скачать книгу бесплатно
Жили-были старик да старуха. У старика со старухою было три дочери. Старшую дочь старуха не любила (она была ей падчерица), почасту ее журила, рано будила и всю работу на нее свалила. Девушка скотину поила-кормила, дрова и водицу в избу носила, печку топила, обряды[1 - Женские платья.] творила, избу мела и все убирала еще до свету; но старуха и тут была недовольна и на Марфушу ворчала:
– Экая ленивица, экая неряха! И голик-то не у места, и не так-то стоит, и сорно-то в избе.
Девушка молчала и плакала; она всячески старалась мачехе уноровить[2 - Приноровиться, прийтись по нраву.] и дочерям ее услужить; но сестры, глядя на мать, Марфушу во всем обижали, с нею вздорили и плакать заставляли: то им и любо было! Сами они поздно вставали, приготовленной водицей умывались, чистым полотенцем утирались и за работу садились, когда пообедают. Вот наши девицы росли да росли, стали большими и сделались невестами. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Старику жалко было старшей дочери; он любил ее за то, что была послушляная[3 - Послушная.] да работящая, никогда не упрямилась, что заставят, то и делала, и ни в чем слова не перекорила[4 - Не перечила.]; да не знал старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха ворчунья, а дочки ее ленивицы и упрямицы.
Вот наши старики стали думу думать: старик – как бы дочерей пристроить, а старуха – как бы старшую с рук сбыть. Однажды старуха и говорит старику:
– Ну, старик, отдадим Марфушу замуж.
– Ладно, – сказал старик и побрел себе на печь; а старуха вслед ему:
– Завтра встань, старик, ты пораньше, запряги кобылу в дровни и поезжай с Марфуткой. А ты, Марфутка, собери свое добро в коробейку да накинь белую исподку[5 - Чистую рубаху.]: завтра поедешь в гости!
Добрая Марфуша рада была такому счастью, что увезут ее в гости, и сладко спала всю ночку; поутру рано встала, умылась, богу помолилась, все собрала, чередом уложила, сама нарядилась, и была девка – хоть куды невеста! А дело-то было зимою, и на дворе стоял трескучий мороз.
Старик наутро ни свет ни заря запряг кобылу в дровни, подвел ко крыльцу; сам пришел в избу, сел на коник и сказал:
– Ну, я все изладил!
– Садитесь за стол да жрите! – сказала старуха.
Старик сел за стол и дочь с собой посадил; хлебница[6 - Круглая коробка, лукошко с крышкой для держания хлеба.] была на столе, он вынул челпан[7 - Непочатый каравай хлеба, пирог без начинки.] и нарушал[8 - Нарезал.] хлеба и себе, и дочери. А старуха меж тем подала в блюде старых щей и сказала:
– Ну, голубка, ешь да убирайся, я вдоволь на тебя нагляделась! Старик, увези Марфутку к жениху; да смотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, – знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка.
Старик вытаращил глаза, разинул рот и перестал хлебать, а девка завыла.
– Ну, что тут нюни-то распустила! Ведь жених-то красавец и богач! Мотри-ка, сколько у него добра: все елки, мянды[9 - Верхние слои сосны.] и березы в пуху; житье-то завидное, да и сам он богатырь!
Старик молча уклал пожитки, велел дочери накинуть шубняк[10 - Крестьянская баранья шуба.] и пустился в дорогу. Долго ли ехал, скоро ли приехал – не ведаю: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Наконец доехал до бору, своротил с дороги и пустился прямо снегом по насту; забравшись в глушь, остановился и велел дочери слезать, сам поставил под огромной сосной коробейку и сказал:
– Сиди и жди жениха, да мотри – принимай ласковее.
А после заворотил лошадь – и домой.
Девушка сидит да дрожит; озноб ее пробрал. Хотела она выть, да сил не было: одни зубы только постукивают. Вдруг слышит: невдалеке Морозко на елке потрескивает, с елки на елку поскакивает да пощелкивает. Очутился он и на той сосне, под коей девица сидит, и сверху ей говорит:
– Тепло ли те, девица?
– Тепло, тепло, батюшко-Морозушко!
Морозко стал ниже спускаться, больше потрескивать и пощелкивать.
Мороз спросил девицу:
– Тепло ли те, девица? Тепло ли те, красная?
Девица чуть дух переводит, но еще говорит:
– Тепло, Морозушко! Тепло, батюшко!
Мороз пуще затрещал и сильнее защелкал и девице сказал:
– Тепло ли те, девица? Тепло ли те, красная? Тепло ли те, лапушка?
Девица окостеневала и чуть слышно сказала:
– Ой, тепло, голубчик Морозушко!
Тут Морозко сжалился, окутал девицу шубами и отогрел одеялами.
Старуха наутро мужу говорит:
– Поезжай, старый хрыч, да буди молодых!
Старик запряг лошадь и поехал. Подъехавши к дочери, он нашел ее живую, на ней шубу хорошую, фату дорогую и короб с богатыми подарками. Не говоря ни слова, старик сложил все на воз, сел с дочерью и поехал домой. Приехали домой, и девица бух в ноги мачехе. Старуха изумилась, как увидела девку живую, новую шубу и короб белья…
Вот спустя немного старуха говорит старику:
– Увези-ка и моих-то дочерей к жениху; он их еще не так одарит!
Не скоро дело делается, скоро сказка сказывается. Вот поутру рано старуха деток своих накормила и, как следует, под венец нарядила и в путь отпустила. Старик тем же путем оставил девок под сосною. Наши девицы сидят да посмеиваются:
– Что это у матушки выдумано – вдруг обеих замуж отдавать? Разве в нашей деревне нет и ребят! Неровен, черт приедет, и не знаешь какой!
Девушки были в шубняках, а тут им стало зябко.
– Что, Параха? Меня мороз по коже подирает. Ну, как суженый-ряженый не приедет, так мы здесь околеем.
– Полно, Машка, врать! Коли рано женихи собираются; а теперь есть ли и обед[11 - Обеденная пора, полдень.] на дворе.
– А что, Параха, коли приедет один, кого он возьмет?
– Не тебя ли, дурище?
– Да, мотри, тебя!
– Конечно, меня.
– Тебя! Полное тебе цыганить[12 - Насмехаться.]да врать!
Морозко у девушек руки ознобил, и наши девицы сунули руки в пазухи да опять за то же.
– Ой ты, заспанная рожа, нехорошая тресся[13 - Ругательное слово, прилагаемое людям сварливым и вздорным: трясся — лихорадка.], поганое рыло! Прясть ты не умеешь, а перебирать и вовсе не смыслишь.
– Ох, ты, хвастунья! А ты что знаешь? Только по беседкам ходить да облизываться. Посмотрим, кого скорее возьмет!
Так девицы растабаривали и не в шутку озябли; вдруг они в один голос сказали:
– Что долго нейдет? Вишь ты, посинела!
Вот вдалеке Морозко начал потрескивать и с елки на елку поскакивать да пощелкивать. Девицам послышалось, что кто-то едет.
– Чу, Параха, уж едет, да и с колокольцом.
– Я не слышу, меня мороз обдирает.
– А еще замуж нарохтишься![14 - Собираешься, хочешь.]
И начали пальцы отдувать. Морозко все ближе да ближе; наконец очутился на сосне, над девицами. Он девицам говорит:
– Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные? Тепло ли, мои голубушки?
– Ой, Морозко, больно студено! Мы замерзли, ждем суженого, а он, окаянный, сгинул.
Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать и чаще пощелкивать.
– Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?
– Поди ты к черту! Разве слеп, вишь, у нас руки и ноги отмерзли.
Морозко еще ниже спустился, сильно приударил и сказал:
– Тепло ли вам, девицы?
– Убирайся ко всем чертям в омут, сгинь, окаянный! – и девушки окостенели.
Наутро старуха мужу говорит:
– Запряги-ка ты, старик, пошевенки; положи охабочку сенца да возьми шубное опахало[15 - Покрывало, одеяло]. Чай, девки-то приозябли; на дворе-то страшный мороз! Да смотри, воровей[16 - Проворнее, скорее.], старый хрыч!
Старик не успел и перекусить, как был уж на дворе и на дороге. Приезжает за дочками и находит их мертвыми. Он в пошевенки деток свалил, опахалом закутал и рогожкой закрыл. Старуха, увидев старика издалека, навстречу выбегала и так его вопрошала:
– Что детки?
– В пошевнях.
Старуха рогожку отвернула, опахало сняла и деток мертвыми нашла.
Тут старуха как гроза разразилась и старика разбранила:
– Что ты наделал, старый пес? Уходил ты моих дочек, моих кровных деточек, моих ненаглядных семечек, моих красных ягодок! Я тебя ухватом прибью, кочергой зашибу!
– Полно, старая дрянь! Вишь, ты на богатство польстилась, а детки твои упрямицы! Коли я виноват? Ты сама захотела.
Старуха посердилась, побранилась, да после с падчерицею помирилась, и стали они жить да быть да добра наживать, а лиха не поминать. Присватался сосед, свадебку сыграли, и Марфуша счастливо живет. Старик внучат Морозком стращал и упрямиться не давал. Я на свадьбе был, мед-пиво пил, по усу текло, да в рот не попало.
Морозко – главный герой одноименной сказки. Он умеет карать и миловать, является главным божеством зимы. Он укрывает землю снегом, наряжает деревья серебряным инеем. Морозко ценит и уважает честных людей, не сторонящихся от тяжелой работы. Трудолюбивых людей и зверей он одаривает подарками, ленивых – наказывает.
Мороз и Заяц
Русская сказка
Повстречались как-то в лесу Мороз и Заяц.
Мороз расхвастался:
– Я самый сильный в лесу. Любого одолею, заморожу, в сосульку превращу.
– Не хвастай, Мороз, не одолеешь! – говорит Заяц.
– Нет, одолею!
– Нет, не одолеешь! – стоит на своем Заяц.
Спорили они, спорили, и надумал Мороз заморозить зайца. И говорит:
– Давай, Заяц, об заклад биться, что я тебя одолею.
– Давай, – согласился Заяц.
Принялся тут Мороз зайца морозить. Стужу-холод напустил, ледяным ветром закружил. А Заяц во всю прыть бегать да скакать взялся. На бегу-то не холодно. А то катается по снегу да приговаривает:
– Зайцу тепло! Зайцу жарко! Греет, горит – Солнышко ярко!
Уставать стал Мороз, думает: «До чего ж крепкий Заяц!» А сам еще сильнее лютует, такого холода напустил, что кора на деревьях лопается, пни трещат. А Зайцу все нипочем – то на гору бегом, то с горы кувырком, то чертогоном по лугу носится.
Совсем из сил Мороз выбился, а Заяц и не думает замерзать.
Отступился Мороз от Зайца:
– Разве тебя, косой, заморозишь – ловок да прыток ты больно!
Подарил Мороз Зайцу белую шубку. С той поры все зайцы зимой ходят в белых шубках.
Битый небитого несет
Русская сказка в пересказе Михаила Михайлова
Сговорилась Лиса-Патрикеевна с кумом волком по-дружески жить, что добудут – пополам делить. Стянет волк, где барашка или теленочка, выбежит на горку:
– Кума, иди!
Лиса в русских народных сказках стала олицетворением злого ума. Она красива, обольстительна, красноречива, может легко притвориться беззащитной ради своей выгоды. Она способна ради поживына обман, мошенничество, коварство. В сказках Лиса чаще всего – отрицательный персонаж, пытающийся обхитрить положительного героя, но сама из-за своей подлости становится жертвой.
И кума перед ним словно из земли вырастет.
– Уж, какой ты, кум, ловкий да какой ты, кум, сильный, и добрее-то тебя зверя на свете не сыщется, – начнет Лиса-Патрикеевна выхвалять волка. – Уж, кабы мне твою силу, да ловкость, да смелость – я бы тебя, куманек ты мой милый, за одну зиму жирнее свиньи откормила. А то, что я теперь? Дело мое женское, слабое, птица нынче стала такая все бойкая, непокорная, даже куры уж против меня огрызаться начали, а с гусем или с индейским петухом лучше и не связывайся; заклюют, защиплют, да еще и на смех поднимут. Уж подлинно сказать, не будь тебя, куманек: давно бы с голоду околела! Мне, признаться, и совестно уж становится все твою хлеб-соль есть, а самой ни разу тебя не подвивать. Да уж нечего делать, попрошу до весны, до цыплят, подождать.
