скачать книгу бесплатно
И все же город оставался святыней. Так или иначе, в Храме продолжались жертвоприношения. В апреле, на Пасху, как раз перед тем, как римляне осадили город, в Иерусалим, как обычно, прибыло множество паломников. В городе и в обычное время проживали десятки тысяч. Теперь же, когда римляне лишили паломников возможности покинуть Иерусалим, в нем теснились сотни тысяч человек. И лишь после того, как Тит приказал окружить город осадным валом, главари мятежников прекратили междоусобицы и решились объединить двадцать одну тысячу своих воинов, чтобы сообща дать отпор римлянам.
Город, который Тит рассматривал с горы Скопус, получившей свое название от греческого skopos – “наблюдатель”, являл собой, по словам Плиния Старшего, “самый прославленный город среди городов Востока”. Богатая, процветающая столица, возникшая вокруг одного из самых величественных храмов Древнего мира, уникального, грандиозного в своем масштабе произведения архитектурного искусства. Иерусалим существовал уже много сотен лет, но никогда прежде этот город, раскинувшийся на двух холмах среди бесплодных, унылых скал Иудеи и окруженный тройной стеной с множеством массивных башен, не был таким многолюдным и не казался таким грозным, как в I веке новой эры. И вплоть до ХХ столетия он не сможет вернуть себе былой мощи.
Величие Иерусалима того времени – дело рук царя Ирода Великого, блестящего правителя, но при этом жестокого психопата, который возвел в городе дворцы и крепости столь монументальные и столь роскошные, что иудейский историк Иосиф Флавий вынужден был признать: у него нет “возможности по достоинству описать” их.
Храм затмевал своим великолепием все прочие строения в городе. “Покрытый со всех сторон тяжелыми золотыми листами, он сверкал на утреннем солнце огненным блеском, ослепляя глаза, словно солнечные лучи”. Чужестранцам вроде Тита и его легионеров, видевшим Храм впервые, “он издали казался покрытым снегом, ибо там, где он не был позолочен, он был ослепительно бел”. Благочестивые иудеи знали, что в глубине дворов этого “города в городе”, раскинувшегося на вершине Храмовой горы, скрыто совсем небольшое помещение, наполненное высшей степенью святости – Святая Святых, обитель Самого Господа.
Храм был святилищем, но он также представлял собой почти неприступную крепость, внутренний оплот в центре обнесенного стенами города. Евреи, воодушевленные тем, что железная хватка империи в “год четырех императоров” явно ослабла, и решившие, что они в безопасности среди своих скал и обрывов, под защитой городских стен и укреплений самого Храма, в котором любой чужак заблудился бы, словно в лабиринте, решили оказать сопротивление Титу. Возможно, это было слишком самонадеянно, но, в конце концов, они оказывали открытое неповиновение Риму уже почти пять лет. Однако у Тита были полномочия, амбиции, ресурсы и талант полководца – то есть все необходимое для выполнения стоявшей перед ним задачи. Он решил принудить Иерусалим к сдаче систематической бомбардировкой и демонстрацией собственных превосходящих сил. Каменные ядра для баллист, найденные в туннелях у Западной стены Храма, были, по всей видимости, выпущены по приказу Тита и наглядно свидетельствуют об интенсивности, с которой римляне обстреливали город. Евреи сражались за каждую пядь своей земли с почти самоубийственной самоотверженностью. И все же Тит, в распоряжении которого был полный арсенал осадных приспособлений, метательных орудий и вся изобретательность гениальных римских военных инженеров, на 15-й день осады смог преодолеть внешнюю стену. Он повел тысячу своих легионеров в лабиринт иерусалимских уличных рынков и приступил к штурму второй стены. Однако иудеи предприняли вылазку и отбили приступ. Римлянам придется штурмовать ее еще раз.
Затем Тит попытался запугать горожан демонстрацией силы: все его войско прошло под стенами в полном парадном обмундировании – в панцирях, шлемах, со щитами, штандартами и сверкающими орлами – знаками легионов; “кони под всадниками также были во всем убранстве”. Тысячи жителей Иерусалима собрались на стенах, чтобы увидеть римскую армию, “вся древняя стена и северная сторона Храма были переполнены зрителями”. Иудеи вполне оценили “пышность оружия и отличный порядок среди солдат”, однако не испугались и решили продолжать сопротивление. А может быть, они просто слишком боялись собственных командиров, отдавших решительный приказ: не сдаваться.
В конце концов Тит решил полностью блокировать Иерусалим кольцевым осадным валом. На исходе июня римляне взяли штурмом огромную крепость Антония, господствовавшую над Храмовой горой, и разрушили ее до основания, сохранив только одну, центральную башню, на которой Тит устроил свой командный пункт.
К середине лета, когда ноздреватые склоны окрестных холмов покрылись лесом крестов с лопавшимися на жаре трупами распятых, жители Иерусалима уже изнемогали от предчувствия неминуемой гибели, а город продолжал корчиться в тисках непримиримого фанатизма, изощренного садизма и все более жуткого голода. Повсюду в поисках еды бродили вооруженные банды: “Мятежники вторгались в частные дома и обыскивали их… Жены вырывали пищу у своих мужей, дети – у своих родителей, но самыми бесчеловечными были матери, съедавшие пищу у своих бессловесных детей: любимые детища у них на руках умирали от голода, а они, не смущаясь, отнимали у них последнюю каплю молока”. Запертый дом служил мятежникам признаком того, что обитатели прячут провизию: они “вторгались внутрь и вырывали куски почти из глоток”. Даже если грабители были сыты, они пытали и убивали жителей просто по привычке, чтобы, так сказать, не утратить навыка.
Город раздирала настоящая охота на ведьм, ибо каждый в каждом подозревал изменника и заговорщика. Ни один город, свидетельствует очевидец этих событий Иосиф Флавий, “не переносил чего-либо подобного и ни одно поколение, с тех пор как существует мир, не сотворило большего зла”.
Люди “блуждали, как призраки, на площадях города и падали на землю там, где их настигала голодная смерть”. Жители умирали от потери сил, пытаясь похоронить своих близких. Хоронили без разбору, иные еще дышали. Голод “похищал у народа целые дома и семейства”, лишал людей всяких эмоций: “с высохшими глазами и широко раскрытыми ртами смотрели медленно угасавшие на тех, кто уже обрел покой. Вязкая тишина, как страшная могильная ночь, нависла над городом”. И все же те, кто умирал, делали это, устремив “потухшие глаза к Храму”.
Улицы были завалены грудами трупов. Вскоре, несмотря на еврейский обычай, никто уже не хоронил мертвецов, и величественный некогда город превратился в гигантскую свалку мертвых тел. Возможно, Иисус Христос говорил именно об этом, предрекая грядущий апокалипсис: “Пусть мертвые хоронят своих мертвецов”. Иногда повстанцы попросту сбрасывали трупы со стен. Римляне складывали их в гигантские разлагающиеся кучи. И все же горожане продолжали сопротивление.
Сам Тит – лишенный сантиментов римский воин, лично убивший в первой же стычке 12 мятежников, – ужасался, содрогался и призывал богов в свидетели, “что он невиновен во всем этом”. “Любовь и отрада рода человеческого”, Тит был известен своим великодушием. “Друзья, я потерял день”, – говорил он, вспомнив во время застолья, что “за целый день никому не сделал хорошего”. Сильный и крепкий, с раздвоенным подбородком, мягкой линией рта и пухлым лицом, Тит уже проявил себя талантливым полководцем и завоевал популярность в народе. Судьба новой, еще не утвердившейся династии во многом зависела от того, удастся ли Титу одержать победу над иудейскими мятежниками.
В окружении Тита было множество перебежчиков-евреев, в том числе трое жителей Иерусалима – историк, царь и сестра царя, ныне ставшая любовницей римского полководца. Историк по имени Иосиф Флавий был прежде одним из командиров еврейских мятежников, затем перешел на сторону римлян, стал советником Тита и оставил нам единственное описание Иудейской войны глазами очевидца. Царя звали Ирод Агриппа II – это был в высшей степени романизированный еврей, воспитанный при дворе императора Клавдия; он был попечителем иерусалимского Храма, построенного его знаменитым прадедом, Иродом Великим. Ирод Агриппа много времени проводил в своем иерусалимском дворце, хотя владел также обширными землями на севере современного Израиля, в Сирии и Ливане.
Агриппу почти всегда сопровождала его родная сестра Береника. Она трижды побывала замужем (в том числе дважды становилась царицей), а недавно вступила в любовную связь с Титом. Впоследствии ее недруги в Риме окрестили ее “еврейской Клеопатрой”. Беренике было около сорока лет, однако она находилась “в расцвете своей красоты”, отмечает Иосиф. В начале иудейского восстания Береника и ее брат, жившие вместе (и находившиеся в кровосмесительной связи, как утверждали их враги), пытались увещевать мятежников, взывая к их благоразумию. Теперь же эти три еврея беспомощно наблюдали за “смертельной агонией славного города”, причем Береника делала это непосредственно из постели его разрушителя.
Пленники и перебежчики приносили из города вести, приводившие в ужас Иосифа, чьи родители все еще оставались в стенах осажденного Иерусалима. Даже у воинов на стенах закончились запасы пищи, и они также начали преследовать, обыскивать и расчленять совсем немощных и мертвых в поисках золота или еды, блуждая повсюду “с широко разинутыми ртами, как бешеные собаки”. Они ели навоз домашних животных, кожу, которую срывали со своих щитов, варили кожаные пояса, башмаки, набивали рты сухим сеном. Некая богатая женщина по имени Мария, потеряв все свои деньги и лишившись съестных припасов, настолько обезумела от голода и злобы, что умертвила собственного сына, “изжарила его и съела одну половину, другую половину прикрыла” и оставила про запас. Запах жареного мяса распространился по городу, мятежники почуяли его и вторглись в дом. Но даже эти отъявленные головорезы ужаснулись при виде наполовину съеденного детского тела и удалились “в страхе и трепете”.
Шпиономания и безумие завладели Священным городом – так он именовался на иудейских монетах. Сумасшедшие шарлатаны и призывавшие к непрестанной молитве проповедники бродили по улицам, суля освобождение и спасение. Иерусалим был, по словам Иосифа, подобен дикому зверю, обезумевшему от голода и готовому пожрать собственную плоть.
В восьмую ночь месяца ава Тит удалился в свою палатку, приказав легионерам затушить огонь, вспыхивавший повсюду, куда достигало расплавленное серебро обшивки ворот. Но защитники города напали на римских пожарных. Римляне, поначалу отступившие под их натиском, затем все же оттеснили евреев во внутренний двор Храма. Один из легионеров, “точно по внушению свыше, схватил пылающую головню и, приподнятый товарищем вверх, бросил ее через золотое окно, которое вело в окружавшие храм помещения с северной стороны”. Иудеи, завидев, как пламя пожирает Святая святых, “подняли вопль, достойный столь рокового момента, и ринулись на помощь Храму, не щадя сил” и своих жизней. Но было слишком поздно. Повстанцы вновь забаррикадировались во внутреннем дворе и оттуда взирали на огонь в молчаливом ужасе.
Тит находился всего в нескольких метрах от пожара, в руинах крепости Антония. Когда ему доложили о происходящем, он сразу вскочил с ложа и “бросился к Храму, чтобы прекратить пожар”. Его сопровождали Иосиф и, возможно, Агриппа с Береникой. А следом спешили тысячи римских солдат – все “переполошенные происшедшим”. Пламя неистовствовало. Иосиф утверждает, будто Тит снова приказал тушить пожар, но у этого историка-коллаборациониста были все основания оправдывать своего покровителя. Как бы там ни было, к небу возносились вопли, пожар бушевал, а римские солдаты помнили, что по законам войны город, столь долго и упорно сопротивлявшийся, должен быть отдан им на разграбление.
Они делали вид, что не слышат приказов Тита, и кричали своим товарищам, стоявшим в передних рядах, чтобы те бросали еще больше огня в Храм. Солдаты были настолько увлечены происходящим, что многих из них затоптали свои же или они задохнулись среди дымящихся развалин, жаждая мщения и золота (которого римляне в результате награбили столько, что после падения Иерусалима оно вдвое упало в цене в восточных провинциях империи). Тит, не в силах остановить пожар и, наверное, уже предвкушая окончательную победу, прошел по горящему Храму и вошел в Святая Святых. Даже первосвященнику дозволялось вступать сюда только раз в год, и ни один чужестранец не осквернял святости этого места с того момента, как в 63 году до н. э. сюда вошел Помпей, покоритель Иерусалима.
Теперь и Тит “вступил в Святая Святых и обозрел его внутренность. Он нашел все гораздо более возвышенным, – пишет Иосиф, – чем та слава, которой это место пользовалось у чужестранцев, и нисколько не уступающим восхвалениям и высоким отзывам туземцев”. Тогда Тит приказал своим центурионам наказывать солдат, продолжавших поджигать Храм, но их “гнев и ненависть к иудеям и пыл сражения превозмогли даже уважение к цезарю”. И когда адское пламя взметнулось уже в Святая Святых, сопровождавшие Тита настояли, чтобы он удалился в безопасное место. “И никто уже не препятствовал стоящим снаружи солдатам поджигать”.
Побоище продолжалось и в огне. Ошеломленные, изголодавшиеся, потерянные и отчаявшиеся жители Иерусалима бродили по горящим галереям. Тысячи людей – и мирных жителей, и вооруженных повстанцев – собрались на ступенях жертвенника, готовые дать последний безнадежный бой или просто умереть. Хмельные от ярости и близкой победы легионеры перерезали всех, и учиненная бойня напоминала массовое жертвоприношение: вокруг алтаря грудой лежали тела мертвых, и кровь текла рекой по его ступеням. Десять тысяч евреев погибли в пылающем Храме.
Трескавшиеся камни и горевшие деревянные балки производили звук, напоминавший протяжные раскаты грома. Иосиф описывает гибель Храма:
“Треск пылавшего повсюду огня сливался со стонами падавших. Высота холма и величина горевшего здания заставляли думать, что весь город объят пламенем. И ужаснее и оглушительнее того крика нельзя себе представить. Все смешалось в один общий гул: и победные клики дружно подвигавшихся вперед римских легионов, и крики окруженных огнем и мечом мятежников, и смятение покинутой наверху толпы, которая в страхе, вопя о своем несчастье, бежала навстречу врагу; со стенаниями на холме соединялся еще плач из города, где многие, беспомощно лежавшие, изнуренные голодом и с закрытыми ртами, при виде пожара собрали остаток своих сил и громко взвыли. Наконец, эхо, приносившееся с Переи и окрест лежащих гор, делало нападение еще более страшным. Но ужаснее самого гула была действительная участь побежденных. Храмовая гора словно пылала от самого основания, так как она со всех сторон была залита огнем, но шире огненных потоков казались лившиеся потоки крови, а число убитых больше убийц”.
Храмовая гора – одна из двух гор иерусалимских, та, на которой царь Давид в свое время поместил Ковчег Завета, а его сын Соломон построил Первый Храм, – была со всех сторон охвачена огнем; под мертвыми телами не было видно земли. Солдаты ступали прямо “по грудам мертвецов”. Священники еще пытались сопротивляться, а некоторые бросились в огонь и сгорели вместе с Храмом. Римляне, видя, что внутренний храм уже разрушен, рыскали в поисках золота и драгоценной утвари и, вне себя от возбуждения, спешили вынести добычу, пока огонь окончательно не поглотил здание.
Когда внутренний двор выгорел и начал заниматься рассвет нового дня, уцелевшие повстанцы все же прорвались через римские укрепления в лабиринт внешних дворов, некоторым даже удалось укрыться в городе. Римляне в ответ пустили конницу, “убивая иудеев на пути несметными массами”, а затем подожгли сокровищницу Храма, где хранилось бесчисленное множество серебряных монет – храмовый налог, который обязаны были платить все евреи, проживавшие на огромном пространстве от Александрии до Вавилона. Сокровищница находилась в женском дворе Храма, где собрались шесть тысяч женщин и детей: их привел сюда некий лжепророк, велевший им ждать в Храме “знамений вашего спасения”. Легионеры подожгли галерею, окружавшую двор, и все эти несчастные сгорели заживо.
Римляне водрузили своих орлов на Храмовой горе и в присутствии Тита совершили благодарственные жертвоприношения своим богам, приветствуя своего военачальника почетным титулом imperator – “властитель”.
Несколько священников все еще скрывались подле Святая Святых. Двое из них бросились в огонь и сгорели заживо, а один вымолил себе помилование, выдав римлянам храмовые сокровища – два золотых светильника и “много другой утвари, употреблявшейся при богослужении… облачения и пояса священников, массу пурпура и шарлаха… много корицы, кассии и других благовонных веществ, из которых каждый день составлялась смесь для воскурения Богу”. Когда же, изнуренные голодом, сдались и остальные священники, Тит приказал их казнить со словами: “Жрецам подобает погибнуть вместе со своим храмом!”
Иерусалим был (и до сих пор остается) городом подземных туннелей. И уцелевшие повстанцы растворились в подземельях, сохраняя при этом контроль над Сионской крепостью (Нижним Городом) и Верхним городом на западном холме. Титу потребовался еще месяц, чтобы окончательно покорить Иерусалим. Когда же город наконец пал, римляне со своими сирийскими и греческими союзниками “устремились с обнаженными мечами по улицам, убивая беспощадно всех попадавшихся им на пути и сжигая дома вместе с бежавшими туда людьми”. С наступлением вечера кровавое побоище прекратилось, “огонь же продолжал свирепствовать и ночью”.
Тит провел переговоры с двумя предводителями повстанцев на мосту, перекинутом через долину, разделявшую Верхний город и Храмовую гору. Римский полководец обещал мятежникам жизнь, но те снова отказались сдаться. Тогда Тит приказал жечь и грабить Нижний город, в котором едва ли не каждый дом и так был наполнен мертвыми телами. Когда мятежники отступили во дворец и Цитадель Ирода, Тит построил осадный вал у стен Верхнего города, чтобы под его прикрытием сделать подкопы под стены. В седьмой день месяца элула, то есть в середине августа, римляне пошли на штурм. В конце концов евреи, сражавшиеся в подземных туннелях города под началом одного из своих вождей, Иоанна из Гисхалы, сложили оружие (самого вождя римляне пощадили, хотя и обрекли на вечное заточение). Другой вождь иудеев, по имени Шимон Бар-Гиора, вышел в белой тунике из подземного убежища под Храмом и был тут же закован в цепи; Тит “приказал сохранить его для триумфа, который имел в виду праздновать в Риме”.
Разграбив город, римляне начали методично разрушать его. Иерусалим исчез с лица земли, и время сохранило для нас леденящие свидетельства гибели города и горожан. Римляне не щадили ни старых, ни немощных: скелет женской кисти, найденный на пороге сгоревшего дома, свидетельствует о панике и ужасе, царивших в погибающем городе; пепел домов в Еврейском квартале дает представление об огненном аде, бушевавшем здесь. Две сотни бронзовых монет были обнаружены в лавке на улице под монументальной лестницей, ведущей к Храму: видимо, кто-то пытался в последние минуты перед гибелью спрятать свои сбережения.
Вскоре и сами римляне устали убивать. Уцелевших жителей Иерусалима согнали в женский двор Храма, и там римляне каждому определили его участь: тех, кто был схвачен с оружием в руках, убили на месте, крепких телом отправили в египетские рудники, молодых и красивых продали в рабство, иных отобрали на растерзание львам в цирковых зрелищах или предназначили для триумфального шествия в Риме.
Иосиф Флавий обнаружил среди несчастных пленников собственного брата и полсотни друзей, которых Тит по его просьбе освободил. Родители Иосифа, вероятно, погибли. Еще троих своих друзей Иосиф узнал среди распятых, но еще живых. Пораженный в самое сердце, он сказал об этом Титу, и тот приказал снять казненных с крестов и привести к ним врача. Но из троих выжил только один.
Тит решил, как когда-то Навуходоносор, сровнять город с землей, однако ответственность за гибель Иерусалима Иосиф возлагает прежде всего на мятежников: “Междоусобная война уничтожила город, а римляне уничтожили междоусобицу”. Разрушение Храма, самого внушительного и монументального сооружения Ирода Великого, было, вероятно, непростой инженерной задачей. Огромные тесаные камни Царского портика рухнули вниз на недавно вымощенную площадь; эта гигантская каменная груда была найдена спустя две тысячи лет на том же месте под многовековой толщей культурного слоя. Каменные обломки заполнили долину – ныне почти незаметную – между Храмовой горой и Западным холмом. Сполии, архитектурные детали и фрагменты Иродова Храма и разрушенного города I века, можно и сегодня увидеть в самых разных городских кварталах: эти камни снова и снова использовались всеми завоевателями и строителями Иерусалима – от римлян и арабов до крестоносцев и турок-османов – на протяжении более чем десяти столетий после Тита.
Никто не знает точно, сколько людей погибло при падении Иерусалима; древние авторы довольно беззаботно обращаются с цифрами. Тацит считает, что в осажденном городе было заперто 600 тысяч человек, а Иосиф Флавий утверждает, что их было больше миллиона. Но каково бы ни было точное число жителей и защитников Иерусалима, оно огромно, и все эти люди либо умерли от голода, либо были убиты или проданы в рабство.
Из Иерусалима Тит отправился в гости к Беренике и Агриппе в их столицу – Кесарию Филиппову (этот город находился на горном плато, которое сейчас называется Голанскими высотами). Там он “устраивал всякого рода зрелища, где множество пленников нашли свою смерть, частью в борьбе с дикими животными, большей же частью в поединках друг с другом, к которым их принуждали” победители. Затем покорителя Иерусалима чествовали на празднествах в цирке Кесарии Приморской, которые стоили жизни еще 2,5 тысячи пленных, убитых в ходе цирковых зрелищ. Еще больше евреев были преданы мученической смерти на потеху победителям в Бейруте. И наконец, Тит отправился в Рим, чтобы справить там триумф.
Тем временем его легионеры разрушили практически весь Иерусалим. Тит приказал оставить только часть обводной стены, чтобы разместить там гарнизон Десятого легиона, и три башни Цитадели Ирода, которые должны были “служить свидетельством для потомства, как величественен и сильно укреплен был город, павший перед мужеством римлян”. “Таков был конец этого великолепного, всемирно известного города”, – заключает Иосиф Флавий.
За пять столетий до этих событий вавилонский царь Навуходоносор полностью разрушил Иерусалим. Множество пленных было угнано в Месопотамию, и все же через 70 лет после этого евреи вернулись в город, а Храм был отстроен заново. Однако после погрома, учиненного римлянами, Храм так никогда и не будет восстановлен, а евреям, если не считать нескольких кратких периодов, не суждено было снова стать хозяевами Иерусалима еще без малого две тысячи лет. И все же в пепел этой ужасной катастрофы легли семена, из которых пророс современный иудаизм: именно этот погром превратил Иерусалим в святыню для христианства, а позже – для ислама.
Согласно одной из возникших гораздо позже раввинистических легенд, в самом начале осады иерусалимский раввин Иоханан бен Заккай приказал своим ученикам вынести себя из обреченного города в гробу – метафора рождения нового иудаизма, больше не опирающегося на культ жертвоприношений в Храме.
Иудеи, выжившие в Иудее и Галилее, а также большие еврейские общины, рассеянные в землях Римской и Персидской империй, оплакивали потерю Иерусалима и благословляли разрушенный город. Библия и устное предание заняли в иудаизме место Храма, но, согласно одному из преданий, Божественное присутствие (Шхина) на три с половиной года почило на Масличной горе, ожидая, не будет ли восстановлен Храм, прежде чем отлететь на небеса.
Разрушение Иерусалима имело решающие последствия и для христиан. Маленькая христианская община Иерусалима, возглавляемая Симоном, сводным братом Иисуса, покинула город еще до того, как римляне осадили его. Хотя в римском мире к тому времени было уже немало крещеных язычников, члены иерусалимской общины считали себя соблюдающими Закон иудеями и молились в Храме. Теперь же, когда Храм был разрушен, христиане во всех концах империи решили, что избранный народ лишился благоволения Божьего: последователи Христа провозгласили самих себя “избранным народом”, единственными правомочными наследниками ветхозаветного иудаизма. Христиане рисовали в своем воображении новый, Небесный Иерусалим, а не разрушенный еврейский город. Самые ранние из Евангелий, написанные, вероятно, вскоре после падения Иерусалима, содержат пророчества Иисуса о гибели города (“когда же увидите Иерусалим, окруженный войсками, тогда знайте, что приблизилось запустение его”) и о разрушении Храма (“…из того, что вы здесь видите, не останется камня на камне; все будет разрушено”). Разрушенное святилище и гибель иудеев стали для христиан еще одним доказательством истинности нового Откровения.
В 620-х годах, когда пророк Мухаммед начал проповедь своей религии, он позаимствовал для нового культа некоторые иудейские традиции: например, обычай обращаться лицом к Иерусалиму во время молитвы и почитание иудейских пророков. Он также считал, что разрушение Храма стало доказательством того, что Бог лишил своей милости евреев, перенеся ее на сынов ислама.
Есть большая ирония истории в том, что решение Тита разрушить еврейский город сделало Иерусалим воплощением святости для двух других “народов Книги”. Однако образ Святого Города не возник сам собой; этот образ ковался сознательными усилиями нескольких великих людей. Около 1000 года до н. э., за тысячу с лишним лет до Тита, первый из этих людей захватил Иерусалим.
Это был царь Давид.
Часть первая. Иудаизм
…И назовут тебя городом Господа, Сионом Святаго Израилева… Восстань, восстань, облекись в силу твою, Сион! Облекись в одежды величия твоего, Иерусалим, город Святый!
Исайя, 60:14, 52:1
Я… родился в Иерусалиме, где стоит верховный Храм Всевышнего, Великого Бога… Святой город, метрополия не только Иудеи, но многих других земель, ибо когда-то еврейские переселенцы обосновались как в сопредельных странах – в Египте, Финикии и Сирии, – так и в далеких – в Памфилии, Киликии и в Азии вплоть до Вифинии и самых отдаленных заливов Понта; и точно так же в Европе – в Фессалии, Беотии, Македонии, Этолии, Аттике, Аргосе, Коринфе – в большинстве лучших земель Пелопоннеса…
Не говорю о землях за Евфратом.
Иудейский царь Агриппа I.
Цитируется у Филона Александрийского
Тот, кто не видел Иерусалима в его красе, никогда в жизни не видел желанного города. Тот, кто не видел Храма Ирода, никогда в жизни не видел красивого здания.
Вавилонский Талмуд
Если я забуду тебя, Иерусалим, – забудь меня, десница моя; прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего.
Псалом 137
Иерусалим – самый знаменитый из всех городов Востока.
Плиний Старший. Естественная история, 5:15
1. Мир Давида
Первый царь и хананеи
Когда Давид завоевал крепость Сион, Иерусалим уже был древним поселением. Но едва ли его можно было назвать городом: это было всего лишь небольшое укрепление на вершине горы, в краю, носившем в разные времена разные имена – Ханаан, Земля Иудина, Иудея, Израиль, Палестина…
Земля Обетованная евреев, Святая земля христиан – это совсем небольшая территория, зажатая между юго-восточным углом средиземноморского побережья и рекой Иордан и имеющая площадь всего 150 ? 240 км[2 - Для удобства читателя все меры, которые автор дает в английской системе, переведены в метрическую. – Прим. ред.]. Покрытая пышной растительностью прибрежная равнина представляла собой удобный коридор, по которому торговцы и завоеватели перемещались из Египта в великие империи Передней Азии и обратно. Но городок Иерусалим стоял вдалеке от торного пути, в 50 км от ближайшей точки морского побережья, в уединении суровых скал и каменистых отрогов Иудейских гор, открытый морозным, иногда даже снежным зимам и изнуряющему, знойному летнему солнцу. Впрочем, обрывы суровых холмов обеспечивали хорошую защиту от врага, а внизу в долине бил источник, воды в котором жителям вполне хватало.
Романтический образ города Давида гораздо ярче реальной картины, которую мы можем сложить из немногих достоверных исторических свидетельств. Черепки, жутковатые скальные гробницы, остатки древних стен, надписи на камнях из кладки давно разрушенных царских дворцов и отдельные строки Священного Писания, словно мимолетные всполохи, время от времени озаряют туман доисторического прошлого, и одно такое свидетельство от другого отделяют сотни лет. Очередная находка, словно блуждающий огонек, вдруг озаряет дрожащим светом какую-нибудь случайную деталь исчезнувшей цивилизации, а затем снова наступают годы и столетия мрака, о которых нам совсем ничего неизвестно, и мы можем только фантазировать по поводу того, что же тогда происходило, пока новая случайная вспышка вдруг не высветит новый случайный эпизод. Лишь русла рек и ручьев, горы и долины сохранились с тех пор, но и они изменили свои направления и очертания под действием воды и ветра, геологических процессов и упорного человеческого труда. Но одно нам сегодня более или менее ясно: ко времени царя Давида три фактора – репутация святыни, хорошая защищенность и особенности природного окружения – превратили древний Иерусалим в твердыню, считавшуюся неприступной.
Люди уже жили в этом краю по меньшей мере за пять тысячелетий до новой эры. В самом начале бронзового века, около 3200 года до н. э., когда в месопотамском Уруке уже проживало 40 тыс. человек, а сосед Иерусалима, хорошо укрепленный ханаанский Иерихон считался весьма старинным городом, древние люди, погребавшие своих мертвых в гробницах, вырубленных в склонах иерусалимских холмов, начали строить на одном из них – как раз на том, у подножия которого струился источник, – небольшие квадратные в плане жилища, вероятно, обнесенные стеной. Это поселение было потом заброшено на многие годы, и едва ли Иерусалим вообще был обитаем в эпоху, когда фараоны египетского Древнего царства возводили свои пирамиды и вырубали из глыбы песчаника Великого Сфинкса. Зато в XX веке до н. э., когда на Крите расцветала минойская цивилизация, царь Хаммурапи составлял в Вавилоне свод законов, а бритты отправляли свой культ в Стоунхендже, городок под названием Урсалим был уже хорошо известен. Это название содержится в так называемых “текстах проклятий”[3 - Египетские фараоны Среднего царства претендовали на власть в Ханаане, но неясно, насколько они в самом деле преуспели в этом. Возможно символы, начертанные на глиняных сосудах или антропоморфных фигурках, содержали проклятия или угрозы в адрес правителей враждебных народов. Разбив сосуд или статуэтку с названием города или именем врага, можно было навлечь на него несчастье. Теории по поводу этих артефактов менялись многократно, лишний раз доказывая, что археология – это не только материальные находки, но и их интерпретации (здесь и далее – прим. автора, если не оговорено иное).], обнаруженных при раскопках в Египте, недалеко от Луксора, и, возможно, означает “основанный Салимом” (или Шалемом) – так звали ханаанское божество вечерней звезды.
Поселение на территории Иерусалима развивалось вокруг источника Гихон: жившие здесь хананеи прорубили в скале отверстие, через которое вода из источника поступала в колодец, находившийся в черте крепостных стен. Хорошо укрепленный подземный ход обеспечивал безопасный доступ к воде. Раскопки последнего времени свидетельствуют, что источник был защищен башней в семь метров толщиной и стеной из каменных блоков весом в три тонны каждый. Возможно, башня одновременно служила и святилищем, в котором почитался обожествленный источник. Известно, что в других частях Ханаана цари-жрецы возводили такие же башнеобразные храмы-твердыни. Выше по склону холма археологи обнаружили остатки городской стены – самой древней в Иерусалиме. По-видимому, хананеи так и оставались самыми умелыми строителями в древнейшей истории Иерусалима, пока через две тысячи лет не пробил час Ирода Великого.
Со временем Иерусалим оказался под властью египетских фараонов, захвативших Ханаан в 1485 году до н. э. Египетские гарнизоны стояли в Яффо и Газе. В 1350 году один из правителей Иерусалима в панике умолял своего владыку Эхнатона, египетского фараона Нового царства, прислать ему “хотя бы пятьдесят лучников”, чтобы он мог защитить свои крошечные владения от агрессивных князей-соседей и разбойничьих банд кочевников-хабиру[4 - Одна из теорий отождествляет хабиру с первыми евреями, однако это слово широко использовалось в те времена на всем Ближнем Востоке для названия разбойников – на вавилонском (аккадском) языке оно означает нечто вроде “бродяги”. Возможно, евреи были потомками одной из небольших групп хабиру.], терроризировавших округу. Царек по имени Абди-Хеба называет свой город “столицей земли Иерусалимской, имя которой Бейт-Шульмани” (то есть “дом Благоденствия”).
Абди-Хеба был совершенно ничтожной политической фигуркой в мире, в котором соперничали египтяне (к югу от Ханаана), хетты (к северу от него, на землях современной Турции) и ахейские греки. Первая часть имени царя – западно-семитская. Семиты – это группа народов Ближнего Востока, говоривших на различных, но родственных языках. Родословную семитов возводили к Симу, сыну Ноя. Абди-Хеба мог быть уроженцем любой области на северо-востоке Средиземноморья. Его послание Эхнатону, найденное в архиве фараона[5 - В этом архиве содержится около 380 глиняных табличек с клинописными посланиями различных местных властителей в канцелярию царя Аменхотепа IV (1352-1336) – фараона-“еретика”, пытавшегося заменить традиционный политеизм единобожием – культом солнечного бога Атона. Аменхотеп взял новое имя Эхнатон (“полезный для Атона”) и основал новую столицу – Ахетатон (“горизонт Атона”), ныне это городище Амарна к югу от Каира. Царский архив (“Дом Переписки”) был обнаружен в Амарне в 1887 г.], выражает панический страх и преисполнено подобострастия. Тем не менее, это первые дошедшие до нас подлинные слова жителя Иерусалима:
“Семь и семь раз припадаю к стопам царя, господина моего. И вот что сотворили Милкиилу и Шувардату против страны господина моего: они взяли воинов от Гезера и пришли… нарушив закон царя. И вот, земли царя оказались в руках хабиру. И вот, город земли Иерусалимской по имени Бет-Ниниб, город царя, господина моего, стал владением людей Киилу. Да послушает царь раба своего Абди-Хебу и да пришлет лучников…”
Нам неизвестно, как отреагировал фараон на это послание. Но чем бы ни закончилась трагическая история осажденного врагами царя, всего столетием позже жители Иерусалима возвели на холме Офель, выше источника Гихон, крутые ступенчатые террасы, сохранившиеся до наших дней, – основание цитадели, или храма Салима. Эти мощные стены, башни и террасы были частью хананейской цитадели, которая известна нам под названием Сион и которую со временем предстояло завоевать Давиду.
Где-то в XIII веке до н. э. Иерусалим перешел под власть иевусеев, еще одной из ханаанских народностей, но в этот период мир древнего Средиземноморья уже захлестывали волны новых захватчиков – загадочных “народов моря”, явившихся, вероятно, с эгейских островов. В буре набегов и миграций тонули целые империи. Пало хеттское царство, в результате неких загадочных событий рухнули Микены, непрерывным потрясениям подвергался Египет – тут-то на исторической сцене и появился народ, называвший себя евреями.
Авраам в Иерусалиме: израильтяне
Над восточным Средиземноморьем сгустились “темные века”, продлившиеся три столетия, и за это время евреи, они же сыны Израиля, – загадочный народ, поклонявшийся Единому Богу, – сумели найти себе место для расселения в тесном Ханаане и впоследствии основали здесь свое царство. История евреев озарена преданиями о сотворении мира, их собственном происхождении и их отношениях с Богом. Эти предания постепенно записывались в священных текстах, которые со временем сложились в Пятикнижие Моисеево – первую часть Танаха, Священного Писания иудеев. Библия стала книгой книг, но это было не какое-то цельное произведение, а пестрое собрание мистических текстов, созданных неизвестными авторами, которые писали и редактировали их в разное время и с разными устремлениями.
Эти священные тексты, творение стольких эпох и стольких умов, иногда описывают исторические факты, достоверность которых подтверждена другими источниками, но также содержат явно неправдоподобные мифы, возвышенную эпическую поэзию, не говоря уже о множестве загадочных, не до конца объяснимых деталей – возможно, это какой-то шифр, а может быть, эти фрагменты просто неправильно поняты, переданы и переведены. Большая часть библейских текстов написана не ради точного изложения событий, а ради передачи высшей истины: описания взаимоотношений народа и его Бога. Для человека верующего Библия является плодом Божественного Откровения. Для историка это противоречивый, ненадежный, содержащий повторы и неясности[6 - Акт Творения описан в Книге Бытие дважды (1:1–2:3 и 2:4–25). В ней приводятся две генеалогии Адама, две истории потопа, две версии завоевания Иерусалима и так далее. Налицо также множество анахронизмов: например, филистимляне и арамеи упоминаются в контексте более древней эпохи, когда они еще не пришли в Ханаан, вьючные верблюды появляются в Библии задолго до того, как они на самом деле были одомашнены. Многие ученые считают, что самые ранние библейские книги представляют собой компиляцию из писаний двух разных авторов (или групп авторов): один из них называет Бога Элохим, другой – Яхве.], но при всем том бесценный источник, – зачастую единственное имеющееся в нашем распоряжении описание тех или иных событий. И, наконец, это первая и самая важная биография Иерусалима.
Согласно Книге Бытие, первой книге Библии, родоначальником еврейского народа был Аврам – кочевник родом из месопотамского города Ур, переселившийся в ханаанский город Хеврон, в землю, завещанную ему Господом. Бог дал Авраму новое имя Авраам, что значит “отец множества народов”, и во время своих странствий по Ханаану еврейский праотец получил также благословение Мелхиседека, царя Салима и “священника Бога Всевышнего”. Это первое упоминание Иерусалима в Библии позволяет предположить, что город уже в ту пору был святилищем хананеев и в нем правили цари-священники. Позднее Бог пожелал испытать веру Авраама, повелев тому принести сына, Исаака, в жертву на горе в “земле Мориа”; гора Мориа впоследствии стала называться Храмовой горой.
Хитроумный Иаков, внук Авраама, обманом выманил у своего престарелого слепого отца Исаака благословение первородства в ущерб своему брату Исаву. Но в борьбе с неким таинственным странником искупил свой проступок и получил новое имя, Израиль – “соперник Бога”, “боровшийся с Богом”. Этот момент знаменует собой рождение еврейского народа, последующие отношения которого с Богом были драматичны и мучительны. Двенадцать сыновей Израиля стали прародителями двенадцати колен – двенадцати еврейских племен, со временем переселившихся в Египет.
В преданиях о праотцах так много противоречий и неувязок, что эти истории не поддаются точной исторической датировке, однако через 430 лет, в книге Исход, израильтяне предстают перед нами уже как угнетенные рабы египтян, занятые на строительстве городов фараона. А затем чудесным образом, с Божьей помощью, уходят из Египта (евреи до сих пор отмечают свое избавление от рабства праздником Пасхи), ведомые пророком по имени Моисей. Во время странствий по Синайскому полуострову Бог вручает Моисею Скрижали Завета с десятью заповедями, пообещав евреям Ханаан, Землю обетованную, при условии, что они будут жить, почитая и соблюдая эти заповеди. Но когда Моисей попытался узнать имя Бога, то получил таинственный ответ, исключающий даже возможность дальнейших расспросов: “Аз есмь Сущий”. По-древнееврейски это выражение передается буквами YHWH – Яхве, или, в более позднем искаженном варианте, Иегова[7 - Во времена Храма лишь первосвященник и только раз в год мог произносить тетраграмму YHWH. Евреям и сегодня воспрещается проговаривать имя Бога вслух, и оно заменяется словами “Адонай” (“Господь мой”) или “ха-Шем” (досл. “Имя”).].
Многим семитам случалось поселиться в Египте; одним из тех фараонов, которые заставляли евреев строить египетские города, был, по-видимому, Рамсес II Великий. Имя Моисей – египетского происхождения, и это позволяет предположить, что еврейский пророк, по меньшей мере, родился в Египте. И нет никаких оснований сомневаться в том, что первый харизматический вождь любой монотеистической религии, будь то Моисей или кто-либо иной, верил в то, что сподобился Божественного Откровения – потому что именно так начинаются все подобные религии. Так что предания семитского народа о спасении от угнетения представляются вполне правдоподобными, пусть даже они плохо поддаются точной датировке.
Моисей успел бросить взгляд на Землю обетованную с горы Нево, но умер прежде, чем смог вступить в Ханаан. Сынов Израиля повел туда его преемник Иисус Навин. Библия рисует еврейское завоевание Ханаана одновременно и как цепь кровавых побоищ, и как мирный процесс постепенного расселения и освоения новых земель. Археологических свидетельств завоевания Ханаана не найдено, однако пастухи-кочевники исстари основывали на иудейских нагорьях множество неукрепленных поселений[8 - Вторжение евреев в Ханаан – исторический сюжет, породивший сложные и, как правило, недоказуемые и взаимоисключающие теории. Например, похоже, что взятие Иерихона, стены которого якобы рухнули от звуков труб Иисуса Навина, – не более чем легенда. Иерихон гораздо старше Иерусалима – в 2010 г. палестинские власти отмечали 10 тысяч лет со дня его основания (дата, разумеется, была выбрана произвольно). Но, несмотря на то, что Иерихон действительно какое-то время был заброшен и пустовал, нет никаких археологических свидетельств внезапного обрушения его стен. Гипотезу о массированном вторжении трудно принять буквально, поскольку небольшие стычки (подобные описанным в Книге Иисуса Навина) неминуемо происходят в любых тесных зонах расселения, где соперничают несколько народов. Тем не менее, Вефиль близ Иерусалима (один из немногих городов, разрушение и сожжение которого описано в Библии) был и в самом деле разрушен в XIII в. до н. э. Возможно, израильтяне были гораздо более миролюбивыми и терпимыми, чем хотели показаться в своих писаниях.]. Вполне вероятно, что в числе этих поселенцев была и небольшая группа израильтян, вышедших из Египта. Их объединяла вера в общего Бога, Яхве, которому они поклонялись с помощью переносной святыни – скинии, где хранился священный деревянный ларец, Ковчег Завета. Собственную идентичность они определяли рассказами о своих праотцах и патриархах. Многие из этих преданий – от легенды о сотворении Адама до жизнеописания Авраама – впоследствии станут частью священной истории не только иудеев, но также христиан и мусульман, а местом действия этих рассказов или их смысловым центром будет Иерусалим.
Никогда раньше сыны Израиля не подходили так близко к этому городу.
2. Возвышение Давида
Юный Давид
Иисус Навин встал лагерем к северу от Иерусалима, в Силоме, и воздвиг там жертвенник Яхве. В Иерусалиме тогда жили иевусеи, которыми правил Адониседек, – судя по имени, царь-священник. Адониседек оказал Иисусу сопротивление, но был разгромлен. “Но иевусеев, жителей Иерусалима, не могли изгнать сыны Иудины, и потому иевусеи живут с сынами Иуды в Иерусалиме даже до сего дня”. Около 1200 года до н. э. египетский царь Мернептах, сын Рамсеса Великого и, возможно, тот самый фараон, который был вынужден освободить евреев и отпустить их с Моисеем, пытался справиться с набегами “народов моря”, уже некоторое время испытывавших на прочность древние империи Ближнего Востока. Фараон предпринял поход в Ханаан, чтобы подавить начавшееся там брожение и восстановить имперский порядок. По возвращении домой он увековечил свой триумф на стенах храма в Фивах: высеченная на камне надпись сообщает, что царь победил народы моря, отвоевал Аскалон (Ашкелон) и истребил народ, имя которого впервые появляется в историческом источнике: “Израиль пуст, нет его семени”.
Израиль в ту пору еще не был монархией. Книга Судей рассказывает о конфедерации племен, которой управляли харизматические вожди (“судьи”) и которая теперь столкнулись с новым врагом – филистимлянами, одним из “народов моря”, пришедшим, возможно, с Эгейских островов. Филистимляне захватили побережье Ханаана и построили там пять богатых городов; они занимались ткачеством, обжигали красно-черную керамику и поклонялись многочисленным богам. Израильтяне, пастухи из небольших горных селений, не могли достойно противостоять этим опытным воинам, которые были закованы в панцири, носили поножи и шлемы, сражались весьма совершенным оружием и были даже способны остановить в ближнем бою атаку громоздких египетских колесниц.
Согласно одной из версий Книги Судей (правда, эта версия считается не слишком достоверной), израильтяне в какой-то момент захватили и сожгли Иерусалим, но если так оно и было, им не удалось удержать крепость.
В битве при Авен-Езере, произошедшей около 1050 года до н. э., филистимляне сокрушили евреев, разрушили их жертвенник в Силоме, захватили Ковчег Завета, священный символ Яхве, и явно намеревались продолжать наступление в иудейские холмы, где находился Иерусалим. Под угрозой истребления и желая быть “как другие народы”, израильтяне решили взять себе царя, но хотели, чтобы его назначил непосредственно Бог. Они обратились к своему престарелому судье, пророку Самуилу. Пророк в те времена был не столько предсказателем будущего, сколько толкователем Божественной воли в настоящем. Израильтянам был нужен сильный военный вождь, и Самуил остановил свой выбор на молодом воине Сауле, помазав его на царство. Управляя страной из своей крепости Гаваон, стоявшей на вершине холма всего в нескольких милях к северо-западу от Иерусалима, новый вождь Израиля поначалу оправдывал надежды народа, последовательно разгромив моавитян, эдомитян и филистимлян. Но талантливый полководец Саул оказался, однако, плохим царем: “А от Саула отступил Дух Господень, и возмущал его злой дух от Господа”.
Столкнувшись с явной психической нестабильностью Саула, Самуил втайне начал подыскивать ему преемника. В одном из восьми сыновей некоего Иессея из Вифлеема пророк различил черты гениальности. Давид, самый младший из братьев, “был белокур, с красивыми глазами и приятным лицом”. И сказал Господь Саулу: “Встань, помажь его, ибо это он”. Давид был также “искусен в игре на гуслях”, был “человеком храбрым и воинственным и разумным в речах”. Он один из самых замечательных персонажей Ветхого Завета, хотя и довольно противоречивый. Человек, превративший Иерусалим в Святой город, был поэтом и завоевателем, убийцей и прелюбодеем, а набожность и ум государственного мужа сочетались в нем с пороками авантюриста.
Самуил привел Давида ко двору Саула, и царь назначил его одним из своих оруженосцев. А когда царем овладевало безумие, Давид проявлял первый из своих даров: он брал гусли и играл на них, “и отраднее и лучше становилось Саулу, и дух злой отступал от него”. Талант музыканта – важная составляющая харизмы Давида: многие из приписываемых Давиду псалмов, очевидно, действительно были сочинены им.
Филистимляне вторглись в Иудею, и Саул с войском вышел им навстречу. В стане филистимлян был могучий великан по имени Голиаф, закованный в медные чешуйчатые латы, столь не похожие на легкие и ненадежные доспехи израильтян. Саул хотел избежать генерального сражения и, вероятно, испытал облегчение, пусть и смешанное с изрядной долей скепсиса, когда Давид потребовал, чтобы ему дали сразиться с великаном. Юноша отказался от одежды и доспехов царя, он лишь “выбрал себе пять гладких камней из ручья” и взял пращу. Выступив навстречу Голиафу, Давид метнул камень[9 - Праща в те времена считалась серьезным оружием: пращники запечатлены на рельефах Бени-Хасана в Египте, где они участвуют в битве наравне с лучниками. Из царских надписей Египта и Ассирии явствует, что отряды пращников были регулярными боевыми соединениями царских армий. Опытный пращник, метнув специально отполированный камень размером с теннисный мяч, мог поразить цель на расстоянии 100–150 м.] и “поразил филистимлянина в лоб, так что камень вонзился в лоб его, и он упал лицом на землю”. Подбежав к поверженному противнику, Давид вытащил у того из ножен меч и отсек ему голову. “Филистимляне, увидев, что силач их умер, побежали”, а израильтяне преследовали их до самого города Аккарон.
Эта история, вероятно, совершенно легендарна и должна лишь показать, что уже в юности Давид проявил себя как бесстрашный и ловкий воин[10 - Как на самом деле звали Давида? В Библии история о Голиафе рассказывается дважды, и во второй версии израильский юноша-герой назван Элханан: может быть, это и есть настоящее имя царя Давида, данное ему от рождения?]. Саул возвысил Давида за храбрость, и женщины, выходившие встречать победителей, пели: “Саул победил тысячи, а Давид – десятки тысяч”. Сын Саула Ионафан подружился с Давидом, а дочь Саула Мелхола полюбила его. Саул разрешил им пожениться, но с муками зависти совладать не мог и дважды пытался убить своего зятя копьем. Царская дочь спасла жизнь мужа: она помогла Давиду бежать, спустив его из окна дворца, и он нашел убежище у священников в Навафе. Саул продолжал преследовать бывшего любимца, но Давиду вновь удалось скрыться, а тем временем к нему стали стекаться “все притесненные… и огорченные душой”, и скоро под началом Давида собрался отряд в 600 человек. Дважды Давид прокрадывался в шатер к спящему царю, но каждый раз щадил его, и в конце концов Саул с плачем признал: “Ты правее меня, ибо ты воздал мне добром, а я воздавал тебе злом”.
Наконец Давид со своим отрядом поступил на службу к филистимскому царю Анхусу из Гефа, который пожаловал ему город Секелаг. Филистимляне вновь вторглись в Иудею и разгромили войско Саула на горе Гильбоа. Сын царя Ионафан был убит, а Саул покончил с собой, “пав на меч”.
3. Царство и храм
Давид: царский город
Некий молодой человек явился в лагерь Давида из стана Саула и рассказал, что он убил царя, “помазанника Божьего”: “Я подошел к нему и убил его, ибо знал, что он не будет жив после своего падения”. Давид приказал убить вестника, а Саула и Ионафана оплакал бессмертными стихами: “Краса твоя, о Израиль, поражена на высотах твоих! Как пали сильные!.. Дочери Израильские, плачьте о Сауле, который одевал вас в багряницу с украшениями и доставлял на одежды ваши золотые уборы… Саул и Ионафан, любезные и согласные в жизни своей, не разлучились и в смерти своей; быстрее орлов, сильнее львов они были… Как пали сильные, погибло оружие бранное!”
В этот мрачный час к Давиду пришли “мужи Иудины” (то есть представители колена Иуды) и помазали его на царство, и Давид стал править южной частью страны, Иудеей, сделав своей столицей Хеврон. А уцелевший сын Саула, Иевосфей, наследовал отцу и стал царем северных племен, то есть Израиля. После семилетней усобицы Иевосфей был убит, и северные племена также признали Давида своим царем. Так Давид стал во главе объединенного царства, хотя трещину, которая пролегла между Севером (Израилем) и Югом (Иудеей), удалось загладить только благодаря его личной харизме.
Иерусалим в те годы назывался Иевус – по имени обитавших в нем иевусеев. Давид со своим войском осадил, а потом взял штурмом городскую цитадель – крепость Сион, не устрашившись грозных укреплений, которые были не так давно обнаружены археологами вокруг источника Гихон[11 - Вероятно, это наиболее перекопанное археологами место в мире. Раскопки, которые сейчас ведет здесь профессор Ронни Рейх, – двенадцатые по счету на этом участке (именно в ходе этих раскопок были обнаружены хананейские укрепления, описанные в первой главе). Но еще в 1867 г. английский археолог Чарльз Уоррен нашел шахту, тянувшуюся от вершины Офеля вниз к источнику. Долгое время исследователи считали, что это рукотворный колодец и что воду из источника черпали сверху с помощью корзин на длинных веревках. Но последние раскопки показали, что “шахта Уоррена” – это естественное образование, а водосборником служил огромный резервуар, высеченный в скальной породе чуть в стороне от шахты и защищенный сверху огромной башней и стенами.]. Сион считался неприступным, и как именно Давиду удалось захватить цитадель, остается загадкой. Библия рассказывает, что иевусеи выставили на стены слепых и увечных, наглядно демонстрируя осаждавшим, что их ждет в бою. Однако царь Давид каким-то образом все же проник в город, возможно, по одному из подземных водопроводных туннелей (целая сеть таких туннелей была раскрыта археологами на холме Офель). Как бы там ни было, “Давид взял крепость Сион: это – Город Давидов”.
Возможно, взятие крепости было результатом дворцового переворота. Давид не стал учинять в городе резню, пощадил иевусеев и принял их в свою разноплеменную свиту и в свое войско. Он переименовал крепость Сион в Город Давидов, укрепил стены и перенес в Иерусалим Ковчег Завета, давно возвращенный от филистимлян. Святость реликвии была столь неумолима, что человек, пытавшийся поддержать колесницу с ковчегом, накренившуюся на крутой дороге, был убит на месте. Ковчег пришлось оставить на три месяца в доме одного достойного доверия жителя Гефа, и лишь затем Давид и “весь дом Израилев” перенесли “Ковчег Господень с восклицаниями и трубными звуками” в Город Давидов, принося в жертву тельца и овна через каждые шесть шагов пути. Одетый в священнический льняной ефод, “Давид скакал изо всей силы пред Господом”. Господь же обещал Давиду, что его дом и его царство будут непоколебимы навеки. Вековая борьба была закончена, и Давид провозгласил, что Священный город навсегда стал домом Яхве.
Мелхола, жена Давида, укоряла мужа за то, что он, полуобнаженный, пляшущий перед Господом, выглядел “пред глазами рабов своих, как какой-нибудь пустой человек”. Если более ранние книги Библии представляют собой компиляцию древних текстов и ретроспективных историй, написанных гораздо позже, то противоречивый, “негероический” портрет Давида в первых двух Книгах Царств кажется столь ярким и выпуклым, что он, возможно, основан на воспоминаниях одного из придворных царя.
Давид выбрал Иерусалим своей столицей потому, что город не принадлежал ни северным племенам, ни его родной Иудее. Он перенес сюда золотые щиты поверженных им врагов и построил дворец из кедрового дерева, полученного от своих финикийских союзников из Тира. Согласно преданию, царство Давида простиралось от Ливана до границ Египта, а на востоке в него входили обширные территории современных Иордании и Сирии; даже в Дамаске стоял царский гарнизон. Тем не менее, единственным источником наших знаний о Давиде остается Библия: в 1200–850 годах до н. э. Египет и великие империи Передней Азии переживали период упадка и оставили крайне мало царских надписей, кроме того, на Ближнем Востоке, по-видимому, возник серьезный вакуум власти. Однако исторический Давид, безусловно, существовал: надпись, обнаруженная в 1993 году в Тель-Дане (Северный Израиль) и относящаяся в IX веку до н. э., именует династию царей Иудеи “домом Давида”, следовательно, именно Давид был ее основателем.
Иерусалим Давида был крошечным городком. В то время Вавилон занимал площадь в тысячу гектаров; и даже город Хацор в Галилее, к северу от Иерусалима, имел площадь около 80 га. Площадь же Иерусалима едва ли превышала шесть гектаров – ровно столько, сколько и нужно было для примерно 1200 человек, живших вокруг крепости. Однако недавние раскопки укреплений над источником Гихон доказывают, что Город Давидов был гораздо более внушительным, чем считалось прежде, пусть он и не походил на имперскую столицу[12 - О размерах города Давида в настоящее время бурно спорят “минималисты”, считающие, что это была всего лишь маленькая крепость местного военного вождя, и “максималисты”, отстаивающие библейское представление об Иерусалиме как имперской столице. До того, как была найдена надпись в Тель-Дане, наиболее радикальные минималисты даже намекали, что и самого Давида не существовало вовсе, ссылаясь на отсутствие каких-либо археологических свидетельств. В 2005 г. доктор Эйлат Мазар объявила, что нашла дворец царя Давида. Новость была встречена с недоверием, однако в ходе раскопок было действительно обнаружено весьма внушительное здание X в. до н. э., которое наряду с хананейскими укреплениями и ступенчатыми террасами, возможно, входило в комплекс цитадели Давида.]. Размеры царства Давида, завоеванного с помощью критских, филистимских и хеттских наемников, также представляются в целом правдоподобными (хотя и слегка преувеличенными авторами библейских текстов). Это царство, в сущности, было просто племенным союзом, который скрепляли авторитет и личная харизма царя. Много столетий спустя Маккавеи еще раз продемонстрируют, с какой скоростью энергичный полевой командир может завоевать Иудею в условиях вакуума царской власти.
Однажды вечером Давид отдыхал на крыше своего дворца. И “увидел с кровли купающуюся женщину, а та женщина была очень красива. И послал Давид разведать, кто эта женщина. И сказали ему: это Вирсавия…”. Вирсавия была женой иноплеменного командира наемников – Урии Хеттеянина. Давид позвал ее к себе, “и она пришла к нему, и он спал с нею”, и Вирсавия забеременела. Тогда царь приказал своему военачальнику Иоаву вернуть Урию из военного похода в земли современной Иордании. Когда Урия прибыл ко двору, Давид сказал ему: “Иди домой и омой ноги свои”, желая, чтобы Урия переспал с женой и, таким образом, ее беременность получила бы законное объяснение. Но Урия отказался идти домой в разгар военных действий, и тогда Давид приказал ему доставить письмо Иоаву, а “в письме он написал так: поставьте Урию там, где будет самое сильное сражение… чтоб он был поражен и умер”. И Урия был убит.
Вирсавия стала любимой женой Давида, и тогда пророк Нафан рассказал ему историю о некоем богаче, у которого было “много мелкого и крупного скота”, но он все равно отобрал единственную овцу у бедняка. Давид был возмущен такой несправедливостью: “Достоин смерти человек, сделавший это”. “Ты – тот человек”, – сказал Нафан Давиду. Только тогда царь осознал, что совершил чудовищное преступление. Его ребенок от Вирсавии, зачатый в грехе, заболел и умер. Но второй сын Давида и Вирсавии, нареченный Соломоном, выжил.
Двор Давида был далек от идеала, и такие подробности придворной жизни выглядят вполне правдоподобными. Как и многие другие империи, выстроенные волею одного сильного человека, объединенное царство Давида на закате его жизни начало давать трещины: его сыновья повели междоусобную борьбу за власть. Старший сын Давида Амнон мог рассчитывать на престол, но любимым сыном царя был избалованный и честолюбивый Авессалом, единокровный брат Амнона, гордившийся своими прекрасными длинными волосами и красотой без единого изъяна: “Во всем Израиле не было мужчины столь красивого, как Авессалом”.
