скачать книгу бесплатно
Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. Книга II, том 3
Сборник
А. В. Блинский
Издание гвардии полковника Новоселова, героя Кавказской войны – «Кавказцы» уникально тем, что оно выходило во время самой Кавказской войны (начиная с 1857 года) и имело целью, как писал в предисловии сам издатель «…передать потомству, пером и карандашем, замечательнейшие подвиги, совершенные на Кавказе, с сведениями о жизни лиц, ими прославившихся от генерала до рядового… Множество подвигов и лиц, уже отмеченнных Историей, и еще большее число новых, доныне не замеченных ею, оставленных ею без внимания, займут в предпринимаемом издании принадлежащее им место. В нем будут и те, которые славно пали на поле брани, и те, которые после геройских дел почили в мирной могиле, и те, которые отличены ныне почестями, и, наконец те, которые укрылись в уединении, на отдыхе после трудной жизни… Подвиг, совершенный для отечества принадлежит не лицу, но отечеству».
Материалы из «Кавказцев» являются бесценным источником по истории Кавказской войны.
При переиздании материалы книги были расположены в хронологическом порядке и снабжены большим количеством дополнительных иллюстраций.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Кавказцы или Подвиги и жизнь замечательных лиц, действовавших на Кавказе. Книга II Том 3
Под редакцией Гвардии полковника Семена Новоселова
© Составление, А.В. Блинский, 2004
© «Сатисъ», оригинал-макет, оформление, 2004
Редактор и издатель «Кавказцев», Плац-Майор С.-Петербургской крепости, Лейб-Гвардии Саперного батальона Полковник С.К. Новоселов.
Семён Корнилович Новосёлов (1812–1877) – русский генерал-майор, участник Кавказской Войны
Семён Новосёлов родился в 1812 году. Воспитывался во 2-м кадетском корпусе.
В качестве сапёрного офицера он принял участие в Кавказской войне в 1842–1843 годах и был контужен. В 1845 году Новосёлов был в пехотном генерал-фельдмаршала князя Варшавского графа Паскевича-Эриванского полку. Находясь в 1846 году в Самурском отряде, Новосёлов участвовал в ряде дел и 25 июля 1846 года при штурме хребта Тлия был ранен в ногу, но строя не оставил. В 1847 году, произведённый за боевые отличия в капитаны, Новосёлов принимал участие в штурме Гергебиля и 23 июня, во время фуражировки у села Чах, был вновь ранен; за Гергебильскую экспедицию был награждён орденом св. Анны 3-й степени с бантом. Новосёлов приобрёл, по удостоверению князя Воронцова, среди окружающих репутацию офицера отважной храбрости, хладнокровного и распорядительного. Самым славным временем службы Новосёлова на Кавказе был 1848 год, когда он в качестве коменданта укрепления Ахты мужественно сопротивлялся в течение 7 дней превосходным силам неприятеля. За отличие при защите Ахты одним и тем же Высочайшим приказом Новосёлов был произведён в майоры и подполковники и, кроме того, 17 января 1849 года получил орден Св. Георгия 4-й степени в награду отличных подвигов, оказанных при защите Ахтинского укрепления против многочисленных скопищ Шамиля.
В 1849 году Новосёлов был назначен плац-майором в Царское Село, причём ему было оставлено содержание, которое он получал на Кавказе. В 1850 году Новосёлов был переведён в лейб-гвардии Сапёрный батальон с оставлением в той же должности, в 1852 году произведён в полковники, отчислен от должности плац-майора и назначен в Екатеринославский гренадёрский полк. В 1853 году Новосёлов вновь был назначен плац-майором Царского Села с переводом в лейб-гвардии Сапёрный батальон, а затем плац-майором Санкт-Петербургской крепости с оставлением в том же батальоне. В 1857 году под редакцией Новосёлова стал издаваться с Высочайшего соизволения периодический сборник «Кавказцы», в котором печатались биографии героев покорения Кавказа, офицеров и нижих чинов, описания некоторых военных действий, портреты, картины и планы. Издание «Кавказцев» закончилось 17 сентября 1859 года.
В 1862 году Семён Корнилович Новосёлов был отчислен от должности плац-майора с зачислением по сапёрным батальонам и в запасные войска, но скоро был назначен в распоряжение командующего войсками Кавказской армии и, вернувшись на Кавказ, участвовал в действиях Пшехского отряда. Но прежние раны давали себя чувствовать, а потому Новосёлов был отчислен в распоряжение командующего войсками Виленского военного округа и в 1863 году назначен военным начальником города Шавли с уездом. При усмирении польского мятежа Новосёлов принял начальство над 3 сотнями 41го Донского казачьего полка и 20 июля 1863 года близ д. Белозерешки, Ковенской губернии, в перестрелке с повстанцами был ранен в левую ногу и сильно контужен в левую руку. За отличие в делах с повстанцами Новосёлову была пожалована аренда по 1 тысяче рублей в год на 12 лет. Отчисленный по болезни от должности военного начальника города Шавли, Новосёлов в 1865 году был назначен Подольским губернским воинским начальником; в 1866 году произведён в генерал-майоры; 26 ноября 1869 году был зачислен в списки Ширванского пехотного полка и в 1870 году уволен от службы.
Когда началась сербско-турецкая война, Новосёлов отправился в Сербию и там в сентябре 1876 году заменил серба Чолокантича в должности командующего Ибарской армией. Армия Новосёлова состояла всего из 12–13 батальонов пехоты, 4 эскадронов кавалерии и 3 батарей, кроме того, в эту же армию были отправлены 9 крупповских орудий. Ближайшей целью её действий было сбить турок с Яворских гор и вытеснить их с сербской территории. Ибарская армия ввиду своей малочисленности крупного успеха не имела, но возложенную на неё задачу выполнила довольно удачно. 13 октября 1876 года она заставила турок отступить и перешла на турецкую территорию в пределах Ново-Базарского санджака, а демонстрируя оттуда в направлении долины Теплица, привлекла этим на себя часть главных сил турецкой армии.
Новосёлов С. К. оставил после себя книгу «Описание крепостного Петропавловского собора».
Семён Корнилович Новосёлов умер 5 марта 1877 года в городе Санкт-Петербурге и был похоронен на городском кладбище в Павловске.
Генерал-майор
Семен Корнилович Новоселов
Предисловие
«Периодическое издание «Кавказцы», выходящее с Высочайшего Его Императорского Величества соизволения, имеят предметом передать потомству, пером и карандошем, замечательнейшие подвиги, совершенные на Кавказе, с сведениями о жизни лиц, ими прославившихся от генерала до рядового. О каждом лице говорится отдельно и, если можно прилагается его портрет, план местности, где происходило дело или рисунок, изображающий подвиг. Описания следуют одно за другим, не стесняясь каким-либо определенным порядком, а по мере накопления материалов, по мере их изготовления. Но наружный вид издания принят такой, что впоследствии можно будет расположить описания в порядке алфавитном или хронологическом…
Издание, хотя посвящено преимущественно описанию подвигов несравненных военно-сухопутных Кавказских войск, но на страницах его найдут также место доблестные дела и других лиц великой семьи Русской: а) славные подвиги моряков, совершенные ими при берегах Кавказа; б) неустрашимость и самоотвержение духовных лиц, достойных служителей Христовых, которые с крестом в руке укрепляют мужество воинов, внущением твердого упования на всесильную помощь Божию, успокаивают раненых, исповедуют умирающих, иногда под свистом пуль и гулом ядер; в) прекрасное исполнение святого долга медицинскими чинами, часто совершаемого ими под вражьими выстрелами; г) живейшее участие в кавказской брани наших соотечественниц, которые, как истинные Россиянки, усердно содействуют к обороне укреплений и д) ревностное исполнение своих обязанностей дипломатами и гражданскими чинами, которые своими действиями, часто сопряженными с лишениями всякого рода, а нередко и с опасностию для жизни, способствуют упрочению русской власти в крае. Сюда же войдут жизнеописания ученых, прославившихся своими исследованиями о Кавказе, облегчающие благотворные меры Правительства в этой любопытной части великого нашего Отечества.
Множество подвигов и лиц, уже отмеченнных Историей, и еще большее число новых, доныне не замеченных ею, оставленных ею без внимания, займут в предпринимаемом издании принадлежащее им место. В нем будут и те, которые славно пали на поле брани, и те, которые после геройских дел почили в мирной могиле, и те, которые отличены ныне почестями, и, наконец те, которые укрылись в уединении, на отдыхе после трудной жизни.
Редакция не делает блистательных обещаний, а дает только слово употребить все усилия, чтоб сделать издание вполне достойным его назначения. Она не будет щадить ни трудов, ни издержек и величайшею себе наградою будет считать, что сделает достоянием общим подробности о подвигах и жизни храбрых соотечественников. Вся чистая прибыль от издания, за покрытием издержек, предоставляется в пользу раненых Кавказцев и семейств убитых. Поэтому в конце каждого года будет приложен список гг. подписавшихся, как сочувствующих благой цели издания…
Воззвание Редакции к соотечественникам о доставлении сведений о жизни и подвигах Кавказцев, портретов их и рисунков, с признательностью скажем, превзошло ожидания. Со всех сторон обширной России получаются материалы, нередко драгоценные, которые иначе могли бы утратиться или, по крайней мере, долго бы, если не навсегда остаться неизвестными… Не должно останавливаться от мысли, что имеющееся в виду сведение незначительно, что материалы малы по объему, – часто одно слово, один анекдот, одна черта замечательного лица драгоценнее при составлении его жизнеописания, чем кипы писаной бумаги. В подобном предприятии скромность неуместна. Подвиг, совершенный для отечества принадлежит не лицу, но отечеству.
Высоко-Монаршее одобрение, которого имела счастие удостоиться самая мысль об издании, лестное внимание к нему высшего военного начальства и общее сочувствие, которым встречено известие о предприятии, налагает на редактора-издателя долг сделать все возможное, чтобы оправдать эти ожидания».
Редактор и издатель, Плац-Майор С.-Петербургской крепости, Лейб-Гвардии Саперного батальона Полковник С. Новоселов.
Генерал-лейтенант Сипягин
Генерал-адъютант, генерал-лейтенант Николай Мартьянович Сипягин
Николай Мартьянович Сипягин, – воин, славно участвовавший в великом деле избавления отечества от нашествия иноплеменников и в брани за свободу Европы, потом распорядительный администратор, – собственно на Кавказе памятный множеством прекрасных начинаний для блага края, – родился в 1785 году в Костромской губернии. Пяти лет от роду, в 1790 году, по обыкновению того времени, он был записан лейб-гвардии в Измайловский полк сержантом, а в 1795, по желанию отца его, бывшаго командиром Московской Адмиралтейской Конторы, определен, для продолжения и окончания наук, в Морской Кадетский Корпус[1 - В статье: «Воспоминания о Николае Мартьяновиче Сипягине», помещенной в Московском Альманахе на 1829 год, издаваемым Сергеем Глинкою (М., в тип. Августа Семена, в16 д.л. 1829 г.), на стр. 77, сказано: «Н.М. Сипягин родился в Костромской губернии и по обычаю того времени был записан в военную службу сержантом лейб-гвардии в Измайловский полк… 1790 года Сипягин для окончания наук, поступил в Морской Корпус». Из этих слов можно бы заключить, что Николай Мартьянович был записан сержантом при самом рождении или очень скоро после него, но в «Некрологии», помещенной в Северной Пчеле 1828 года (№ № 147–148) и в биографии: «Н.М. Сипягин», напечатанной в издании Император Александр I и Его сподвижники в 1842, 1843, 1844 и 1845 годах (выпуск 55) отнесено это зачисление сержантом к 1790, а определение в Морской Кадетский Корпус – к 1795 году. Нами приняты последния показания, как, по нашему мнению, наиболее вероятныя.].
В следующем году Сипягин поступил опять сержантом в Измайловский полк[2 - В «Воспоминаниях» Московскаго Альманаха (стр 77–78) сказано: «Следственно, чего не мог тогда приобрести в военном гвардейском училище, то он не только заимствовал в новом храме воспитания, но и обогатил свой ум такими познаниями, которые не относятся непосредственно к сухопутной службе. 1796 года в том же чине, но с новым бытием нравственным, котораго ничто не может заменить, возвратился он в Измайловский полк». Подобныя фразы непонятны: какое могли дать воспитание, – и еще специальное и даже нравственное, – Измайловский полк или, – как назвал его Глинка, – военное гвардейское училище и Морской Кадетской Корпус, когда Сипягин находился в них младенцем и отроком и оставил окончательно, едва достигнув 10-ти лет от роду?]; но при восшествии на престол Императора Павла, когда повелено было всем, записанным в военную службу, явиться для действительнаго исправления ее, Николай Мартьянович, тогда 11-тилетний отрок, принужден был снова оставить гвардию и перейти в гражданское ведомство[3 - Говоря об этом оставлении гвардии, – тогда общем для множества дворян, – «Воспоминания» опять ставят Николая Мартьяновича на ходули. «Стремление к наукам и к просвещению было господствующею страстью Синягина, – напечатано в Московском Альманахе (стр. 78), – а потому, желая почерпнуть сведения необходимыя на поприще государственном, 1798 года перешел он в Коллегию Иностранных Дел».]. Его записали, в 1798 году, в Коллегию Иностранных Дел, но в юной душе нашего героя кипела страсть к войне[4 - «Воспоминания» (там же) поступление Синягина в третий раз в гвардию снова объясняют: «желанием Николая Мартьяновича удовлетворить страсти своей к разнообразным сведениям».], и в 1799 году он оставил статскую службу, а 22-го февраля следующаго года определился «рядовым с галуном» в лейб-гвардии Семеновский полк[5 - С этого времени начинаются показания Формулярнаго о службе Сипягина списка за 1826 год, которым мы руководствовались; вся же предыдущая его служба в этот список не внесена.], где, в том же году, августа 15-го, произведен в унтер-офицеры, 15-го октября 1801 года в подпрапорщики, а 30-го января 1804 года получил чин прапорщика. В следующем году, когда Благословенный, подавая руку помощи Германскому Императору Францу II, открыл первый поход Свой против Наполеона, Сипягин начал действительную военную службу, выступив за границу с Семеновским полком, и участвовал в знаменитой Аустерлицкой битве, где был ранен пулею в правую руку и получил ядром контузию в бок. Хотя в этой кратковременной, – впрочем кровопролитной, – войне, Николай Мартьянович, по чину своему, не мог отличить себя каким-нибудь необыкновенным подвигом; но, – как сказано было в известиях современных[6 - По свидетельству «Воспоминаний» (стр. 80–81).]: «он показал уже, что любовь к званию, которому он себя посвятил, и непоколебимая твердостьв перенесении всех трудов и опасностей, будут неразлучными его сопутниками во всех его подвигах. Словом, по убеждению душевному, почувствовал, что заслуги могут вести к славе и доставлять те отличия, которых исамая привязчивая зависть не в силах оспорить». Наградою Сипягину, за храбрость, оказанную им под Аустерлицем, был орден Св. Владимира 4-й степени с бантом.
Вместе с гвардиею, он возвратился в С.-Петербург; 29-го марта 1806 года[7 - Формулярный список. По «Некрологии» Северной Пчелы он произведен 22-го марта, а по биографии в издании Император Александр I, в апреле.] был произведен в подпоручики, а 9-го мая того же года назначен баталионным адъютантом.
Не долго отдыхали Царские телохранители в столице после этого похода: вскоре полки гвардии выступили снова за границу, сражаться за спасение Пруссии. Сипягин, – назначенный, 10-го января 1807 года, адъютантом к генерал-майору Депрерадовичу[8 - По Формулярному списку. В печатных источниках, которыми мы пользовались об этом назначении не упоминается.],– участвовал, 25-го и 26-го мая, в арриергардных делах между Гутштадтом и рекою Пассаргою, 29-го был свидетелем славнаго Гейльсбергскаго сражения, но в самой битве, – где русские победили оборонительно, – не принимал участия, стоя с гвардиею в резерве; а 2-го июня, в сражении под Фридландом, – окончившим ряд битв, которыми ознаменована кампания 1807 года, – находился в убийственном огне. Наградами его за этот поход были: золотая шпага с надписью: «за храбрость» и орден Св. Анны 3-го (ныне 4-го) класса. 7-го ноября 1807 года Николай Мартьянович сделан снова баталионным адъютантом; чрез день, 9-го ноября[9 - По Формулярному списку; а по «Некрологии» Северной Пчелы и по биографии в издании Император Александр I, 3-го ноября.], произведен в поручики, а 19-го сентября следующаго года, назначен полковым адъютантом. Здесь открылось поле врожденной Сипягину кипучей деетельности. Он завел образцовый порядок в полковой канцелярии, устроил полковую библиотеку и составил исторический обзор Семеновского полка, изображенный на большом листе, с рисунками.
Нося в душе своей общее тогда почти всем истинно Русским убеждение[10 - О таком убеждении Сипягина говорят все печатные биографии его, которыми мы имели случай пользоваться. Особенно сильно сказано об этом в «Воспоминаниях», помещенных в Московском Альманахе (стр. 82–83).], что мир, подобный Тильзитскому, для нашего отечества должен быть только перемирием, что держава, столь могущественная, как Россия, может иметь невзгоды, но не может не отмстить за них, и что рано или поздно должна последовать война самая упорная и решительная, – война, необходимая для чести, славы, благоденствия России, для восстановления ее голоса в судьбах мира, – Сипягин в то же время ревностно приготовлял себя на службу святой родины, в ожидаемые кровавые дни: все свободные от должностных обязанностей часы он посвящал прилежному изучению военного искусства и занятиям науками политическими и историческими, чтению книг к этим частям относящимся и к размышлению о великой науке силою и войною охранять и спасать спокойствие и безопасность государств. Это пятилетнее отдохновение было колыбелию славы незабвенного Сипягина: высокий природный ум, соединенный с неутомимою деетельностию, приобрел нашему герою те познания, которые, впоследствии времени, дали ему возможность приносить истинную пользу службе Государю и Отечеству. Император Александр, к Которому, по званию полкового адъютанта, Сипягин являлся почти каждое утро, узнав его коротко и заметив его способности, познания, усердие и расторопность, благоволил назначить его, 12-го июля 1811 года, «за отличие по службе» к Себе флигель-адъютантом. Еще прежде, 25-го апреля 1809 года, он был произведен в штабс-капитаны, а потом, 5-го октября 1811 года, в капитаны.
В апреле 1812 года, – когда громады войск всей Европы двигались к нашим границам, гвардия выступила из Петербурга в Вильну, готовясь сражаться с Западом за спасение Веры и Царя, за благо мира. В наступившие вскоре грозные дни Николай Мартьянович явил себя достойным сыном отчизны. При движении нашем от Вильны к Смоленску, он состоял при особе Великаго Князя Цесаревича Константина Павловича, а в начале августа, по отбытии Его Высочества из Смоленска в Петербург, поступил к князю Багратиону, и находился с ним, августа 24-го, при защите Шевардинскаго редута и, 26 го, в народном побоище Бородинском. При этом он вдавался в величайшие опасности, а посылаемый несколько раз князем Багратионом к Кутузову с донесениями, до такой степени снискал благорасположение Светлейшего, что, после раны, полученной Багратионом, главнокомандовавший оставил его при себе. Сделавшись ревностным почитателем Кутузова, Сипягин состоял при нем от битвы Бородинской до половины октября, и часто был употребляем в разных посылках, которые всегда исполнял к удовольствию вождя. Светлейший вскоре полюбил молодого капитана и постоянно приглашал его к своему обеденному столу, за коим красноречие и любезность Михаила Иларионовича были неистощимы. За обедом князь забывал и бранные, вокруг него шумевшие тревоги, и громадное бремя предводительства всех вооруженных сил России против Наполеона. Хозяин самый гостеприимный, Кутузов очаровывал гостей своих разговором, с величайшею легкостию переходя от предметов самых возвышенных в предметам забавным, шутливым.
В сражении при Чернышной, 22-го сентября, и особенно в упорном бое под Малым Ярославцом, 12-го октября, Сипягин с честию участвовал и по распорядительной, и по исполнительной части, а когда, после последнего сражения, Наполеон начал отступать, и потом Великая Армия искала спасения в бегстве, Николай Мартьянович, желая ближе участвовать в преследовании врага, выпросился[11 - Биография в издании Император Александр 1. По «Воспоминаниям», помещенным в Московском Альманахе (стр. 83): «Кутузов, привыкнувши судить о людях по личным их достоинствам, отправил туда Сипягина с особенными распоряжениями своими».] у Кутузова к Милорадовичу, неутомимо теснившему и блистательно поражавшему цвет европейского воинства. Сипягин, находясь в этом авангарде главных наших сил, принимал деетельное участие в поражении вице-короля Италийского и маршала Даву под Вязьмою, 21-го октября, и сражался: 3-го ноября – при селе Ржавке, 1-го – при селе Мерлине, где имел в команде особый отряд, и 5-го – при дер. Уваровой, при разбитии корпуса маршала Даву и вице-короля Италийского, и 6 го – под Красным, при совершенном истреблении корпуса «храбрейшего из храбрых», князя Москворецкого, маршала Нее, и во многих авангардных делах.
12-го декабря[12 - По Формулярному списку. Московский Альманах показывает, что это назначение последовало чрез два дня по производстве Сипягина в полковники.] Николай Мартьянович был назначен начальником штаба авангардных войск и оправдал эту доверенность самым блистательным образом. Неутомимою деетельностию и совершенным знанием военного дела, он успел сохранить в этом отряде наилучший порядок посреди беспрерывных движений и неприятельских действий. В то же время он был одним из первых очевидцев повсеместного разорения и ужасов последних месяцев славного года. «Невольно увлекаясь мыслию к прошедшему, – писал Николай Мартьянович спустя четыре года[13 - Военный Журнал, издаваемый при Гвардейском Штабе, 1817, книжка 1, стр. 32–33.], – не могу без содрогания взирать на страшные картины войны, свирепствовавшей в Отечестве нашем. Вторжение французов было нападением необыкновенным. Все бедствия древних нашествий сопровождали его, и самое бегство врага пагубно было тем странам, чрез которые лежал обратный его путь. Ужас предшествовал неприятелю, опустошение сопровождало его. Повсюду видны были зарева пожаров, везде дымились остатки сожженных сел и деревень. Так опустошали путь от Москвы до Смоленска враги России и человечества! Но справедливый гнев Божий постиг и покарал их среди соделанных ими злодеений. Безостановочное бегство, быстрое преследование наших войск, болезни, голод изнуряли и губили их очевидно. Трудно изобразить, до какой степени отчаяния, доводил их голод. Конское мясо было общею и, можно сказать, единственною их пищею; но многие – чему потомство, конечно, с трудом только поверить может – пожирали тела товарищей своих. Я опишу то, чему сам был свидетель. На пути от Вязьмы к Дорогобужу, водном месте, где, среди разломанных повозок, побитых лошадей и разбросаннаго оружия, лежали кучи умерших и умирающих французов, я увидел одного, который без всякаго содрогания резал куски тела своего товарища и, обжаривая оные на огне – ел! Другие, вероятно не решаясь прибегнуть к столь ужасным средствам для утоления голода, от чрезмернаго страдания впадали в какое-то оцепенение до того, что не чувствовали, как собственное тело их сгорало в огне, к которому приползали согреваться от стужи. На дымящихся развалинах одного селения услышал я жалобный голос француза, просившего хлеба. Желая облегчить участь несчастнаго, я подъехал к нему, но с удивлением и ужасом увидел, что обе ноги его отгорели до самых колен! Сей несчастливец, сжигаемый тихим огнем, думал еще о продолжении жизни. Два сии случая почел я обязанностию передать в точности будущему историку нашего времени, как отличительные черты той ужасной картины бедствий, которую представляло неслыханное бегство разорителей Отечества нашего, разимых гневом Вышняго и победоносным оружием Россиян».
Наградою Сипягину – за отличия, оказанные в незабвенную годину – был чин полковника, Всемилостивейше ему пожалованный 26-го декабря.
Первое поручение, возложенное на Милорадовича, по переходе за границу России, состояло в понуждении князя Шварценберга отступить из Варшавского герцогства в Галицию. Переговоры о том вел Кутузов с австрийцами, чрез действительного статского советника Анстетта, а Сипягин неоднократно был посылаем Милорадовичем к Шварценбергу, с секретным поручением условиться о движениях корпуса его, таким образом, чтобы не произошло столкновения между русскими и австрийскими войсками. Полный успех увенчал эти переговоры.
Вступив в Варшаву, Милорадович немедленно отправил Николая Мартьяновича к Государю с ключами столицы Польши, – говоря словами мэра, подносившего их победителям, – «залогом ее покорности знаменитому орудию Всеавгустейшаго Императора Александра Павловича».
Найдя Монарха и главнокомандовавшего в Плоцке, Сипягин там имел счастие повергнуть к Августейшим стопам эти трофеи.
«Сей новый успех Российских войск, – говорил Сипягин[14 - Военный Журнал, издаваемый при Гвардейском штабе, 1817, книжка 11, стр. 38–39.],– тем более приятен был Венценосному Вождю, что обошелся без пролития человеческой крови, столь много Им дорожимой. Благоволение и милость Его излились на храбрых покорителей древней польской столицы в рескрипте, который вручил Он мне для доставления командовавшему корпусом, генералу Милорадовичу. Возвратясь с означенным рескриптом, подал я оный генералу Милорадовичу[15 - Этим Высочайшим рескриптом Милорадович назначен состоять при Государе.],– и радостныя ура! раздались по рядам храбрых».
Император, оценяя военные и дипломатические подвиги Николая Мартьяновича, тогда же хотел дать ему чин генерала. Сипягин, с благородною откровенностью отвечал: «Государь! Позвольте мне заслужить то, что я получил» и был Всемилостивейше пожалован крестом Св. Владимира на шею. «Он заслужил сию награду, – говорит один из участников похода[16 - Глинка, Письма Русского офицера, ч. II, стр. 82.] – неусыпными трудами и прилежанием к важной своей должности».
Вскоре потом, 20-го мая, Сипягин был назначен начальником штаба вверенных Милорадовичу войск, называвшихся авангардным корпусом.
Жизнь авангардная, при всех трудах и опасностях, имеят свои наслаждения. В том месте, где голос смерти, раздаваясь с выстрелами, поражает часто слух и невольно напоминает о краткости жизни, – в том месте связи бывают надежнее, откровенность непритворнее. При таком генерале, каким был Милорадович, – при этом беззаветно-храбром рыцаре без страха и упрека, – в авангарде не мог не царствовать истинно военный дух. Сипягин здесь был вполне на своем месте.
При всех отношениях в движении, – которые в первое время были иногда продолжительны, – при самой несносной погоде, главная квартира проводила время нескучно. «По вечерам собираемся, – писал тот же офицер[17 - Там же, стр. 106–107.],– в феврале, когда распутица заставила расположить авангардные войска на кантонир-квартирах, – к доброму почтенному нашему полковнику Сипягину, пьем чай и все вместе идем к генералу (Милорадовичу). Там читают, говорят, шутят. Снисходительность начальника и приятная свобода в обращении украшают сии вечерние беседы. Не правда ли, что у вас очень часто какой нибудь штатской советник представляет лицо великого человека, требует всеобщего уважения и холодною важностию своею застужает беседу, где сердца хотят раскрыться для искренности и приязни. А здесь полный генерал, генерал саном и делами, славный в России, известный в Европе, так ласков, великодушен, любезен!.. Зато всякой подчиненный его любит, уважает его в душе и умереть с ним почитает удовольствием».
Под громом пушек Глогау, которого несколько времени блокировал Милорадович, офицеры танцевали и веселились. 9-го марта Сипягин «удивил и забавил» город Фрауштадт, – лежащий в двух милях от крепости, в котором была главная квартира, – великолепным балом; угощение было прекрасное; гости веселились до белаго дня. Вообще в это время всякой день после развода и перед вечернею зарею играла у Милорадовича музыка; народ толпился слушать ее. Великодушное снисхождение начальника удаляло строгую взыскательность. Приязнь и свобода украшали авангардную жизнь офицера. Смененный под Глогау прусскими войсками, под начальством генерала Шелера, корпус Милорадовича получил повеление следовать чрез Бунцлау, Герлиц и Бауцен к Дрездену, в который прибыл 3-го апреля. Отсюда он следовал, чрез Фрейберг и Одеран, к Хемницу.
19-го апреля, находясь еще в Альтенбурге и не имея предписаний о дальнейших движениях, Милорадович почел нужным послать Сипягина в главную квартиру Государя Императора к начальнику главнаго штаба, генерал-адъютанту князю Волконскому, для получения нужных повелений.
По прибытии Николая Мартьяновича в м. Фробург, Его Величество удостоил лично отдать следующие приказания: 20-го числа соединенная армия атакует неприятеля, и корпус Милорадовича должен содействовать такому нападению. Корпус этот, выступив на рассвете из Альтенбурга, должен был следовать к деревне Предель, по прибытии в которую известить графа Витгенштейна, ожидая дальнейших повелений. При том Его Величеству угодно было приказать, чтобы две конно-артиллерийские роты отряжены были к армии графа Витгенштейна и следовали, прежде выступления корпуса Милорадовича из Альтенбурга.
«Получив сии приказания, – пишет Сипягин[18 - Военный Журнал, 1817, № VIII, стр. 37.],– спешил я в Альтенбург обрадовать корпус приятным известием, что желание наше сразиться с неприятелем исполнится, и что в следующий день будем мы содействовать всеобщему нападению союзных войск».
Корпус выступил еще до рассвета и следовал, по данному повелению, к деревне Предель. В тоже время Николаю Мартьяновичу предписано было с одним полком казаков и двумя эскадронами Лубенского гусарского полка осмотреть позицию при дер. Предель и узнать о дальнейшем назначении корпуса. По прибытии в сел. Мейзельвиц, встретил он офицера, посланного от начальника главного штаба с повелением, что, по вновь сделанной диспозиции, корпус Милорадовича должен был идти не в Предель, но к Цейцу. Это движение казалось тогда необходимо нужным, ибо получено было известие, что один неприятельский корпус обратился из Наумбурга прямо к Цейцу, и потому Милорадовичу предписано было, находясь при этом местечке, наблюдать Наумбургскую дорогу, и если появится на ней неприятель, принять все меры для его удержания. Получив такое повеление, Сипягин немедленно отправил квартирмейстерских офицеров в Цейц, а сам остался в Мейзельвице, ожидая прибытия Милорадовича.
Хотя наши разъезды нигде не открыли движений неприятеля к Цейцу, – потому что известие о них было неосновательно, – но граф Милорадович, – после многих совещаний с подчиненными ему генералами, – двинулся к этому местечку, и здесь, в 15-ти верстах от поля сражения, оберегал левое крыло нашей армии, в знаменитый день первой битвы за свободу народов, данной Александром на земле Германской. Таким образом, Сипягин лишен был случая участвовать в этих подвигах наших войск, которых пылкое стремление не могут изобразить никакие слова[19 - Биография, помещенная в издании Император Александр I. В Формулярном о службе его списке также не упоминается об его участии в Люценском сражении. Поэтому несправедливы показания: «Некрологии» Северной Пчелы, «Воспоминаний» Московскаго Альманаха и биографии в Справочном Энциклопедическом Словаре. В первой помещено: «В сражении при Люцене храброму, но малочисленному авангарду союзной армии, под начальством генерала Милорадовича предписано было удержать натиск шестидесятитысячнаго французского корпуса. Здесь-то Сипягин отличился примерною храбростию и воинскими скусством. Каждый шаг был защищаем с упорством и удивительным хладнокровием». Во вторых напечатано (стр. 91–92): «Но блистательнейшая слава (т. е. чем при Глогау и при проходе чрез Саксонию) ожидала его при Люцене». Наконец, в третьей сказано (т. IX, ч. II, стр 4-39): «В сражении при Люцене, Сипягин находился в малочисленном авангарде союзной армии, под начальством Милорадовича, который с успехом удерживал натиск 60,000 французского корпуса».]. Но вслед за этим наступил ряд подвигов Сипягина, цепь его славных дел. Апреля 21-го началось отступление наше от Люцена к Бауцену. Милорадович составлял арриергард армии, и две недели сражаясь почти ежедневно с наполеоновскими маршалами, а иногда и с самим Императором Французов, покрыл себя лаврами. Сипягин являлся самым ревностным помощником Михаила Андреевича, и труды, им понесенные в течение этих дней, поистине, были велики. Он первый являлся на поле битвы, последний оставлял его; дни проводил в беспрерывном бою, ночи на аванпостах, наблюдая неприятеля на пистолетный от него выстрел; под градом пуль и картечи разъезжал он по рядам, отдавая приказания, точные и благоразумные, как на простом маневре; все сподвижники отдавали единогласно хвалу его деетельности, присутствию духа, благоразумию и храбрости.
Бессонница и заботы были для него обыкновенным тогда делом, и к Сипягину можно применить стихи, – отнесенные за это время к Милорадовичу:
«Светило дня и звезды ночи
Героя видят на коне».
23-го апреля был жаркий бой. Вице-король Италийский, пользуясь превосходством своих сил, стремился овладеть пространством, отделявшим нас от пруссаков, и захватить Вальдгейм, где сходятся дороги. Милорадович, быстрым расположением войск, уничтожил это намерение. Наши, неся неприятеля на плечах, делали все, что только могут делать храбрые солдаты, имеющие благоразумного и обожаемого генерала. Некоторые баталионы несколько раз пролагали себе путь штыками, сквозь колонны, отрывавшие у них дорогу. Сам Михаил Андреевич так часто появлялся во всех местах сражения, что казалось он был везде. Начальник его штаба, – по словам очевидца[20 - Глинка, Письма Русскаго офицера, ч. Ш, стр. 53.], – не выезжал из под пуль и с таким же хладнокровием распоряжал движениями войск в огне, как бы в покойной комнате. Наконец, неуступчивость арриергарда остановила французов версты за две от сел. Вальдгейма.
От этого места, 24-го, по дороге к Носсену, – при деревне Атсдорф и 25-го – у самаго Носсена, на пути к Вильздруфу и у последнего города происходили жаркие, по 10 и более часов продолжавшиеся бои, в которых Сипягин также принимал деетельное участие.
Между прочим, в последний день неприятель, показывая вид, что хочет обойти Носсен слева, куда потянулись две сильные его колонны, вдруг, переменяя направление, двинулся прямо к городу. Здесь находились баталион Елецкого пехотного полка и два орудия, а егерская бригада генерала Пиллера долженствовала их подкреплять; но бригада эта уже выступила из своего места и не могла подать помощи баталиону, который принужден был чрез то отступить в беспорядке, подвергаясь опасности быть окруженным неприятелем и потерять артиллерию. Проезжая в то время от правого нашего крыла к Носсену и видя опасность, угрожавшую баталиону, Николай Мартьянович известил о том генерала Юзефовича, бывшего с Харьковским драгунским полком не в дальнем расстоянии на правом крыле. Юзефович, поспешно прибыв к этому месту, остановил неприятеля и дал способ баталиону собраться и отступить в порядке; но когда бы неприятель имел в то время хотя малую часть конницы, то непременно баталиону этому долженствовало бы погибнуть[21 - Военн. Журн., 1818, книжка III, стр. 37–38.].
Таким образом, арриергард, – говорит Сипягин, – беспрестанно сражаясь с неприятелем, не допустил его беспокоить союзную армию во время отступления и дал ей средства без всякого помешательства переправиться чрез Эльбу. Этим самым арриергард совершенно исполнил возложенную на него обязанность, и отступая от несравненно сильнейшего неприятеля, не только не претерпел большого урона, но, отражая всегда его, взял в плен несколько офицеров и рядовых[22 - Военн. Журн., 1818, книжка III, стр. 41.].
Неприятель, как в таких обстоятельствах и должно, напирал с силою и быстротою. Но не было ни одного удобнаго перелеска, из которого не встречали бы его скрытые батареи, и не осталось ни одной выгодной высоты, за которую бы не происходило кровавого спора[23 - Там же, книжка II, стр. 24.]. Даже более, везде, где позволяла возможность, арриергард, показывая вид, что имеят гораздо более войск, нежели сколько в самом деле у него находилось, угрожал крыльям французов и делал движения, обнаруживавшие намерения на них напасть[24 - Там же, книжка III, стр. 41.]. Впрочем, французы имели слишком большой перевес в числе войск, и, пользуясь им, обходили беспрестанно фланги наши. Войска Наполеона темнелись по краям горизонта, и арриергард, сражаясь повсюду отчаянно, не мог и не должен был нигде удерживаться долго[25 - Там же, книжка II, стр. 24.]. Однако, вообще движения наши производились в таком порядке, и так удачно были распоряжаемы, что неприятель, при всем превосходстве сил своих, не осмелился предпринять ничего решительного).
Таким образом, 26-го, Сипягин, вместе с Милорадовичем, достиг снова столицы Саксонии, или, лучше сказать, Нейштадта, ибо едва успели наши сжечь мосты в Мейсене и Старом Дрездене, как французы ворвались в них, и половина столицы, в одно мгновение, наполнилась неприятелем. В это время одна только Эльба разделяла враждовавшие войска. Перестрелка гремела с обеих берегов реки. На нашей стороне пули жужжали, как пчелы; везде носилась смерть; можно было быть убитым у окна, переходя из улицы в улицу, сидя в кругу мирного семейства. Сипягин подвергался очевидной опасности, ибо дом, в котором стоял Милорадович, находился на самом берегу.
27-го наш герой был в жарком сражении арриергарда, которое началось тем, что французы, под прикрытием сильного картечного огня с бастиона, на их стороне находившагося, нося фашины и доски к пролому большого моста, показывали вид, будто хотят переправляться в город, и до тех пор толпились на мосту, пока несколько удачных наших выстрелов не смели их дочиста. Но это была ложная переправа. В самом же деле Наполеон, подвинув армию свою за 4 версты влево, приказал ей переправляться в глазах своих, под покровительством великого множества пушек, которым унизан был высокий в том месте берег. Часть нашего небольшого арриергарда оставлена была в городе, а другая, – вместе с Сипягиным, – сопротивлялась многочисленным войскам Наполеона. Неприятель засыпал наших бомбами, гранатами и картечью. Наша артиллерия, с своей стороны, действовала искусно и удачно, а войска дрались с неимоверною храбростию. Оторванные руки и ноги во множестве валялись на берегу, и многие офицеры и нижние чины, лишась рук и ног, не хотели выходить из сражения, поощряя других своим примером. Целый день, – с первых лучей зари до позднего вечера, – кипел кровопролитный бой, и Сипягин был постоянно в самом жестоком огне. Но Наполеон не переправлялся. Наутро 28-го наш арриергард, покрывший себя славою в глазах почти всех французских войск, бывших на берегах Эльбы, оставил их с тем, чтобы следовать за большею своею армиею, которая была уже на пути в Лузацию.
29-го французы, с великими силами, начали снова теснить отовсюду наших, и Сипягин опять дрался целый день, имея под командою особый отряд в 3000 человек. Вопреки всем своим усилиям, неприятель продвигался вперед только на такое пространство, какое Милорадович, по довольном защищении, за благо рассуждал ему уступать: стрелки французские в великом множестве, как ртуть, растекаясь в густоте леса, обходили наши фланги и нередко заставляли даже резервы вступать в дело. Но они останавливались при первой полянке: русский штык в поле тогда был страшен этим храбрым стрелкам из-за кустов.
При отступлении от Бишефс-Верды, неустрашимый Сипягин, – как его называл участник дела[26 - Глинка, Письма Русского офицера, III, 71.],– несколько замедлил в этом городке, и в то время, когда уже все войска наши из него выступили, был отрезан толпою ворвавшихся французов. Две колонны пустили батальный огонь: он был в дожде пуль – и остался невредим[27 - Ф. Глинка на этот случай написал следующее стихотворение, помещенное в Славянине, 1828 года (II, 74):Подвиг Сипягина.Кто сей и в правилах и в праве твердый.Холодный за пером, запальчивый в войне,Летит в огонь и дым горящей БишефсвердыПод буркой, на Донском коне?..Узка дорога, две колонны Французския стоят,И смельчака, без обороны,Схватить живьем хотят…Но, он, перекрестясь, с огнем отваги,Сквозь град картечь, сквозь пулей дождьМахнул – и невредим!..Кто ж он, сей вождь?..Он, по пословице, своей храбрее шпаги.Я узнаю тебя – Сипягин.].
Арриергард остановился за 4 версты от Бишефс-Верды, где провел 1-е и 2-е мая. Таким образом, со времени выступления из Дрездена, в целые пять дней, неприятель, несмотря на огромное превосходство в силах, едва мог отодвинуть нас, и то постепенно, только на 28 верст; следовательно наши уступали ему не более пяти верст в сутки… Притом арриергард продолжал иметь самый малый урон в людях и во множестве тесных проходов, по самым трудным дорогам, с 21-го апреля не потерял ни одной повозки из своих обозов. По этому можно судить, сколь искусно наши пользовались местоположением, сколь храбро сражались и с каким мужеством отражали все усилия неприятеля. Такой арриергард, доставляя всевозможные выгоды, время и спокойствие армии, которую он отстаивает грудью, приобретает полную ее благодарность и, обращая на себя все внимание неприятеля, по всей справедливости, заслуживает почетное место в воинских летописях. Сипягину, как начальнику штаба таких войск, принадлежит значительная часть славы этих дней. В то же время, от утра до вечера, находясь в пылу битв, он проводил ночи за письменным столом
3-го мая происходило сильное дело при деревне Рот-Наус-тиц, вблизи Бауцена. Уступая превосходному числу неприятеля, арриергард, сражаясь за каждый шаг земли, медленно отступал к городу, пред которым и расположился на биваках. Сипягин в этот день командовал двумя егерскими полками и отрядом казаков.
С 8-го по 12-е число, – целые четыре дня, – наш герой снова был в самых жарких сражениях; ад, совсеми своими огненными бурями, свирепствовал около его; голод, бессонье, усталость – были уделом в эти дни войск арриергарда. 8-го и 9-го происходило генеральное сражение под Бауценом. В первый день, когда Сипягин, вместе с Милорадовичем, находился еще в городе, французы двинулись штурмовать и обходить его и вскоре открылся сильный перекрестный огонь. Ядра и гранаты посыпались, как самый сильный град, и не было места, где бы не падали первые, не разрывало последних. Не смотря на это, арриергард отступал медленно и в обыкновенном порядке. Около половины дня ядра начали доставать до того места, где стоял сам Государь. «Вперед!» – закричал Милорадович, узнав об этом, и во всю прыть своего коня поскакал к самым передним колоннам, миновал картечные выстрелы и очутился в пулях стрелков. Присутствие любимого генерала имело магическое действие. Войска арриергарда, у которых пыль и порох запеклась па лицах, которые едва стояли на ногах от усталости, вдруг оживились как бы новою силою. Раненые возвращались и становились в ряды; цепи стрелков, перегоняя одна другую, с криком «ура!» бежали вперед; артиллерия подкрепляла их. Бауцен можно б было взять штурмом; но это не входило в предначертания и граф велел остановиться. С длинным султаном на шляпе, окруженный штабом и конвоем, долго разъезжал Милорадович под страшным свинцовым и чугунным дождем и сражение кипело в одном месте. «Стойте крепко! – кричал граф солдатам, – Государь на вас смотрит!» Наши стояли и неприятель не мог выиграть ни аршина земли. Около трех часов сражение начало угасать. Но в вечеру большие колонны французов засинели на левом нашем фланге. Там, в горах, стоял корпус принца Виртембергскаго; Милорадович послал к нему несколько полков в подкрепление и, между тем, растянул по всем противолежащим холмам свои войска. Произошло самое жаркое дело, прекратившееся только ночью. Сражавшиеся с обеих сторон от усталости попадали на землю, так близко, что одна только темнота разделяла их. Кусок хлеба был тогда великою драгоценностию, даже для офицеров штаба Милорадовича.
Сипягин возвратился к посту графа почти в полночь, – «пробыв все время в обыкновенном своем месте – у стрелков на левом фланге и в горах[28 - Глинка, Письма Русского офицера, III, 95.]». Он в этот день уцелел только чудесным образом: шапка, обе полы и грудь его сюртука были прострелены; сверток бумаги, бывшей у него в боковом кармане, сберег ему жизнь – он получил только контузию.
На другой день Сипягин снова со славою участвовал в блистательных подвигах левого фланга нашей армии, командуемого Милорадовичем, – действия которого могут и счесться отрывком Бородинской битвы.
В начавшемся вслед за Бауценским сражением новом отступлении, Милорадовичу поручен был опять арриергард. 10-го мая – Сипягин находился в кровопролитном сражении под Рейхенбахом, в котором, – почти в течение 16-ти часов сряду, – три сильные корпуса, при личном присутствии Наполеона, дрались против нас; но арриергард, не смотря на стремительное наступление свежих войск, на жестокий огонь многочисленной артиллерии, на быстрое движение колонн, беспрестанно обходивших фланги, выдерживал успешно нападения и остановил французов в 6-ти верстах от Герлица, вопреки всем их усилиям занять этот город.
В эти три дня Сипягин, – как и сам Милорадович и все чины штаба его, – не сходили с лошадей каждый день слишком по 12-ти часов, находясь в постоянном огне.
11-го наш герой был в упорном деле между Герлицом и Лаубаном, а 12-го при самом Лаубане. Отсюда Милорадович, у которого глаза совсем опухли от трудов и бессонницы, поехал в главную квартиру, где Государь милостиво приглашал его провести несколько дней в покое. С графом был и Сипягин. Таким образом, после 20-ти дневного пребывания под ядрами, очутился он при Императорской квартире, где все было спокойно и где бури авангарда слышались только издали.
«Немудрено было заболеть и графу! – пишет офицер его штаба[29 - Глинка, Письма Русского офицера, III, 115–116.].– Он каждые сутки переменял по 6-ти лошадей и каждая доходила под ним до крайней усталости. Один он казалось не уставал. Случалось, что, разослав всех нас, он сам исправлял должность адъютанта, отдавая изустно приказания полкам. Он был везде сам.
Туда только разве не ездил, куда отправлял за себя полковника Сипягина; ибо там шло все хорошо!»
20-го мая Николай Мартьянович назначен начальником Штаба резервных войск; а 25-го мая заключено было Пошвицкое перемирие и наш герой, чувствуя ослабление своего здоровья, отправился на Теплицкие воды, где оставался до возобновления военных действий. Они начались в первых днях августа. Сипягин явился к Милорадовичу. По-прежнему исполняя при нем должность начальника штаба, он участвовал в сражениях 14-го и 15-го августа под Дрезденом, и 17-го и 18-го под Кульмом, – окончившихся совершенным истреблением корпуса Вандама, – в ряду битв, ознаменованных со стороны Русских доблестными подвигами, которых не исказят ни зависть, ни злоба. В эти памятные дни Сипягин подтвердил свою славу в армии и бриллиантовые знаки к ордену Св. Анны 2-го класса и чин генерал-майора, в который Николай Мартьянович пожалован 15-го сентября[30 - «Воспоминания» (стр. 94) несправедливо говорят, что Сипягин произведен в генерал-майоры в Париже.], были наградами ему за новые отличия.
Потом наш герой, опять вместе с Милорадовичем, деетельно участвовал в знаменитой трехдневной «битве народов» под Лейпцигом, 4-го, 6-го и 7-го октября. Наконец, когда в 1814 году победныя знамена Александра развеелись за Рейном, Сипягин сражался: 2-го марта— при Арсисе, – где была последняя встреча Благословенного с Наполеоном, и в знаменитый день 18-го марта – под стенами Парижа, – командуя особым отрядом.
Свидетель распорядительности Николая Мартьяновича, Император Александр назначил его, 2-го апреля, своим генерал-адъютантом и пожаловал ему орден Св. Георгия 3-го класса. Почти все союзные монархи украсили Сипягина орденами: император Австрийский наградил его орденом Марии Терезии меньшего креста и Св. Леопольда 2-го класса; король прусский – «Красного орла» 2-го класса, «за заслуги», и «Железнаго креста»; король баварский – военным Св. Максимилиана; король французский – Св. Лудовика и король Шведский – «Меча» 1-го класса.
По возвращении гвардии в Россию, Сипягин был назначен, 1-го сентября[31 - «Воспоминания» (стр. 94) опять несправедливо относят это назначение ко времени пребывания наших войск в Париже.], начальником Штаба Гвардейскаго Корпуса и пять лет неусыпно заботился о приведении его в отличное устройство. Между первыми мерами, принятыми Николаем Мартьяновичем, было составление «Общества Любителей Военных Наук» или «Общества Военных Людей», заведение при Штабе отборной Военной Библиотеки[32 - При нынешнем направлении занятий офицеров и при вновь возникшей прекрасной деетельности Гвардейского Штаба, будет нелишним привести здесь несколько строк из «Отчета Военной Библиотеки» за первый год ее существования, написанного г. Грибовским и помещеннаго в Военном Журнале 1817 г. № IX. Этот отчет был представлен первому ежегодному собранию Общества Военных Людей, происходившему 23-го ноября 1817 года. Смеем думать, что мысли, высказанные в отчете, представляют взгляд Сипягина:«После шума военного, после трудов и подвигов бранных, – говорит этот отчет, – предлежит воинам нашим другое поле занятий. Дальнейшие концы Вселенной наполнились уже славою имени Русского; пали под грозным мечом могущественных сынов Севера многочисленные враги; и Славянин, бесстрашный на поле ратном, кроткий в мире и тишине, возвратясь в землю родную, в дом отчий, в круг ближних, вложил в ножны меч свой, повесил его вместе со шлемом, обвитым лаврами и с непроницаемою бронею. Но не с тем отложил он доспехи ратные, чтобы предаться праздности; нет, среди настоящего спокойствия, среди благословенной тишины, он мыслит о пользе отечества. Из повествований знает он, что один меч, одна храбрость недостаточны для обороны государства; он видел в описаниях, что падали сильные от противников слабейших, но обративших на пользу себе искусство; и вследствие того решился достигнуть большаго совершенства, решился соединить храбрость с искусством. Но дабы успеть в сем, необходимо учение, необходимы книги. Не каждый может иметь их, и для того учреждено сие книгохранилище. Оно отверсто каждому воину Русскому, дабы он, читая деения лет протекших, поучался из подвигов отцов своих, из наставлений мудрых вождей, быть истинным воином Русским, истинным воином Александра.Угодно было Монарху обратить внимание на сие заведение и удостоить, как сказали мы, 23-го ноября протекшего года высоким Своим посещением. Прияв вместе с тем жизнь, привлекло оно на себя внимание общее. Их Императорские Высочества Государи Великие Князья, Его Королевское Высочество принц прусский Вильгельм, некоторые иностранные министры и знатнейшие особы, военные и гражданские, удостоили Библиотеку посещением; а Русские воины, в часы свободы, приходили искать здесь пищи своему стремлению достигнуть совершенства в Искусстве Военном».В этом же годовом собрании было читано «Рассуждение о необходимости деетельной жизни, ученых упражнений и чтения книг; а равно и о пользе и настоящем положении учрежденного при Гвардейском Штабе, для военных читателей, Книгохранилища», написанное Ф. Н. Глинкою и изданное отдельною книжкою (СПб. 1818). Место, к сожалению, не дозволяет вам сделать из него несколько извлечений, которые могли бы быть, как любопытны, так и поучительны.Но, мы приведем здесь «Стихи на 23-е ноября», сочиненныя Ф.Н. Глинкою и петые пред посетителями в этот торжественный день (Военный Журнал 1817 г., № IX, стр. 62–63), как выражения тогдашных чувств общества гвардейских офицеров, одним из достойнейших руководителей, которых был Сипягин. Вот они:«Примите, гости знамениты!Усердных воинов привет!Здесь встретят вас сердца открыты;Одна здесь искренность живет!Служа в полях, под знамем чести,Не знает Русской воин лестиЖелезный свод, доспехи ратны,Лучи на шлемах и мечах*Да мысли вам дадут приятныО тех грозою полных днях,Когда врагов несметны силыПришли искать у нас – могилы.Ковали цепи вам народы;Но цепи в прах, и нет врагов!И Росс, Московским шлемом, водыИз Сенских черпал берегов!И сон лишь было – горе ваше;Встает Москва из пепла краше.*Это относится к украшенному доспехами и оружием арсеналу – который посетители с особенным удовольствием обозревали.Велик ваш Бог!.. велик избранныйК бессмертным подвигам Монарх!Он рек – и гром умолкнул бранный,И мир на суше и морях!Император Александр Павлович удостоил Библиотеку Своим посещением 23-го ноября 1816 года и объявил Обществу Военных Людей Свое Высочайшее покровительство.Члены Общества Военных Людей, под руководством Сипягина, занимались сочинениями и переводами замечательных книг и статей*. Последние преимущественно помещались вО Царь! наш вождь, надежда наша!Тебе сия заздравна чаша!Мы выпьем так, как пили деды,За край родимый, за Цари,Как пили сами – в дни победы,Когда кровавая заряНад полем битвы в тучах рделаИ смерть на всех равно глядела!..Для всех равно гремели громы,И сам наш Царь на брань летел;Но Вышним к славе Он ведомыйНа жатве смерти – уцелел!..Его стрегла небесна силаИ смерть – с почтеньем обходила!Вам кубок, гости дорогие!Да будут (мы желаем вам):Дни вашей жизни, дни златые!..Поверьте искренним сердцам:«Служа в полях, под знамем чести,Не знает Русской воин лести.* В течение первого года существования общества были отдельно изданы книги: а) «Краткое начертание Военного Журнала» иб) «Общие правила Военного Искуства». Последняя есть переводс французского сочинения Жомини.Кроме того были переведены:1) «Правила Стратегии и употребления оных на избранном месте» – сочинение эрцгерцога Карла.2) «Описание похода в Португалию».3) «История похода соединенной армии англичан, ганноверцев, голландцев и брауншвейцев, под предводительством герцога Веллингтона, и прусской армии, под начальством князя Блюхера, в 1815 году» – сочинение Мюфлинга;и 4) «Описание похода Буонапарте, оконченного сражением при Мон-Сен-Жане». Сверх того члены занимались переводами:1) Творений Жомини.2) Сочинения Матье-Дюма: «Обозрение военных действий с 1799 по 1814 год».3) «Исторической картины войн Французской революции».и 4) Сочинения барона Ройнья; «Рассмотрение Военного Искусства». Наконец, составлялись:1) «Словарь знаменитых сражений и осад, отечественных и иностранных».и 2) «Словарь технических слов, употребительных в Военном Искусстве».Военный Журнал 1817 г., № IX, стр. 59–60. Стр. 30–31.
Вот это разделение:1) От занятия, в декабре 1812 года Вильны до перехода войск наших за границу.2) От перехода войск наших за границу до занятия г. Варшавы.3) От занятия г. Варшавы до вступления войск наших в Силезию и союза с Пруссиею.4) От вступления войск в Силезию, переправы чрез Эльбу и сражение при Люцене.5) Арриергардные дела от Люцена до Бауцена.6) Бауценское сражение, последовавшие за оным дела, перемирие и союз с Австриею.7) От перемирия до Дрезденского сражения.8) Сражение при Кульме.9) От Кульмского сражения до сражения при Лейпциге.и 10) Сражение при Лейпциге и приближение войск к Рейну.] и учреждение типографии, литографии и арсенала.
Военном Журнале, – издававшемся при Гвардейском Штабе, – под непосредственным участием Николая Мартьяновича, – в 1817, 1818 и в начале 1819 годов. Вообще этот журнал богат важными и любопытными статьями, между которыми есть многие, относящияся к теории военного дела и к истории войны с Наполеоном – принадлежащие перу самого начальника Штаба.
В первой книжке журнала, Николай Мартьянович писал: «Зная, сколь занимательно должно быть для соотечественников наших верное описание военных действий 1812 и 1813 годов, я обязанностию считаю сообщить им все те по сему предмету сведения, которые по званию моему в декабре 1812 года начальника Штаба авангардных, а в 1813 году арриергардных войск, собрать я мог. Описание сие, составленное из подлинных сведений, полученных мною от разных корпусов наших и союзных армий, заключает в себе достопамятный и полный славы для Россиян период времени от декабря 1812 и 1813 год. Предваряю читателей, что единственное достоинство предпринятаго мною труда есть точность и верность описуемых происшествий и желание представить соотечественникам моим военные действия в настоящем их виде, а не так, как иностранные журналы их описывали, где к удивлению встречал я не только большие недостатки, но даже непростительные в движениях и действиях войск ошибки. Для большей ясности читателям, разделив описываемые мною военные действия на 10 записок*, я намерен помещать ежемесячно по одной из них с картами движений и планами сражении в Журнале, издаваемом при Главном Штабе Гвардейскаго Корпуса. Много сочту себя награжденным, если записки сии будут способствовать хотя несколько тому, кто возьмет на себя историческое описание всей прошедшей войны».
В то же время Николай Мартьянович объявил, что «имея немало сведений, касающихся до военных действий 1814 года», он готов и их сообщить соотечественникам, коль скоро удастся ему пополнить их недостающими еще сведениями, для составления полного описания блистательнаго похода в 1814 году.
Мысль составить историю достопамятной войны много занимала нашего героя в это время и после. Тщательно сообщал он материалы, но не успел привести их в порядок, когда смерть его застигла.
Сверх того, в 1817 году, Сипягин для сохранения в памяти великих боев, ознаменовавших незабвенные 1812, 1813 и 1814 годы, поручил одному излучших портретных живописцев написать, под руководством своим, 8 картин. Внимание знатоков к этим произведениям отечественного художника и желание многих особ иметь копии с них, побудили Николая Мартьяновича, – тогда же, – позволить налитографировать их, с тем, чтобы вырученные от продажи деньги поступили в пользу Военной Библиотеки Гвардейского Штаба.
Наконец, Николай Мартьянович, – «подобно Вобану, неутомимому в усердии к пользе общей» – как выразился один из его биографов[33 - Московский Альманах на 1829 год, стр. 96.] – занимался и сочинениями, касательно различных отраслей управления государственного. Некоторые из этих бумаг представляемы были Александру I, и собственноручные отметки Его Величества свидетельствуют, с каким вниманием Государь читал их.
В начале 1819 года завел он при Штабе школу для обучения нижних чинов корпуса чтению, письму и арифметике, по методе взаимного обучения. Блистательные успехи этого училища[34 - Училище открыто 7-го января 1819 года. В него поступило до 300 унтер-офицеров и рядовых, присланных из всех полков корпуса. Успехи их, – говорит современное известие (Сын Отечества, 1819, № 3, стр. 140–141), – в самое короткое время, превзошли всякое ожидание: в пять дней сто человек, не знавших ни одной буквы, выучились читать и писать всю Русскую азбуку во всех ее начертаниях (т.с. буквы прописные и строчные, уставные и скорописные) и на шестой день были переведены в следующий класс, где занимались чтением п письмом слогов в две буквы, а места их в первом классе заняты другими, вновь прибывшими в училище. При этом не было употреблено ни букваря, ни пера, ни карандаша, ни лоскутка бумаги: учение производилось по таблицам и на столах, усыпанных песком. Должность учителей отправляли грамотные унтер-офицеры и рядовые. Училище помещалось в казармах лейб-гвардии Павловского полка. Устройством и красотою наружности, конечно, превосходило оно все прочие заведения этого рода в Европе. Залы его украшались изображениями Императора и знаменитейших наших Государей и полководцев. Училище состояло в непосредственном ведении Н. М. Сипягина и управлялось гвардейского штаба штабс-капитаном И. Г. Бурцовым. Издатель Сына Отечества, участвовавший в учреждении училища и в управлении им, и, – как сам говорил, – почитавший особеннымдля себя счастием, что мог споспешествовать трудам почтенных патриотов в деле столь общеполезном, обещал сообщать читателям своим известия об этом заведении, о правилах его и об успехах учащихся; но, к сожалению, мы не встречали этих известий, а в настоящую минуту, – когда, по воле возлюбленного Монарха, доблестные его телохранители горячо принялись за грамоту, – такие данные были бы в высшей степени поучительны. В начале этого же года Высочайше было утверждено «С.-Петербургское Общество учреждения училищ по методе взаимного обучения», – в первое заседание которого, 10-го февраля 1819 года, Сипягин избран почетным членом.] удостоились внимания Благословенного Государя, и были поводом к учреждению таких же школ при всех гвардейских полках. Сверх того, им были заведены при Штабе училища фехтовальное и берейторское. Государь наградил такую прекрасную деетельность Сипягина: Высочайшим благоволением, объявленным 7-го декабря 1816 года, «за приведение в порядок и устройство Гвардейского Штаба», и орденом Св. Анны 1-й степени.
Сверх исполнения прямых обязанностей своей должности, Николай Мартьянович был также деетельным членом Комитета 18-го августа 1814 года, – что ныне Комитет о раненых, – которым назначен в самый день учреждения этого прекрасного установления.
По возвращении гвардии в Россию, после первого Парижского мира, командиром корпуса был назначен Милорадович, который начальствовал им до половины 1818 года, – когда был сделан С.-Петербургским военным генерал-губернатором. Расставаясь с избранными войсками, воспитанник Суворова, любимец солдат, писал своему начальнику штаба, от 20-го августа 1818 года, следующее[35 - Военн. Журн., 1818, книжка IX, стр. 50–51.]:
«Милостивый Государь
Николай Мартьянович!
Приступая по Высочайшей воле к новому назначению, а посему оставляя командование Гвардейским Корпусом, я вменяю себе в приятнейшую обязанность засвидетельствовать искреннюю благодарность всем сослуживцам и сотрудникам моим. В сем случае по всей справедливости полная признательность моя должна относиться, прежде всех, к Вашему Превосходительству. В походах, прославленных знаменитыми успехами в течение 1812, 1813 и 1814 годов, и в особенности в делах арриергардных, равно как и в мирное время, вы были моим лучшим помощником и ревностнейшим сотрудником, которому я не мог отказать в полной доверенности моей.
Да послужат немногие строки сии изъяснением должной благодарности Вам, и удостоверением в искренней приязни и в том почтении, с которым имею честь быть и пр.».
Чрез полгода после этого письма, и Сипягин оставил гвардейский корпус, будучи назначен начальником 6-й пехотной дивизии, стоявшей сначала в Ярославле, а потом в Моршанске, и принадлежавшей ко 2-му пехотному корпусу. В этой новой должности Николай Мартьянович продолжал отличаться усердием по службе, неутомимою деетельностию, беспрерывным стремлением к усовершенствованию всех частей вверенных ему войск, которые довел до самаго блестящего состояния. Полки 6-й пехотной дивизии отличались совершенством на всех смотрах и маневрах. В мирное время опытный генерал, он умел соединять в себе дарования искусного военного человека с доблестями гражданина. Войска, вверенные его командованию, по единогласному свидетельству, как местных начальств, так и обывателей, отличались примерною дисциплиною и служили последним пособием в их сельских занятиях. Готовя солдат своих к успехам на войне, он устремлял всю деетельность свою на улучшение их состояния, не щадя своего имущества. В Ярославле устроены им казармы и госпиталь с великолепною церковью на собственное иждивение. Для вступающих в военную службу небогатых дворян Николай Мартьянович завел род школы юнкеров и подпрапорщиков, собирая, по зимам, в свою дивизионную квартиру, этих молодых людей для учебных занятий. Знакомясь с ними, Сипягин поощрял их к наукам, приглашал к своему столу и во всем отечески заботился об них. Много хороших офицеров, при этом образовавшихся, благословляют его память.
Для успешного обучения нижних чинов, Сипягин в это время издал особую книгу: «Наставление егерю, выбранное из правил обучения цельной стрельбе и правил рассыпного строя; с некоторыми прибавлениями, составленными генерал-адъютантом Сипягиным» (Спб.,1820, в 12)[36 - Это «Наставление», написанное в вопросах и ответах, заключает в себе четыре главы: 1) «О егере или застрельщике», 2) «О ружье», 3) «О цельной стрельбе» и 4) «О действии застрельщика вообще».Ныне, когда все внимание устремлено на меткую стрельбу, любопытны следующие вопросы и ответы:Вопр. Нужен ли он (егерь или застрельщик) для Армии?Отв. Для Армии он необходимо нужен, потому что цельными выстрелами, нанося вред неприятелю, дает возможность успешно оной действовать.Вопр. Что нужно знать егерю или застрельщику?Отв. Если он хорошо стреляет, то имеят большое превосходство пред неприятелем; а сия самая уверенность доставляет нам победу.Вопр. Как он должен поступать в действии против неприятеля?Отв. При всех действиях он должен быть хладнокровен, оставить дурную пословицу и думать, что пуля виноватого найдет, и помнить, что в бегстве несравненно более гибнет людей, чем в самой отважной атаке.Вопр. Должен ли застрельщик при стрелянии торопиться?Отв. Нет; а напротив того огонь, в котором выстрелы почти считать можно, есть самый смертоносный для неприятеля, и показывает храбрость и хладнокровие застрельщиков и егерей. Великий Суворов сказал, что «надо стрелять редко, да метко».Вопр. Нужно ли беречь патроны?Отв. Необходимо, и отнюдь при вынимании оных не выбрасывать, за чем иметь строгое наблюдение гг. офицерам, находящимся в цепи. Выбрасывать патроны означает трусость в застрельщиках, а в Русской Армии трусов нет.].
Монаршие благоволения сопровождали эти новые труды Николая Мартьяновича. Они были объявлены: а) 5-го сентября 1819 года «за доведение и исправное состояние полков 6-й пехотной дивизии»; б) 3-го февраля 1820 года «за исправность, в коей найдены, при осмотре, в 1819 году, полки и артиллерии роты 6-й пехотной дивизии»; в) 16-го августа «за отличное стреляние в цель, произведенное полками той же дивизии», и г) 7-го апреля 1822 года «за исправность и устройство, найденные при осмотре, в 1821 году, 6-й пехотной дивизии».
В последних днях августа и в первых сентября 1824 года Благословенный Государь удостоил своим смотром и маневрами 2-й пехотный корпус, собранный под Пензою. 6-я дивизия, вместе с прочими войсками, удостоилась Всемилостивейшего одобрения, и Сипягину объявлены Высочайшие благоволения в Высочайших приказах 1-го, 2-го и 3-го сентября: а) «за отличный порядок и устройство полков 6-й пехотной дивизии, чистоту и правильность во всех движениях и точное исполнение данных приказаний, найденное при Высочайших Его Императорского Величества смотру 31-го августа и маневре 1-го сентября»; б) «за отличную чистоту и опрятность, найденную при Высочайшем присутствии в разводе 2-го сентября баталиона Невского пехотного полка и приметный успех при стрелянии в цель стрелками» и в) «за найденный на маневре, произведенном 3-го сентября, по данной Его Величеством на месте диспозиции, превосходнейший порядок по всем частям, правильность в движениях, точность и сообразное предположенной цели исполнение приказаний». Вообще за эти дни Николаю Мартьяновичу, вместе с другими генералами и полковыми командирами, Государь лично «в самых лестных и милостивых выражениях» изъявил Монаршее благоволение и благодарность за отличныя исправность и устройство войск, – даже более Его Величество всем виденным был столь доволен, что, став посреди войск, изволил сказать, что Он желал бы благодарить каждого лично[37 - Вот несколько официальных подробностей об этом замечательном Высочайшем смотре, заимствованных нами из С.-Петербургских Ведомостей, 1824 г., № 79.]. 12-го декабря этого года Николай Мартьянович
В Пензу Государь прибыл в день своего тезоименитства, 30-го августа, в 8 часов вечера. Из собора, куда Он поехал прямо от заставы, Его Величество отправился в приготовленную Ему квартиру, и вышел из коляски к стоявшему у ворот дома караулу, на фланге которого находились: главнокомандующий 1-ю армиею, корпусный командир, генерал от артиллерии князь Яшвиль, все генералы и штаб-офицеры. Вслед за тем, в тот же вечер, имели аудиенцию главнокомандовавший и некоторые из генералов, и представлялись все генералы и командиры полков и артиллерийских бригад.
На другой день, 31-го, отслушав, в 6 часов утра, литургию в приходской церкви Св. Петра и Павла, Государь присутствовал на специальном смотре корпуса. Повторенное полками «ура!», гром музыки, труб и барабанов были только слабыми изъявлениями восторга, написанного на лицах воинов, удостоившихся Монаршего воззрения. По объезде всех войск, Его Величество объявил Высочайшее благоволение «за чистоту и опрятность одежды и за отличное равнение в рядах, как пехоты, так и кавалерии».
