скачать книгу бесплатно
– Светопреставление какое-то! Дочь суп попросила! – удивилась мама.
После ужина, проверив, что мой тайник никто не нашёл, я улеглась спать, мечтая о том, как завтра вместе с Катюшкой мы пойдём в магазин…
Я представила, что обязательно спрошу в киоске, не появились ли новые наборы для филуменистов[1 - Филумения – коллекционирование спичечных этикеток, коробков, буклетов (спичек-книжечек), самих спичек и других предметов, связанных со спичками. Коллекционеров спичечных этикеток и прочих спичечных предметов называют филуменистами.]. Мне не терпелось скорее пополнить свою большую коллекцию. Ну и пускай брат считает её дурацкой и совсем неподходящей для девочек. Я знала – это он просто завидует, что у меня есть такое увлечение, а у него нет. Ведь у брата ни на что не хватает терпения.
Я думала и постепенно засыпала, грезя о вкусных булочных зверушках, но это будет уже совсем другая, новая история!
История про магазин…
Ханох Дашевский
Ханох Дашевский – поэт, переводчик и публицист. Член Союза русскоязычных писателей Израиля (СРПИ), Международного Союза писателей Иерусалима, Международной гильдии писателей (Германия), Интернационального Союза писателей (Москва), Литературного объединения «Столица» (Иерусалим).
Родился в Риге. Учился в Латвийском университете. В 1971–1987 гг. участвовал в подпольном еврейском национальном движении. В течение 16 лет добивался разрешения на выезд в Израиль. Был под постоянным надзором репрессивных органов, неоднократно привлекался к допросам. Являлся одним из руководителей нелегального литературно-художественного семинара «Рижские чтения по иудаике». В Израиле с 1988 года. Автор четырёх книг поэтических переводов и романа «Дыхание жизни». Лауреат премии СРПИ и премии Международной гильдии писателей, номинант на премию Российской Гильдии мастеров перевода. Живёт в Иерусалиме.
Долина костей
Отрывок из 2-й книги романа-трилогии «Дыхание жизни»
И сказал Он мне: пророчествуй о костях этих и скажешь им: кости иссохшие, слушайте слово Господне! Так сказал Господь Бог костям этим: вот я ввожу в вас дыхание жизни – и оживёте. И дам вам жилы, и взращу на вас плоть, и покрою вас кожей… и оживёте и узнаете, что Я – Господь.
(Иезекииль 37, 4–7)
В конце июня 1941 года, перед вступлением гитлеровцев в Ригу, Михаэль, восемнадцатилетний сын известного врача Залмана Гольдштейна, убегает из дома и, присоединившись к отряду советских активистов – Рабочей гвардии, попадает в Эстонию, где участвует в обороне Таллина.
24 августа 1941 года части вермахта, наступавшие вдоль Финского залива со стороны Нарвы, приблизились к восточной окраине Таллина. Впрочем, столица Эстонии была окружена со всех сторон, и если русские отчаянно обороняли её, то потому что корабли Балтийского флота сгрудились на таллинском рейде. А сгрудились они из-за того, что морское командование не получило ни от штаба Северо-Западного направления, прикрывавшего Ленинград, ни от Ставки разрешение на эвакуацию кораблей в Кронштадт. И только по этой причине в кровавой мясорубке Таллинской обороны гибли все: и пехотинцы, и моряки, и латвийские добровольцы, отходившие вместе с советскими войсками и оказавшиеся в котле на ближних подступах к Таллину.
Михаэль сидел в неглубоком окопе, который по причине непрерывных обстрелов и бомбёжек не закончили рыть. Он совершенно оглох от грохота и воя, удивляясь тому, что всё ещё жив. Миномёты и орудия немцев не знали отдыха, снаряды и мины, визжа осколками и засыпая уцелевших землёй, взрывались в боевых порядках обороняющихся, которые могли надеяться только на ответные залпы береговых батарей и корабельной артиллерии. Гитлеровцы старались перемолоть советскую пехоту, в составе которой кроме красноармейцев и моряков воевал стрелковый полк, куда вошли отступившие в Эстонию из Латвии отряды Рабочей гвардии. В этот день противник возобновил наступление. Ему оставалось сделать последний рывок, и те, кто оборонял Таллин, понимали, что имеющимися силами у них нет никакой возможности сдержать рвущиеся к городу три немецкие дивизии. Казалось, ещё немного – и оборона рассыплется. А если корабли уже ушли? Тогда неминуемая смерть ожидает защитников города в этих недорытых окопах и на улицах Таллина, где многие только и ждут, когда над старой ратушей взовьётся знамя со свастикой и рядом с ним, как они надеются, эстонский сине-чёрно-белый флаг.
Южное предместье, где держал оборону полк Михаэля, стало одним из главных направлений немецкого удара, потому что отсюда прямая и близкая дорога вела в центр Таллина и дальше – к морю, где, прикрываясь дымовыми завесами, отчаянно маневрировали, спасаясь от бомбардировщиков, не имевшие авиационного прикрытия суда. Михаэль, у которого уже был боевой двухмесячный опыт, понимал, что вслед за массированным обстрелом начнётся очередная атака противника, и на этот раз у него есть все шансы прорваться в город. Отсутствие приказа об эвакуации обрекало на гибель защитников Таллина, делало бессмысленным сопротивление, и если у кого-то ещё была надежда выжить в плену, то Михаэль знал, что для него плен равносилен смерти. Значит, в любом случае он умрёт здесь и скоро и больше никогда не увидит родных. Два месяца тому назад он стремительно, еле попрощавшись, убежал из дома, потому что не мог больше выносить наивных и самоуверенных разглагольствований отца, но честно ответить на вопрос, повторил бы он свой поступок, если бы заранее знал о том, что ему придётся испытать, Михаэль не мог. Картины, которые он видел, не могло вместить никакое воображение. Эта война, свидетелем и участником которой он стал, была похожа на последний день человечества. Каждый новый взрыв оставлял за собой сражённых осколками и разорванных на куски, являл взорам уцелевших тела их товарищей с оторванными конечностями, с распоротыми животами, и не было конца этому пиршеству смерти.
Со стороны моря послышался гул, и тяжёлые корабельные снаряды, пролетев над головой скорчившегося на дне окопа Михаэля, разорвались впереди, окутав немецкие позиции густым чёрным дымом. Это был добрый знак. Значит, флот находится здесь, промелькнуло в голове Михаэля, и поддерживает обороняющиеся на последнем пределе сухопутные части. А он уже начал думать, что их бросили в этих окопах. Неужели не всё ещё кончено?
Подтверждение своим мыслям Михаэль услышал через четверть часа в нарастающих за спиной криках, среди которых можно было различить матросскую «полундру». А с ближних армейских позиций доносились сорванные голоса командиров, призывами и ругательствами пытавшихся поднять из окопов тех, кого пощадил орудийно-миномётный обстрел. Неподалёку лежал на носилках раненный в ногу комиссар латышского батальона Луманис. Неожиданно он встал, покачиваясь, но с револьвером в руке и, издав какой-то возглас и припадая на раненую ногу, побежал вперёд. Это сделало своё дело. Бойцы латышского батальона, выскакивая из окопов, побежали за комиссаром. Их примеру последовали находившиеся на последнем пределе усталости, измотанные до бесконечности солдаты 10-го стрелкового корпуса – одного из двух основных корпусов 8-й советской армии, отходившие от самой границы и теперь оборонявшие Таллин.
Михаэль тоже вскочил на бруствер, успев подумать о том, что у него нет штыка и в рукопашном бою придётся туго. Держа в руках винтовку, но не стреляя – в такой обстановке можно было попасть в своих – он бежал вперёд, а сзади него, нарастая, неслась «полундра», и приближался какой-то ураган. Не успев ничего сообразить, Михаэль увидел, как чёрный ураган проносится мимо, оставляя за собой эхо могучего рёва. Это была морская пехота, но не занимавшие соседние окопы толком не видевшие моря совсем ещё юные курсанты военно-морского училища, а самые настоящие матросы с кораблей – последнее, что мог дать командующий флотом изнемогающим защитникам предместья Нымме. Бегущие сцепились с появившимися словно из-под земли немцами, стреляя с ближнего расстояния, орудуя штыками, прикладами, ножами, а то и голыми руками. Такого Михаэль ещё не видел и замедлил бег, поражённый зрелищем, выходящим за пределы того, что может выдержать человеческая психика, забыв, что он здесь не наблюдатель, а участник и каждая секунда промедления может стоить ему жизни.
В себя он пришёл, когда огромный немец со штыком наперевес побежал прямо на него. Выстрелив, Михаэль увидел, что бегущий упал, но обрадоваться не успел, почувствовав, как кто-то обхватывает его сзади, могучими руками пытаясь свернуть ему голову, словно петуху. Казалось, что шейные связки вот-вот порвутся от нестерпимой боли. Вывернуться не удавалось, противник был сделан из железа, и когда смертельная хватка ослабла и схватившие его за шею пальцы разжались, Михаэль не сразу понял, что спасён. Только увидав поверженного немца и коренастого матроса, сжимающего окровавленный нож, он понял, что произошло, но не успел сказать ни слова. Махнув рукой, балтиец побежал дальше, по пути свалив ещё одного гитлеровца. Михаэль обнаружил, что ничего не видит, красный туман застилал глаза, и когда он немного рассеялся, стало ясно, что бой подходит к концу. Атака моряков удалась, немцы отступили. Надолго ли? Этого не знал никто.
Михаэль перевёл взгляд, пытаясь среди матросов отыскать своего спасителя. Он запомнил лицо моряка, но почему-то не мог его узнать среди множества лиц. К Михаэлю подошёл Бина Лурье. С Биной, тоже рижанином, они старались не терять друг друга из вида. Бина – тёплый, открытый парень, был старше Михаэля. До прихода русских он успел отсидеть за коммунистическую деятельность и в тюрьме заработал ревматизм. Его мучили боли, трудно было ходить, и Михаэль помогал ему как мог. Впрочем, глядя на Бину, не каждый мог догадаться о его страданиях: он умел скрывать боль. Бина долго убеждал Михаэля вступить в комсомол и не мог понять, почему тот колеблется. Ведь всё так просто и предельно ясно. Когда сражаешься за родину, за коммунизм против чумы, на этот раз принявшей человеческий облик, где твоё место, если не в партии и комсомоле?
Михаэль и Бина обнялись. Каждый рад был видеть другого живым. Только теперь Михаэль ощутил знакомое до тошноты, притупившееся на время боя, но никуда не исчезнувшее чувство голода. Полк уже давно не получал горячей пищи. Но может быть, моряков накормят? А заодно и остальным перепадёт.
Словно в ответ на немой вопль Михаэля, Бина вытащил два серых сухаря. Они уже присели на какой-то камень, чтобы поговорить – очередная немецкая атака могла начаться в любую минуту, когда неожиданно выросший перед ними моряк в чёрном бушлате, из-под которого голубела тельняшка, спросил:
– Ну, как? Жив, салажонок?
Михаэль поднял глаза. Матрос, которого он искал, смотрел на него сверху вниз.
– А махорочки не найдётся?
Михаэль не курил. Он так и не научился, хотя ему надоели насмешки. Иногда он терпел, иногда огрызался. Бина протянул кисет. Моряк затянулся.
– Откуда, землячки, будете?
– Из Риги, – отозвался Михаэль и тут же добавил: – Вы меня спасли. Если б не вы…
– Ну что ты со мной как с адмиралом! – проигнорировав слова благодарности, балтиец вытер руку о бушлат и поочерёдно протянул её Михаэлю и Бине. – Алексей. Старшина второй статьи Зацепин. Эсминец «Гордый». А вас как?
Михаэль и Бина назвали себя.
– Имена у вас странные, – сказал Алексей. – Ну, Михаэль ещё понятно: Миша, значит. А ты, – обратился он к Бине, – что за имя такое?
– Биньямин. Еврейское имя.
– Биньямин? – переспросил матрос. – Вениамин, что ли? Какое же оно еврейское, когда деда моего Вениамином звали? То-то, смотрю, на латышей вы не шибко похожи. Мы до войны в Усть-Двинске стояли, так я в Риге бывал. Ну, Мишка, может, и сошёл бы за латыша, а ты, Веня – ну точно нет…
– А тебе какая разница? – набычился комсомолец Бина. – Ты что? Не советский моряк? А может…
– Не кипятись, землячок, – миролюбиво прервал Алексей, – зря в бутылку не лезь. Я без обиды. Любопытно только. Сам я с Волги, из Козьмодемьянска. У нас там один еврей был на весь городок: Мирон Ильич, общепитом заведовал. Достопримечательность наша, все его знали. Нет, вру. Был ещё доктор. Настоящий чудотворец – мёртвых воскрешал. А службу я начинал на морском охотнике. Это катер такой, и знаете, кто там командовал? Старший лейтенант Семён Гимпельсон. Вот удивился я тогда. Думаю, как же так: еврей и вдруг – морской волк. Ну, а потом меня на эсминец перевели…
Разорвавшаяся поблизости мина прервала повествование. Бина вскочил и заковылял в ту сторону, где располагались латыши, но потом, видимо, сообразив, упал на землю и пополз. Михаэль хотел последовать примеру друга, но моряк прижал его к земле. Вслед за миномётами начали стрелять немецкие танки, а потом двинулись вперёд, пока орудийные башни крейсера «Киров» не остановили на какое-то время их продвижение. Этого времени Михаэлю хватило, чтобы доползти до своего батальона. Алексей исчез ещё раньше.
Рукопашный бой, в котором участвовал Михаэль, был не единственным. Такие бои шли по всему периметру Таллинской обороны. А в самой эстонской столице действовали националисты. В Гитлере они видели освободителя, рассчитывая, что германский фюрер вернёт их маленькой стране независимость. И поскольку сражение перешло на улицы города, уже непонятно было, кто и откуда стреляет. Пуля в спину стала обычным делом. За любым окном, в любом подъезде пряталась смерть.
Михаэль стрелял из-за угла, ежеминутно рискуя получить ответную пулю и преодолевая искушение укрыться в подворотне: там могли оказаться эстонцы. Парадокс заключался в том, что эстонцы сражались с обеих сторон, только красных эстонских добровольцев было несравнимо меньше. И те и другие часто были в гражданской одежде, и нужно было иметь чутьё, чтобы определить, где свои, где чужие. А ещё надо было посматривать туда, где отстреливался Бина. Михаэль видел, как, меняя позицию, его старший друг заскочил в подъезд соседнего дома, и когда доносившиеся оттуда выстрелы прекратились, почувствовал тревогу. Забыв о том, что, выйдя из-за угла, он становится удобной мишенью, Михаэль, петляя и пригибаясь, перебежал на противоположный тротуар. В подъезде, уткнувшись лицом в каменный пол и не шевелясь, лежал Бина. Опустившись на колени, Михаэль перевернул тело. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: Бина мёртв. Подняв голову, Михаэль увидел ведущую во внутренний двор открытую дверь. Значит, зашли со двора и стреляли в спину.
Не сумев сдержать слёзы, Михаэль стоял на коленях у тела Бины, пока до него дошло, что оставаться в подъезде нельзя. Он выскочил на улицу, где смерть гонялась за каждым и нужно было особое искусство или везение, чтобы её перехитрить. Пока он находился в подъезде, остатки полка отошли, и, возможно, уже не одна, а несколько улиц отделяли его от своих.
Оглянувшись по сторонам и ничего опасного не заметив, Михаэль побежал в сторону центра. Он не смотрел вокруг и не оглядывался, прислушиваясь только к недалёким отзвукам боя, когда почувствовал, что какой-то молоток с размаху ударил его по левому плечу. Не понимая, откуда взялся молоток, Михаэль побежал дальше, удивляясь тому, что бежать становится труднее, и только когда тёплая липкая жидкость потекла по груди и по руке, он понял, что ранен. Стремясь лишь к тому, чтобы добраться до своих, Михаэль не заметил, что кто-то гонится за ним, а когда почувствовал, что его настигают, решил, что это тот, кто его подстрелил. Но почему этот человек старается догнать и схватить? И немец ли он? Немец давно бы его убил. Значит, эстонец! И живым его хочет взять, чтобы подвергнуть пыткам и мучительной смерти. Михаэль слышал о том, как поступают эстонские национал-патриоты с захваченными красноармейцами и матросами. Он попытался ускорить бег, но непослушные ноги подгибались, кружилась голова, и Михаэль не сразу понял, что теряет сознание. Он ещё успел ощутить, как руки «эстонца» обхватили его тело и потащили куда-то.
Глаза он открыл в каком-то дворе, где стонали и кричали раненые, и сновали люди в забрызганных кровью белых халатах. Над головой чернело задымлённое небо. Кто-то склонился над ним.
– Живой, салажонок?
Михаэль вспомнил, что его схватил и потащил куда-то какой-то эстонец. Но почему эстонец говорит по-русски?
– Так бежал, землячок, что мимо нас проскакал. Кричали тебе, но куда там! Не догнать бы мне тебя, если б ты не отключился.
Только теперь сквозь всё ещё застилавший глаза красно-серый туман Михаэль разглядел говорившего. Он попытался привстать, но Алексей вернул его на место.
– Лежи, лежи! Ну, а мне оставаться с тобой недосуг. На эсминец возвращают: уходим из Таллина. И вас, раненых, скоро на берег доставят. Ну, бывай, салажонок! Может, ещё свидимся. А дружок-то где?
– Погиб, – с трудом разлепил губы Михаэль.
Матрос снял бескозырку и уже на бегу, обернувшись, прокричал:
– Доктор говорит: рана не опасная!
На самом деле доктор ничего такого не говорил. Ни один доктор вообще не осматривал Михаэля. Таких раненых в ожидании операции во дворе госпиталя скопились сотни, хотя операционный стол работал, как конвейер. Рука Михаэля была обмотана куском тельняшки, которую использовал Алексей, чтобы остановить кровь. И плечо, в котором сидела пуля, с каждой минутой болело сильнее, и всё меньше оставалось сил, чтобы терпеть эту боль. Михаэль то и дело терял сознание, но в редкие минуты просветления перед ним стоял Алексей, хотя моряка давно уже не было во дворе. Этот парень дважды спас ему жизнь, рискуя своей. За что, за какие заслуги? И чем он может отблагодарить? Встретятся ли они ещё? В очередной раз потеряв сознание, Михаэль очнулся в операционной. Спирт обжёг ему нёбо, и тусклый, усталый голос хирурга произнёс:
– Терпи, мужик. Нет у меня наркоза.
И продолжил, обращаясь к кому-то рядом:
– Привяжи его, Степаныч!
О близкой эвакуации госпиталя Алексей сказал не только для того, чтобы успокоить Михаэля. Он и сам не мог себе представить, что гарнизон и раненых оставят на берегу. Но судьба Михаэля решалась не только в госпитальном дворе. И уже глубокой ночью, когда у одного из причалов Михаэль, скрипя зубами от боли, вместе с другими ранеными под обстрелом ожидал погрузки на судно, начальник Особого отдела Балтийского флота бригадный комиссар Гусев, просматривавший на своём столе документы прежде чем эвакуироваться на крейсер, с раздражением отбросил в сторону непонятно как попавший к нему рапорт старшего политрука Гущина.
– Что это? – еле сдерживаясь, спросил он у стоявшего навытяжку лейтенанта. – Почему это должно быть на моём столе? Вы что, не знаете, что в таких случаях делать?
– У нас нет возможности проверить… – начал оправдываться лейтенант.
– Да какая сейчас проверка! – заорал Гусев. – Тебе что, лейтенант, неизвестен приказ?! Все ненадёжные элементы должны быть немедленно ликвидированы! Рассказать, как это делается, или сам справишься?! – Гусев снова взглянул на отброшенный в сторону листок, пробежав глазами фамилию, и, уже успокаиваясь, продолжал: – Гольдштейн Михаэль. Ну что? Фамилия немецкая, имя тоже. Немец среди латышей, что здесь удивительного? – Тут комиссар неожиданно вспомнил, что перед войной прибалтийские немцы репатриировались в Германию. – А если даже не немец, какая разница? Не видели мы разве в Эстонии, как прибалты немцев поддерживают? Короче, лейтенант, действуй! Времени у тебя почти ноль. Об исполнении доложишь лично.
Понимая, что головой отвечает за выполнение приказа, лейтенант Ивашко выскочил в огонь и дым таллинской ночи, уже через несколько минут осознав, какому губительному риску подвергает каждый шаг на этих чужих, насквозь простреливаемых улицах. Но альтернативы не было, и лейтенант, как никто другой, сознавал, что если через несколько часов не доложит начальству об исполнении, то сам будет расстрелян вместо шпиона и диверсанта Михаэля Гольдштейна. Только идти одному в опасную тьму не хотелось. Весь личный состав Особого отдела выполнял оперативные задания, не менее ответственные, чем порученное лейтенанту, и свободных людей не было. В эти дни чекистский меч рубил сплеча, достаточно было вызвать малейшее подозрение или просто занервничать, что сразу же рассматривалось как паникёрство, а с паникёрами Ханох Дашевский не церемонились. Именем бригадного комиссара Гусева, одна фамилия которого приводила в трепет, Ивашко остановил группу бойцов, с трудом прокладывавших себе дорогу к пристани. Командовавший группой усатый старшина с готовностью выделил двух человек и незаметно перекрестился, когда лейтенант из наводящего ужас отдела благополучно исчез в противоположном направлении.
Нужно было найти латышский полк, но никто не знал, где искать латышей. В эти, самые трагические часы Таллинской обороны, всё смешалось в общем движении к морю, где готовые к погрузке транспортные суда стояли у пирсов. Пулемёт, стрелявший с какого-то чердака, остановил лейтенанта Ивашко в тот момент, когда он почти добрался до цели. Сопровождавшие его бойцы погибли на месте, а раненного лейтенанта два часа спустя погрузили в трюм переоборудованного под госпиталь военного транспорта «Луга», где на палубе среди бредящих, стонущих, страшно выделяющихся в темноте окровавленными бинтами людей лежал Михаэль. Немцы почти беспрерывно обстреливали порт, и, закончив погрузку, транспорт поспешил выйти на рейд. Наступал последний день битвы за Таллин. На следующее утро суда, в том числе сверх всякого предела загруженные людьми транспорты, покинули Таллинскую бухту. А на причалах и после отхода кораблей всё ещё сражались те, кому выпал жребий ценой собственной жизни обеспечить эвакуацию.
Марина Дербина
Марина Сергеевна Дербина родилась 16 июля 1998 года в Санкт-Петербурге. Окончила школу с золотой медалью. В настоящее время учится в СПбГУ на факультете журналистики.
Сфера деятельности многогранна: писатель, журналист, певица, автор-исполнитель, хореограф-постановщик. Является неоднократной финалисткой и призёром российских и международных соревнований по спортивным танцам, неоднократной чемпионкой Санкт-Петербурга по отечественным бальным танцам. Автор цикла романов «Огненная пантира». Имеет публикации различных жанров в литературных сборниках, журналах и альманахах.
Прекрасное настоящее
Все мы когда-нибудь задумываемся о вечном: о незыблемых человеческих ценностях, о скоротечности жизни, об относительности времени и его значении для нас. Каждый шаг, слово, решение имеют свои причины и последствия. Каждая случайность, которая, возможно, не случайна, раз и навсегда меняет ход событий. Время течёт, словно река, то замедляя ход в ожидании нового поворота, то увеличивая скорость в погоне за быстрым ветром. Следующее мгновение пути незамедлительно становится настоящим, а затем исчезает, превращаясь в воспоминание. Прошлое, настоящее и будущее постоянно переплетаются между собой, и лишь живое существо способно в полной мере ощутить это таинственное и пока непостижимое волшебство связи времён.
С утра пасмурная погода оставляла желать лучшего. Солнце лишь изредка проглядывало сквозь тучи. Из-за ветра, гуляющего между Петропавловской крепостью и Кронверкским проливом, я почти не смотрела по сторонам.
– Бабушка, сколько лет этой крепости? – Детский голосок заставил меня поднять голову.
– Ей уже более трёхсот лет, – ответный старческий голос не заставил себя ждать.
Мне навстречу неспешным шагом шли, держась за руку, маленькая девочка и старушка. Казалось, что это не бабушка вела ребёнка за собой, а внучка, крепко схватившись за морщинистую ладонь, удерживала пожилую женщину от падения.
– Как думаешь, триста лет – это много? – поинтересовалась старушка.
– Очень! Если мне целых пять, то крепости уже вот столько! – Девочка раскинула руки в стороны, показывая величину числа.
– Верно, – рассмеялась пожилая женщина. – Представляешь, как много видела Петропавловская крепость и сколько ещё увидит происходящего вокруг?
– Бабушка, ты о чём? – не понял ребёнок.
– Смотри, – старушка остановилась, и я, заслушавшись, сделала то же самое, – это здание, созданное людьми, видело твою пра-пра-пра-прабабушку, видело меня, тебя, а потом увидит твоих детей, внуков и правнуков. Будут сменяться времена, а крепость так и будет стоять здесь. – Было видно, что женщина погрузилась в рассказ и вовсе забыла о том, что следует продолжить путь, но ни девочка, ни тем более я, не смели прервать её.
– Конечно, ничто не вечно. Через много десятков, сотен лет здание разрушится и сровняется с землёй. Оно станет прошлым, но о нём будут помнить люди. Из его обломков, возможно, построят нечто иное, и тогда прошлое станет настоящим для нового поколения людей и будущим для следующего.
– Бабушка, я тебя совсем не понимаю…
– Ничего, когда-нибудь ты поймёшь. Чем больше пройдёт лет, тем больше ты станешь ценить время. В твою жизнь придут новые люди, возникнут новые интересы, увлечения. Одни мысли и мечты сменят другие – так же, как облака, что бесконечно плывут, ни разу не остановившись. Каждый твой шаг будет иметь последствия, некоторые решения кардинально изменят будущее и, может быть, не только твоё. Но что-то в жизни останется неизменным. Например, любимое дерево рядом с родным домом, голубое небо над головой и тёплое солнышко, что согревает даже в самые холодные дни. В настоящем всегда будут жить воспоминания из прошлого и устремления в будущее. И мы с тобой тоже пример этому. – Бабушка наконец посмотрела на явно уставшую от долгой и сложной речи внучку.
– Как это? – всё-таки поинтересовался ребёнок.
– Когда-нибудь я покину тебя и стану твоим прошлым, но в тот же момент навечно поселюсь здесь. – Подрагивающая рука указала на место, где сейчас быстро билось маленькое юное сердце. – Я всегда буду с тобой в настоящем и будущем.
– Что значит покинешь, бабуль? – Голубые, как небо, детские глаза расширились от удивления.
– Всему своё время. – Старушка улыбнулась и успокаивающе погладила ребёнка по голове. – Главное, идя по жизни, не забывай иногда останавливаться и оглядываться по сторонам, иначе ты упустишь прекрасные мгновения настоящего, которые уже не сможешь увидеть ни в прошлом, ни в будущем. – Произнося это слова, пожилая женщина почему-то посмотрела на меня, и в её пронзительных глазах, хранящих миллионы воспоминаний, я уловила загадочный блеск.
Неожиданно я ощутила, как подул сильный ветер, и с удивлением поняла, что из-за интересных слов старушки давно перестала обращать на него внимание. Внучка уже уводила бабушку за руку, а я, вспомнив, что шла по делам, снова зашагала по набережной. Солнце по-прежнему почти не выглядывало из-за туч, но день больше не казался мне серым. Мимо меня проходило много людей с опущенными головами. Они находились в своих мыслях или пытались укрыться от ветра, а я смотрела по сторонам и старалась поймать каждый момент столь ценного времени.
Как и время, мы часто бежим по жизни, не замечая происходящего. Мы редко задумываемся о том, насколько велика связь прошлого, настоящего и будущего, редко задумываемся о ценности каждого мгновения, о ценности всех событий и вещей, что нас окружают.
По данным, полученным мной в результате социального опроса, 33 % людей считают, что настоящее складывается из прошлого и будущего, и всего 40 % задумываются о взаимосвязи времён и о том, насколько важен каждый прожитый миг. Иногда действительно стоит остановиться и подумать об этом, иначе можно так и не заметить столь прекрасное настоящее.
Пробуя и познавая мир
Все мы от мала до велика в тот или иной период жизни стремимся познать мир. Чаще всего удаётся это путём проб и ошибок. Каждый день мы сталкиваемся с чем-то новым, экспериментируем, иногда делаем то, чего не делали раньше. Познавать мир совсем непросто, но необходимо каждому. И, наверное, нет лучше примера познания мира, чем то, как познаёт его малыш.
В глаза ярко светило солнце. Только достигнув парка, в котором было много деревьев, я смогла идти не зажмурившись.
– Это червячок. – Необычная фраза прервала ход моих мыслей.
Посреди дороги стояла женщина и внимательно наблюдала за ребёнком. Малыш, присев на корточки, с искренней серьёзностью на лице тянулся к неопознанному объекту, ползущему по земле.
– Не трогай! Брось это! – Мама тут же среагировала и, подняв явно расстроенного сына на руки, переместилась на ближайшую скамейку.
Сначала я лишь замедлила шаг, но после увиденного и вовсе остановилась. Перед насупившимся малышом открыли книжку:
– Смотри, это ромашка.
Но чаду, казалось, и дела не было до какой-то нарисованной ромашки. Его волновало лишь то, что происходило вокруг. Вот мимо пролетело жужжащее насекомое, и малыш тут же встрепенулся. Завертев головкой, ребёнок вскоре обнаружил зависшую над урной осу. Мгновенно заулыбавшееся чадо изо всех сил потянулось ручками к красочному, издающему необычные звуки существу.
– Осторожнее! Это же оса! Вот укусит, бо-бо будет! – Обеспокоенная мама перехватила сына и книгой отогнала ни в чём не повинное насекомое.
От скучных страниц и картинок ребёнка спасла пришедшая мамина знакомая. Пока взрослые были заняты разговором, оставшийся почти без присмотра искатель приключений с любопытством оглядывался по сторонам. Проходящие мимо люди, щебечущие птицы, даже шелестящий листьями ветер – всё привлекало внимание ребёнка.
Вот недалеко от скамейки приземлился голубь. Ни секунды не задумываясь, малыш побежал к нему и… упал прямо в лужу, спугнув несчастную птицу. Я, ожидавшая увидеть слёзы и плач, уже думала подойти и помочь ребёнку, но расцветшая на милом личике улыбка заставила меня остановиться. Малыш сел и начал водить ручками по воде так, словно под ним была не лужа, а море, в котором можно было поплавать. Когда же по земле вокруг пошли чёрные разводы, ребёнок заливисто рассмеялся и стал активно брызгать водой на асфальт, бросая при этом хитрые взгляды на маму. Он хотел привлечь её внимание? Нет. Ведь потом малыш стал старательно водить мокрыми руками по земле, словно рисуя там что-то конкретное. Наверное, это была картина для его мамы.
Не прошло и нескольких минут, как ребёнок встал и быстро подбежал к траве. Что же он увидел там нового? Сев на корточки, малыш некоторое время копошился в земле. Казалось, картина, нарисованная водой из лужи, была забыта.
Неожиданно ребёнок вскочил и быстро побежал обратно к творческому шедевру. Кулачки малыша были крепко сжаты. Он что-то принёс с собой. Взглянув ещё раз на лужу, чадо выжидающе посмотрело на маму. В этот момент глаза ребёнка светились каким-то особенным – любопытным, радостным блеском. Наверное, он нашёл нечто новое, и теперь ему непременно нужно было поделиться этим с мамой. И вот момент настал…
Когда женщина наконец посмотрела на мальчика, он разжал пальцы и вскинул руки вверх. Немного песка и земли полетело в воздух, а затем быстро опустилось на асфальт. Малыш звонко засмеялся и даже зааплодировал.
Это было похоже на праздничный салют в честь подарка, сделанного своими руками.
