скачать книгу бесплатно
– Я здесь не живу, а работаю.
– На работу тоже можно приводить друзей. Ты же много раз была у меня в офисе.
– Здесь живут богатые и важные люди. Очень богатые. Они ценят свое личное пространство. Я их понимаю. Я бы тоже не любила посторонних, если бы была какой-нибудь звездой или миллионершей.
– Ты оправдываешься, – говорит Хлоя.
– Ничего подобного, – отвечаю я, хотя и вправду чувствую себя некомфортно.
– Джулс, я просто беспокоюсь о тебе.
– Обо мне не надо беспокоиться. Ничего не случится. Я же не моя сестра.
– Это странное правило, дедушкины байки и то, что рассказал Пол… Меня все это пугает.
– Погоди, что рассказал тебе Пол?
– Что тут сплошные секреты, – говорит Хлоя. – Он говорит, в Бартоломью почти невозможно поселиться. Президент их фирмы хотел купить там квартиру, так его даже на порог не пустили. Сказали, что свободных квартир нет, но они могут поставить его в очередь – лет на десять. И еще я прочла статью…
Мои мысли начинают путаться. Я чувствую подступающую головную боль.
– Что еще за статья?
– В интернете. Я пришлю тебе ссылку. Там написано про всякие странности, которые случались в Бартоломью.
– Какие странности?
– Как в «Американской истории ужасов». Болезни, странные происшествия. Тут даже жила ведьма, Джулс. Настоящая ведьма. Говорю тебе, это нехорошее место.
– Ничего подобного.
– Да ладно?
– Это просто работа. – Я выглядываю в окно, смотрю на крыло Джорджа, на парк, на город, простирающийся до горизонта. – Работа моей мечты. В квартире моей мечты.
– В которую меня не пускают, – добавляет Хлоя.
– Это действительно необычно. Зато работа – проще не бывает. И за нее отлично платят. С какой стати мне от нее отказываться? Только потому, что здесь живут скрытные люди?
– Тебе стоит задуматься, почему они такие скрытные, – говорит Хлоя. – Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
В конце концов каждая из нас остается при своем мнении. Я говорю Хлое, что понимаю ее опасения. Она выражает радость, что мне выпал такой шанс. Мы договариваемся поужинать вместе в ближайшее время, хотя деньги на ужин у меня появятся только на следующей неделе.
Закончив разговор, я принимаюсь искать работу. Насчет этого я не соврала. Я действительно собираюсь посвятить поискам весь день и все последующие дни. Включив ноутбук, я просматриваю свежие вакансии. Их немало, но мне ничего не подходит. Я всего лишь офисный планктон. Таких можно найти пучок за пятачок.
Тем не менее я открываю все вакансии с более-менее подходящими требованиями и составляю для каждой из них сопроводительное письмо. Мне едва удается побороть желание начать каждое письмо со слов: «Пожалуйста, дайте мне работу. Дайте мне шанс проявить себя. Верните мне утраченное чувство собственного достоинства».
Вместо этого я пишу стандартные бессмысленные фразы. Саморазвитие, желание расширить свою квалификацию, приобрести новый опыт. Я отправляю письма вместе со своим резюме. Три письма в дополнение к четырем, которые я отправила за предыдущие две недели.
Я не рассчитываю, что мне ответят. Оптимизм еще никогда не шел мне на пользу. Как говорил мой отец: «Надейся на лучшее, но готовься к худшему».
В конце концов он утратил надежду, и не смог подготовиться к тому, что его ожидало.
Закончив с бессмысленными поисками работы, я открываю таблицу, чтобы распланировать бюджет на ближайшие несколько недель. Мне едва удается сводить концы с концами. Раньше, когда я была на мели, меня выручали кредитки. Но теперь я превысила лимит на всех трех. Придется обойтись тем, что лежит на банковском счете. Я проверяю баланс, и моя душа уходит в пятки.
У меня осталось всего лишь четыреста тридцать два доллара.
6
У меня осталось всего лишь триста двадцать два доллара.
Все из-за ужасного договора о предоставлении мобильной связи, который я смогу разорвать только через год.
Мне удалось договориться с банками об отсрочке выплаты кредитов, но я не могу позволить себе не заплатить за телефон. Я и так просрочила платеж на неделю, еще немного – и мне отключили бы связь. И тогда до меня не дозвонился бы ни один потенциальный работодатель. Итак, минус еще сто десять долларов.
Я утешаю себя мыслью, что ровно в полночь на мой счет будет перечислено пособие по безработице. Утешение сомнительное. Я бы предпочла получить деньги за неделю честной работы.
Мое нынешнее положение не кажется мне честным.
Кажется, будто я приживалка.
«Никогда не бери то, чего не заработала» – говорил мне отец. – Рано или поздно все равно придется заплатить».
С этой мыслью я решаю заняться уборкой, хотя квартира и без того сияет. Я начинаю с ванной комнаты наверху – протираю столешницы и мою зеркала при помощи пульверизатора с чистящим средством. Затем я возвращаюсь в спальню и прохожусь по ковру изящным пылесосом, который нашла в кладовке внизу.
Потом я принимаюсь за кухню и тщательно протираю столешницу. Затем перемещаюсь в кабинет, смахиваю пыль с письменного стола, на котором не осталось ничего, что напоминало бы о прежней владелице. Если задуматься, это довольно странно. В квартире совсем не осталось ее личных вещей. Мебель, посуда, пылесос… Но ничего, что позволило бы мне ее опознать.
Одежда? В шкафах и в гардеробной пусто.
Семейные фотографии? О них напоминают только выцветшие прямоугольники на обоях в кабинете и в гостиной.
Я рассматриваю кабинет, прекрасно отдавая себе отчет в том, что отвлеклась от уборки. Но я вовсе не собираюсь вынюхивать грязные секреты бывшей владелицы. Мне просто интересно, кем она была. Я хочу узнать, живу ли я в квартире кинозвезды или директора фирмы.
В первую очередь я подхожу к книжным полкам и разглядываю корешки книг, надеясь, что они дадут мне подсказку. Без толку. На полках стоит классика в дорогих кожаных переплетах и бестселлеры десятилетней давности. Единственная книга, которая привлекает мое внимание – «Сердце мечтательницы». Неудивительно – это же Бартоломью.
Это издание в твердой обложке, в безупречном состоянии. Не то что мой старый экземпляр в мягком переплете, со сломанным корешком и потрепанными страницами. Я переворачиваю книгу и вижу фотографию автора.
Грета Манвилл.
Не самый удачный снимок. Ее лицо словно целиком состоит из острых углов. Высокие скулы. Острый подбородок. Узкий нос. На губах блуждает легкая усмешка. Ее словно позабавило что-то, о чем мы не знаем. Словно она смеялась над какой-то шуткой вместе с фотографом перед тем, как он сделал снимок.
За всю жизнь она написала одну-единственную книгу. После того, как Джейн познакомила меня с «Сердцем мечтательницы», я захотела прочесть другие книги Манвилл. Но ничего не нашла. Она написала одну-единственную безупречную книгу.
Я ставлю «Сердце мечтательницы» обратно на полку и подхожу к столу. В ящиках нет ничего интересного. Скрепки, шариковые ручки, несколько пустых папок и старых номеров «Нью-Йоркера». Никаких именных канцелярских принадлежностей или документов, где упоминалось бы имя покойной.
Но тут я замечаю наклейки на обложках журналов. На них указан не только адрес и номер квартиры, но и имя.
Марджори Милтон.
Я чувствую разочарование. Имя мне совершенно незнакомо – по всей вероятности, Марджори была обычной состоятельной дамой, которая унаследовала богатство, из-за которого теперь спорят ее наследники.
Я с досадой кладу журналы обратно в ящик стола и возвращаюсь к уборке. В гостиной я начинаю с ковра, окон и кофейного столика, а потом начинаю смахивать пыль с лепнины под потолком, практически уткнувшись носом в обои.
Вблизи цветочный узор выглядит еще более отталкивающим. Цветы напоминают распахнутые рты. Овальные пространства между ними окрашены темно-красным, почти черным цветом. Кажется, будто обои утыканы человеческими глазами.
Я делаю шаг назад и прищуриваюсь в надежде развеять впечатление, что обои изображают ряды чьих-то глаз. Это не помогает. Глаза никуда не деваются, а цветы вдобавок больше не похожи на цветы. Вместо лепестков я вижу лица.
То же самое происходит с лепниной на потолке. Среди изящных завитушек прячутся широко раскрытые глаза и сморщенные лица.
Умом я понимаю, что это всего лишь оптическая иллюзия. Но мои глаза отказываются вернуться к прежнему восприятию. Цветы бесследно испарились. Вместо них я вижу лица. Гротескные физиономии с уродливыми носами, безобразными губами, вытянутыми челюстями – кажется, будто они о чем-то говорят.
Но стены не могут говорить.
Они лишь наблюдают.
Но где-то в квартире раздается шорох. Я слышу его даже из гостиной – что-то, похожее на приглушенный скрип.
Сначала я думаю, что это скребется мышь. Но вряд ли в Бартоломью стали бы мириться с мышами. Да и звук мало походит на мышиную возню. Скрип звучит натужно, словно какой-то механизм, долгое время пребывавший в бездействии, наконец оживает. На ум приходят ржавые шестеренки и несмазанные шарниры.
Я иду на звук и оказываюсь на кухне, у шкафчика между духовкой и раковиной.
Звук доносится из кухонного лифта.
Я открываю дверцу шкафчика, за которой таится пустая шахта лифта. В лицо мне дует холодный сквозняк. Тросы, ранее висевшие неподвижно, теперь ожили и натянуты до предела. Блок наверху то проворачивается, то снова замирает. При движении он издает резкий, пронзительный скрип.
Я гляжу вниз, в шахту. В лицо мне по-прежнему дует сквозняк. Поначалу мне не удается ничего разглядеть. Лишь тьма, простирающаяся, возможно, до самого подвала. Но потом из черноты проступает что-то новое. Вскоре я понимаю, что это крышка самого лифта.
Деревянная.
Покрытая толстым слоем пыли.
С отверстиями для тросов наверху и внизу.
Блок снова скрипит. Лифт продолжает подниматься. Сквозняк растревожил скопившуюся пыль, и она вылетает из шкафчика, словно облачко пепла из дымохода, заставляя меня отшатнуться.
Воображение переносит меня на сотню лет назад. Я представляю суетящихся поваров, отправляющих вниз роскошные блюда. Шахта кухонного лифта наполняется ароматами жареного цыпленка, ягнятины, свежих трав. Обратно лифт привозит гору грязной посуды, испачканные приборы, хрустальные фужеры со следами помады и остатками вина на донышках.
Теперь, сквозь пелену времени, эта картина кажется романтичной. На самом же деле людям приходилось нелегко. По крайней мере, слугам, которые жили и работали здесь.
Скрип наконец затихает – лифт достиг своей цели. Он идеально вписывается в пустое пространство за дверцей. Если бы не тросы, невозможно было бы догадаться, что это лифт, а не обычный кухонный шкафчик.
Внутри лежит лист бумаги. Точнее, страница, вырванная из книги. Страница со стихотворением Эмили Дикинсон. «Раз к Смерти я не шла».
Я переворачиваю страницу и вижу, что на обороте кто-то написал для меня послание. Совсем короткое. Три слова крупными печатными буквами:
ПРИВЕТ! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!
Внизу – подпись чуть более мелкими буквами:
Ингрид
Я нахожу бумагу и ручку в одном из ящичков, заполненном разными мелочами – резинками, пакетиками с кетчупом и меню ресторанов с доставкой. Написав ответное послание: «Привет, спасибо!», я кладу его в лифт и тяну за трос.
Лифт приходит в движение.
Блок издает очередной скрип.
Когда лифт начинает опускаться, я наконец понимаю, как он огромен. Размером со взрослого мужчину и весом не меньше. Мне приходится схватиться за трос обеими руками. Я пытаюсь прикинуть, насколько глубоко успел опуститься лифт.
Пять футов. Десять. Пятнадцать.
Опустившись примерно на двадцать футов, он останавливается. Трос в моих руках провисает. Судя по всему, лифт оказался в квартире прямо подо мной.
11А.
Квартира, где живет загадочная Ингрид. Понятия не имею, кто она такая, но, кажется, мы подружимся.
7
Во второй половине дня я решаю сходить в магазин за продуктами. По сравнению с безмолвным двенадцатым этажом другие кажутся гораздо более оживленными. Я проезжаю на лифте мимо десятого этажа, на котором из-за одной из закрытых дверей звучит Бетховен. На девятом кто-то захлопывает дверь, из-за которой доносится резкий запах дезинфицирующего средства.
На седьмом этаже лифт останавливает другой жилец – актриса, которую я видела вчера. Сегодня они вместе с собачкой одеты в одинаковые отделанные мехом курточки.
При виде ее я на мгновение теряю дар речи. Как же звали героиню, которую она играла? Ту самую, которую терпеть не могла моя мама. Кэссиди, вот как.
– Мы поместимся? – спрашивает она, смеряя взглядом закрытую решетку лифта.
– Ах да, конечно.
Я открываю решетку и отхожу в сторону, чтобы дать им войти. Вскоре лифт снова приходит в движение, и, пока актриса поправляет у собачки капюшон, я думаю о том, в какой восторг пришла бы моя мама, узнав, что я ехала в одном лифте с Кэссиди.
Вблизи она выглядит совсем иначе. Возможно, из-за обильного макияжа. Тональный крем придает ее лицу нежный персиковый оттенок. Или, возможно, дело в солнечных очках, которые закрывают треть ее лица.
– Вы здесь недавно, верно? – спрашивает она.
– Только что переехала, – отвечаю я. Стоит ли упоминать, что я здесь только на три месяца и только по работе? Пожалуй, нет. Если актриса, сыгравшая Кэссиди, решит, что я и правда живу в Бартоломью, пусть так и будет.
– Я здесь уже полгода, – говорит она. – Пришлось продать дом в Малибу, но, думаю, оно того стоило. Ах да, меня зовут Марианна.
Да, я знаю. Неотразимо стервозная Марианна Дункан была столь же неотъемлемой частью моих подростковых лет, как «Сердце мечтательницы». Придерживая собачонку, Марианна протягивает мне свободную руку, и я ее пожимаю.
– Джулс. – Я перевожу взгляд на собаку. – А как зовут этого красавчика?
– Руфус.
Я чешу его между ушками. В ответ Руфус лижет мою руку.
– О, вы ему понравились, – говорит Марианна.
