скачать книгу бесплатно
Житие старца Серафима Саровской обители иеромонаха, пустынножителя и затворника. С приложением его наставлений и келейного молитвенного правила
Сборник
Кто себя любит, тот любить Бога не может. А кто не любит себя ради любви к Богу, тот любит Бога.
Истинно любящий Бога считает себя странником и пришельцем на земле сей; ибо в своем стремлении к Богу душой и умом созерцает только Его одного.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Житие старца Серафима Саровской обители иеромонаха, пустынножителя и затворника. С приложением его наставлений и келейного молитвенного правила
Печатается по изданию 5-му 1901 г., исправленному и дополненному
© Издательство «Сатисъ», оригинал-макет, оформление, 2021
Предисловие
«Праведник во веки живет»
Задолго до блаженной кончины старца Серафима, иеромонаха Саровской пустыни[1 - Саровская пустынь находится в Темниковском уезде Тамбовской губ., у северной границы ее с губ. Нижегородской. Ближайшие к ней железнодорожные станции – Тарбеево (Спасск) Московско-Казанской железной дороги, от которой до пустыни через г. Темников 105 верст и Арзамас, вновь строящейся Нижегородско-Ромодановской ветви, в 60 верст. Почтовый адрес: «в г. Темников, Тамбовской губ., (или «в г. Арзамас, Нижегородской губ.») в Саровскую пустынь.], подвижническая жизнь его была известна не только в России, но и за пределами нашего отечества – по всей Православной церкви. Вступив в Саровскую пустынь на 19-м году жизни, он почти пятьдесят пять лет жил в ней безвыходно и прошел там все степени подвижничества: нес сперва общие послушания монастырские, потом послушания по званиям иеродиакона и иеромонаха, подвизался в отшельничестве, подражал столпникам, был молчальником и жил в совершенном затворе. Среди этих разнообразных подвигов, сохраняя дух глубокого смирения, он стяжал богатство добродетелей и обилие даров благодати Божией. Умудренный опытами духовной жизни, постоянным благоговейным изучением Священного писания и творений св. отцов и назидательным чтением житий святых Божиих людей, просвещенный духом благодати, он в последние семнадцать лет душеспасительно поучал вере и наставлял в благочестии многие тысячи людей, ежедневно стекавшихся в Саров из разных стран, чтобы принять благословение его и выслушать от него советы и наставления. Сверхъестественные, благодарные дары, которые обнаруживались в о. Серафиме духом прозорливости и силой исцелений, придавали особенную действенность его наставлениям. Сладость его беседы, исцеление душевных и телесных недугов, по влиянию его молитв, и утешения прибегающим к нему в скорби и печали, разносили славу о нем в дальние места. Весть о его подвижнической жизни и благодатных знамениях передавалась из одного места в другое и наполнила всю Россию.
Прошло шестьдесят семь лет после кончины старца Серафима, но память о нем жива. Не над могилой только его в Сарове, но и в разных концах России возносятся молитвы о его упокоении в лике святых и по вере в его небесное предстательство призывается молитвенно его имя. Сведения о его жизни и подвигах и особых знамениях благодати Божией, явленных над ним и через него, заботливо были собираемы и сохраняемы его современниками и очевидцами для памяти потомства и много раз уже обнародованы в печати.
Первое сказание о жизни и подвигах старца Серафима вышло в 1841 г. в Москве за подписью И. С. (иеромонаха Саровского, впоследствии архимандрита Сергия, сожительствовавшего о. Серафиму 15 лет). В 1844 году в XVI т московского журнала «Маяк» вышло другое, более подробное сказание о приснопамятном старце. Автор его не обозначен, но покойный митрополит Филарет в письме своем к наместнику архимандриту Антонию приписывает этот труд некоему Георгию (вероятно настоятелю Николо-Барковской пустыни, жившему при о. Серафиме в качестве гостинника в Сарове под именем Гурия). В 1845 году это сказание вышло и отдельной книжкой в Петербурге. В 1849 году иеромонах Нижегородского Печерского монастыря Иоасаф, сожительствовавший под именем послушника Иоанна Тихонова о. Серафиму в Сарове 13 лет, издал в Москве еще более подробные сказания об о. Серафиме. Сказания эти в 1856 г. изданы 2-м изданием с дополнениями. В 1850-х годах вышло в Москве того же архимандрита Сергия сказание о жизни и подвигах о. Серафима в одной книге вместе со сказанием о другом подвижнике Саровском, схимонахе Марке (умершем 4-го ноября 1817 г.), выдержавшее четыре издания; наконец в 1863 году действительный статский советник Н. В. Елагин составил, по желанию Саровской обители, по архивным ее документам и рассказам самовидцев настоящее, более полное изображение жизни, подвигов и благодатных действий блаженного старца Серафима в его внешних сношениях и во внутренней, духовно сокровенной жизни. Это сочинение выдержало уже четыре издания (последнее было в Муроме, в 1893 году).
Издавая в настоящий раз пятым изданием труд г. Елагина, Саровская обитель нашла нужным исправить в нем некоторые, упущенные раньше из виду, хронологические неточности, указав в примечаниях основания, вызвавшие такие исправления. А так как в первых четырех изданиях, заключавших в себе только одиннадцать глав, рассказ о благодатных действиях Божией помощи по молитвам о. Серафима заканчивается 1859 г. и так как благодатные эти действия с того времени не оскудели, а продолжают совершаться и до сего дня, то обитель считает себя обязанной сообщить и о них в назидание верующим и прославление имени блаженного старца. Истинность всех новых сказаний о чудесах совершившихся по молитве батюшки о. Серафима засвидетельствована официальной комиссией. В августе 1891 года бывший настоятель Саровской пустыни, игумен Рафаил со старшей братией, при рапорте на имя преосвященного Тамбовского Иеронима представил в 2-х частях сборник сказаний о благодатных дарах и чудесах, совершившихся над лицами, притекавшими к молитвенной помощи о. Серафима и при жизни его, и по кончине до последних дней. В 1-й части этого сборника были собраны повествования уже напечатанные раньше, а во второй – преимущественно копии с писем, присылаемых в обители Саровскую и женскую – Дивеевскую[2 - Основана самим о. Серафимом в 12 верстах от Саровской пустыни, в Ардатовском уезде, Нижегородской губернии.] получившими благодатную помощь по молитвам старца. Вследствие предложения преосвященного Иеронима, Тамбовская духовная консистория назначила из священников Темниковского уезда комиссию для точного и обстоятельного обследования чудесных событий, сообщенных в вышеуказанном сборнике. В заключительном своем протоколе от 25-го августа 1894 года комиссия засвидетельствовала, что она обследовала события заключающиеся во 2-й части сборника (часть 1-я, как уже напечатанная, оставлена без исследования) в числе 80, в 27 епархиях, по месту жительства лиц сообщивших о чудесных действиях по молитвам отца Серафима, и «события эти, как доступные точному и обстоятельному установлению факта, все в достаточной мере подтвердились». Все следственное производство комиссии Тамбовской консисторией было представлено Святейшему Синоду, который указом от 25-го июля 1895 года предписал Тамбовскому преосвященному Александру собрать и записать сведения о наиболее замечательных случаях благодатной помощи по молитвам старца Серафима, не бывших доселе записанными, и тщательно вести на будущее время записи о таких случаях.
Описание важнейших из сих случаев благодатной помощи о. Серафима, обследованных комиссией, и предлагается ныне благочестивым читателям в дополнение к труду г. Елагина.
I. От рождения до вступления в Саровскую пустынь
Месторождение старца Серафима. Его родители. Время рождения. Отрочество и воспитание до семнадцатилетнего возраста. Склонность к иночеству. Решимость поступить в монастырь. Прощание с матерью.
Блаженной памяти отец Серафим подвизался в Саровской пустыне более 50-ти лет. Как при жизни своей он многих назидал, просвещал, утешал, врачевал словом, делом, примером и молитвой, так и после кончины его, чудные подвиги и наставления его, передаваемые из уст в уста бесчисленными очевидцами, слушателями, и учениками и всеми, которые при жизни его получали какую-либо от него душевную пользу, не престают быть поучительными для всех, достойных почитателей памяти его, желающих подражать благому житию и следовать учению его.
Губернский город Курск памятен месторождением отца Серафима. Жители города, по преданию, до сих пор знают это место и приезжающим указывают на него в числе местных особенностей, достойных внимания. Оно находится на Сергиевской улице, в близком соседстве с храмом преподобного Сергия. Тут стоял собственный дом родителей о. Серафима. Впоследствии, при новом распланировании города, сделанном по распоряжению императрицы Екатерины II, им отведено было в конце города, близ нынешних Московских ворот, другое место, на котором имел свой дом и жил старший брат о. Серафима, Алексей.
Родителей о. Серафима звали Исидором и Агафией, по фамилии Мошнины. Они принадлежали к почтенному купеческому сословию города. Отец Серафима имел свои кирпичные заводы близ Курска, занимался, в качестве подрядчика, постройками каменных зданий, церквей и домов, слыл за человека честного, имел усердие к храмам Божиим и обладал хорошими материальными средствами. В последнее время своей жизни он взялся построить в Курске иждивением прихожан, преимущественно же купца Карпа Ефремовича Первышева, по чертежу архитектора Растрелли, новый храм во имя преподобного Сергия, Радонежского чудотворца, названный в 1833 году кафедральным собором. Основание ему было положено в 1752 году. И когда нижняя церковь, с престолом во имя св. Сергия, была совершенно готова, строителя застигла смерть, последовавшая в 1762 году. Передав богатство в руки жены, он поручил ей принять участие в строении храма и довести дело до конца.
Агафия, мать Серафима, еще более мужа своего памятна и личным благочестием и благотворительностью ближним. При жизни и по смерти его она помогала бедным, особенно сиротам, не отказывая им и в таких случаях, когда просили ее устроить хозяйство бедной девушки при вступлении в брак, что требовало, конечно, значительного пожертвования. Согласно желанию мужа и своим чувствам, она в течение многих лет продолжала постройку Сергиевской церкви, лично наблюдая за ходом и успехами работ, и в 1778 году привела храм к окончательному устройству. Храм этот внутри и снаружи украшен лепной работой. Иконостас в нем занимает всю восточную часть до самого купола; резьбы из цельного дерева; приготовлялся и отделывался, говорят, в течение 10 лет. Постройка храма столь прочна, что до настоящей поры незаметно на нем повреждения. Самая позолота со времени отделки храма ни разу не была возобновляема, и доныне не теряет своей свежести. Такие обстоятельства и добродетели ставили семейство Мошниных в числе видных людей города Курска.
Отец Серафим родился 1759 года с 19-го на 20-е число июля и наречен Прохором, в честь св. Прохора, единого от семидесяти апостолов и семи диаконов первенствующей церкви, память которого ублажается в том же месяце 28 числа. Он не был у родителей единственным сыном: при его рождении у него был старший брат, Алексей. Прохор наследовал добрые качества родителей и особенно их благочестие. Отца лишился он, когда имел не более трех лет от рождения. Воспитательницей его в детстве исключительно оставалась мать его. Она учила юного сына более примером своей жизни и, конечно, ее благотворительность и любовь к храмам Божиим и молитве положили в сердце о. Серафима семена той заботы о бедных и сиротах, той любви к благолепию храмов Божиих и усердия к молитве, какими отличался о. Серафим еще с юных лет. Между тем для внимательных к действию Провидения открывалось, что с младенчества Прохор был под особым руководством и охранением Промысла Божия. Ему было семь лет, когда мать его, осматривая строение Сергиевской церкви, взяла с собой и сына на самый верх строившейся тогда колокольни. Здесь Прохор потерялся из виду матери и, оставшись один, по неосторожности, упал на землю. В великом испуге Агафья сбежала с колокольни, воображая найти сына своего разбитым до смерти; но с удивлением и несказанной радостью она увидела его целым и невредимым. Дитя стояло на ногах. Пошли расспросы: с какой высоты он упал, отчего цел остался, и кончилось тем, что мать, со слезами радости, признала делом особенного Божественного охранения спасение сына от смерти и ушиба и возблагодарила Бога. Через три года новое событие обнаружило еще ясным образом особенное покровительство Божие над Прохором. Ему было десять лет; телесное сложение он имел хорошее, в душевных силах проявлялась острота ума, быстрая память, в поведении – кротость и смирение. В это время начали его учить церковной грамоте. Отрок показывал и охоту и способность к учению; но ученье должно было прекратиться. Прохор сделался так тяжко болен, что не надеялись на его выздоровление. В самое трудное время болезни, в сонном видении, Прохор увидел Пресвятую Богородицу, Которая обещала посетить его и исцелить от болезни. Прохор, проснувшись, рассказал это видение своей матери. Сон показывал в отроке благочестивое настроение души, восприимчивость к религиозным внушениям, а его осуществление, совершившееся очевидным образом, явило над Прохором высшее промышление. Во время одного из крестных ходов несли по городу Курску чудотворную икону Знамения Божией Матери по той улице, где был дом Мошниной. Пошел сильный дождь. Чтобы перейти на другую улицу, крестный ход, вероятно, для сокращения пути и избежания грязи, направился через двор Мошниной. Пользуясь этим случаем, Агафья вынесла больного сына на двор, приложила к чудотворной иконе и поднесла под ее осенение. Заметили, что с этого времени Прохор начал поправляться в здоровье и скоро совсем выздоровел. Так исполнилось обещание Царицы Небесной посетить отрока и исцелить его. С восстановлением здоровья Прохор продолжал успешно свое учение, изучал Часослов, Псалтирь, выучился писать и полюбил чтение Библии и духовных книг.
Так как старший брат Прохора, Алексей, занимался торговлей и имел свою лавку в Курске, то и Прохора заставили приучаться к торговле в этой лавке. «Родом я, – говорил он впоследствии, беседуя в Сарове с Н. А. М., – из курских купцов, и когда не был в монастыре, мы, бывало, торговали таким товаром, который больше барыша дает». Предметом торговли были вещи, необходимые в крестьянском быту, как-то: ремни, деготь, бечевки, дуги, шлеи, лапти, железо и т п., но к торговле и барышам не лежало его сердце: оно влекло его туда, где можно было стяжать себе сокровище духовное, вечное спасение души. Не опускал он почти ни одного дня без того, чтобы не посетить храма Божьего. Не имея возможности по причине занятий торговлей быть днем у литургии и вечерни в храме Божием, он вставал ранее, и после домашней молитвы спешил к утреннему Богослужению, чтобы там вознести еще свои молитвы к Богу. В воскресные и праздничные дни он особенно любил заниматься чтением духовно-назидательных книг, собирая иногда своих товарищей слушать чтение.
Хотя желание поделиться сокровищами духовной мудрости заставляло Прохора собирать около себя товарищей, но внутреннее, глубокое чувство влекло его к уединению, в беседе с самим собой. Сближения он искал только с теми, кто мог беседовать с ним на пользу души.
В то время в г. Курске жил какой-то Христа ради юродивый, которого имя теперь забыто, но которого тогда все чтили. Родом он был из Курска и с малолетства принял на себя сей трудный подвиг для спасения души. По благочестию своему Прохор сперва вошел в знакомство с ним, а после всем сердцем прилепился к нему. Христа ради юродивый, также возлюбил Прохора, и своим влиянием еще больше расположил душу его к благочестию и уединенной жизни, которую и сам вел среди общества родных и знакомых.
От матери не утаилось направление сына, простосердечно являемое; в душе она соглашалась с ним, одобряла его, радовалась. Лицо ее покрывалось заботой только тогда, когда она заглядывала в будущее и задумывалась над вопросом: какой род занятий и жизни выберет для себя сын ее? По прошествии еще немногих лет и этот вопрос начал проясняться. Прохор стал заговаривать о монастыре, вызнавал осторожно мысли матери и спрашивал как бы предположительно: «не пойти ли ему в монастырь?» Видит, что мать не противоречит его желанию, охотнее хотела бы отпустить, чем удержать его в мире, и желание монашеской жизни от того еще сильнее разгоралось в нем. Тогда Прохор начал говорить о монашеской жизни с людьми знакомыми. Во многих нашел сочувствие своему намерению и одобрение; а купцы Иван Иванович Дружинин, Иван Степанович Безходарный, Алексей Семенович Меленин и еще двое, подавали надежду идти вместе с ним в обитель и навсегда остаться в ней для спасения души. На семнадцатом году жизни намерение оставить мир и вступить на путь иноческой жизни окончательно созрело в Прохоре. И в сердце матери образовалась решимость отпустить его на служение Богу. Тем беспрепятственнее она думала сделать это, что и сама не оставалась еще в совершенном одиночестве: с ней был другой сын ее, известный уже нам, Алексей, по характеру довольно несхожий с Прохором, отличавшийся больше склонностью к мирским занятиям, чем к упражнениям духовным. Тогда семнадцатилетний Прохор Мошнин, следуя церковно-гражданским установлениям духовного регламента, взял себе увольнение от Курского городского общества[3 - Монастырский архив, отд. 15, XV 13.], сделавши таким образом начальный шаг отречения от мира в пользу иночества. Трогательно было его прощание с матерью! По русскому обычаю, собравшись совсем, они посидели немного, потом Прохор, встав, помолился Богу и, поклонившись матери в ноги, просил ее родительского благословения. Агафия дала ему приложиться к иконам Спасителя и Божией Матери, потом благословила его медным крестом. Взяв с собой этот крест, как знамение материнского благословения, как символ, в котором соединяются все обязанности инока, о. Серафим до конца жизни сохранил его, нося всегда открыто на груди своей. Таким образом мать и сын простились друг с другом. С горькими слезами провожала его вдовствующая Агафия; мысль удержать юношу при себе вращалась в ее уме, но опасность отвлекать человека от доброго намерения и страх принять на себя дурные последствия отвлечения, успокоили волнение души. Прохор верно плакал не менее матери, но скорбь – естественное явление всякой разлуки – не останавливали его дома, мысль его стремилась туда, куда призывали его пути Божии. Перекрестившись на церковь Божию, молодой юноша с задумчивым видом, с тайной мыслью в сердце оставил, подобно Аврааму, свою родину и дом отца своего.
II. От вступления в пустынь до пострижения в монашество
Намерение, с которым Прохор оставил родину. Его путешествие в Киев. Возвращение на родину и последнее пребывание в ней. Приход в Саровскую пустынь. Жизнь Прохора в звании послушника до пострижения в монашество.
Куда же пошел молодой семнадцатилетний юноша Прохор, оставивши родной дом, мать, брата и имение? Было ли у него определенное намерение на счет того, где поселиться? Без всякого сомнения, он имел в виду посвятить себя Богу в звании монашеском. Но где именно? В каком монастыре? – эти вопросы, давно занимавшие его, озабочивали и теперь. Слава подвижнической жизни иноков Саровской пустыни, где подвизались уже многие из курских жителей, где и настоятелем в то время был курский уроженец Пахомий, склоняли его идти к сим подвижникам. Но предварительно ему хотелось быть в Киеве, чтобы в Киево-Печерской лавре, этом рассаднике русского иночества, посмотреть на труды киевопечерских иноков, получить советы, наставления, утверждение в своих мыслях и благословение от какого-нибудь подвижника, в духовной жизни твердого и опытного, и наконец помолиться и благословиться у св. мощей преп. Антония и Феодосия, первоначальников иночества и прочих угодников Божиих, в Киеве почивающих. И так Прохор отправился с благословением материнским на шее и с посохом в руках в Киев. Вместе с ним шло еще пять человек курских купцов: это были те самые, которые вместе с Прохором возымели намерение, оставив мир, удалиться в пустынь. Все они после и пошли в монастырь, кроме купца Алексея Семеновича Меленина, у которого, по непредвиденным обстоятельствам, остались после смерти родителей на попечении пять братьев и три сестры.
В Киеве Прохор с усердной молитвой и слезами припадал в св. мощам угодников Божиих, особенно преп. Антония и Феодосия, пламенно умоляя их благословить его намерение и наставить на путь спасительный. Обходя и отцов, там подвизавшихся, он прослышал, что недалеко от св. лавры Печерской, в Китаевской обители спасается затворник по имени Досифей, жизни истинно богоугодной и имеющий дар прозорливости. Пришедши к нему Прохор упал к ногам его, целовал их, раскрыл пред ним всю свою душу, просил наставлений и благословений. Прозорливый старец уразумев его намерения и провидя в нем доброго подвижника Христова, указал ему для вселения на Саровскую обитель и благословил его, сказавши в заключение: «Гряди, чадо Божие, и пребуди в Саровской обители; место сие будет тебе во спасение, с помощью Божией там окончишь ты и свое земное странствование. Святой Дух, сокровище всех благих, управит жизнь твою во святыне. В Сарове и настоятель Пахомий богоугодной жизни, последователь преподобных отцов наших Антония и Феодосия». Беседа блаженного старца Досифея окончательно утвердила юношу в добрых намерениях. Кажется теперь никакие препятствия, никакие обольщения не сильны отклонить его от решимости вступить в Саровский монастырь. Отговевши, исповедавшись и причастившись святых Таин, поклонившись еще раз святым угодникам Киево-печерским, он направил стопы свои на путь и, охраняемый покровом Божиим благополучно прибыл опять в Курс, в дом матери своей. Здесь он прожил еще несколько месяцев, даже ходил в лавку, но торговлей уже не занимался, а читал душеспасительные книги в назидание себе и другим, которые приходили поговорить с ним, расспросить о святых местах и послушать чтения. Это время было временем его прощания с родными и с родиной. Мать хотя и знала о решении Прохора вселиться в Саровской обители, даже соизволяла ему, но когда наступил последний час, когда Прохор стал прощаться с ней, она, благословляя его, говорила: «Ты бы меня прежде похоронил, а потом и шел бы в монастырь». Из договаривавшихся идти с ним вместе, двое отправились теперь же, а прочие прибыли раньше его.
Общежительная Саровская пустынь основана в 1706 г. иеросхимонахом Иоанном, арзамаским уроженцем из села Нового-Усада, известным своими монашескими подвигами и злополучной судьбой. Совершенствуясь постепенно, она при настоятеле старце Ефреме (1758–1777 г.) поставлена была на степень высокого внутреннего и внешнего благоустройства. Прохор прибыл сюда 1778 года 20 ноября накануне праздника Введения во Храм Пресвятой Богородицы. Стоя в церкви на всенощном бдении праздника, видя благочинное совершение службы Божией, слушая благолепное пение иноков, замечая, как все от настоятеля до последнего послушника рачительны к молитве, он восхищался духом, радуясь, что Господь указал ему здесь место для спасения души. Строитель в то время, как упомянуто, был старец Пахомий, постриженник Саровской обители, с юных лет посвятивший себя на служение Богу, инок кроткий, смиренномудренный, постник и молитвенник, образец иноков, коего народ называл святым человеком. Он происходил из курских купцов и в малолетстве знал родителей Прохора. С любовью принял Пахомий юношу, в котором видел истинное стремление к иночеству, определил его в число послушников и в научение отеческому пути отдал старцу иеромонаху Иосифу, исполнявшему в обители послушание казначея. Сперва Прохор находился в келейном послушании старца. Он с точностью исполнял все монастырские правила и уставы по его указанию, и в келии служил не только безропотно, но и всегда с усердием. Такое поведение обратило на него внимание всех и приобрело ему расположение старцев Иосифа и Пахомия. Тогда стали назначать ему, кроме келейного, по порядку общественные братские монастырские послушания. Так поначалу он был в хлебне, отсюда переведен в просфорню, потом столярню, далее сделан будильщиком. В столярне Прохор исполнял послушание довольно долго. Значительное время он состоял также, вместе с другим братом, будильщиком, и по этой должности, обходя до начала богослужения келии братий, извещал их скромным стуком в дверь, с произнесением молитвы Иисусовой о наступлении поры идти в церковь. После этих обязанностей он исполнял еще послушание пономарское. Бодрый силами, Прохор все монастырские послушания проходил, как свидетельствовали очевидцы, с великой ревностью.
Путь исполнения внешних послушаний, без сомнения, самый безопасный путь для молодых иноков: он избавляет от многих искушений, но не освобождает от внутренней борьбы, среди которой только и может укрепляться и возрастать в духовной жизни подвижник. Много искушений вытерпел и Прохор: дух печали, скуки, уныния действовали на него сильно, до изнеможения души его. «С духом печали, – говорил он в последствии, – неразлучно действует и скука». Вот как о. Серафим описывает это состояние, любя беседовать словами святых отцов: «Скука, по замечанию отцов, нападает на монаха около полудня и производит в нем такое страшное беспокойство, что несносны ему становятся и место жительства и живущие с ним братия, а при чтении возбуждается какое-то отвращение, и частая зевота, и сильная алчба. По насыщении чрева демон скуки внушает монаху помыслы выйти из келии и с кем-нибудь поговорить, представляя, что не иначе можно избавиться от скуки, как непрестанно беседуя с другими. И монах, одолеваемой скукой, подобен пустынному хворосту, который то немного остановится, то опять несется по ветру. Он, как безводное облако, гонится ветром.
«Сей демон, если не может извлечь монаха из келий, то начинает развлекать ум его во время молитвы и чтения. Это, – говорит ему помысел, – лежит не так, а это не тут: надобно принести в порядок, и это все делает для того, чтобы ум сделать праздным и бесплодным».
Чем же молодой подвижник врачевал эту болезнь духа? «Болезнь сия врачуется, – говорит он по собственному опыту, – молитвой, воздержанием от празднословия по сильным рукоделием, чтением слова Божия и терпением; потому что и рождается она от малодушия и праздности и празднословия (см. Ант. гл. 26. Ис. Сир. 212).
«Трудно, – говорил он, – трудно избежать сей болезни начинающему жизнь монашескую: ибо она первая нападает на него. Потому прежде всего и должно предупреждать ее посредством строгого и беспрекословного исполнения всех возлагаемых на послушника обязанностей. Когда занятия твои придут в настоящий порядок, тогда скука не найдет места в сердце твоем. Скучают только те, у кого дела не в порядке. И так послушание есть лучшее врачевство против сей опасной болезни.
Когда одолевает тебя скука, то говори себе, по наставлению преподобного Исаака Сирина: ты опять желаешь нечистоты и постыдной жизни. И если помысел скажет тебе: великий грех убивать себя, – ты скажи ему: убиваю себя потому, что не могу жить нечисто. Умру здесь, чтобы не увидеть истинной смерти души моей в отношении к Богу. Лучше мне умереть здесь за чистоту, нежели жить в мире жизнью злой. Я предпочел смерть сию грехам моим».
(Убью плотские мои страсти, потому что я согрешил Господу, и не буду более прогневлять Его). Что мне жить в удалении от Бога? Озлобления сии стерплю, чтобы не лишиться небесной надежды. Что Богу в моей жизни, если я буду жить худо и прогневлять Его. (Сл. 22)?
Далее он различает скуку от уныния, показывает, что самое уныние бывает двух родов: естественное и от злых духов, и учит, что должен делать человек, впадший, по несчастью, в то или другое состояние. «Иное скука, – говорит о. Серафим, – иное томление духа, называемое унынием. Бывает иногда человек в таком состоянии духа, что, кажется, легче бы ему было уничтожиться или быть без всякого чувства и сознания, нежели долее оставаться в этом безотчетно мучительном состоянии. Надобно спешить выйти из него. Блюдись от духа уныния, ибо от него рождается всякое зло. (Варс. отв. 13, 497).
«Есть уныние естественное, – учит св. Варсонофий, – от бессилия; и есть уныние от беса. Хочешь ли знать это? Испытай так: бесовское приходит прежде того времени, в которое должно дать себе отдохновение. Ибо когда кто предположит себе сделать что-нибудь, оно, прежде нежели исполнена будет треть или четверть дела, нудит его оставить дело и встать. Тогда не надобно слушать его, но надобно сотворить молитву и сидеть за делом с терпением. И враг, видя, что, он поэтому творит молитву, удаляется, потому что не хочет давать повода к молитве». (Варс. отв. 559, 563, 564, 565).
Наконец он описывает самое последнее в ряду сих душевных искушений – состояние малодушия, и дает надежнейшее врачевство против него. «Когда Богу угодно, – говорит Исаак Сирин, – повергнуть человека в большие скорби, попускает ему впасть в руки малодушия. Оно рождает в нем крепкую силу уныния, в котором он испытывает душевную тесноту, и это есть предвкушение геенны: вследствие же сего находит дух исступления, от которого происходят тысячи искушений: смущение, ярость, хула, жалоба на свою участь, развращенные помыслы, переселение из места в место, и тому подобное. Если спросишь: какая сему причина? то скажу: твое нерадение; потому что ты не позаботился поискать уврачевания их. Ибо врачевание для всего этого одно, при помощи которого человек скоро находит утешение в душе своей. И что ж это за врачество? – смиренномудрие сердца. Ничем, кроме его, человек не может разрушить оплот сих пороков, а напротив того, находит, что сии превозмогают над ним (Исаак. Сир. слово 79 лист 156 на обор.). Уныние у св. отцов иногда называется праздностью, леностью и разленением».
Мы видели выше как молодой послушник в жизни своей побеждал сии или подобные сим искушения терпением и послушанием. Посмотрим теперь как приводил он в действие другие против них средства.
Жизнь его в это время до пострижения в монашество ежедневно располагалась таким образом. В определенные часы он был в церкви на богослужении и правилах. Подражая старцу Пахомию, на церковные молитвы он являлся как можно ранее, выстаивал неподвижно все богослужение, как бы продолжительно оно ни было и никогда не выходил прежде совершенного окончания службы. В часы молитв всегда стоял на одном определенном месте. Для предохранения от развлечения и мечтательности, имея глаза опущенными долу, он с напряженной внимательностью и благоговением слушал пение и чтение, сопровождая их молитвой.
Вне церкви, исполнив обязанности послушания, Прохор, удаляясь суетного общения с другими, любил уединяться в своей кельи. Так кроме молитвы у него были занятия двух родов: чтение и труд телесный. Он читал книги и общехристианские и духовно-подвижнические. Предметами его чтения были: священная Библия, особенно Псалтирь, св. Евангелие и послания Апостольские, творения святых отцов, например, Шестоднев св. Василия Великого, беседы св. Макария Великого, Лествица преп. Иоанна, жития святых по Четьи-Минеи св. Димитрия Ростовского, Добротолюбие и другие. Псалмы он читал и сидя, говоря, что утружденному это позволительно, а св. Евангелие и послание Апостолов всегда стоя пред св. иконами, в положении молитвенном, и это называл бдением (бодрствованием). Не для препровождения времени, не ради удовлетворения возбужденного любознания совершаемо было это чтение. Новоначальный подвижник искал в нем решения вопросов жизни, прочитанное прилагал к своему быту и вообще к человеку. Отсюда у него, при свете слова Божия, под влиянием подвижничества, в смирении и преданности воле Божией, вырабатывался и впоследствии образовался здравый и светлый взгляд на жизнь христианина вообще и в частности на пути иночества.
В часы отдохновения от дел духовных Прохор предавался телесному труду. В это время занятием его была столярная работа: подобно другим инокам, он вырезал кресты из кипарисного дерева для благословения богомольцам. В столярном деле, особенно, когда проходил это послушание, Прохор отличался большим усердием, искусством и успехами, так что в расписании чередных смен для неусыпаемого пения он один из всех назван Прохором столяром. Но, совершая келейное послушание, он ходил и на общие для всей братии труды: сплавлять лес, приготовлять дрова и т п. Когда занимался рукоделием в своей кельи или трудился на общих послушаниях, беспрестанно содержал в памяти и сердце сию молитву Иисусову: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Упражнением в работе восполнялись монастырские подвиги; ибо монаху, сверх духовных занятий, заповедуется правилами физический труд.
Относительно поведения за трапезой, принятия пищи и ночного отдыха до нас сохранилось следующее собственное свидетельство о. Серафима: «Сидя за трапезой, не смотри и не осуждай, кто сколько ест, но внимай себе, питая душу молитвой. За обедом ешь довольно, за ужином повоздержись. В среду и пяток, аще можешь, вкушай по однажды. Каждый день непременно в нощи спи четыре часа: десятый, одиннадцатый, двенадцатый и час за полунощь. Аще изнеможешь, можно в добавок днем спать. Сие держи несомненно до кончины жизни: ибо оно нужно для успокоения головы твоей. И я с молодых лет держал таковый путь. Мы и Господа Бога всегда просим об упокоении себя в нощное время. Аще тако будешь хранить себя, то не будешь уныл, но здрав и весел». С течением времени от слишком напряженного стояния, от недостатка в ночном отдыхе о. Серафим, как сам неоднократно сказывал, получил сильную головную боль. Болезнь эта разрешилась сама собой, когда он начал несколькими часами более давать себе отдых во время ночи. После сего о. Серафим на основании собственного опыта советывал немощным шесть часов в сутки отдавать сну, а более сильным – телом и крепким душой – пять часов, повторяя при сем наставление отцов пустынников, что мы не тело, а страсти умерщвлять научаемся.
Подвиги послушания, молитвы, чтения и труда однако же, несовершенно удовлетворяли пустыннолюбивую душу молодого подвижника. Известно, что Саровская пустынь на расстоянии многих верст в окружности обнесена густым лесом или бором. У некоторых старцев отсюда родилась мысль, по примеру древних подвижников и первооснователей Саровской обители, удаляться из монастыря и там, втайне от людей, пред очами одного Бога, внимательнее предаваться благочестивым упражнениям. С благословения настоятеля Пахомия таким образом поселились в разных местах недалеко друг от друга каждый с своим учеником в глубине монастырского леса известные пустынники: игумен Назарий, иеромонах Дорофей, схимонах Марк. Видя такие примеры, Прохор стремился духом к большему уединению и подвижничеству. Душа его, подобно горлице, рвалась к уединению. Он получил от старца своего, отца Иосифа, благословение в свободные часы оставлять монастырь и уходить в лес. Там он нашел уединенное место, устроил сокровенную кущу и в ней совершенно один предавался богоразмышлению и молитве. «Ежели не всегда можно пребывать в уединении и молчании, живя в монастыре и занимаясь возложенными от настоятеля послушаниями, то хотя некоторое время, остающееся от послушания, должно посвящать на уединение и молчание: и за сие малое не оставит Господь Бог ниспослать на тебя богатую Свою милость». Вот такое правило, внушаемое впоследствии другим инокам, теперь исполнял сам Прохор, удаляясь в пустынную кущу. Созерцание дивной природы возвышало его к Богу, а совершенное одиночество теснее соединяло с Ним в чувстве Божественного вездеприсутствия молитвой. По сказанию человека, бывшего впоследствии близким к старцу Серафиму, он совершал здесь правило, еже даде Ангел Господень великому Пахомию, учредителю иноческого общежития. Это правило совершается в следующем порядке: Трисвятое, и по Отче наш: Господи помилуй 12. Слава и ныне: приидите поклонимся трижды. Псалом 50: Помилуй мя Боже. Верую во единаго Бога… Сто молитв: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго и по сем: Достойно есть и отпуст. Все сие составляло одно моление. Но таких молитв надлежало совершить по числу суточных часов, двенадцать днем и двенадцать ночью. Это правило, принятое в обители, составленное по уставу преподобного Пахомия. Прохор исполнял по наставлению старца Иосифа с самого поступления в монастырь. Но в куще среди природы, так сказать, наедине с Богом, он сосредоточеннее и с большим умилением предавался молитвенному подвигу. С молитвой он соединял воздержание и пост: в среду и пятницу не вкушал никакой пищи, а в другие дни недели принимал ее только один раз. Кому не радостно было видеть такое подвижничество в послушнике, еще юном не только душой, но и возрастом? Видимо стало, что Прохор ставит себя твердо на пути иноческого жития. Все питали уважение и любовь к необыкновенному подвижнику. Не единственным, впрочем, подвижником между новоначальными во всем Сарове был в то время Прохор: были и другие молодые люди, явившие в себе высокие примеры ревности о благочестии. Таков, например, был двадцатилетний послушник Василий, вступивший в пустынь 1787 г. из мещан гор. Темникова. На первом шагу он оказал знаки полной преданности воле отца настоятеля Пахомия с отвержением воли собственной: что ни было с ним приобретенного в мире, он, вступая в монастырь, все положил к ногам строителя, усердно отдавая с тем вместе и себя в совершенное послушание ему. Это удивило старца Пахомия и он всегда имел этого послушника в особенном внимании. В последние годы жизни о. Серафима этот послушник был под именем Нифонта строителем Саровской пустыни. Были и другие рабы Божии, но жизнь иноческая, как и вообще житие истинно-христианское, по слову Писания, сокрываются со Христом в Боге. Посему они тщательно укрывали свои благочестивые действия, втайне боролись со страстьми своими, боясь и бегая славы человеческой. Но Прохор стоял на виду старших братий монастыря и подвиги его были так постоянны и разительны, что трудно было укрыть их. Посему, представляя его, предпочтительнее пред прочими, в пример не столько рачительным в иноческих делах, старцы Иосиф и Пахомий сверх любви к нему, как бы к своему чаду, являли и доверие. «Блаженной памяти, отцы наши, строитель Пахомий и казначей Иосиф, мужи святые, любили меня (говорил впоследствии о. Серафим), как свои души, и ничего ими от меня не потаено, и о том, что им было для своей души и для меня полезно, пеклися».
Видение о. Серафиму Христа Спасителя во храме
Явление Божией Матери о. Серафиму во время болезни
И как пеклися! В 1780 году послушник Прохор тяжко разболелся. Он слег на жесткое ложе: тело его распухло; больной лежал неподвижно. Неизвестно какая была у него болезнь; врача при нем не было: некому было определить вида болезни. По внешнему признаку думали, что Прохор страдал водяной болезнью. Но никакому сомнению не подлежит то, что был недуг упорный и продолжительный, длившийся в течение трех лет, половину коих страдалец провел в постели. Больной всецело предал свое тело и душу Богу, молился, омывал слезами ложе свое; слово ропота никогда не сходило с уст его. Тут-то открылось как все и прежде других начальствующие в монастыре, уважали, любили и жалели Прохора. Во время болезни Прохору служил, как послушник, старец о. Иосиф, его наставник и руководитель в приготовительных иноческих трудах. Строитель Пахомий, старец о. Исаия, также много пеклись о нем. Спустя много лет после сего (25 мая 1832 г.) в беседе с одной особой о. Серафим с чувством глубокой благодарности вспоминал об этой заботливости старца Пахомия. «У меня, – говорил он, – в тот раз был друг здесь в обители иеромонах Пахомий. Когда я был болен, полтора года лежал в постели, он ходил за мной, почти неотлучно находился при мне». После мы увидим как о. Серафим на деле выразил благодарные чувства к старцу Пахомию. В настоящий же раз не забудем, что Пахомий был настоятелем обители, а Прохор – послушник… и к нему-то ради недугов относились с таким усердием и заботой и строитель, и следующие после него старцы. Это обстоятельство обнаруживало в старших братиях обители высокую степень внимательности и попечения о младших, – как и должно быть во всяком благоустроенном, особенно церковном обществе. В последнем развитии недуга стали опасаться за жизнь больного. Тогда о. строитель с решительностью предлагал ему пригласить врача или по крайней мере открыть кровь. Весьма замечателен аскетический ответ больного: «я предал себя, отче святый, истинному врачу душ и телес, Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Его Матери; если же любовь ваша рассудит, снабдите меня убогого, Господа ради, небесным врачевством (те. причастием св. Таин)». Старец Иосиф по просьбе его и собственному усердию особо отслужил о здравии больного всенощное бдение и литургию. К богослужению собрались братия из усердия помолиться о страждущем; Прохор был исповедан и причастился св. Христовых Таин, которые были принесены в его келью, к одру его. Незадолго до кончины свой о. Серафим, всегда говоривший истину и ненавидевший ложь, многим особам рассказывал, что в этот раз по причащении святых Таин ему явилась в несказанном свете Пресвятая Дева Мария с апостолами Иоанном Богословом и Петром, и обратясь к Богослову лицом, перстом же указывая на Прохора, сказала: этот нашего рода[4 - Слова сии при подобном же случае сказаны были и другому недавно умершему подвижнику нашей Церкви. Это был архимандрит Паисий, старец 80 лет, известный благочестивым людям своей строго иноческой жизнью. Во время пребывания своего на покое в Троицко-Сергиевской лавре он сделался тяжко болен. Божия Матерь, явившись ему с Предтечею Христовым Иоанном, исцелила его от недуга и также сказала: этот нашего рода. Рассказ сей передан нам тем самым лицом, кому поведал его тайно о. Паисий. Выражение: нашего рода, очевидно указывает на то, что о. Серафим и архимандрит Паисий были особенно усердными молитвенниками Божией Матери, и потому сами стояли под особенным Ее покровом и заступлением. Внимательный читатель может усмотреть это из настоящей биографии о. Серафима.]
Потом Она возложила правую руку свою на голову страдальца: тогда материя, которая наполняла тело больного, начала выходить отверстием, образовавшимся в правом боку. В скором времени тело совершенно освободилось от недуга. Признаки раны, бывшей истоком болезни, всегда оставались на теле о. Серафима. Современники его удивлялись скорости выздоровления, последовавшего после общей молитвы о нем и по принятии им св. Таин. Но они ничего не знали о чудесном посещении, которым только и можно объяснить быстрый исход столь продолжительного и упорного недуга. Много душевной пользы принесла Прохору эта болезнь: дух его окреп в вере, любви и надежде на Бога. Между прочим заботливость о нем монастырских чинов новым чувством благодарности привязала к ним его сердце. Прохор очень нередко и всегда с любовью поминал о хождении за ним о. Иосифа и прочих старцев, и как увидим после смерти их оказывал к ним особенное благоговение.
В период послушничества Прохора при настоятеле Пахомии предприняты были в Саровской пустыни многие настоятельно нужные постройки. В числе их на месте кельи, в которой болел Прохор, строилась больница для лечения недужных и упокоения престарелых, и при больнице церковь о двух этажах с престолами, в нижнем – во имя св. Зосимы и Савватия, чудотворцев Соловецких, в верхнем – во славу Преображения Спасителя. На сооружение церкви молодой послушник послан был из Сарова за сбором денег в разные места. Послушания ради в благодарность за свое исцеление и по сочувствию к недугам, для облегчения которых строилось здание, он с охотой понес трудный подвиг сборщика. Странствуя по ближайшим к Сарову городам, Прохор был и в Курске, на месте своей родины. Он не застал в живых благочестивую мать свою, и, посещая могилу ее, с усердием и горькими слезами молился об упокоении души ее. Но у него был здесь родной брат, оставшийся после матери полным хозяином родительского достояния. Этот брат с своей стороны оказал Прохору нескудное пособие для строения церкви. Совершивши таким образом послушание сборщика, Прохор показал новое усердие к устроению церкви при больнице. Долговременное и усердное упражнение к столярной работе приучило его к производству изделий, более прочных и сложных, чем делание крестов. Он построил собственными руками для нижней больничной церкви в честь преподобных Зосимы и Савватия из кипарисного дерева престол, который и доныне стоит на своем месте. С того времени как престол 17-го августа 1786 года был освещен, о. Серафим до конца жизни своей причащался св. Таин в сем по преимуществу храме – для памятования всегда о явленном ему на сем месте великом благодеянии Божием, о чем весьма часто и весьма многим сам говаривал.
III. От пострига до удаления в дальнюю пустыню
Время послушнического искуса Прохора. Его возмужалость. Описание наружного его вида. Его душевные дары. Посвящение всего себя Богу. Вступление в монашество. Ревностнейшее прохождение подвигов. Посвящение во иеродиакона. Служение в этом сане. Любовь к нему настоятеля и старцев. Его всегдашнее воздержание. Видение в храме во время литургии в великий четверток. Пустыннические подвиги о. Серафима. Посвящение во иеромонаха. Служение в этом сане. Духовная зрелость о. Серафима для высших монашеских подвигов.
С поступления в Саровскую пустынь Прохор восемь лет провел в звании послушника. На языке иноков время это называется искусом, те. испытанием: способен ли желающий иночества вступить на путь совершеннейшей жизни. Предварительный искус поставляется необходимым условием для всякого переходящего от мира к исключительному служению Богу как приготовление для сего служения. Прохор теперь возмужал: ему было лет 25-ть слишком. Наружный вид его в это время имел заметные особенности. Он был роста высокого, около двух аршин и восьми вершков; несмотря на строгое воздержание и подвиги, лицо у него было полное, покрытое приятной белизной, нос прямой и острый, глаза светло-голубые, выразительные и проницательные, брови густые; волосы на голове светлорусые и также густые. Лицо его окаймлялось густой окладистой бородой, с которой на оконечностях уст или рта соединялись длинные, густые же усы. Сложение имел мужественное и обладал большими физическими силами. Из душевных способностей у него была счастливая память, светлое, бойкое, отчетливое воображение и в связи с ними увлекательный дар слова. Прохор, посвящая Господу все свои способности и силы, таким образом прошел уже все степени монастырского искуса и в самой жизни выразил совершенную готовность и способность к принятию монашеских обетов. В тяжких телесных и душевных испытаниях, которые посылал ему Сам Господь, душа его очистилась и сердце окрепло в благочестии. Еще на степени послушника он ревновал о строго монашеском, даже аскетическом житии, и как мы видели, предначинал оное. Настоятель пустыни твердо убедившись теперь в призвании Прохора, ходатайствовал перед духовной властью об удостоении его сана инока. С соизволения Св. Синода 13-го августа 1786 года совершено было пострижение его строителем иеромонахом Пахомием. Восприемными отцами его при сем были достопочтенные старцы Иосиф и Исаия, занимавшие после настоятеля первые места в монастырской иерархии. При пострижении ему дано новое имя Серафим (пламенный). На это имя по обычаю прошлого века, данное Прохору без его ведома и изволения, можно смотреть, как на выражение понятий о нем монастырского начальства: видели ревность Прохора к богоугодной жизни, предусматривали еще больший пламень по Боге и назвали Серафимом. В братских ведомостях за 1786 год сказано, что Серафим пострижен в монахи на вакантное место в Гороховский Николаевский монастырь, в котором и числился значительное время. Но он никогда не жил в этом монастыре и постоянное местопребывание свое имел в Саровской обители. С принятием иноческого сана значение нового имени, напоминая отцу Серафиму о чистоте и пламенном служении Богу ангелов, возвышало в нем желание с большей против прежнего ревностью служить Господу. Не принимая на себя новых подвигов инок Серафим совершал прежнее течение, которое давно уже сроднилось с его душой и жизнью. Только со стороны стало заметно всем, что он держал себя уединеннее, более погружался в свою душу, крепче предавался исполнению своих обетов и соединенных с ними честнейших обязанностей.
В том же 1786 г.,[5 - Этот 1786 г. точно обозначен в ставленнической грамоте о. Серафима, хранящейся в Саровской обители.] в октябре, монах Серафим по ходатайству строителя Пахомия, посвящен был преосвященным Виктором, епископом Владимирским и Муромским, в сан иеродиакона. Ставленная грамота его на сей сан доныне цела между бумагами монастыря. Теперь кроме подвигов иночествования о. Серафиму прибавились новые труды по званию иеродиакона. Но и сердце его теперь возгорелось вящшею любовью к Богу. Он вполне предался новому своему, поистине уже ангельскому, служению. Со дня возведения в сан иеродиакона, он, храня чистоту души и тела, в течении шести лет и десяти месяцев почти беспрерывно находился в служении по обязанности иеродиакона. Ночи на воскресные и праздничные дни проводил все в бодрствовании и молитве, неподвижно стоя до самой литургии. По окончании же каждой Божественной службы, оставаясь еще надолго в храме он по обязанности священнодиакона приводил в порядок священную утварь и заботился о чистоте алтаря Господня. Господь Бог, видя благую ревность и усердие к подвигам, даровал отцу Серафиму силу и крепость, так что он не чувствовал почти трудов, не нуждался после них в слишком продолжительном отдыхе, был крепок здоровьем, часто забывал о пище, питье, и отходя с пути подвигов для отдыха, жалел зачем человек, подобно ангелам, не может беспрерывно служить Богу. Строитель Пахомий теперь еще более прежнего привязался сердцем к о. Серафиму. Без него старец не совершал почти ни одной службы: «когда батюшка Пахомий служил, – сказывал впоследствии сам о. Серафим, – то без меня, убогого Серафима, редко совершал службу».
Если куда выезжал из обители старец Пахомий, один или с другими старцами, по делам монастыря или только для служения, часто приглашал с собой о. Серафима. В один из таких выездов о. Серафиму случайно пришлось участвовать в погребении известнейшей инокини Александры, в мире Агафии Семеновны Мельгуновой, основательницы Дивеевской обители. Незадолго до ее блаженной кончины умер в селе Лемети помещик Соловцов, благодетель Саровской обители. На погребение его отправились старцы Пахомий и Исаия, взявши с собой о. Серафима как иеродиакона. Проезжая через Дивеево, они посетили Агафью Семеновну, и, нашедши ее в болезни весьма слабой, совершили над ней св. таинство Елеосвящения. Больная предчувствуя кончину, со слезами просила старцев не оставить дивеевских сирот ее.
Строитель Пахомий, утешая ее говорил: «Ты, матушка, ни о чем не беспокойся: благодатью Божией ты напутствована всем по долгу христианскому. При жизни своей я не оставлю сирот твоих; после же меня вот о. Серафим не оставит их».
Больная отвечала на это: «Отец мой! Я о себе не беспокоюсь: при помощи Божией я отхожу в вечность с надеждой. Но эти сироты останутся после меня в величайшей скорби, по преданности их ко мне, убогой. Поэтому-то я и молю тебя, отец мой, не оставь их во всем понеси их тяготу и немощи по заповеди Божией. Тебе известно, какая для них будет скорбь и потеря разлучиться со мной вечно».
Потом она вынула остаток своего достояния, состоящий из двух мешочков, один с золотыми, другой с серебряными монетами и, вручая их о. Пахомию, сказала: «Прими этот сиротский участок для употребления в их пользу: сами они не могут еще употребить его благоразумно и как бы следовало на пользу общую, а вы по опыту знаете куда и на что употребить». Возвращаясь из Лемети, старцы нашли монахиню Александру умершей и едва-едва поспели к ее погребению. По обычаю после погребения была трапеза. О. Серафим не остался тогда в Дивееве даже покушать для подкрепления сил своих, но пешком воротился один в Саровскую обитель, которая отстоит от Дивеева на расстоянии 12 верст. Так он постоянно отличался воздержанием не только в обители, но и за ее стенами.
До такого состояния духовной трезвенности, постнического воздержания, неусыпной молитвы и постоянных трудов не иначе можно было дойти как путем долговременного самоотвержения и непрестанным принуждением себя к иноческому доброделанию. Отец Серафим, можно сказать с детства трудился над собой, воспитывал себя в этом духе, и вся прошлая жизнь его была, так сказать, лестницей к настоящей степени подвижничества. Но будущее готовило ему подвиги и труды гораздо выше. Обращаясь к прошлому о. Серафим видел над своей головой особый покров Пресвятой Богородицы и попечение Божественного провидения. Теперь искушения едва ли бы могли отвлечь сердце его, привязанное к Богу, с пути строгого благочестия. Между тем промысл Божий нашел нужным в виду новых труднейших подвигов подкрепить ревность его духовными видениями. Чистота сердца, воздержание, постоянное возвышение души к Богу соделали его способным к созерцанию их. В записках напечатанных в «Маяке» 1844 года (книга XXXII), говорится, что о. Серафим в сане иеродиакона, по временам видел при церковных служениях св. ангелов, сослужащих и поющих с братией. Они принимали образы молниобразных юношей, облеченных в белые златотканные одежды; но пения их нельзя уподобить никакой гармонии на земле. Дивное впечатление производили на его душу сии видения! Бысть сердце мое, – говорит он, – яко воск тая от неизреченной радости. И не помнил я ничего от такой радости; помнил только как входил в святую церковь да выходил из нее». Особенно поразительно было одно видение, которое мы расскажем здесь приблизительно к словам самого старца Серафима, как этот рассказ изложен в упомянутых записках Саровского инока того времени:
«Еще поведаю тебе, радость моя, преславное видение мне, убогому, бывшее. Только дай слово, что ты слышанное от меня никому не откроешь».
Собеседник же вероятно сам автор записок, поклонившись старцу, дал обещание скрывать тайну. Но о. Серафим, предугадывая, что она может быть открыта после его (те. Серафимовой) смерти, подтвердил: «Ты с тем и умри, никому не говори». Собеседник поклонился святому старцу в знак согласия с ним в ноги, и слезы невольно потекли от умиления из очей его[6 - Рассказ этот, как заметно, против воли самого собеседника сделался известным после его смерти.]… Старец же продолжал:
«Случилось мне служить с отцом Пахомием и казначеем Иосифом во святой великий четверток. Божественная литургия началась в два часа по полудни и обыкновенно – вечернею. После малого выхода и паремий возгласил я, убогий, у святого престола: Господи, спаси благочестивые и услыши ны, и вошедши в царские врата, навел на предстоящих орарем и возгласил: и во веки веков. Тут озарил меня свет как луч солнечный. Обратив глаза на сияние, я увидел Господа Бога нашего Иисуса Христа в образе Сына человеческого в славе, сияющего, светлее солнца, неизреченным светом и окруженного как бы роем пчел, небесными силами: ангелами, архангелами, херувимами и серафимами. От западных церковных врат Он шел по воздуху, остановился против амвона и воздвигши Свои руки, благословил служащих и молящихся. Затем Он вступил в местный образ, что близ царских врат. Сердце мое возрадовалось тогда чисто, просвещенно, в сладости любви к Господу».
От сего таинственного видения о. Серафим мгновенно изменился видом – и не мог ни с места сойти, ни слова проговорить. Многие это заметили и, конечно, никто не понимал настоящей причины явления. Тотчас два иеродиакона подошли, взяли о. Серафима под руки и ввели во св. алтарь. Около двух часов стоял после того о. Серафим на одном месте неподвижно. Только лицо его поминутно изменялось: то покрывала его белизна, подобная снегу, то переливался на нем румянец. И долго он не мог ничего проговорить, созерцая в душе дивное посещение Божие и услаждаясь благодатными его утешениями.
Весьма замечательно, что видение сие пало на такое время литургии, в которое входом священнослужителей в алтарь изображается вшествие их как бы в самое небо; когда в тайной молитве священник просит Господа: сотвори со входом нашим входу св. ангелов быти сослужащих нам и сославословящих Твою благость, когда поется и Ангельская песнь: Святый Боже, Святый крепкий, Святый бессмертный, помилуй нас. Это видение показало, что не всуе мы веруем, что силы небесные с нами невидимо служат при Божественной литургии. И всякий молящийся в храме Божием, должен думать, что он молится как бы на небе вместе с ангелами. Нет сомнения, что ревность отца Серафима такими небесными утешениями сильнее укреплялась в трудных подвигах иноческого доброделания. Они воскрыляли в нем больше и больше желания к житию созерцательному. Видение могло иметь и печальные последствия для нравственности отца Серафима. Подумай только он о себе будто теперь уже свят, достиг высокого совершенства жизни и не имеет нужды в дальнейшем преуспении, тогда все его труды пред Богом превратились бы в тщету и ничтожество, рассыпались как прах, возметаемый ветром. Но о. Серафим имел хороших руководителей, к которым питал совершенное доверие и которые были его воспитателями в иноческой жизни. Служившие литургию старцы Пахомий и Иосиф спрашивали: «Что такое случилось с ним?» Им казалось не почувствовал ли он неожиданно слабости сил, которая так естественно могла случиться во святой великий четверток после продолжительного поста, при том уважении, какое питал к нему издавна о. Серафим. О. Серафим привык относиться к этим двум старцам с детской доверчивостью: он поведал им свое видение как было. Опытные в духовной жизни старцы сложили рассказ сей в сердце своем. А отцу Серафиму внушили, чтобы он не возгордился, не дал в своей душе места пагубной мысли о каком-нибудь своем достоинстве пред Богом, и утвердили его в духовном настроении самоуничижения и смиренномудрия.
Ограждаемый смирением, о. Серафим восходил от силы в силу в духовной жизни. Его смиренномудрие, иноческие труды, прежде сокровенные, теперь стали как будто заметнее, тверже. Мы уже видели, что еще послушником отец Серафим удалялся в Саровский лес и в сокровенной куще погружался в богомыслие. Теперь для него устроена была там же уединенная келия. Как иеродиакон, обязанный служением в храме и послушаниями по монастырю, о. Серафим не мог еще, да и не созрел, может быть, настолько, чтобы совершенно сделаться пустынником. И так он дни с утра до вечера проводил в монастыре, совершая службы, исполняя монастырские правила и послушания. Вечером же, когда мог принадлежать самому себе, удалялся в пустынную келью и там ночное время проводил в молитве; а рано утром опять являлся в монастырь для исполнения своих обязанностей. Иные маломощные духом братия могли, пожалуй, позавидовать, но никто не имел основания оскорбиться его подвигами; ибо отец Серафим не заставлял других трудиться за себя, свято исполняя все свои, и личные и братские обязанности относительно обители.
В 1793 году июля 19 дня отцу Серафиму исполнилось тридцать четыре года от рождения. Саровская обитель по новому расписанию от Владимирского ведомства перешла в ведение Тамбовской епархии. Начальство обители, видя, что отец Серафим по своим подвигам стал выше других братий и заслуживал преимущественно пред многими при возведении на высшие степени в обители, ходатайствовало о посвящении его в сан иеромонаха. По этому случаю после почти семилетнего служения иеродиаконом, о. Серафим вызван был в Тамбов и 2 сентября 1793 года епископ Феофил рукоположил его во иеромонаха. По наблюдению современников все описатели жизни о. Серафима утверждают одно и то же, что с получением высшей благодати священства, он стал подвизаться в духовной жизни с вящшею ревностью и удвоенной любовью. В сане иеромонаха он продолжал в течение долгого времени непрерывное священнослужение, приобщаясь ежедневно с горячей любовью, с верой и благоговением св. Христовых Таин.
Теперь мы пришли к последним дням пребывания о. Серафима в обители. Скоро будем мы и свидетелями смерти достопочтенного старца Пахомия. Припомним о некоторых обстоятельствах обители, бывших в его настоятельство, оставшихся до смерти в памяти о. Серафима и имевших на него нравственное влияние. В то время, к которому относится жизнь о. Серафима до удаления в пустыню, не однажды в окрестных местах Сарова был голод. Но обитель не терпела недостатка в хлебе и изобилием наделяла нуждавшихся. Особенно один раз был голод очень продолжительный; но обитель и в то время в течение многих месяцев питала ежедневно человек по тысяче. В одно время случилось так, что и для иноков обители не осталось ни муки, ни жита. Вся братия собралась в церковь. Строитель Пахомий по случаю угрожавшего голода соборне служил молебен Божией Матери и всенощное бдение. Братия молились как бы перед смертью, не теряя, однако же, упования на Господа и Его Пречистую Матерь. Утром на другой день о. Серафим по особому доверию строителя Пахомия пошел в житницу и нашел, что все закрома наполнены разным хлебом и житом. С той поры во все продолжение голода по окрестностям, в обители не было оскудения: сколько ни раздавали нуждавшимся, – житницы снова наполнялись. Эти события имели большое влияние на возвышение милосердия, одного из существенных свойств о. Серафима. В то же время они вновь способствовали к утверждению сердца его в непоколебимом уповании на Промысл Божий и покровительство Пресвятой Богородицы.
Столько лет провел о. Серафим в монастыре! Так много он трудился над очищением своего сердца! Столько подвигов понес для спасения души! Мы уже видели, что эти труды не были для него бесплодны. Восходя в порядке по лестнице духовной жизни к христианскому совершенству, он достиг теперь значительной меры возраста мужа духовного. Дух его созрел для вселения в пустыне и для высших монашеских подвигов.
IV. Уединение и подвиги в дальней пустыне
Добровольное удаление о. Серафима в пустыню. Причины и внешний повод к удалению. Благословение настоятеля. Описание пустыни. Время провождения в ней и занятия в ней.
Отец Серафим добровольно удалился в пустыню, но не без рассуждения и не без благословения настоятеля. Мы замечали в нем склонность к уединению, когда он носил еще имя Прохора. Наклонность эта была сильна, с ней трудно было бы жить в мире, и вот она нашла себе исход и удовлетворение с поступлением Прохора в Саровскую пустынь. Здесь он увидел, что многие иноки, не довольствуясь общежитием, живут в лесу в уединенных келиях. С начала жизни своей в обители он предался совершенно монастырским правилам и стремление его к уединению еще более усилилось: ему дано было благословение из подражания старцам, уходить в лес для иноческого сокровенного доброделания. Будучи иеродиаконом, он имел уже келию в пустыне и в ней проводил целую половину обыденной жизни своей. Склонность его к уединению искала умерщвления греховных помыслов в пустынном житии. И вот о. Серафим, сделавшись иеромонахом, возымел намерение совсем поселиться в пустыне. Пустынническая жизнь была признанием его, назначением свыше. Из прежней жизни о. Серафима мы заметили еще, что в нем сильно было стремление к удалению от мира для непосредственного единения со Христом. Пребывание в общежитии научило его самопознанию: здесь, как в горниле, молодой инок познал свои немощи и, окрепнув духом к совлечению их, сделался способным вести, с помощью Божией, уединенную жизнь. Скитский житель Авва Иоанн наставляет пустынника: «Иметь ум совлеченный всего земного и сколько позволяет человеческая немощь, соединиться им со Христом» (Ин. Касс. Бесед. 19, гл. 8). Такая жизнь была вполне по духу отца Серафима в теперешнем его состоянии.
От причин пустыннической жизни, из которых одна лежала в душе о. Серафима, другая составляла цель пустынника, мы отделяем внешний повод, который высказал он, прося благословения удалиться в лес. Инок-христианин, понимающий тайну сокровенной жизни, всегда прикрывает свои цели и намерения какой-нибудь внешностью, которая, впрочем, со своей стороны бывает истинной и побуждением к цели. Так было и в настоящем случае. От непрестанного келейного бдения, от постоянного пребывания на служениях в церкви, – словом: от стояния в течение многих лет на ногах, с небольшим отдыхом во время ночи, о. Серафим впал в недуг: ноги у него опухли, открылись на них раны; он лишился на некоторое время способности священнодействовать. Болезнь эта, со своей стороны, была немалым побуждением к избранию пустыннической жизни. В братских ведомостях еще за 1796 год стояла отметка, что он по болезни не несет никакого послушания в монастыре. Но по причине болезни о. Серафиму надлежало бы просить себе отдыха от трудов иноческих поселиться в больничных келиях, которые теперь уже были отстроены; а он просил у настоятеля о. Пахомия благословения удалиться в пустыню, т. е. хотел от меньших трудов перейти к большим и тягчайшим. Семидесятилетний старец Пахомий благословил его. Это было последнее благословение, полученное о. Серафимом от мудрого, добродетельного и почтенного старца. Строитель Пахомий в это время уже был нездоров и, не видя средств возвратить здравие, готовился к смерти. О. Серафим, сохраняя в благодарной памяти, как наблюдал его в болезни старец Пахомий, теперь сам служил ему с самоотвержением. Раз о. Серафим заметил, что к болезненным страданиям о. Пахомия присоединилась еще какая-то душевная забота и печаль.
«О чем, отче святый, так печалишься ты?» – спросил его о. Серафим.
Старец Пахомий отвечал: – Я скорблю о сестрах Дивеевской общины: «Кто их будет назирать после меня?»
О. Серафим, желая успокоить старца в предсмертные минуты, обещался сам назирать их и поддерживать все так же после смерти его, как было при нем. Обещание о. Серафима успокоило и обрадовало отходящего ко Господу о. Пахомия; он поцеловал его радостно последним целованием и вскоре после сего опочил мирным сном праведника. На его место в том же 1794 году строителем определен достойный преемник старец иеромонах Исаия, бывший восприемником о. Серафима при пострижении в монашество. О. Серафим горько оплакал потерю старца Пахомия, который любил его как возлюбленное чадо свое о Господе, под руководством которого он прошел все степени монастырского жития и достиг до зрелости пустынножителя. Молитва его о своем отце, друге и благодетеле восходила к Богу, окрыляемая слезами и горячей верой. Утешением его в смертной разлуке с о. Пахомием было назначение старца Исаии, которого также глубоко любил и уважал о. Серафим.
