скачать книгу бесплатно
. 1172, lines 5–8).
В договоре о сдаче в аренду теменоса Аполлона Ликейского также речь идет о передаче средств, полученных от аренды, на праздник Аполлонии (IG. II
. 2501, lines 20–21). Поскольку праздник сопровождался музыкальными и спортивными агонами (Simon 1983: 86), можно предположить, что часть средств, в первую очередь деньги и жертвенные быки, о которых речь идет в надписи, поступали для финансирования соревнований. Подробные сведения о поступлении средств на финансирование праздничных церемоний содержатся также в договоре о сдаче в аренду земельных участков сообщества Саламиниев. В частности, подробно говорится о том, какая сумма денег и какое количество священных животных должны поступать на финансирование различных праздничных церемоний. Сообщество активно участвовало в передаче средств на Панафинеи и Осхофории (Greek historical inscriptions. 37, lines 49–50), на которых проводились спортивные состязания между юношами. Согласно тексту надписи, Саламинии жертвовали на проведение этих мероприятий как денежные средства в количестве от 40 до 70 драхм, так и священных животных – овец и свиней (Greek historical Inscriptions. 37, line 50). Особо деятельное участие Саламинии принимали в организации празднеств, связанных с Гераклом, предоставляя мясо и шкуры жертвенных животных (в основном быков) стоимостью в 70 драхм серебра (Greek historical inscriptions. 37, line 87). Возможно, что их особенно активное участие в этих мероприятиях связано с тем, что они осуществляли заботу о земельных участках, посвященных этому античному герою (Greek historical inscriptions. 37, lines 81–84). В 93–94 строках надписи речь идет о том, что Саламинии должны были посвящать жертвенных животных стоимостью 40 драхм серебра на проведение празднеств Апатурий. Поскольку практически на всех этих праздниках проводились спортивные агоны, можно предположить, что часть средств, выделенных из доходов от аренды, тратилась на их проведение.
Таким образом, можно сделать некоторые выводы. В афинском полисе постоянно проводились праздничные церемонии, посвященные богам и героям, которые поражали своим масштабом и великолепием. В IV в. до н. э. праздники сопровождались большим количеством спортивных состязаний, на проведение которых тратились немалые средства. Источники этих средств были весьма разнообразными. Средства на организацию и проведение праздничных церемоний и спортивных агонов поступали из полисной казны, а также от частных лиц. Кроме того, поступления могли быть из доходов, получаемых от экономических сделок, например, от сдачи в аренду священных земель.
БИБЛИОГРАФИЯ
Берзин Э. О. Горгиппийский агонистический каталог // СА. 1961. № 1. С. 121–144.
Бондарь Л. Д. Афинские литургии V–IV вв. до н. э. СПб., 2009.
Булычева Е. В. Награды победителей игр в Древней Аттике и Северном Причерноморье // Олимпийские игры в политике и культуре. Сборник статей участников ежегодной межвузовской научной конференции «Восток и Запад: приоритеты эпох». Москва, РУДН, 19 апреля 2013 г. М., 2013. С. 280–296.
Булычева Е. В. Участие оргеонов в экономической жизни Афинского полиса в IV в. до н. э. // Вестник РГГУ. Сер. Исторические науки. Всеобщая история. 2013. № 13 (114). С. 11–25.
Булычева Е. В. Организация и финансирование праздника Апатурий в Афинах (IV в. до н. э.) // Церемония и ритуал в европейской истории. Сборник статей по материалам конференции. Москва, 14–15 мая 2018 г. М., 2019. С. 25–34.
Гвоздева Т. Б. Процессия Великих Панафиней на фризе Парфенона и в комедиях Аристофана // Аристей. Вестник классической филологии и античной истории. Том IV. М., 2011. С. 175–184.
Гвоздева Т. Б. Награды на Панафинейских играх (перевод, вступительная статья и комментарии) // Вестник РУДН. Сер. Всеобщая история. 2013. № 3. С. 84–95.
Зубарь В. М. Боги и герои античного Херсонеса. М., 2005.
Латышев В. В. Очерк греческих древностей. Ч. 2. Богослужебные и сценические древности. СПб., 1997.
Скржинская М. В. Древнегреческие праздники в Элладе и Северном Причерноморье. СПб., 2010.
Толстой И. И. Греческие граффити древних городов Северного Причерноморья. М.; Л., 1953. № 24, 30, 86.
Томсон Дж. Исследования по истории древнего общества. М., 1958.
Gardiner E. N. Greek Athletic Sports and Festivals. London, 2010.
Мalkin I. Religion and Colonization in Ancient Greece. Leiden, 1987.
Parke H. W. Festivals of the Athenians. London, 1986.
Simon E. Festivals of Attica. An archaeological commentary. London, 1983.
П. А. Евдокимов
Олимпийские гелланодики: замечания о численности, составе и названии магистратуры в эпоху архаики и классики
Магистратура гелланодиков, пожалуй, относится к числу наиболее заметных и чаще всего привлекавших к себе внимание исследователей древней истории Олимпии и Элиды. Так сложилось, что в Олимпийском святилище современная историография долгое время видела в первую очередь место проведения спортивных состязаний, а потому в процессе исследования вопросов, связанных с устройством игр, она обращалась к тому институту, с которым была связана вся основная деятельность по проведению агонов. С другой стороны, поскольку, по меньшей мере, с начала VI в. до н. э. гелланодики одновременно являлись магистратами, избиравшимися из числа граждан элейского полиса, немногочисленные данные античной традиции об изменениях, происходивших в составе коллегии, исследователи стремились использовать для реконструкции – хотя бы в общих чертах – социально-политической истории архаической и классической Элиды.
Несмотря на то, что уже на ранних этапах истории изучения Олимпии, Олимпийских игр и Элиды основной массив источников по истории магистратуры был определен и самым тщательным образом систематизирован (Oehler 1905: 155–157; Латышев 1997: 118–121), до сих пор по ряду существенных вопросов в науке так и не утвердилось единого мнения. В конце XIX в. причиной основных противоречий среди ученых являлась, в первую очередь, спорная интерпретация данных письменной традиции о гелланодиках и в первую очередь – испорченного места в рукописи Павсания. В дальнейшем ситуация оставалась не менее запутанной[1 - Об историографии вопроса см.: Swoboda 1905: 2386–2427; Jones 1987: 142–145; Bultrighini 1990: 145–173.]. Это объясняется как общим состоянием источниковой базы (в течение XX в. дополненной хоть и немногочисленными, но весьма содержательными новыми документами), так и важными изменениями, происшедшими в источниковедении истории Древней Греции в связи с объективно возросшим уровнем исследовательских методик (в первую очередь благодаря кардинальному пересмотру хронологии многих архаических надписей из Олимпии), равно как и развитием наших знаний по истории Элиды с опорой на источники разных типов и видов, что в свою очередь требует перепроверки прежних гипотез с опорой на результаты новейших исследований[2 - Отметим в качестве курьеза не вполне корректное утверждение о численности магистратуры гелланодиков в VI в. до н. э., имеющееся в недавно вышедшей и в целом добротной монографии М. Скотта (Scott 2010: 158), где автор утверждает, что пятьдесят гелланодиков составляли олимпийский совет – это утверждение опирается на не совсем точно приведенную ссылку на статью Н. Б. Кроузера (Crowther 2003: 64), в которой автор, отметив, что Олимпийский совет состоял из бывших гелланодиков, предположил, что численность членов этого совета была равна 50.].
В данной статье за невозможностью осветить все аспекты интересующей нас тематики мы вынужденно остановимся на вопросах о численности, составе и названии магистратуры гелланодиков.
Письменные источники
Античная письменная традиция по истории магистратуры гелланодиков представлена одним пассажем из сочинения Павсания (Paus. V.9.4–6) и дошедшими до нас в составе схолий и произведений позднеантичных лексикографов фрагментами «Элейской политии» Аристотеля (Fr. 492 Rose = Harpocr. s. v. ??????????? = Etym. Magn. s. v. ???????????), трудов логографа Гелланика Митиленского и элейского историка II в. до н. э. Аристодема (Schol. in Pind. Ol. III. 22; Harpocr. s. v. ???????????).
Наиболее развернутое изложение истории должности гелланодиков присутствует в труде Павсания; ценность этого источника заключается также в том, что только здесь данные об изменениях в структуре коллегии имеют хронологическую привязку. По сообщению Павсания, сперва Игры проводил один агонофет из рода Оксила и Ифита, начиная с 50-й Олимпиады (580 г. до н. э.) стали избирать жребием двух, затем выбрали девять человек, которых Павсаний уже прямо называет гелланодиками, а две олимпиады спустя их стало десять. Далее Павсаний сообщает, что в 103-ю Олимпиаду (368 г. до н. э.) было избрано двенадцать гелланодиков от двенадцати фил, а после (во время 104-й Олимпиады – 364 г. до н. э.) число гелланодиков сокращалось до восьми и затем (к 108-й Олимпиаде – 348 г. до н. э.) снова увеличивалось в связи со временной потерей и последующим возвращением элейцами части территорий и как следствие этого – сокращением и затем восстановлением числа фил до десяти, так что с 348 г. до н. э. и вплоть до времен Павсания включительно гелланодиков в Олимпии было десять. Проблема сообщения Павсания заключается в том, что при всей своей информативности оно, во-первых, довольно позднее по времени, что дает некоторым исследователям основание сомневаться в нем, а во-вторых, в тексте рукописи в важном для понимания и толкования месте текст испорчен, вследствие чего между исследователями идут споры, к какому времени стоит относить появление девяти и десяти гелланодиков.
В дискуссии по поводу корректуры данного пассажа, которая длится уже много лет, были предложены разные варианты правильного чтения[3 - См. подробнее: Dyer 1908: 43; Jones: 1987: 142, n. 2; 152; Bultrighini 1990: 152–153. Русский перевод С. П. Кондратьева и новый перевод под ред. Э. Д. Фролова и Е. В. Никитюк следуют чтению А. Бека и Ф. Спиро «в девяносто пятую олимпиаду». Т. В. Блаватская также принимала позднюю датировку увеличения численности гелланодиков (Блаватская 2003: 156).]:
1) «в двадцать пятую олимпиаду» (?????? ??? ???????), что относит появление девяти гелланодиков к 680 г., а десяти – к 672 г. до н. э.;
2) «в шестьдесят пятую олимпиаду» (?????? ??? ????????) – соответственно к 520 и 512 гг. до н. э.;
3) «через двадцать две олимпиады от этой [т. е. от той олимпиады, о которой шла речь выше – от пятидесятой олимпиады 580 г. до н. э.]» (??? ?????? ?? ???????) – 488 и 480 гг. до н. э.[4 - Против такой корректуры говорит ее вычурность и искусственный характер: нигде больше Павсаний не использует такого способа датировки.];
4) «в семьдесят пятую олимпиаду» (?????? ??? ???????????) – 480 и 472 гг. до н. э.;
5) «в девяносто пятую олимпиаду» (?????? ??? ??????????) – 400 и 392 гг. до н. э.[5 - Из недавних работ такая корректура как будто принимается, в частности, в исследовании П. Кристесена (Christesen 2007: 222, ср., однако: Christesen 2007: 494–495, где автор следует более правильной, на наш взгляд, корректуре).]
Первое чтение обоснованно отвергается как маловероятное в связи с тем, что Павсаний в данном отрывке перечисляет изменения в составе коллегии в хронологическом порядке, а значит, вслед за сообщением о 50-й Олимпиаде следует предполагать большее число, учитывая же слова Павсания о том, что «долгое время число агонофетов оставалось два», сомнительным оказывается и предположение о 65-й Олимпиаде. К началу XX в. широкое признание получило чтение, предложенное К. О. Мюллером и поддержанное Г. Бузольтом и Х. Ферстером, – ?????? ?? ????????? ??? ???????????, что с существенной долей вероятности относит указанные события соответственно к 480 и 472 гг. до н. э. (Swoboda 1905: 2392; Oehler 1905: 155–156; Латышев 1997: 118; Gardiner 1925: 103). Эта же точка зрения доминирует и в работах сравнительно недавнего времени, затрагивающих различные аспекты истории Элиды в архаическую и классическую эпохи (Jeffrey 1976: 166; Gehrke 1985: 52–53; 367; Gehrke 1986: 104; Jones 1987: 142–143). Помимо соображений палеографического характера, в пользу этой датировки исследователи приводили высокую вероятность того, что изменения в составе коллегии были связаны с синойкизмом Элиды в 471 г. до н. э. и изменениями в ее административно-территориальном делении и политическом устройстве, которые вполне вписываются в данный исторический контекст.
Попытка пересмотреть это уже устоявшееся в науке мнение была предпринята У. Бультригини в его источниковедческом исследовании «Павсаний и греческие демократические традиции», где свидетельству об элейских гелланодиках уделено большое внимание (Bultrighini 1990). У. Бультригини, в частности, подвергает сомнению представление об имевшей место в V в. до н. э. связи между числом гелланодиков и числом фил и вообще о связи реформ в структуре данной коллегии с синойкизмом и политическим режимом элейского полиса и считает возможным возвратиться к эмендации А. Бека – Ф. Спиро (пятый из приведенных вариантов чтения). В этом случае изменения численности гелланодиков должны быть связаны, по мнению У. Бультригини, с переменами территориального и политического устройства, происшедшими в Элиде после элейско-спартанской войны конца V – начала IV вв. до н. э. (Bultrighini 1990: 153–155, 159–162)[6 - Позднюю датировку увеличения численности гелланодиков до девяти и десяти человек также разделяют Н. Б. Кроузер (Crowther 1997: 149–160) и Т. В. Блаватская (Блаватская 2003: 156). Мнения об изменениях территориально-политического характера в Элиде в начале IV в. до н. э., когда элейское гражданство было предоставлено периэкам, в связи с чем количество фил было увеличено, придерживался также Ф. Кихле (Kiechle 1960: 337–366).].
Однако учет данных других источников позволяет опровергнуть это мнение и дополнительно подтвердить верность «средней» хронологии увеличения количества гелланодиков. Для этого обратимся к свидетельствам более ранних, нежели Павсаний, авторов.
Первым по времени в этом ряду стоит сообщение из не дошедшего до нас полностью труда Гелланика Митиленского, которого цитировали при объяснении слова «гелланодик» составители схолий к Пиндару. Надо заметить, что при использовании данных Гелланика схолиасты (а также лексикограф Гарпократион и автор словаря «Суда», которые не ссылаются на Гелланика прямо, но приводят сходные данные) сопоставляли переданные им сведения с информацией, содержавшейся в сочинении элейского историка Аристодема, и отмечали сходство данных обоих авторов, поэтому и нам есть смысл рассмотреть их в совокупности.
В одном случае схолия к III Олимпийской оде Пиндара сообщает, что и логограф Гелланик Митиленский (FHG. I. 57), и элейский историк Аристодем (FHG. III. 308. Fr. 1c) повествуют, что сначала гелланодиков было двое, а впоследствии – десять, так что было от каждой элейской филы по одному гелланодику (Schol. in Pind. Ol. III.22). В другом варианте той же схолии имеется исправление, видимо, выдающее знакомство схолиаста с текстом Павсания: первоначальное обозначение числа «два» (??) исправлено на встречающееся у Павсания число гелланодиков – «двенадцать» (???), после чего говорится, что затем их стало десять (Schol. in Pind. Ol. III.22a = FHG (Jacoby). Vol. 1. Fr. 113)[7 - Интерпретация этого расхождения может вызвать затруднение. Как бы мы ни датировали увеличение численности гелланодиков до двенадцати, контекст этого указания в схолиях о сокращении коллегии, скорее всего, является ошибкой, вызванной попыткой одного схолиаста поправить ссылку своего предшественника на более древние тексты, опираясь на сообщение текста более позднего (т. е. Павсания, который говорит о таком сокращении и относит его к IV в. до н. э.).].
Гарпократион, ничего не упоминая о Гелланике, просто после цитаты из Аристотеля, к которой мы вернемся чуть ниже, ссылается на Аристодема и говорит о том, что, в конце концов, гелланодиков, проводивших агоны, стало десять, по одному от каждой филы (Harpocrat. Lex. s. v. ???????????). Примыкает к свидетельствам этого рода сообщение словаря «Суда», которое с незначительными изменениями следует Гарпократиону и сочетает в себе сообщения Аристотеля о последовательно одном, двух и девяти гелланодиках (без указания на источник), к чему прибавлена ссылка на сообщение Аристодема о десяти гелланодиках (Suda. s. v. ???????????).
Прежде всего отметим, что во всех рассмотренных случаях мы имеем дело с вырванными из контекста сообщениями, с которыми поздние авторы могли обходиться весьма произвольно, о чем говорят такие отмеченные нами случаи, как правка одним из схолиастов Пиндара сведений Гелланика и Аристодема с целью подогнать их под сообщение Павсания или то, что разные авторы цитируют Аристодема, выбирая у него разный объем информации: лексикографам типа Гарпократиона и автора «Суды» он нужен для сведений о десяти гелланодиках, а схолиастов интересует также и отраженная у этих двух авторов динамика: было двое, а потом стало десять.
Но даже пропущенные через столь мелкое «решето», сведения Гелланика и Аристодема сохраняют для нас свою ценность. Эти отрывочные данные можно соотнести с уже имеющими хронологическую привязку сведениями Павсания. Двое гелланодиков в таком случае вполне соответствуют реалиям VI – начала V вв. до н. э. (580–480 гг. до н. э.), а десять гелланодиков Гелланика должны неизбежно появиться в V в. до н. э.
Гелланик Митиленский является ближайшим по времени автором, который сообщает об изменении в числе гелланодиков и порядке формирования магистратуры, о чем умалчивают такие его современники, как Геродот, лишь вскользь упоминающий этот термин во множественном числе (Hdt. V.22), и Пиндар, в поэтически обобщенной форме говорящий об одном гелланодике – этолийце, увенчивающем победителя (Ol. III.12)[8 - Мнение о том, что данное свидетельство Пиндара относится ко времени существования единоличной магистратуры, кажется нам неубедительным. В данном случае Пиндар, скорее всего, имеет в виду председателя коллегии, осуществлявшего непосредственное награждение победителей (см.: Weniger 1904: 145–149).]. Весьма важно, что доведение численности гелланодиков до десяти произошло ко времени, когда логограф писал свои исторические труды, т. е. раньше IV в. до н. э., также важно и то, что Гелланик, насколько можно судить по данным схолий к Пиндару, связывал численность коллегии с количеством элейских фил[9 - У. Бультригини не придал этому обстоятельству значения, предполагая, что такие сведения могли быть приписаны Гелланику уже самими схолиастами, которые искусственно соединили его данные со сведениями, сохраненными Аристодемом, Аристодем же, по мнению У. Бультригини, описывал лишь современное ему положение дел (Bultrighini 1990: 154–156). Логично предположить, однако, обратное, а именно идентичность информации о численности гелланодиков в сочинениях Гелланика и Аристодема; последний, весьма вероятно, мог пользоваться трудом Гелланика в качестве источника – в случае несовпадения информации схолиаст наверняка бы отметил это обстоятельство.]. Гелланик весьма аккуратно относился к своим источникам и древней местной традиции тех стран, которые описывал. Известно, что в своей работе он важное место уделял хронологии и опирался на местные храмовые документы, о чем ярко свидетельствуют создание им внушительного по объему труда «Жрицы святилища Геры Аргосской» (в трех книгах) и датировка событий афинской истории по архонтам, так что его сведениям нет оснований не доверять (Немировский: 1979: 25–28). Благодаря Гелланику мы можем вполне уверенно говорить, что появление девяти и десяти гелланодиков имело место уже в 1-й пол. V в. до н. э., и получаем дополнительные основания для прочтения трудного места в рукописи Павсания как указания на 75-ю Олимпиаду – ?????? ?? ????????? ??? ??????????? – в качестве момента радикальных изменений в численности коллегии. С другой стороны, интересно, что в эксцерпте не содержится сведений о том времени, когда было девять гелланодиков (т. е. об изменении, происшедшем за две олимпиады до того, как численность гелланодиков достигла десяти человек). Не имея твердых оснований настаивать, мы все же рискнем предположить, что Гелланик мог рассматривать процесс увеличения численности коллегии, имевший место в начале V в. до н. э., как единое целое и в своем труде лишь зафиксировал конечный результат этих событий – появление коллегии из десяти человек (472 г. до н. э.).
Свидетельство Аристодема, хотя это довольно поздний автор (годы его жизни относят ко II–I вв. до н. э.), представляет определенную ценность, поскольку Аристодем был элейцем и, стало быть, мог опираться на богатую местную источниковую базу, не говоря уже о том, что как автор, живший после Гелланика, он мог использовать труд своего предшественника. Несмотря на то что лексикографы и схолиасты приводят данные Аристодема для описания конечного состава коллегии гелланодиков, не исключено, что в его труде достаточно подробно освещалась вся история этой магистратуры, поскольку другой из дошедших до нас отрывков его исторических сочинений касается вопросов хронологии по олимпиадам и времени составления списков победителей. Именно у Аристодема встречается упоминание о двадцати семи олимпиадах, проведенных до победы Коройба в 776 г. до н. э. (FHG. III. 308. Fr. 1b = Euseb. Chron. I. P. 194 (Schoene)), а значит, историк активно интересовался ранней историей Олимпии и привлекал документальный материал[10 - Остается открытым, однако, вопрос о возможной пристрастности Аристодема в изложении различных обстоятельств истории родного полиса, которая (пристрастность) вполне вероятна, однако в нашем случае, когда речь идет о характеристике отрывочных сведений, к тому же, как отмечают авторы, принципиально не расходящихся со сведениями жившего тремя столетиями раньше иноземца Гелланика, едва ли можно подозревать какое-то злонамеренное искажение Аристодемом данных, сохраненных в эксцерптах, скорее можно предполагать обратное.].
В промежутке между Геллаником и Аристодемом находится свидетельство из «Элейской политии» Аристотеля, дошедшей до нас в нескольких небольших фрагментах. Известно, что Аристотель был не понаслышке знаком с историей Элиды и работал в Олимпии над уточнением списка олимпиоников, используя различные источники, что можно видеть на примере сообщения о его попытке прочесть надпись на диске с договором Ифита, Ликурга и Клеосфена (Plut. Lyc. 1). Аристотель имел доступ к весьма ценной информации и по истории олимпийского празднества, и по истории полисного строя Элиды, в свете этого его свидетельство приобретает особенно важное значение[11 - В данном случае мы сознательно не затрагиваем вопрос об авторстве других политий. Ясно, что дошедшие до нашего времени в отрывках и парафразах политии, приписываемые Аристотелю, если и не были все написаны непосредственно им, то в любом случае являлись составными частями глобального политологического проекта, руководство которым, безусловно, осуществлял Стагирит. Однако в отношении «Элейской политии» в пользу непосредственного авторства Аристотеля свидетельствует факт написания им самим не дошедшего до нас каталога олимпиоников (Diog. Laert. V.26), для работы над которым он, по-видимому, специально посещал Олимпию и работал с документальными свидетельствами (Plut. Lyc. 1), а значит, имел возможность из первых рук познакомиться и с историей элейских государственных учреждений. См. подробнее: Christesen 2007; Евдокимов, 2014.].
Гарпократион, прямо ссылаясь на «Элейскую политию» Аристотеля, сообщает, что первоначально существовал один гелланодик, затем два и, наконец, девять (Harpocr. s. v. ???????????; Etym. Magn. s. v. ??????????? = Arist. Fr. 492). Выделенные таким образом этапы развития магистратуры отчасти совпадают с предложенной Павсанием последовательностью: со времени Ифита и до 580 г. до н. э. – один, с 580 г. до н. э. – двое, а после – девять. Такое соотнесение сведений Аристотеля и Павсания напрашивается само по себе и, будучи принято, должно означать, что приводимые у лексикографа свидетельства Аристотеля об этапах развития должности гелланодиков завершаются указаниями на время, которое, согласно гипотезе К. О. Мюллера – Г. Бузольта, приходится на 480 г. до н. э., а известия о дальнейших изменениях в составе коллегии этих магистратов, о которых Аристотель не мог не знать, по каким-то причинам не были использованы Гарпократионом. А. И. Доватур полагал, что приводимая у Гарпократиона ссылка представляет собой не объединение сведений о гелланодиках, взятых из разных мест «Элейской политии», а одну прямую цитату из той части труда Аристотеля, где он систематически рассмотрел все данные о современном ему строе Элиды и, в частности, о гелланодиках. В подтверждение этому он приводил аналогичную организацию материала в «Афинской политии», где речь идет о судьях по демам (53.1), секретаре притании (54.3), стратегах (61.1) (Доватур 1965: 175–176).
На наш взгляд, убедительно объяснить, почему в указанном эксцерпте не содержится упоминаний о современном Аристотелю положении дел (а он должен был быть современником и увеличения числа гелланодиков до двенадцати, и его сокращения до восьми, а потом и нового увеличения опять до десяти), можно будет, если предположить, что в руки Гарпократиона попало то место политии[12 - А. И. Доватур категорически отрицал возможность того, что лексикографы, схолиасты и паремиографы могли быть знакомы с политиями Аристотеля, что называется, из первых рук (Доватур 1965: 132–133).], где речь шла о государственных институтах Элиды до синойкизма 471 г. до н. э. (т. е. из исторической части сочинения). Увеличение же числа гелланодиков до десяти, происшедшее через восемь лет после того, как их стало девять, было тесно связано с синойкизмом, а элейский политический строй после синойкизма был, скорее всего, в составе политии выделен в особый раздел в связи с тем, что он в основных своих чертах совпадал с современным Аристотелю государственным устройством Элиды, которое в политиях рассматривалось в систематической части. В таком случае это может послужить в качестве дополнительного косвенного аргумента как в пользу «средней» хронологии исследуемых перемен, так и в пользу ранней связи между численностью гелланодиков и административно-территориальным устройством элейского полиса (числом элейских фил и синойкизмом). В любом случае, сохраненные Гарпократионом данные Аристотеля в целом подтверждают свидетельство Павсания, особенно в части, касающейся раннего периода существования должности гелланодиков.
Таким образом, свидетельства Аристотеля, Гелланика и Аристодема служат подтверждением датировки важных изменений в численности и принципах формирования коллегии гелланодиков 480 и 472 гг. до н. э. и позволяют уверенно привязать испорченное в рукописи сообщение Павсания к этому времени. Также чрезвычайно важно, что уже применительно к тому времени можно вполне обоснованно говорить о принципе избрания на должность гелланодика по филам, о чем Павсаний напрямую говорит только для того времени, когда гелланодиков было двенадцать[13 - На этом основании некоторые ученые считают, что только начиная с момента избрания двенадцати гелланодиков применялся принцип избрания по филам, тогда как прежде гелланодики никак не были связаны с филами (см. Bultrighini 1990: 159–165).].
Уточнение времени, когда гелланодиков стало двенадцать, имеет также немалое значение. Павсаний в своем кратком обзоре как будто относит это событие к 368 г. до н. э., говоря ??? ?? ??? ?????? ??? ??????? ????? ?? ??????? ?????? ??? ??? ??? ????? ??????? ??????? ???????????. Указание на время в данном пассаже с предлогом ??? давало основание для его буквального понимания как отсылки к 368 г. до н. э. Сторонники такой интерпретации в связи с этим делали выводы о крупных административно-территориальных и политических изменениях, происшедших в это время в Элиде, и предполагали, что тогда элейские периэки получили гражданские права и были включены в число элейских фил, увеличившихся до двенадцати (Bultrighini 1990: 159–165; Kiechle 1960: 356–357). Однако ни подобная интерпретация свидетельства Павсания, ни основанные на ней далеко идущие исторические выводы не могут быть признаны удовлетворительными[14 - О вероятном времени распространения элейского гражданства на периэков см.: Roy 1997b: 151–176.].
Во-первых, как мы говорили выше, соответствие между числом гелланодиков и фил прослеживается уже в начале V в. до н. э., будучи связано с синойкизмом Элиды; во-вторых, текст Павсания с указанием на наличие двенадцати фил допускает и иную интерпретацию. Олимпиаду 368 г. до н. э., в ходе которой было избрано двенадцать гелланодиков, Павсаний мог привести только для того, чтобы показать последующий контраст в 364 г. до н. э., когда элейцы, число фил у которых сократилось в связи с серьезными территориальными потерями, сократили и численность коллегии, но на деле 368 г. до н. э. не был годом появления двенадцати гелланодиков, а наоборот – последним в истории случаем, когда коллегия имела такой состав (Jones 1987: 144–145). В таком случае двенадцать фил появились в Элиде раньше, и имеющиеся в нашем распоряжении данные о численности элейского совета позволяют приблизительно определить это время.
Если надписи первой половины V в. до н. э. говорят о существовании в Элиде Совета Пятисот (IvO. 7, cf. IvO. 3), и для этого времени известно о десяти элейских филах[15 - Совпадает ли время образования этих десяти фил со временем изменения в численности гелланодиков или же речь идет только о переустройстве системы формирования коллегии, когда впервые был введен порядок избрания гелланодиков по филам, а десять фил уже существовали к тому времени – сложно сказать наверняка, но в вопросе о характере формирования Совета это не имеет большого значения.], то в 420 г. до н. э. мы находим у Фукидида уже Совет Шестисот (Thuc. V.47.9), и это число также соотносится с двенадцатью филами: чтобы сформировать представительный орган из шестисот членов, требуется избирать от каждой филы по пятьдесят человек. Вполне логично предположить, что порядок избрания в Совет и на должности в рассматриваемое нами время совпадали. Следовательно, число фил увеличилось с десяти до двенадцати уже к 420 г. до н. э. Поскольку элейские филы в V–IV вв. до н. э. имели территориальный характер[16 - Для IV в. до н. э. это надежно фиксирует Павсаний своим сообщением об изменениях состава коллегии гелланодиков, но и в V в. до н. э. мы вправе ожидать такую же ситуацию: на мысль об этом наводит связь с синойкизмом.], увеличение числа фил должно было быть следствием увеличения территорий, включенных в состав элейского полиса. Такие территории в регионе как раз имелись: это, прежде всего, Писатида. Именно эта область уже не была периэкской территорией к концу V в. до н. э., когда по итогам элейско-спартанской войны периэки получили независимость от Элиды. Вероятно, и другие территории (например, гавань Фея и прилегающая область Нижнего Алфея, также оставшиеся за элейцами), прежде не входившие в состав земель элейского полиса, могли быть включены в его состав в течение промежутка времени между 471 и 457 гг. до н. э. (Roy 1997a: 284), что, вероятно, связано с упоминаемыми Геродотом и Павсанием событиями (Hdt. IV.148; Paus. V.10.2–4).
Таким образом, античная традиция рисует следующую динамику развития должности гелланодика в исторически обозримом прошлом: от Ифита и до 580 г. до н. э. – один агонофет, с 580 по 480 гг. до н. э. – двое, в 480–472 гг. до н. э. – девять, с 472 г. до н. э. – десять, чуть позже (до 457 г. до н. э.) и по 368 г. до н. э. – временно число гелланодиков возросло до двенадцати, а затем, в 364 г. до н. э., сократилось до восьми, и после 348 г. до н. э. их снова стало десять.
Политический аспект истории гелланодиков
Исследователи давно обратили внимание на связь между изменениями в составе, порядке комплектования и характере деятельности распорядителей Игр, с одной стороны, и процессом становления и развития полисных структур Элиды, с другой. Античная традиция, специально рассматривающая проблему происхождения этой должности, довольно единодушно свидетельствует о том, что первоначально (т. е. со времени «восстановления») агонофетами Олимпийских игр были представители элейского рода Оксилидов (Paus. V.9.4; Schol. in Pind. Ol. III.22b; 22 (Th.)), стало быть, первым агонофетом восстановленных Игр был Ифит, а после него – его наследники. Это положение дел перекликается с тем, как в «Илиаде» на примере Ахилла показана роль царя-предводителя на погребальных играх в честь Патрокла[17 - Подробный анализ этого эпизода см.: Гвоздева, Логинов 2018.]. Гомеровский Ахилл тоже выступает здесь как верховный и фактически единственный распорядитель состязаний: он объявляет о начале очередного состязания, заранее определяет вид награды за то или иное место (Hom. Il. XXIII.258, 651–663, 700–707, 740–753, 798–810), осуществляет жеребьевку участников (Hom. Il. XXIII.354) и награждение победителей (Hom. Il. XXIII.735–757, 795–797). Можно видеть, что в этом случае не обходится без споров при установлении победителя, и на принятие решения о победе в каждом конкретном случае на басилея-агонофета могли повлиять не только непосредственно наблюдаемый результат состязания, но и другие внешние факторы и институты: клятва, которую требует от Антилоха Менелай в доказательство того, что тот обошел его честным путем (Hom. Il. XXIII.580–585); знатность и авторитет среди ахейских вождей того или иного участника, так что Ахилл даже решает предоставить вторую награду пришедшему последним, но зато весьма уважаемому и известному своим искусством ристателя Эвмелу (Hom. Il. XXIII.535–562); сопротивление, которое встречает данное решение в лице пришедшего по факту вторым Антилоха, предъявляющего свои претензии на награду и готового защищать свое право в рукопашной схватке (Hom. Il. XXIII.541–554); согласие и одобрение принятого агонофетом решения со стороны других ахейских вождей (?? ?’ ??? ?????? ??????? ?? ???????: Hom. Il. XXIII.539) и т. д. Небезынтересно отметить, что и в эллинистической истории мы встречаемся с возможным воспроизведением этой древней практики, когда монархи, организуя спортивные состязания по образцу Олимпийских на новом месте, также выступали в роли их первых агонофетов-гелланодиков; о таком эпизоде из истории своего родного города вспоминал Либаний в «Похвале Антиохии» (Liban. Or. XI.269).
Такие атрибуты должности гелланодиков, как пурпурное одеяние и венок на голове (Schol. in Pind. Ol. III.19–24; Liban. Or. XI.269), исследователи также объясняли как унаследованные от царской власти (Gardiner 1925: 83–84; Mezoe 1930: 52; Drees 1968: 54). Существует мнение, что принятые ими решения не могли быть подвергнуты каким бы то ни было обсуждениям и изменениям: гелланодики клялись, что никому не будут открывать причину, почему тот или иной участник не допущен ими до состязания (Paus. V.24.10). Как показывает случай с атлетом Леоном из Амбракии (96-я Олимпиада – 396 г. до н. э.), даже заведомо пристрастное решение, вынесенное гелланодиками, не могло быть отменено Олимпийским советом, а виновные гелланодики лишь подвергались штрафу (Paus. VI.3.7)[18 - На наш взгляд, достаточно оправданное объяснение того, почему решение гелланодиков не было отменено, предложил Н. Б. Кроузер (Crowther 1997: 149–160).]. Все эти детали, вместе взятые, дают представление о том, что власть агонофета-гелланодика с самого начала носила сакральный характер, что вполне соответствует сакральному характеру власти царя, как это можно наблюдать и на собственно греческом материале, и благодаря различным синхростадиальным этнографическим параллелям. Так, О. М. Фрейденберг, рассматривая фигуру гелланодика именно в таком широком контексте, пришла к выводу о структурной связи определявшего исход состязаний гелланодика с божеством, для которого гелланодик являлся представителем и своего рода «инструментом» для выражения божественного приговора (Фрейденберг 1997: 90–92, 140, 169). Поэтому в течение длительного времени наличие одного агонофета-распорядителя исследователи связывали с существованием в Элиде монархической власти. Серьезные исследования по проблеме монархии в раннеархаическое время (Drews 1983; Андреев 2003: 89–129, особ. 118–125; K?iv 2016a, K?iv 2016b), а также сообщение Павсания о том, что потомки Лая, сына Оксила не были царями (Paus. V.4.5), позволяют предположить, что речь идет не столько о монархической власти в собственном значении этого слова, сколько о руководящей роли на Играх одного из знатных элейских аристократических родов.
Дальнейшие изменения в системе управления Олимпийскими играми были тесно связаны с изменениями в политической структуре элейского полиса и положении Олимпийского святилища. Наиболее проблемной, пожалуй, является интерпретация самого первого из зафиксированных Аристотелем и Павсанием изменений – когда вместо одного распорядителя Игр их стало двое. Для объяснения этого давно было предложено две гипотезы. Первая из них связана с представлением о связи между составом коллегии и политическим строем элейского полиса (что, как мы видели, в общем, верно для V в. до н. э.) и заключается в том, что появление двух распорядителей вместо одного, которым был потомок Ифита, связано с внутриполитическими преобразованиями в Элиде: ликвидацией царской власти (Gardiner 1925: 101; ср. Bultrighini 1990: 149), пресечением рода Оксилидов или сменой элитарной аристократической формы правления более умеренной олигархической (Swoboda 1905: 2381, 2390; Gehrke 1985: 365–366). Однако такие объяснения нельзя признать полностью удовлетворительными.
Сам Павсаний прямо говорит, что царская власть в Элиде была упразднена много раньше, и Оксилиды, согласно местной же элейской традиции, были частными лицами (Paus. V.4.5), к тому же представления науки о монархии в эпоху архаики за последние сто лет были сильно скорректированы (Андреев 2003: 118–125; Drews 1983; K?iv 2016a, K?iv 2016b; Crielaard 2011). По справедливому замечанию ряда исследователей, в элейской исторической традиции фигура Оксила играла роль, аналогичную той, которую Тесей сыграл в традиции афинской: к Оксилу возводились основание города Элиды (Strab. VIII.8.5), первый синойкизм (Paus. V.4.3), аграрный закон, запрещавший залог минимальной части первоначального надела (Arist. Polit. 1319a (Bekker)); в Элиде классического времени было несколько памятников, связанных с Оксилом: статуя самого Оксила в городе Элиде, на постаменте которой имелась стихотворная надпись, называвшая Оксила основателем города и свидетельствовавшая о его родстве с Этолом (Strab. X.3.2)[19 - В этолийском Термоне стояла статуя Этола с парной эпиграммой, также свидетельствующей об элейском происхождении этолийцев.], на агоре в Элиде имелось сооружение, которое во времена Павсания отождествляли с могилой Оксила (Paus. VI.24.9), в воротах, ведущих из Элиды в Олимпию, локализовали могилу сына Оксила Этола (Paus. V.4.4), с женой Оксила, Пиерой, связывали источник на границе Элиды, водой которого совершали очищение распорядители и участники празднеств в честь Зевса и Геры.
Вопрос об историчности Оксила и достоверности связанной с ним традиции является весьма важным во многих отношениях. Некоторые исследователи склонны доверять традиции об Оксиле и приходе этолийцев в Элиду вплоть до мелочей (Блаватская 2003: 96–97, 118, 186). Для других он является символической фигурой, обозначающей новую волну мигрантов – северо-западных греческих племен и дорийцев, пришедших из Этолии на смену эолоязычным эпейцам, в этом исследователи склонны видеть т. н. «рациональное зерно» легенды об Оксиле (Swoboda 1905: 2380). Иногда предпринимаются попытки проверить отдельные вопросы ранней истории Северо-Западного Пелопоннеса, в связи с чем фигура Оксила и связанные с ним сообщения традиции как будто получают косвенное подтверждение (Eder, Mitsopoulos 1999) или, напротив, становятся фактом мифологии и пропаганды (Link 1991: 147; Demand 1990: 26). В целом же, в большинстве специальных работ, посвященных истории Элиды, эта фигура устойчиво сохраняет за собой эпитет «легендарный» и выносится за скобки, по ту сторону собственно истории. Остается только пожалеть, что до сих пор легенда (или легенды) об Оксиле не сделалась (сделались) объектом специального рассмотрения в качестве явления истории элейского самосознания, поскольку сам факт, что в историческое время к этой фигуре, видимо, неоднократно обращались, на наш взгляд, вполне заслуживает того, чтобы быть осмысленным в историческом контексте.
По всей видимости, род Оксилидов действительно восходит к переселенцам из Этолии, в эпоху Темных веков он занимал среди них ведущее положение и в результате миграций обосновался на территории среднего Пенея, где в классическое время помещалась столица элейского полиса (Eder, Mitsopoulos 1999: 1–40). Представитель этого рода Ифит в элейской традиции рассматривался как личность, с деятельностью которой связывалось «восстановление» агонов в Олимпии и учреждение священного перемирия – экехейрии, что позволяло принимать участие в Олимпийском празднестве представителям разных политических общностей, которые в повседневной жизни могли враждовать друг с другом (Евдокимов 2014: 173).
В более позднюю эпоху память об основателе этого элейского рода актуализировалась в связи с масштабными структурными изменениями внутри элейского полиса (серьезное преобразование урбанистического полисного центра – Элиды-на-Пенее, синойкизм, демократизация политического строя и принятие аграрного закона, запрещающего ипотеку первоначальных наделов), с которыми были связаны преобразования в порядке проведения Олимпийского праздника (введение обязательного срока предварительной тренировки в гимнасиях Элиды, установление культов героев Оксила, его сына Этола и жены Пиеры в качестве общеполисных и связь с церемониями начала Олимпийского празднества). Эти нововведения были легитимизированы путем привязки их к герою легендарного прошлого, что в целом является достаточно широко распространенным средством для традиционных обществ. Надпись римского времени фиксирует, что род Оксилидов в Элиде не пресекался и его потомки занимали видное место в полисе (IvO. 456). Таким образом, вероятно, что и указанные изменения в Элиде в конце VI – начале V в. до н. э. могли происходить при активном участии представителей этого рода, однако подробности нам остаются неизвестными.
Таким образом, наиболее вероятным из вариантов «политической» гипотезы, положенной в основу объяснения факта появления второго устроителя игр в 580 г. до н. э., остается предположение, что руководство Олимпийскими играми сначала находилось в руках одного рода, а затем было изъято у Оксилидов, превратившись в собственно магистратуру – выборную полисную должность, на которую избирались по жребию граждане Элиды. Принимая во внимание общепризнанную роль греческой знати в социально-политических процессах эпохи архаики, элитарный характер греческой атлетики и агонистики (Зайцев 1985: 89–111), руководящую роль аристократических родов во многих культах (в той же Олимпии на протяжении всей ее истории руководство оракулом осуществляли аристократические роды Иамидов и Клитиадов (Parke 1967: 166–175)), а также то огромное почитание, которого удостоился Ифит в Олимпии, такое положение дел на раннем этапе видится вполне приемлемым. В этом случае появление двух распорядителей действительно должно объясняться превращением Игр из частного мероприятия Оксилидов в достояние элейского полиса, а точнее – корпорации элейской знати (поскольку, вероятнее всего, именно знатные элейцы были теми, кто, как свидетельствует Павсаний, участвовали в жеребьевке на право занимать пост судьи и распорядителя Игр). Такое важное изменение произошло, очевидно, в результате не известной нам в подробностях борьбы между представителями знатных элейских родов в VII – начале VI в. до н. э.
Слабым местом данной гипотезы является отсутствие прямых указаний источников на факт такой борьбы внутри элейской знати, в то время как имеются сведения о том, что в указанную эпоху шла борьба другого характера, а именно борьба за распорядительство Играми между элейцами и писейцами, в которую на определенном этапе включился также Фидон Аргосский (Hdt. VI.127). В связи с этим была выдвинута другая гипотеза происхождения второго гелланодика. Согласно этой версии, вплоть до 580 (или 572) г. до н. э. председательство на Играх осуществлялось совместно представителями Элиды и Писатиды, а после утраты Писатидой самостоятельности в связи с антиэлейскими выступлениями писейского царя Пирра оба поста руководителей Игр заняли представители элейской полисной общины (Gardiner 1925: 83; ср.: Swoboda 1905: 2386). В качестве косвенных подтверждений справедливости данного предположения можно привести такие факты, как принадлежность святилища на протяжении длительного времени писейцам и двойной элейско-писейский контроль над проведением Герей (Paus. V.16.5–8). Однако, как было уже сказано выше, сам по себе факт владения святилищем еще не означает, что писейцы проводили там спортивные агоны в честь Зевса, т. е. игры в том виде, в каком они существовали и развивались после Ифита. Даже если допустить, как это склонны делать некоторые исследователи, что писейцы на самом деле некогда осуществляли деятельность по подготовке и проведению Игр (Gardiner 1925: 83; Scott 2010: 31, 147), из этого напрямую не вытекает, что с распространением элейского влияния на долину Алфея элейцы стали проводить панэллинские игры, разделяя власть над ними с прежними хозяевами.
Гипотеза о совместном управлении Играми и втором гелланодике исходит из вполне логичного предположения о необходимости для элейцев учитывать интересы писейских общин, которые обитали в непосредственной близости от Олимпии, не мирились с ростом элейского влияния в святилище и регионе в целом и при благоприятных условиях неоднократно пытались взять руководство Играми в свои руки. При этом подразумевается намеренное умолчание восходящей к захватчикам Олимпии – элейцам – традиции, нашедшей отражение в сочинениях Аристотеля, Эфора, Страбона, Павсания и Юлия Африкана.
Заметим, что из вышеперечисленных авторов трое: Эфор (а значит, и опиравшийся на него Страбон), Павсаний и Юлий Африкан – с большой долей вероятности пользовались одним первоисточником – сочинением Гиппия об олимпийских победителях[20 - О том, что Павсаний мог опираться на труд Гиппия, см: Bultrighini 1990: 199–211; об опоре Эфора на сочинение Гиппия см.: Bilik 1998/99: 21–47; Christesen 2007: 122–156; сочинение Гиппия также должно было лежать в основе списка Африкана.] и, конечно, отражают элейский взгляд на историю Олимпийских состязаний, причем взгляд политически ангажированный, если учесть конкретно-исторические обстоятельства написания Гиппием этого сочинения: поражение Элиды в войне со Спартой, не только лишившее элейцев гегемонии над периэкскими территориями, но также поставившее под угрозу их председательство на Олимпийских играх. Однако, несмотря на всю свою пристрастность, данные источники не скрывают фактов временного писейского руководства Играми и прямо свидетельствуют о событиях VII в. до н. э., когда Игры оказывались под писейским руководством (Paus. VI.4.2; 22.2; Strab. VIII.3.30; Euseb. Chron. I. P. 198 (Schoene)), но ничего не сообщают о совместном управлении; напротив, здесь речь идет именно об исключительно писейском руководстве, на основании чего элейская традиция и признавала эти олимпиады нелегитимными. В этой связи предположение о том, что письменная традиция намеренно «замалчивает» писейское участие в руководстве Играми и сообщает только «половину правды», кажется неубедительным.
Гораздо более сложным остается на сегодняшний день другой вопрос: а не мог ли появиться на Играх второй, писейский, агонофет именно как итог не прекращавшихся в течение VII – начала VI в. до н. э. претензий Писатиды на руководство, став результатом временного и вынужденного компромисса? Учитывая события 28-й и 30-й (или 34-й) Олимпиад (668 и 660 (или 644) гг. до н. э.), а также сообщение Юлия Африкана о сохранении писейской власти на Играх в течение двадцати двух праздников (660–572 гг. до н. э.), мы не можем сбрасывать со счетов возможность допуска писейского агонофета до участия в руководстве Играми на какое-то время в период между 668 и 580 гг. до н. э. Если предположить, что при Панталеонте писейцы захватили председательство на Играх 660 г. до н. э., то в следующую олимпиаду мог быть достигнут компромисс между элейцами и писейцами и установлено совместное руководство: именно этим можно более или менее удовлетворительно объяснить, почему в качестве «неолимпиад» (т. е. олимпиад, когда руководство играми осуществлялось, с точки зрения элейцев, нелегитимно: Paus. VI.22.2–3) в элейских списках фигурировала только одна олимпиада второй половины VII – начала VI в. до н. э., а не все двадцать две, о которых сообщает Африкан[21 - Отчасти косвенным свидетельством в пользу принципиального существования такой возможности может считаться совместное элейско-писейское руководство проведением Герей, осуществлявшееся коллегией Шестнадцати женщин – представительниц соответственно элейского и писейского восьмиградий (Paus. V.16.5). По одной из приводимых Павсанием версий, учреждение этой коллегии относилось ко времени после смерти писейского правителя Дамофонта (т. е. имело место в первой половине VI в. до н. э.) и знаменовало собой урегулирование отношений между двумя политическими сообществами.].
Предание об элейском посольстве в Египет ко двору Псамметиха II или Амасиса, содержащее в себе критическое отношение к исключительно элейскому распорядительству на Играх, также может рассматриваться в качестве косвенного свидетельства в пользу того, что до VI в. до н. э. могла иметь место принципиально иная ситуация, когда распорядительство на Олимпийских играх не принадлежало целиком элейскому полису (Евдокимов 2010). Но даже в своем наиболее непротиворечивом виде гипотеза о наличии второго, писейского распорядителя игр до 580 г. до н. э. остается не более чем гипотезой, ее принятие не объясняет, в частности, порядок занятия поста распорядителя Игр в промежутке между 580 и 576 гг. до н. э., когда, если верить Павсанию, элейцы уже избирали двух распорядителей, а, по Африкану, писейцы в это время все еще продолжали руководить состязаниями[22 - Э. Н. Гардинер пытался примирить эти два источника, на наш взгляд, неудачно: Gardiner 1925: 85, 101.]. В условиях явной неполноты сведений, предоставляемых источниками, и невозможности воссоздать подлинный ход событий в деталях, не прибегая к насилию над источниками, стоит признать, что гипотеза о совместном руководстве Играми имеет ограниченные возможности и на сегодняшний день, не будучи подкреплена независимыми источниками, едва ли может быть безоговорочно положена в основу реконструкции истории магистратуры гелланодиков на ее раннем этапе.
Поэтому в конечном итоге из двух вариантов объяснения причины появления второго распорядителя Олимпийских игр нам более предпочтительной кажется первая, «политическая» версия. Сам контекст изменений, изложенных Павсанием, не подразумевает и малейшего намека на то, что второй распорядитель, появившийся в 580 г. до н. э., занял чье-то место. Напротив, Павсаний говорит именно о структурных изменениях внутри элейской общины, никак не связанных с предшествовавшим писейским руководством. Смена династического принципа занятия поста распорядителя Игр новым принципом регулярно сменяемых должностных лиц знаменовала собой процесс деприватизации руководства Играми и превращения его в полисную магистратуру в собственном значении слова.
Это, однако, не означает, что писейские притязания на руководство Играми не оказали на появление данной магистратуры никакого влияния. Вполне очевидно, что «деприватизация» агонотесии, происшедшая в 580 г. до н. э. и сделавшая руководство Играми общим достоянием элейской знати, объективно способствовала консолидации элейцев, которая как раз и была необходимым условием достижения Элидой успеха в борьбе с писейцами и их союзниками за контроль над святилищем и гегемонию в регионе[23 - Мы намеренно оставляем открытым вопрос о конкретных органах управления в аристократической Элиде в VIII – начале VI в. до н. э. Многие исследователи склонны относить к этому времени существование олигархического Совета Девяноста, о котором упоминает Аристотель (Arist. Polit. 1306a, см.: Gehrke 1985: 365–366), однако не менее вероятным является предположение С. Душанича, поддержанное У. Бультригини, о том, что данное свидетельство может иметь в виду краткий период истории элейского полиса в IV в. до н. э., связанный с деятельностью ученика Платона Формиона (Plut. Reip. gerend. praecept. 805a) (Bultrighini 1990: 193–197). Вплоть до выяснения мы предпочитаем оставить этот вопрос открытым.].
Достаточно давно было высказано предположение о том, что в разное время должность распорядителя на Олимпийских играх могла именоваться по-разному и название «гелланодик» не было первоначальным названием должности. Отчасти к такому выводу располагало словоупотребление Павсания в пассаже, повествующем о развитии магистратуры; здесь сначала речь идет об агонофетах, и только с момента избрания девяти распорядителей их напрямую называют гелланодиками (Paus. V.9.4–5). Затем Павсаний называет десятого члена коллегии, появившегося восемью годами позже, атлофетом. Традиционное понимание данного пассажа, согласно которому Павсаний в данном контексте приводит синонимичные названия одной и той же должности (а не разные коллегии, последовательно сменившие друг друга на посту распорядителей Игр[24 - Т. В. Блаватская понимала данный пассаж иначе: по ее мнению, агонофеты и гелланодики были разными должностями, существовавшими параллельно, и лишь постепенно приоритет в управлении состязаниями перешел от агонофетов к гелланодикам: Блаватская 2003: 151–158.]), кажется нам вполне приемлемым[25 - Геродот для обозначения руководителей Олимпийских игр употребляет оба термина: и агонофет (Hdt. VI.127), и гелланодик (Hdt. V.22).].
Наименование «агонофет» происходит от выражения ??? ????? ?????? – «устраивать состязание» и вполне соответствует характеру деятельности этих должностных лиц, которые были не просто судьями, но и организаторами и руководителями всей агональной части празднества, выполнявшими притом также и весьма обширную, предшествовавшую собственно празднику, подготовительную работу. Некоторые исследователи предполагали, что первоначально олимпийских судей называли именно агонофетами (Drees 1968: 54–55), а название «гелланодик» появилось лишь тогда, когда Олимпийские игры приобрели поистине всеэллинское значение – с VI в. до н. э. (Gardiner 1925: 83–84; Mezoe 1930: 52; Drees 1968: 54).
В этой трактовке современные исследователи вполне укладывались в русло, проложенное позднеантичными лексикографами, грамматиками и схолиастами, которые единодушно истолковывали это слово как обозначение «эллинских судей», «судей эллинов», делая основной упор на то, что до участия в Играх допускались лишь эллины (Herodian. [De nom.] P – v. 3, 2. P. 679; P. 687–688; P. 851; Herodian. Partiones. 30–31. 6; Hesych. Lex. s. v. ???????????; Suda. s. v. ???????????; Schol. in Pind. Ol. III.21a; Schol in Pind. Ol. III.22 (recentiora Thomae Magistri), 19–24). Принципиальную значимость для такого толкования имело то, что гелланодики были судьями, суд которых распространялся на всех эллинов, участвовавших в панэллинских играх, чему подтверждением являются имеющиеся в нашем распоряжении сведения о таком же наименовании – в более позднюю эпоху – судей на играх в Аргосе, Эпидавре, Коринфе (Oehler 1905: 155; Zoumbaki 2011: 12–14).
Существенно скорректировать взгляды на происхождение термина «гелланодик» позволяют обнаруженные в 1964–1965 гг. надписи из Олимпии. Одна из них, датируемая последней четвертью VI в. до н. э., содержит правила состязаний в борьбе (Siewert 1992: 114–115; Siewert 1994: 257–258). В надписи судья назван словом «диайтатер» (?????????, однокоренное с греч. глаголом ??????? – «судить»; ср.: Paus. V.19.2). Таким образом, документальный материал из Олимпии удостоверяет реально бытовавшее в конце VI в. до н. э. название должности – диайтатер (соответствующее аттическому ????????? (Liddell, Scott, Jones 1996: 396); cf. Hdt. V.95; Plat. Legg. 956c; Arist. Ath. pol. 53; Arist. Polit. 1268b.6; 1297a.6). Важно заметить, что диэтет в древнегреческой политической мысли воспринимался как независимый посредник, третейский судья, призванный разрешить конфликтную ситуацию между двумя тяжущимися сторонами. Применительно к олимпийским состязаниям задачей этого должностного лица было также определение победившей стороны среди атлетов, претендующих на победу. Что же касается употребляемого в литературной традиции (в частности, Геродотом и Павсанием) слова «агонофет», то в данном случае, скорее всего, перед нами образованный от выражения описательный термин, в основу которого положено общее функциональное назначение этих магистратов – устройство агонов. В этом смысле понятие «агонофет» было применимо к лицам, организовывавшим состязания, независимо от характера и масштаба этих состязаний.
Диайтатер еще раз упоминается на более ранней, но опубликованной заметно позже надписи на бронзовой пластинке из Олимпии (Siewert, Taita 2014). Надпись датируется третьей четвертью VI в. до н. э. и сохранилась лишь частично. Наряду с диайтатером там также упоминались представители жреческого персонала Олимпии – теоколеос и проксен. Вероятно, надпись представляла собой постановление, регулирующее отношения между жреческим персоналом святилища и администрацией Олимпийских состязаний во время праздника. Контекст находки надписи (в заполнении колодца, оказавшегося засыпанным в последней четверти VI в. до н. э.) позволяет говорить о том, что срок действия этой письменно зафиксированной нормы был достаточно ограничен во времени.
Другая, давно известная надпись из Олимпии (IvO. 2), относимая теперь ко второй четверти V в. до н. э. (Jeffrey 1961: 218; Cat. Elis. N. 15)[26 - Долгое время в основу датировки этой надписи был положен содержательный принцип: исходя из того, что в тексте ретры упомянут только один гелланодик, многие ученые относили ее к самому началу VI в. до н. э. Но как раз то, что ретра упоминает всю коллегию, неочевидно.], уже называет олимпийского судью гелланодиком. В литературных источниках этот термин впервые встречается у Пиндара в Третьей олимпийской оде, написанной в 476 г. до н. э. в честь Ферона Акрагантского. Говоря об олимпийских достижениях Ферона, Пиндар упоминает гелланодика, увенчивающего победителя оливковым венком (Pind. Ol. III.12). В дальнейшем все античные авторы, в том числе и Павсаний, также впервые употребляющий данный термин в связи с изменениями в структуре коллегии в 480 г. до н. э., называют олимпийских судей гелланодиками.
Логично предположить, что смена названия магистратуры совпала со временем ее существенного преобразования, происшедшего в 480 г. до н. э. – именно тогда был изменен состав и принцип формирования коллегии: вместо двух олимпийских судей стало девять, а еще через восемь лет – десять (Paus. V.9.5). Важно отметить, что Платон в «Законах», рассматривая разные категории судей, различает диэтетов – судей-посредников, совместно выбранных истцом и ответчиком, и судей, назначаемых от каждой из административно-территориальных единиц своего идеального полиса (Plat. Legg. 956c). Поскольку Платон, очевидно, в своих теоретических построениях опирался на реалии греческой судебной практики и уже существовавшую к его времени реально оформившуюся терминологию (ср.: Видаль-Накэ 2001: 245–266), логично попытаться сравнить две выделенных в «Государстве» формы судопроизводства с разными названиями, применявшимися для обозначения судей на олимпийских состязаниях. Второе из этих обозначений («гелланодик»), как можно видеть, появляется одновременно с резким увеличением коллегии (с двух человек до девяти, а затем и до десяти) и с изменением в порядке избрания – вводится новый принцип избрания по одному человеку от филы (достаточно уверенно о существовании этого принципа можно говорить с 472 г. до н. э., но, как будет показано ниже, велика степень вероятности появления этого принципа уже в 480 г. до н. э., когда было избрано девять гелланодиков). Таким образом, гелланодики оказываются тесно связаны с вопросом о распределении власти как в Олимпии, так и в Элиде, а также с административно-территориальным устройством элейского полиса, который именно в это время переживает очень важный период своего институционального оформления (Евдокимов 2007: 242–253; Евдокимов 2010: 37–39).
Как уже было отмечено, позднеантичные и византийские схолиасты и лексикографы, желая объяснить читателю значение устаревших слов, обозначавших реалии прошлых эпох, единодушно расшифровывали слово «гелланодик» как «судья эллинов» и при этом сообщали, что так называли судей на Олимпийских играх, поскольку в этих состязаниях имели право участвовать только эллины (Hesych. Lex. s. v. ???????????; Schol. in Pind. Ol. III.21a). Такое объяснение кажется вполне логичным и достаточным только при одном условии – если игнорировать тот факт, что и до начала V в. до н. э. судьи олимпийских состязаний судили эллинов на играх, но назывались они тогда не гелланодиками, а диайтатерами. Схолиасты и лексикографы просто уже не помнили о том, как называлась эта должность в эпоху архаики и не имели подробных сведений о ее истории, поэтому данное этимологическое объяснение вполне их устраивало.
Пытаясь объяснить причину переименования должности олимпийского судьи, П. Зиверт выдвинул смелую и, на наш взгляд, достаточно перспективную версию о связи этих изменений с общим контекстом событий лета 480 г. до н. э., когда нашествие Ксеркса на Элладу совпало с очередным олимпийским праздником. Именно тогда, в драматических условиях конца 80-х гг. V в. до н. э., слово «эллины», к тому времени уже употреблявшееся для обозначения греков как единой языковой и этнокультурной общности, приобрело особый смысл. Так во время нашествия Ксеркса на Элладу назвали себя представители греческих полисов, отказавшихся признать власть персидского царя, дать ему «землю и воду» и решивших сопротивляться до последней крайности (Siewert 1992: 115). Олимпийские игры 480 г. до н. э. проходили под негласным лозунгом панэллинского объединения и подразумевали наказание тем, кто в этот момент с оружием в руках ведет войну против сородичей-эллинов.
Эта же идея, вероятно, была заложена и в переименовании названия коллегии олимпийских судей: новое название «гелланодики» должно было ассоциироваться с общегреческими правилами религиозного праздника в честь верховного бога Зевса, от имени которого действовали эти должностные лица. Переименование должности указывало, таким образом, на наличие власти, которой были подсудны все эллины; власть эта зиждилась на религиозном авторитете Олимпийского бога и значимости его главного праздника. В доказательство справедливости своей гипотезы П. Зиверт приводит надпись первой половины V в. до н. э., найденную приблизительно в то же время, что и правила проведения состязаний в борьбе[27 - Подробный разбор данного сюжета см.: Евдокимов 2007.]. Содержание данной надписи исследователь интерпретирует как кассационное решение, вынесенное элейским представительным органом, по поводу приговора двух должностных лиц, отождествленных П. Зивертом с гелланодиками[28 - О существующих сомнениях по поводу данного отождествления см.: Bultrighini 1990: 157–159; Sinn 1994: 585–602. У. Зинн склонен более осторожно полагать, что в этой надписи мы имеем дело с примером простого международного арбитража, где в роли арбитров выступили два не известных нам из других источников элейца. Однако возникает справедливый вопрос: почему в таком случае их решение было обжаловано в регулярном представительном органе, у которого, как видно, была своя структура (секретарь, председатель) и специальные полномочия, позволявшие им отменять решения тех, кто, по У. Зинну, были независимыми арбитрами. Мы в данном случае согласны с П. Зивертом относительно отождествления лиц, наложивших на беотийцев и фессалийцев штраф, с гелланодиками, ср.: Рунг 2013: 92–94.].
Мы со своей стороны хотим обратить внимание на еще одно обстоятельство, отчасти подтверждающее верность гипотезы П. Зиверта о времени и конкретно-исторических обстоятельствах переименования магистратуры олимпийских судей, отчасти приливающее свет на смысл и происхождение наименования «гелланодик».
Интересный материал для этого представляет собой сообщение «Лакедемонской политии» о том, что в спартанском войске тоже существовали должностные лица, которые именовались гелланодиками. В пассаже, где описывается характер царской власти в Спарте, имеется упоминание о том, что при спартанском царе во время военных походов состояли магистраты, именовавшиеся гелланодиками. В их обязанности входило разбирать тяжбы, возникавшие между спартанцами и их союзниками (Xen. Lac. polit. 13.10–11). То обстоятельство, что в спартанском войске зафиксированы одноименные магистраты, которые, заметим, также обладали судейскими функциями, видимо, не случайно. Что могло быть общего, кроме названия, между спартанскими и олимпийскими гелланодиками?[29 - И Э. Н. Гардинер (Gardiner 1925: 90), и Л. Дреес (Drees 1968: 54) отмечали сам факт наличия гелланодиков в Спарте, однако ни тот, ни другой не считали необходимым хоть как-то попытаться объяснить это совпадение.]
Во-первых, их судебные функции: в Олимпии гелланодики, помимо прочих разных хлопот по организации Игр, присуждали победу одному из участников, а в спартанском войске – решали тяжбы между спорящими сторонами, присуждая победу одной из них[30 - Стоит обратить внимание на то, что, по сообщению Фукидида (Thuc. IV.53.2–3), для управления завоеванной спартанцами Киферой была учреждена специальная должность киферодика (???????????). Видимо, формант – ?????, использовавшийся в словообразовании для обозначения магистрата, наделенного особыми – в первую очередь, судебными – полномочиями, был достаточно продуктивен в политическом лексиконе лаконского полиса.]. Состязательный характер судопроизводства в древних обществах и тесная взаимосвязь его с игрой неоднократно отмечались многими исследователями (Хейзинга 1997: 85–94; ср.: Зайцев 1985: 83–90). В обоих случаях гелланодики были уполномочены выносить решение о том, на чьей стороне находилась победа/справедливость.
Во-вторых, в обоих случаях гелланодики выступают как судьи, под чью юрисдикцию попадают не граждане какого-либо отдельного государства, а в общем «эллины»[31 - Следует также указать на аналогичным способом образованное название должности «эллинских казначеев» – эллинотамиев; последние в силу своих обязанностей также имели дело с представителями разных полисов (Hesych. Lex. s. v. ????????????).], т. е. представители разных греческих полисов: в спартанском варианте это спартанцы и их союзники (именно для решения споров, возникавших между представителями различных воинских контингентов в армии Пелопоннесского союза во время похода, и существовали гелланодики у спартанцев), а в Олимпии это были, естественно, атлеты, прибывавшие на панэллинские игры со всех концов греческого мира. В условиях присущей последнему политической раздробленности наличие судебной власти, одинаково распространявшейся на представителей разных полисов, было возможно либо как следствие общепризнанного религиозного авторитета этой власти, что мы наблюдаем в случае с олимпийскими судьями, либо как результат объединения – пусть временного – нескольких полисов в рамках некой надполисной структуры, каковой являлся постепенно складывавшийся на протяжении VI в. до н. э. Пелопоннесский союз.
Элида к началу V в. до н. э. уже давно была членом Пелопоннесского союза и в своей внешней политике достаточно тесно взаимодействовала со Спартой (Строгецкий 1982: 45–75; Строгецкий 1991: 68–69; Печатнова 2001: 137–138). В этой связи логично предположить не только активное воздействие Спарты на позицию Элиды во время похода Ксеркса, но и влияние политико-правовой терминологии, складывавшейся в рамках административной структуры Пелопоннесского союза, на название элейской магистратуры олимпийских судей[32 - Точное время возникновения института гелланодиков у спартанцев доподлинно не известно, однако его более раннее появление по сравнению с Элидой кажется нам весьма вероятным: в пользу этого, в частности, могут свидетельствовать и употребление в названии должности форманта – ?????, аналогичного форманту в названии спартанского магистрата киферодика, появившегося, возможно, еще в VI в. до н. э., и одиночный характер магистратуры гелланодика в противовес коллегиальному у элейцев.].
Существует предположение, что увеличение численности магистратуры в 480 г. до н. э. было вызвано не политическими преобразованиями в Элиде, а чисто технической необходимостью осуществлять судейство на состязаниях в разных видах спорта, что, согласно Павсанию (Paus. V.9.5), девять гелланодиков и делали, разделившись на своеобразные «тройки», судившие, соответственно, либо конные бега, либо пятиборье, либо все остальные виды состязаний (Bultrighini 1990: 158–163). Добавленный же к коллегии в 472 г. до н. э. десятый судья, которого Павсаний называет атлофетом, интерпретируется как возглавивший коллегию магистрат, функцией которого, в частности, было вручение награды победителю. Предположение, что численность коллегии олимпийских судей диктовалась не столько особенностями политического устройства элейского полиса, сколько практической потребностью осуществлять судейство на агонах, где со временем неуклонно росло как число участников, так и количество видов состязаний, выглядит на первый взгляд достаточно логично, однако данные источников довольно убедительно его опровергают.
Павсаний указывает на то, что при исполнении своих обязанностей избранные в 480 г. до н. э. девять гелланодиков делились на три тройки, каждая из которых имела свою сферу компетенции: пентатлон, конские состязания и все остальные. Сообщение о трех судьях, определявших исход состязания в простом беге в 396 г. до н. э., также подтверждает наличие «троек» (Paus. VI.3.7). Но сам характер этого «разделения труда» среди гелланодиков выглядит достаточно странно, если признавать, что его главной целью было облегчение деятельности агональных судей путем введения специализации. На деле в этой системе трех троек по-настоящему специализированными выглядят только гелланодики, судившие гиппические агоны, в то время как остальные две тройки на деле дублировали друг друга с точки зрения характера той деятельности, которой им приходилось заниматься. Поскольку пентатлон по сути своей был комплексным видом соревнований, гелланодики должны были решать исход разных состязаний: в простом беге, в метании копья и диска, в прыжках в длину и, наконец, в борьбе.
Три гелланодика также судили борьбу, кулачный бой, панкратий и все виды бега, причем, видимо, как среди взрослых, так и среди мальчиков. Такое распределение полномочий едва ли можно назвать специализированным разделением труда в прямом смысле слова, поскольку характер труда (т. е. судейской деятельности) оставался у обеих троек во многом схожим[33 - Логика современного человека подсказывает разделение полномочий по другому принципу – по видам состязаний: одна коллегия предназначалась для беговых видов спорта, другая – для единоборств, третья – для метания копья или диска и т. д.]. Речь здесь идет именно о распределении сферы компетенции судей, а не об их специализации.
Сам факт избрания на должность гелланодика по жребию создавал возможность попадания на этот важный пост людей, в разной степени подготовленных (или не подготовленных) к выполнению судейских обязанностей, в связи с чем для гелланодиков был предусмотрен предварительный десятимесячный инструктаж под руководством знатоков агональных правил – номофилаков, причем, согласно Павсанию, все гелланодики проходили одинаковую подготовку (Paus. VI.24.1–3). Далее, реально исход каждого состязания определяла комиссия из трех гелланодиков, так что нагрузка, ложившаяся на плечи каждого гелланодика в ходе отдельно взятого состязания, немногим отличалась от нагрузки на коллегию судей, состоявшую из двух человек (т. е. по состоянию на 580–484 гг. до н. э.). Единственным важным отличием здесь была большая определенность окончательного судейского решения: в случае разногласий внутри «тройки» исход определялся большинством голосов (как свидетельствует тот же эпизод со спорной победой бегуна Эвполема в 396 г. до н. э.).
Важно также заметить, что появление вместо двух судей девяти не давало видимых преимуществ в плане общего ускорения агонального процесса. Состязания по-прежнему проводились, последовательно сменяя одно другое, в то время как с точки зрения практической пользы можно было бы допустить одновременное проведение разных видов агонов на разных площадках (или хотя бы параллельное проведение состязаний на стадионе и на ипподроме). Здесь важную роль играл, вероятно, фактор зрелищности (требовалось обеспечить гостям празднества возможность присутствовать на всех видах состязаний), а также вероятность того, что некоторые атлеты могли пожелать состязаться не в одном, а в нескольких видах. Поэтому введение девяти гелланодиков нельзя рассматривать как меру, предпринятую в виду увеличения числа состязаний, включенных в олимпийскую программу: при последовательном проведении состязаний с судейством могла управиться и гораздо менее многочисленная коллегия, что и имело место в архаическую эпоху на протяжении очень длительного времени[34 - Основные виды состязаний, впоследствии разделенные между «тройками» гелланодиков, были включены в олимпийскую программу уже в течение VIII – первой половины VII в. до н. э., т. е. даже до появления двух судей.]. Поэтому возникшая к началу V в. до н. э. проблема перенасыщенности графика состязаний сохранилась и после учреждения коллегии из девяти человек; для ее разрешения после 77-й Олимпиады (т. е. к 468 г. до н. э.) было предпринято увеличение продолжительности празднества с одного дня до пяти (Paus. V.9.3) (Weniger 1904: 132–135; Robert 1900: 141–195).
Наконец, стоит учесть тот факт, что коллегия увеличивалась и сокращалась в своем составе уже в течение V–IV вв. до н. э., применительно к которым у нас нет никаких оснований предполагать какие бы то ни было «технические» потребности в увеличении числа судей (активное пополнение олимпийской программы новыми видами агонов в целом если и не прекратилось полностью, то, во всяком случае, снизило темпы, а установление после 472 г. до н. э. более продолжительного срока празднества должно было способствовать некоторой «разгрузке»). Напротив, для этого времени есть прямые указания на то, что изменения численности коллегии были связаны с политическими обстоятельствами: увеличением или сокращением числа административно-территориальных единиц элейского полиса или даже с временной утратой руководства Играми (как это имело место в 364 г. до н. э.). Ни с появлением двенадцати гелланодиков, ни с уменьшением их числа до восьми (364–348 гг. до н. э.) мы не можем связать никаких существенных изменений в практике проведения состязаний и осуществления судейства на них, напротив, письменная традиция тесно связывала эти изменения именно с изменениями в структуре полиса.
Эпиграфические источники надежно подтверждают эти данные. Ряд дошедших до нас надписей из Олимпии, относящихся как раз ко времени динамичных перемен в составе коллегии в IV в. до н. э., содержит датировку событий по гелланодикам, таким образом, фиксируя состояние коллегии на тот момент. Так, надпись IvO. 36 (ср.: Kunze 1961: 217), представляющая собой почетный проксенический декрет, изданный новообразованным в 365 г. до н. э. полисом писейцев в честь двух граждан Сикиона, содержит датировочную формулу ??? ???????????… и далее перечисляет имена двух гелланодиков – Филона, сына Ликомеда, и Батила, сына Клеомаха, что свидетельствует о резком сокращении коллегии гелланодиков в период писейской «неолимпиады» 364 г. до н. э.: захватив святилище и желая самостоятельно проводить игры, писейцы и аркадяне избрали своих гелланодиков, но не стали копировать элейскую систему из двенадцати гелланодиков, избранных от двенадцати фил, – очевидно, потому, что воссозданный писейский полис имел совсем другое административно-территориальное деление, а «технические» преимущества, которые давала бы коллегия из двенадцати судей, были для писейцев не очевидны[35 - До сих пор доподлинно не ясно, избирались ли эти два гелланодика в 364 г. до н. э. только от писейского полиса (и тогда два писейских гелланодика соответствуют делению внутри писейского полиса), либо в руководстве Играми принимали непосредственное участие и аркадцы, так что каждый гелланодик представлял один из полисов-устроителей (ср.: Paus. VI.4.2; 8.3; 22.3; Xen. Hell. VII.4.28–29; Diod. XV.78). Тексты древних авторов как будто предполагают именно такое совместное аркадо-писейское руководство. Данные же о структуре Писы в 365–363 гг. до н. э. отсутствуют. Однако едва ли можно с уверенностью предполагать какое бы то ни было двухчастное деление этого политического организма: традиция помнила о восьмеричном делении Писатиды в архаическое время, но к середине IV в. до н. э. его основа была ликвидирована элейцами: многие города Писатиды разрушены, а сама область включена в состав элейской территории.].
В относящемся приблизительно к тому же времени декрете аркадского союза о предоставлении почестей нескольким лицам – гражданам разных полисов (Магнесии, Фив, Сиракуз, Сикиона и Аргоса) употреблена датировочная формула…????? ??? ??????????? ??????????????? (в дуалисе! – IvO. 31), что также свидетельствует о наличии в этот период двух гелланодиков[36 - По всей вероятности, данная надпись относится ко времени после олимпийского праздника «скандального» 364 г. до н. э., когда Олимпийское святилище еще оставалось в руках аркадян и писейцев, и для проведения следующей олимпиады – а вероятно, и для решения других административных задач – новые «хозяева» святилища выбрали из своей среды очередных должностных лиц. Декрет сообщает об эвергетической деятельности упомянутых в нем лиц, которые как-то были связаны с приведением в порядок – издатели восстанавливают [???????]????, что, впрочем, не бесспорно, – золотых запасов Олимпийского святилища. Эти данные надписи стоит связать с фактом чеканки аркадцами и писейцами монеты из храмовых средств для оплаты службы эпаритов (Xen. Hell. VII.4.33–35; Diod. XV.82.1–4; о монетах см.: Gardner 1879: 26–30; Head 1911: 426; Kraay 1976: 106; см. также: Маринович 1975: 68–69). Сам этот акт вызвал разногласия среди аркадцев, поскольку воспринимался как проявление нечестия в отношении святилища. Видимо, лица, которым посвящен декрет, восполнили образовавшийся в связи с писейской эмиссией недостаток в храмовой казне из своих средств.].
Иная картина наблюдается в надписях, относящихся ко времени после восстановления элейской власти над Олимпией. Почетный проксенический декрет (IvO. 44), датируемый временем после 348 г. до н. э., содержит формулу ??? ??????[?]?[???…] и далее перечисляет десять имен, из которых полностью сохранилось четыре, а три – частично. В других надписях – IvO. 39 (IV или III вв. до н. э.[37 - Датировка варьируется. См.: Oehler 1905: 157 (датирует IV в. до н. э.), Bultrighini 1990: 152 (датирует III в. до н. э.).], IvO. 406, IvO. 407 – римского времени) коллегия гелланодиков обозначена с помощью формул ??? ??????????? ????… или ??????????? ????… – с добавлением имени старшего гелланодика, видимо, того, которого Павсаний называл атлофетом. Такая практика именования коллегии собирательно с указанием старшего через оборот ??… ????… является для магистратских надписей эллинистического времени достаточно характерным явлением (ср., например, надписи агораномов из Северного Причерноморья: IOSPE. I
. 128, 129, 685).
Таким образом, еще раз стоит подчеркнуть, что численность коллегии гелланодиков определялась в первую очередь политической структурой полиса (или полисов), проводивших Игры: каждая фила элейского полиса путем жеребьевки выставляла одного гелланодика, и в этом, очевидно, находил свое выражение принцип политического равноправия граждан, который можно интерпретировать как демократический. На увеличение и уменьшение числа гелланодиков в V–IV вв. до н. э. влияли изменения в составе земельного фонда элейского полиса. Появление девяти и десяти гелланодиков многие исследователи обоснованно связывают с синойкизмом Элиды, датируемым Диодором 471 г. до н. э. (Diod. XI.54.1), и некоторой демократизацией политического режима Элиды. Этот процесс, по всей видимости, был не единовременным, а продолжался в течение нескольких десятилетий. К числу преобразований, совпавших по времени с синойкизмом и проводимых в связи с ним, стоит отнести прослеживающийся на примере магистратуры гелланодиков демократический принцип избрания должностных лиц по филам с помощью жребия (вероятно, в результате занятие этих должностей стало более доступным), регулярную их сменяемость, коллегиальный характер и представительство в коллегии каждой из структурных единиц полиса в сочетании с обязательной подотчетностью и подконтрольностью деятельности магистратур другим органам полисного самоуправления (Bultrighini 1990: 187–188).
Реформы магистратур в Элиде были тесно связаны и с последовательным увеличением числа фил с восьми до девяти, а затем до десяти, что, весьма вероятно, было связано с введением десятеричной системы административно-территориального деления (наподобие клисфеновской системы в Афинах) (Jones 1987: 144; Piеrart 1997: 321–351), не совпадавшей с прежним трибальным делением и призванной ослабить влияние аристократических родов. Аналогичным образом территориальные изменения в составе элейских земельных владений, происходившие между элейско-спартанской войной и 348 г. до н. э. (Paus. V.9.6), отражали утрату и обратное приобретение Элидой части земельных владений, а также, возможно, частичное перераспределение гражданских прав в пользу ранее ими не обладавших категорий населения.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
