скачать книгу бесплатно
Голос доньи Росы становится вкрадчивым, убеждающим – она дает совет:
– Надо иметь терпение, Эльвирита! Вы еще совсем дитя!
– Вы думаете?
Сеньорита Эльвира сплевывает под стол и обтирает рот краем перчатки.
Разбогатевший издатель по фамилии Вега, дон Марио де ла Вега, покуривает огромную, будто для рекламы сделанную сигару. Человек за соседним столиком пробует подольститься.
– Отличная у вас сигара!
Вега, не глядя на него, с важностью отвечает:
– Да, неплохая, но и обошлась она мне в целый дуро.
Человек за соседним столиком, тщедушный и улыбающийся, с удовольствием сказал бы что-нибудь вроде: «Кому же, как не вам, их курить?» – да не посмел, устыдился, и, к счастью, вовремя. Глядя на издателя, он снова заискивающе улыбнулся и сказал:
– Всего один дуро? Я думал, не меньше семи песет.
– Да нет же, один дуро да тридцать сентимо на чай. Мне это по карману.
– Еще бы!
– Э, бросьте! Чтобы курить такие сигары, я полагаю, вовсе не надо быть графом Романонесом.
– Романонесом, конечно, не надо быть, но, видите ли, я, например, не могу этого себе позволить, а также многие из тех, кто здесь сидит.
– Вы хотели бы закурить такую же?
– О, что вы!..
Вега усмехнулся, как бы заранее сожалея о своих словах:
– Так потрудитесь, как тружусь я.
Издатель разражается бурным, оглушительным хохотом. Тщедушный, улыбающийся человек за соседним столиком перестал улыбаться. Он весь покраснел, он чувствует, что у него уши горят и в глазах щиплет. Он потупил взгляд, чтобы не видеть, как на него смотрят все в кафе, ему, во всяком случае, чудится, что все в кафе на него смотрят.
Меж тем как дон Пабло, этот гнусный тип с грязными мыслями, хохочет, рассказывая историю про мадам Тру-ля-ля, сеньорита Эльвира швыряет на пол окурок и ногой гасит его. Да, сеньорита Эльвира иной раз держится, как настоящая принцесса.
– Ну, чем помешал вам этот котик? Кис-кис, на, на!..
Дон Пабло глядит на даму.
– Просто удивительно, до чего кошки умные! У них разума больше, чем у некоторых людей. Эти животные все-все понимают. Кис-кис, на, на!..
Кот удаляется не оборачиваясь и скрывается в дверях на кухню.
– У меня есть друг, человек денежный и с большим влиянием – не подумайте, что какой-нибудь голоштанник, – так у него персидский кот по кличке Султан, это просто чудо.
– Да?
– И еще какое чудо! Хозяин говорит: «Султан, иди сюда», – и кот подходит да хвостом своим этак помахивает пышным, будто плюмажем. Говорят ему: «Султан, пошел вон», – и, пожалуйста, Султан с достоинством удаляется, как важная персона. Все движения у него такие степенные, а шерсть – чистый шелк. Я думаю, немного сыщется таких котов; этот кот среди прочих котов, что герцог Альба среди прочих людей. Мой друг любит его, как ребенка. Ну понятно, и кот ведет себя так, что его нельзя не любить.
Дон Пабло обводит глазами кафе. На одно мгновение взгляд его скрещивается со взглядом сеньориты Эльвиры. Дон Пабло, моргнув, отворачивается.
– А какие кошки ласковые! Вы замечали, какие они ласковые? Если к кому привяжутся, так уж на всю жизнь.
Дон Пабло слегка откашливается и говорит тоном строгим, внушительным:
– Не мешало бы взять с них пример кое-кому из людей!
– Да, вы правы.
Дон Пабло глубоко вздыхает. Он доволен собой. В самом деле, эти слова насчет того, что «не мешало бы взять пример» и т. д., прозвучали у него великолепно.
Пепе, официант, уходит, не говоря ни слова, в свой угол. Здесь он у себя дома – он кладет руку на спинку стула и смотрит на себя в зеркала, словно на какую-то диковину.
В ближайшем зеркале он – в фас; в зеркале противоположном – его спина; в боковых – его профили.
– Чтоб ей, ведьме старой, утонуть в канаве, да чтоб ее дохлой оттуда вытянули! Свинья! Лиса старая!
Пепе – человек отходчивый, ему достаточно сказать про себя одну-две фразы, которые он никогда бы не осмелился произнести вслух:
– Живодерка! Свинья! Чтоб тебе сухой коркой питаться!
Когда Пепе не в духе, ему нравится отпускать вот такие короткие ругательства. Потом он отвлечется то тем, то другим и под конец обо всем забудет.
Двое малышей лет четырех-пяти уныло, без всякого энтузиазма играют меж столиками в поезд. Двигаясь в глубину кафе, один изображает паровоз, другой – вагон. Когда возвращаются к входной двери, роли меняются. Никто не обращает на них внимания, но они бесстрастно и безрадостно продолжают играть, курсируя взад-вперед с жуткой серьезностью. Это мальчики паиньки и умники, мальчики, которые – хоть скучно им до смерти – играют в поезд, потому что решили развлечься, а чтобы развлечься, решили – хоть ты лопни – играть в поезд до самого вечера. Если развлечение не удается, они-то чем виноваты? Они делают все, что могут.
Пепе смотрит на них и говорит:
– Осторожней, еще упадете…
Хотя Пепе уже с полвека живет в Кастилии, в его речи чувствуется галисийский акцент. Мальчики отвечают: «Нет-нет, не упадем, сеньор», – и игра продолжается – без веры, без надежды, без радости, словно они исполняют тягостный долг.
Донья Роса вваливается на кухню.
– Габриэль, сколько унций кофе ты всыпал?
– Две, сеньорита.
– Вот видишь! Видишь! Ну кто это может вынести! А потом, того и гляди, начнешь болтать об условиях труда и черт знает о чем еще! Разве не сказала я тебе, чтобы не сыпал больше полутора унций? Нет, с вами нельзя говорить просто и ясно, вы ничего понимать не желаете.
И донья Роса, отдуваясь, заводит свою шарманку. Пыхтит она, как паровоз, неровно, прерывисто, вся ее туша вздрагивает, и в груди что-то с присвистом клокочет.
– А если дону Пабло кажется, что кофе жидкий, пусть отправляется со своей супружницей туда, где ему подадут лучший. Хорошенькое дело! Где это видано! Этому болвану несчастному, должно быть, неизвестно, что посетителей у нас хоть отбавляй. Понятно тебе? Если ему не по вкусу, пусть убирается – нам это не в убыток. Подумаешь, персона какая! Жена его настоящая гадюка, мне уже тошно на нее смотреть. Прямо-таки тошнит от этой доньи Пуры!
Габриэль, как обычно, успокаивает ее.
– Вас могут услышать, сеньорита!
– Пускай слушают, если хотят. Для того и говорю. У меня рот не на замке! А вот чего я не пойму – почему этому остолопу вздумалось порвать с Эльвиритой? Ведь не девушка – ангел, только и думала, чтобы ему угодить, и как он, точно баран, терпит эту скандалистку донью Пуру, эту гадюку, которая вечно исподтишка хихикает. Но, как говорила моя матушка – царство ей небесное! – поживем – увидим!
Габриэль старается замять конфликт.
– Если хотите, я немножко отсыплю.
– Ты и сам знаешь, как должен поступать человек порядочный и толковый – не вор, нет. Когда хочешь, ты отлично понимаешь, как надо себя вести!
* * *
Падилья, продавец сигарет, беседует с новым посетителем, покупающим целую пачку табаку.
– И что, всегда так?
– Всегда, но она не злая. Вспыльчива немного, но, в общем, не злая.
– Но она же назвала этого официанта дурнем!
– А, большое дело! Иной раз она и нас обзывает лодырями и красными.
Новый посетитель не верит своим ушам.
– И вы так спокойно к этому относитесь?
– Да, сеньор, совершенно спокойно.
Новый посетитель пожимает плечами.
– Странно, странно…
Падилья идет в очередной обход по залу.
Посетитель задумывается.
«Не знаю, кто из них гнусней – эта жирная свинья в трауре или это сборище баранов. Взяли бы ее как-нибудь за шиворот да всыпали все вместе как следует, она бы уж точно присмирела. Да где там! Трусят. В душе небось с утра и до ночи посылают ее куда подальше, но вслух – боже упаси! «Убирайся, дурень! Вор, бездельник!» А они в восторге. «Да, сеньор, совершенно спокойно». Все понятно! Да пошли они все к черту, противно на них смотреть!»
Посетитель задумчиво курит. Его зовут Маурисио Сеговия, служит на телефонной станции. Спешу это сообщить, так как он, наверно, сейчас уйдет. Ему лет тридцать восемь – сорок, рыжий, лицо все в веснушках. Живет он далеко, в Аточе, а в этом районе оказался случайно – пошел следом за незнакомой девчонкой, а та, прежде чем Маурисио решился с ней заговорить, вдруг возьми да и сверни за угол и исчезла в каком-то подъезде.
Чистильщик обуви зовет:
– Сеньор Суарес! Сеньор Суарес!
Сеньор Суарес – он тоже здесь случайный гость – поднимается с места и идет к телефону. Он прихрамывает, раскачивая бедрами. Одет в модный светлый костюм, на носу пенсне. По виду ему дашь лет пятьдесят, он похож на дантиста или парикмахера. Если приглядеться, можно, пожалуй, принять его и за коммивояжера по сбыту химикатов. У сеньора Суареса вид очень занятого человека, из тех, кто не переводя дыхания выпаливает: «Чашку кофе. Чистильщика. Мальчик, сбегай за такси». Когда такие вот всегда занятые господа заходят в парикмахерскую, они там сразу бреются, стригутся, делают маникюр, велят чистить им обувь да еще газету читают. Прощаясь с другом, они предупреждают: «С такого-то по такой-то час я буду в кафе, потом должен зайти в контору, а к вечеру загляну к своему шурину – если будете мне звонить, то именно в таком порядке. Сейчас я должен идти, у меня сотня мелких дел». Только взглянуть на таких людей, и сразу понимаешь – это победители, это избранные, это люди, привыкшие повелевать.
Сеньор Суарес говорит по телефону голосом тихим, пискливым, глуповато хихикая и жеманничая. Пиджак на нем коротковат, брюки узехонькие, как у тореро.
– Это ты?
– ………
– Нахал, ну прямо-таки нахал! Бесстыдник!
– Да ладно… Как хочешь.
– ………
– Договорились. Ладно, не беспокойся, еду.
– ………
– Пока, дорогуша.
– ………
– Хи-хи! Вечные твои шуточки! Будь здоров, голубок, сейчас заеду за тобой.
Сеньор Суарес возвращается к своему столику. На лице улыбка, хромота у него теперь какая-то подрагивающая, чуть судорожная – в ней даже есть что-то задорное, кокетливое, легкомысленное. Он расплачивается за кофе, требует такси, и, когда такси подъезжает, сеньор Суарес выходит на улицу. Выходит с гордо поднятой головой, как римский гладиатор, выходит, излучая самодовольство, сияя радостью.
Кое-кто провожает его взглядом, пока он не скрывается за вращающейся дверью. М-да, есть люди, которые обязательно привлекают внимание. Их сразу узнаешь среди прочих, как будто у них отметина на лбу.
Хозяйка делает пол-оборота и направляется к стойке. Никелированная кофеварка «экспресс» выдает, булькая, одну за другой чашечки кофе, а касса, отсвечивающая от старости медью, то и дело щелкает.
Несколько официантов с изможденными, бледными, унылыми физиономиями стоят в мешковатых, измятых фраках, оперев край подноса на мраморную доску, и ждут, пока шеф выдаст им заказанные блюда и медные и серебряные монетки сдачи.
Шеф вешает телефонную трубку и начинает отпускать заказы.
– Опять вы тут болтаете по телефону, как будто делать нечего?
– Да видите ли, сеньорита, просят еще молока.
– Еще молока? Сколько привезли сегодня утром?
– Как всегда, сеньорита, шестьдесят.
– И этого не хватает?
– Да, кажется, будет мало.
– Но послушай, милый мой, здесь же не ясли! Сколько ты затребовал?
– Еще двадцать.
– Не слишком ли много?
– Не думаю.
– Что значит «не думаю»? Хорошенькое дело! А если останется, что тогда?