоит мне упомянуть его имя. Магнетизм дурной славы.
– Мэтти Мелгрен?
– В какой день я могу подойти? – Я словно планирую визит к стоматологу.
Стучит клавиатура, в трубке цокают языком.
Я думаю о девочке с Хогарт-роуд и о том, что, по слухам, он сделал с ее языком. Нет такой стены, которой можно было бы отгородиться от прошлого.
– Вам необходимо прибыть за полчаса до назначенного времени. Возьмите удостоверение личности: паспорт или водительские права, – инструктирует секретарь. – И четвертак для камеры хранения. Вторник. Четыре тридцать.
Это не вопрос. Меня не спрашивают, удобно ли мне.
Как обычно, все козыри на руках у Мэтти.
Глава 5
Я просыпаюсь от звуков выстрелов. Показалось. Это рев автомобиля. Я в Лондоне, а не в Бостоне. Никаких пистолетов. Очень безопасно, думали мы.
