Покорение западного Кавказа. Записки участников боевых действий

скачать книгу бесплатно

Покорение западного Кавказа. Записки участников боевых действий
Сборник

А. В. Блинский

Войны Российской империи. Кавказская война
В сборнике рассказывается о событиях самых последних годов Кавказской войны от принятия плана покорения западного Кавказа генерала Евдокимова до трагического переселения большей части черкесов в Турцию.

А. В. Блинский

Покорение Западного Кавказа

© А.В. Блинский, составление, 2006

© Издательство «Сатисъ», оригинал-макет, оформление, 2006

Кравцов И

Кавказ и его военачальники

Н. Н. Муравьев, кн. А. И. Барятинский и гр. Н. И. Евдокимов

1854–1864 гг

(Фрагменты)

В конце августа 1860 года, князь Барятинский прибыл в г. Владикавказ и прожил в нем около месяца для решения важнейших вопросов. Эти вопросы были следующие: 1) покорение западного Кавказа; 2) заселение его христианским населением; 3) новая организация Кубанской и Терской областей, названия коих были присвоены бывшим пред тем правому и левому крылам Кавказской линии, без всякой, однако, внутренней организации в правительственном отношении и даже без всякого на практике территориального разделения, и 4) предположенное, в связи с этим, разделение бывшего Кавказского линейного казачьего войска в таком порядке, чтоб первые шесть бригад этого войска, поселенные от верховьев р. Кубани до границы Черномории, со всеми передовыми линиями, слились с Черноморским казачьим войском и образовали одно Кубанское казачье войско; остальная часть бывшего Кавказского войска, поселенная по Малке, Подкумку и по Тереку, со всеми передовыми линиями, получила наименование Терского казачьего войска. Таким образом, по мысли князя Барятинского, казаки, поселенные в Кубанской и Терской областях, получили бы наименование по двум главным на Кавказе историческим рекам, Кубани и Тереку, прославленным их подвигами. Это точные слова князя Барятинского.

Для решения всех этих вопросов, были вызваны во Владикавказ командовавшие войсками Кубанской и Терской областей генерал Филипсон и граф Евдокимов, наказной атаман Кавказского войска генерал Рудзевич и исправлявший должность наказного атамана Черноморского войска ген. Кусаков.

Так как в это время Рудзевич находился в отпуску в Крыму, то во Владикавказ отправился заведывавший войском начальник штаба генерал Попандопулло и взял с собою меня, как дежурного штаб-офицера, бывшего тогда в чине подполковника. Во все время происходивших во Владикавказе совещаний, присутствовал и управлявший военным министерством Д. А. Милютин, только-что пред тем назначенный на этот пост из начальников главного штаба Кавказской армии.

На этих совещаниях подлежал решению, конечно, первый и самый главный вопрос о покорении западного Кавказа.

По словам лиц, близко стоявших к главнокомандующему, окончательное совещание это происходило только между четырьмя лицами: князем Барятинским, Филипсоном и графом Евдокимовым, в присутствии Милютина.

Князь предложил Филипсону первому высказать свое об этом мнение, как местному начальнику. Филип-сон изложил свой план, подробностей которого, чрез 24 года, я точно не помню; но у меня сохранилась копия с его письменного мнения, которое он в начале того же 1860 года представил князю Барятинскому, после известного покорения абадзехов, о народах, населявших западный Кавказ, в виду предстоявших тогда решительных действий к покорению этого края. Это мнение, несомненно, Филипсон поддерживал и развивал и при происходившем окончательно во Владикавказе совещании. Я не стану приводить всего этого мнения, довольно пространного, а ограничусь только следующими заключительными его словами:

– «Выше сказано, говорит Филипсон, – что стратегических пунктов в этом крае нет, а потому остается или прибегнуть к немедленному способу прорубания просек и возведению ряда укреплений, или вести истребительную войну. Успехи наши могут фанатизировать эти племена, издревле не знавшие над собою власти; отчаяние может родить новые элементы для народной борьбы, которая с каждым шагом вперед будет для нас труднее, потому что мы будем удаляться от основания наших действий и более углубляться в самые недра гор. Тот же самый Магомет-Эмин, который теперь усердно действует в нашу пользу для своей собственной, может стать в голове фанатизированного народа и повторить всю кровавую драму Шамиля, только в больших размерах. Следует вспомнить, что здесь народы не разрознены и не разноплеменны; край не подвергался никаким бедствиям войны или фанатического деспотизма, и что размеры театра войны огромны. Наконец, нельзя не принять в соображение, что действия наши в этой части Кавказа входят до некоторой степени в соображения европейской политики. Быстрое покорение восточной половины Кавказа, составлявшей до сего времени главный театр наших действий против горских племен, не могло не возбудить опасение Англии, что окончание войны на Кавказе дает России огромные военные средства, которых употребление, может быть, и противно интересам Англии. Поэтому естественно, что английское правительство, не признающее прав России на этот край, будет с нетерпением выжидать случая раздуть угасающее на Кавказе пламя войны, а при каком бы то ни было перевороте в Европе (возможность, а, может быть, и близость которого нельзя отвергать) англичанам легко будет подать горцам действительную помощь и тогда война примет совсем другие размеры.

Блистательные успехи прошлого года в восточной стороне Кавказа и взятие Шамиля имели сильное влияние на народ западной половины. Остается желать, чтобы ожесточенная война в сей последний год, под знаменем религиозного фанатизма и при содействии европейского союзника, не произвела когда-нибудь вредного влияния на народы Чечни и Дагестана.

Таков возможный ход дел в этом крае, предполагая самые неблагоприятные для нас обстоятельства. Конечно, вместо всех предвидимых затруднений может возникнуть непредвидимая случайность, которая даст делу совсем другой оборот. Пылкий и легкомысленный характер полудиких горцев допускает такое предположение, но на это нельзя рассчитывать и потому желательно заранее изыскать более надежные средства для избежания затруднений. По моему убеждению, эти средства должны состоять в том, чтобы немедленно обратить все наши свободные военные способы против шапсугов и продолжать решительные средства до тех пор, пока они не покорятся безусловно и их земля будет прочно занята. В продолжении этого времени не следует делать у покорившихся народов никаких резких нововведений, которые бы повлекли к какому-нибудь враждебному для нас волнению, а напротив, стараться лаской и заботами об их материальных интересах показать им осязательно выгоды их настоящего положения. Время и привычка будут сильными нашими союзниками, и помогут нам без потрясений довести эти народы до гражданского благоустройства. Для этого естественно необходимо проложить удобные военные пути чрез землю абадзехов, обеспечить их укреплениями и ввести у них управление, вполне соответствующее видам нашего правительства. Но все это необходимо также и в земле шапсугов с тою разницею, что, действуя исключительно против сего последнего народа, мы ограничиваем театр войны местностью, сравнительно более доступною, а сопротивление – одними средствами шапсугов. Даже убыхи не примут в этой войне деятельного участия (Эти иллюзии скоро рассеялись. – И.К.) Этот народ, самый воинственный в западной половине Кавказа и занимающий неприступные горные и лесные трущобы, уже начал переговоры о принесении покорности на тех же основаниях, как принесли оную абадзехи. Легко может быть, что этот первый шаг поведет к более прочным результатам. Влияние Магомет-Эмина и примеры союзных им абадзехов могут быть в этом случае столько же полезны, как и удовлетворение материальных потребностей убыхов, как то: свободной торговли и дозволения поездок в Турцию с невысказываемою, но, во всяком случае для нас безвредною (?), целью.

Предоставленное одним своим средствам, народонаселение шапсугов в 150 тысяч душ может оказать упорное сопротивление, но есть всякая вероятность, что этот народ не решится доводить дело до последней крайности, особливо если убедиться, что безусловная покорность натухайцев повела к благосостоянию. Есть много причин надеяться, что постройка сильного укрепления в центре земли шапсугов на северной стороне хребта и особливо зимняя экспедиция, направленная несколькими отрядами по одному общему плану, заставит шапсугов покориться.

Этим фактически кончится вековая борьба на Кавказе и явится миру единственный в истории пример покорения оружием 800 т. горцев, воинственных, бедных, многие века не знавших над собою власти иноплеменных и иноверных.

Принесение шапсугами присяги за подданство императору всероссийскому положит конец недоброжелательному оспариванию какою либо иностранною державою прав России на кавказских горцев и их землю. Тогда мы свободно можем приняться за постепенное упрочение нашего владычества в этом богатом, девственном крае, за развитие в нем благосостояния и цивилизации».

В этом заключительном слове вылился весь Григорий Иванович Филипсон, любезный, умный, красноречивый, добрый, наклонный к мечтательности, но идеалист, мало практичный и, не смотря на довольно долгую службу на западном Кавказе и на бывшей Черноморской береговой линии, мало знавший характер тех горских народов этой части Кавказа, которых он собирался покорять не столько оружием, сколько, по его словам, лаской и заботами об их материальном благосостоянии, устранением резких у них нововведений и надеясь на время и привычку, как на сильных союзников, которые помогут нам без потрясений довести эти народы до гражданского благоустройства (изумительная иллюзия!). Тогда как горцы уважали только одну силу и ей одной покорялись; ласки же и прочие гуманные меры со стороны неприятеля – считали его слабостью.

Но не прошло и года со времени данной абадзехами Филипсону присяги о покорности и начатых шапсугами переговоров о том же, как все эти народы снова изменили: первые – своей присяге, а последние прекратили переговоры. Итак, все мечты Филипсона, выше в его красноречивом слове выраженные, разлетелись, как дым! Видно по всему, что он твердо верил в покорность абадзехов и на этом основал весь свой план, выше приведенный.

Не может быть ни малейшего сомнения в том, что князь Барятинский и граф Евдокимов, после решительного и блистательного в два года покорения восточного Кавказа и пленения Шамиля, не могли ни в каком случае принять изложенный план Филипсона, по смыслу которого Кавказская война опять должна была тянуться нескончаемо тем же обычным путем, как это было прежде. Не могли потому, что, как известно, и сам покойный незабвенный государь Александр II горячо желал и настаивал на решительном окончании этой вековой войны во что бы ни стало. Наконец, быстрое окончание борьбы с горцами важно и нужно было, чтоб поднять значение России в глазах Европы и всего света после недавно конченной тогда весьма неудачной и разорительной для нас Крымской войны. А всему этому план Филипсона решительно противоречил.

Спрошенный затем граф Евдокимов, доказав ошибочность плана Филипсона, изложил свое предположение, по которому военные операции должны быть начаты с верховьев рек Лабы и Белой, чтоб вытеснить постепенно и последовательно абадзехов, а за ними шапсугов, убыхов и прочих в направлении к Черному морю и, при несогласии их выселиться на степные пространства Ставропольской губернии, изгнать их в Турцию, а весь этот обширный край заселить русским народом. Без этого, как утверждал граф Евдокимов, завоевание западного Кавказа не будет полным и окончательным, так как Турция всегда может по прежнему высылать к горцам своих эмиссаров для подстрекательства против нас и доставлять им и снаряды, и оружие. Одновременно с началом предполагаемых военных действий с верховьев Лабы и Белой, поставить отряд у впадения реки Джубги в море или в другом месте, для отвлечения шапсугов и других племен от пособия абадзехам.

Таков был, в главных чертах, план графа Евдокимова, план, вполне противоположный плану Филипсона, выше приведенному.

Князь Барятинский, вовсе не знавший лично этого обширного края (Бытность князя молодым человеком, в чине корнета, на восточном берегу Черного моря, в одной из Вельяминовских экспедиций, где он получил тяжелую рану, не могла дать ему этого знания. – И. К.), вполне согласился с предположением графа Евдокимова, так как очевидность пользы для нас, от приведения его в исполнение, была настолько ясна, что устраняла всякое сомнение в правильности взгляда на это дело его составителя, – а доказанные уже энергия, ум, опытность и непреклонная твердость графа Евдокимова ручались вполне за точное выполнение им своего плана….

… На другой день утром собравшимся на совет лицам князь Барятинский, по высочайше предоставленной ему власти, объявил, что Филипсон назначается начальником главного штаба Кавказской армии, а на место его граф Евдокимов начальником Кубанской области, командующим войсками, в ней расположенными, и наказным атаманом Кубанского казачьего войска, с оставлением в прежних должностях начальника Терской области и командующего в ней войсками, – словом, ему был подчинен весь северный Кавказ и предоставлена была полная воля располагать всеми военными силами и средствами по его усмотрению…

…11 сентября 1861 года покойный государь, высадившись в Тамани, посетил Темрюк, Екатеринодар, укрепление Григорьевское, Усть-Лабу, Майкоп, лагери отрядов близ укрепления Хамкеты и станицы Царской, где в урочище Мамрюк-чай, на том самом месте, на котором ночевал государь в палатке… …в этой самой палатке покойный граф Евдокимов имел счастье 18 сентября докладывать покойному императору свой план покорения западного Кавказа.

Граф Евдокимов доложил государю, что он распределяет военные действия на пять лет.

На это государь возразил, что вряд ли западные державы дадут ему столько времени для окончания его задачи.

Тогда граф ответил, что срок этот он назначает в виду могущих встретиться неожиданных препятствий, но что он надеется кончить ранее, хотя теперь и не может точно определить время окончания войны. Изложив затем, в главных чертах, план покорения (с которым читатель уже знаком из описанного мною выше совещания у князя Барятинского во Владикавказе), граф присовокупил:

– «Осмеливаюсь доложить вашему величеству, что, по окончании войны, на войска, ее довершившие, уже нельзя будет рассчитывать, – потому что все силы их пойдут на завершение дела, и они окажутся неспособными к продолжению службы».

Государь при этих словах порывисто встал и воскликнул: – «Что ты говоришь, Николай Иванович? Ведь это ужасно!»

Граф отвечал: – Государь, я полагаю лучшим и более выгодным потерять на это одно нынешнее поколение, чем, затянув медленными действиями войну, терять постепенно, как то делалось до последнего времени, не достигая конечной цели».

– «Ну, будь по твоему, – печально ответил государь…

Дроздов И

Последняя борьба с горцами на Западном Кавказе

Прежде чем приступить к описанию некоторых военных действий при завоевании западного Кавказа, до сих пор малоизвестных или изложенных не всегда верно, желательно было бы познакомить читателей с сущностью кавказской войны и с характером кавказской армии.

Таких соседей, каковы кавказские горцы, иметь было неудобно. Наши сообщения с востоком подвергались многочисленным случайностям. Хотя ближайшее к Кавказу население, с небольшими пограничными отрядами, могло бы отстаивать само себя, но присоединение Грузии, жалобы грузин на частые и дерзкие набеги горцев принудили нас иметь отдельный корпус войск на Кавказе для того, чтобы сдерживать воинственные порывы черкесов, и умиротворить их. Употреблялись различные способы для достижения этой цели, но отсутствие правильной системы не приводило к желаемым результатам.

Война обратилась в хронический недуг, лечение которого требовало слишком дорогих пожертвований.

В то время, как мы бродили ощупью и наудачу, когда военные действия стали бесконечным турниром, где мы соперничали с горцами в отваге, жизнь последних приобретала все более и более осмысленный вид: действия их являлись решительнее и до того опасными, что для Кавказа – потребовалась целая армия.

Удары, которыми предполагалось совершить завоевание края, кончались неудачами, поражениями, таковы: Ахульго, Ичкеринский лес, Дарго и дела на восточном берегу Черного моря. В горцах наши неудачи поселили самоуверенность, но мы становились опытнее, действия наши не были уже случайные.

Наместник Кавказа, фельдмаршал князь Барятинский, начертав общий план военных действий, установив правильную и прочную систему постепенного движения вперед и заселения пройденного пространства казачьими станицами, подарил Poccии Кавказ так неожиданно, что это поразило даже нас, кавказцев. И теперь, когда край умиротворен, когда вводится русское судопроизводство и учреждаются школы, когда горцы до того освоились с своим положением, что не чувствуют тягости русского владычества, казавшегося им прежде страшным, когда они приобрели свойства мирных, оседлых жителей, не веришь, что когда-то это были заклятые враги наши, что это были воины по преимуществу. Но таков ход исторических событий: там, где прежде разыгрывались кровопролитные дела, теперь проходит плуг пахаря.

Кавказская война, как война малая, не выработала никаких тактических правил, которые могли бы изменить устав и быть применимы в большой войне. Как Алжир не был военною школою для Франции, – так Кавказ не был тем же для России, но заслуга его все таки велика; – он дал образцовую армии.

Кавказский солдат получил такое прочное воспитание, что можно быть уверенным и в будущем за его честную и толковую деятельность.

С одной стороны, – борьба за существование, с другой, – уничтожение соседа отважного, неутомимого в наездах и грабежах, беспощадного в мести, с фанатическою ненавистью даже к имени христианина. Эта вековая борьба, этот своеобразный, требовавший подвижности, смелости, емкости и порядочного запаса энергии и терпения род войны, не мог не отразиться на характере кавказского солдата и не привиться к нему.

Разбросанность пунктов военных действий, разобщенное положение частей армии, различный характер местностей и племен с которыми приходилось иметь дело, без сомнения, различно отражались в кавказских полках и придавали каждой части какую-нибудь особенность, в ней преобладавшую. Например, один полк отличался своими атаками, другой стойкостью при встречах с конницей, третий мастерским знанием рассыпного строя, четвертый сторожевою службою, и так далее. Подобное одностороннее развитие могло бы быть неудобно в армии сосредоточившейся, и могло быть пригодно, если и атака была поведена на полк, умеющий отражать нападение. Но дело в том, что всем полкам кавказской армии присуще одно общее свойство – необыкновенная смелость.

Армия Наполеона I была непобедима, но только в его искусных руках. Он составлял ее душу, ее жизнь, и когда он умер, французская apмия превратилась в бессильное тело.

Кавказская армия обязана своею славою не личности, не единичному человеку, а самой себе. Она самостоятельно выработалась до степени совершенства, на которой застаем ее в момент завоевания Кавказа.

Баш-Кадык-Лap и Кюрюк-Дара красноречивее всего говорят за личные достоинства кавказской армии. Сражения эти выиграны, благодаря самостоятельности, уменью смекать, быть вовремя там, где требуют обстоятельства, хотя бы то и нарушило красоту боевой линии. Трудно, даже невозможно главнокомандующему предвидеть все моменты сражения, и своими приказаниями приготовить каждую часть отдельно. Если нет связи в действиях полков, если полки не следят друг за другом, если части не в силах понимать важности взаимного положения и рутинно не нарушать вида боевых линий – броситься, тогда как им приказано стоять, – такая армии хотя и побеждает, однако, по совести, она признается, что не знает как победила, и где надо искать источник ее победы.

Личная самостоятельность полков кавказской армии и многие другие качества, составляют ее могущество.

Связь между полками кавказской армии так сильна, что, невзирая на разобщенность положения, они коротко знают друг друга. Кабардинскому полку, так же дороги Куринский, Ширванский и прочие полки, как дороги ему его 15-я или 20-я роты. Вся кавказская армия – это дружная военная семья.

Такая-то рота не бежала от вчетверо сильнейшего неприятеля; теряя на половину состава в людях, она страшилась не гибели остальных, она боялась позора. Контроль в таких случаях был очень строгий; презрение товарищей было страшнее смерти.

Одиночное развитие, но не в смысле казарменной выправки, было доведено почти до совершенства. Солдат способен был думать не только за себя, но иногда, в случае надобности, и за офицера. Разве это не идеал солдатского образования? Шестьдесят лет постоянной войны, бивачная жизнь – сблизили офицера и солдата. И горе, и радость были их общим достоянием, которым они поделились честно. Солдат отдал офицеру свою силу, офицер солдату – свои сведения. Они пополнили друг друга. Солдат сознательно повиновался старшему. Он видел в повиновении порядок в настоящем и залог чести в будущем. Власть не давила его. Он ее не чувствовал. Отсюда – безграничное уважение к ней, соперничество в военных доблестях, сыновняя любовь к начальству, – слова «отец и командир», были выражение искреннее, не подобострастное. Разумная свобода отношений служила основанием администрации кавказской армии. Солдат отрекся от себя. Он весь, душою и телом, принадлежал делу, на которое обрек себя, и начальнику, который им руководил.

Ошибочно мнение тех, которые нарисовали себе кавказца пьяницей, буяном. Нет! Кавказец шел суровым путем, нес тяжкий крест. Некогда ему было пьянствовать и буянить.

Может быть, нигде эти пороки не вызывали такого презрения, как в среде кавказских солдат. Не доест, не доспит, сегодня сорок, завтра шестьдесят верст пройдет, послезавтра вволю наработается штыком, прольет слезу над убитым товарищем, помянет его сухарем; и так в продолжение всей длинной службы, пока не свалит его горская пуля, или не умрет он в лазарете.

Вот завал. Чудовище какое-то, которое ощетинилось тысячью винтовок. Его надо взять. Ротный командир перекрестился, указал на завал. С Богом, ребята! Ура! Грянул залп им навстречу, – и не прошло мгновения, как рота уже за завалом, гордая не победой, а честным исполнением долга.

Встретился овраг. Пехота перейдет, а кавалерия и артиллерия не двинутся. Надо пролагать дорогу, устраивать мост, вырубать деревья. Поэтому, нет в мире солдата, которого нельзя было бы назвать работником. Вот он, этот чудный кавказский солдат, с топором в одной руке, с винтовкой в другой, в оборванном полушубке, живой, вечно шутливый, грозный и бесконечно великодушный.

Война кавказская – война лесная и горная. Эта величаво-мрачная природа сама по себе производит впечатление тяжелое. Прибавьте к этому ловкого, отважного неприятеля и невозможность угадать время и место встречи с ним. Вступили в лес, – и лес, будто очарованный, ожил. Каждый куст, каждое дерево, каждый камень грозят смертью. Людей не видно; слышны только выстрелы, вырывающие из фронта солдат. Не знаешь, как силен неприятель; но избави Бог смутиться, хотя на мгновение! Враг из-за кустов зорко следит за этим. Шашки вон – и тогда от роты обыкновенно не оставалось ничего, – так быстры и решительны бывали в таких случаях натиски горцев… Человек, приучивший себя спокойно идти на опасность невидимую, но, тем не менее, ожидаемую, может быть назван воином.

Таков склад кавказской армии. Таков кавказец; это его характеристика. И недаром он облил своею кровью каждый аршин завоеванного края. Почва, им приготовленная, уже вырастила поколение молодцев, которые гордятся своим происхождением и стараются сравняться со своими предками, пока еще в гражданских доблестях.