скачать книгу бесплатно
Посетители музея не только видят здесь одежды людей позднего русского Средневековья и предметы их обихода, но и слышат русскую музыку того времени, их даже угощают «заморским напитком» с боярского стола.
Театрализованная программа «Россия, XVII век. Старина и новизна» отправляет посетителя в самый конец столетия, ставший для России мостом между Средневековьем и Новым временем. Она представляет основные события этого времени в России на фоне того, что происходило тогда в европейских странах. Главное внимание на сей раз уделяется новизне, преображавшей патриархальный быт. Звучит европейская музыка XVII века. По давней традиции этого музея, гостей и тут ждет угощение, чтобы можно было почувствовать ушедшую жизнь еще и на вкус.
А для юных посетителей в палатах бояр Романовых существует целая музейно-образовательная программа «Здравствуй, музей!». Она состоит из нескольких занятий. Прежде всего, это – обзорная экскурсия по палатам. Далее следует рассказ об археологии, раскопках в Зарядье, посещение подземного археологического музея («Мир древнего человека»). Затем – знакомство с повседневной жизнью русских царей и бояр («Как жили цари и бояре»); рассказ о мужском и женском боярском костюме («Одежда наших предков»); о том, чему и как учили в средневековой школе (дети здесь читают старинные тексты, решают задачи и пишут гусиными перьями). Занятие «Воинское искусство Руси (XVI–XVII в.)» знакомит с холодным и огнестрельным оружием того времени, с его значением в жизни средневекового человека. Театрализованное представление «Масленица», проходящее во дворе музея и его интерьерах, дает детям возможность участвовать в играх и забавах, которыми неизменно сопровождались традиционные проводы зимы и встреча весны.
«ЗНАНИЕ – СИЛА» № 02/2017
Сигурд Шмидт[2 - Сигурд Оттович Шмидт (1922–2013) – доктор исторических наук, академик Российской академии образования.]. Таинственный XVI век
XVI век – век подъема общественно-политической мысли, отразившейся в публицистических сочинениях. Но мы чаще всего знаем их – если знаем – только в поздних копиях. До сих пор вообще не найдено ни одного автографа Ивана Грозного, а ведь современники писали, что он «в науке книжного поучения доволен и многоречив зело»!
Россия XVI века! Как часто мы невольно пытаемся подменить эти слова другими: «Россия Ивана Грозного». Фигура грозного царя, полвека занимавшего трон, как бы заслонила собой русское общество XVI века. Даже книги о России XVI века часто назывались просто «Иван Грозный», хотя были посвящены не биографии первого русского царя, а истории России в целом.
Насыщенная драматическими событиями жизнь Ивана интересовала многих историков. Карамзин писал в 1814 году о своей работе над «Историей государства Российского»: «Оканчиваю Василья Ивановича и мысленно смотрю на Грозного. Какой славный характер для исторической живописи! Жаль, если выдам историю без сего любопытного царствования! Тогда она будет как павлин без хвоста». Сам Иван – загадочная фигура. Государь, столь много сделавший для укрепления централизованного государства, для возвеличения России на международной арене, покровитель книгопечатания и сам писатель, он своими же руками разрушил содеянное, преследовал тех, таланту и уму которых обязан был государственными преобразованиями и победами над врагом.
Историк XVIII века Щербатов писал не без растерянности: «Иван IV столь в разных видах представляется, что часто не единым человеком является». А в произведениях искусства, посвященных Грозному, видно откровенное стремление показать нечто из ряда вон выходящее: царь – виновник гибели своей дочери (в опере Римского-Корсакова «Псковитянка» по драме Мея), царь у трупа убитого им сына (в картине Репина), царь, читающий отходную молитву у гроба жены и тут же разоблачающий государственную измену (в драме А. Н. Толстого). И в научных трудах, и в произведениях искусства как бы продолжается полемика Ивана Грозного и боярина Курбского, бежавшего от царского гнева в Польшу и присылавшего царю обличительные послания, а затем написавшего памфлет «История о великом князе Московском». Иван IV отвечал неистовыми «кусательными словесами» – посланием, в котором сформулированы были основные положения идеологии «самодержавства». Спор естествен, и упорство, даже ожесточенность его понятны – но не отодвинуло ли это от нас другие, более важные загадки, более значительные проблемы истории русского XVI века?! Советские ученые в последние десятилетия много сделали для выявления этих проблем.
Ведь XVI век – время необычного расширения государства. В XVI веке слово «Россия», «российский», появившееся еще в конце предшествовавшего столетия, завоевывает место в официальных документах, употребляется в царском титуле. Постепенно «русский», как уточнил академик М. Н. Тихомиров, становится определением народности, «российский» означает принадлежность государству. Было ли это государство уже на рубеже XV–XVI веков централизованным или централизация – длительный процесс, отнюдь не завершающийся объединением русских земель в конце XV века? Мы знаем, что «классовая борьба, борьба эксплуатируемой части народа против эксплуататорской лежит в основе политических преобразований и в конечном счете решает судьбу таких преобразований». Нам хорошо известны эти положения, сформулированные в ленинских трудах. Но они известны нам – людям XX века, обогащенным творческим опытом марксизма. В XVI же столетии историю сводили к истории государей и государства, в официальных летописях факты массовой борьбы затушевывались, замалчивались, самостоятельную роль действий народных масс попросту не признавали. Как же выявить, обобщить данные о народном недовольстве? Сколько было народных восстаний? Каков их размах и особенности? Каковы их последствия?
XVI столетие как бы порубежное. Это и Средневековье, но и преддверие нового периода. Реформы Избранной рады (кружок приближенных царя Ивана, фактически бывший одно время правительством) определили на много десятилетий вперед внутреннюю политику, а победы середины века над татарскими ханствами и успешное начало войны за Прибалтику – внешнюю политику великой державы.
Для XVI века несомненны подъем ремесла, выделение особо тонких и сложных ремесленных профессий, развитие местных рынков, рост городов, вовлечение в рыночные связи деревни. Но можно ли это считать признаком уже капиталистических отношений?
В XVI веке на Руси немало еретиков, которые жестоко преследуются. В XVI веке отдельные передовые мыслители обнаруживают знакомство с зарубежной гуманистической мыслью, высказывают суждения, отличные от официальных догм. Но можно ли говорить о развитии гуманизма как определенного идейного направления общественной мысли в России той поры? Созрели ли для его интенсивного развития социально-экономические условия? Ведь гуманизму сопутствует рост буржуазных отношений, а есть ли серьезные основания видеть их в России XVI века?
XVI век – век подъема общественно-политической мысли, отразившейся в публицистических сочинениях. Но мы чаще всего знаем их – если знаем – только в поздних копиях. До сих пор вообще не найдено ни одного автографа Ивана Грозного, а ведь современники писали, что он «в науке книжного поучения доволен и многоречив зело»! В XVII же веке не стеснялись поновлять текст при переписывании, вносить свое толкование, устранять непонятное и неприятное – недаром в академических изданиях эти сочинения публикуются с обильными, иногда взаимоисключающими друг друга по смыслу разночтениями! О сочинениях дворянского идеолога Пересветова до сих пор спорят: что это – проникновенный проект смелого политического мыслителя, сумевшего в 1549 году до деталей предвосхитить важнейшие реформы и внешнеполитические мероприятия царствования Грозного, или же позднейшая попытка оправдать и объяснить содеянное, прикрывшись именем малоизвестного челобитчика?
Историк Ключевский утверждал: «Торжество исторической критики – из того, что говорят люди известного времени, подслушать то, о чем они умалчивали». Но что делать, если они зачастую просто не говорят? Народ безмолвствует для историка в буквальном смысле слова – грамотой владели все-таки недостаточно, да и писать о каждодневном, обычном не было интереса, а выражать письменно недовольство существующим строем редко кто решался.
О феодальном хозяйстве мы узнаем в основном из монастырской документации – не уцелело ни одного архива светского феодала. О жизни крестьян судим преимущественно по документам о так называемых черносошных (то есть незакрепощенных) крестьянах, да еще из северных районов страны, а ведь большинство-то крестьян жили и центральных районах, и большинство это было в той или иной степени закрепощено! В результате мы слабо представляем жизнь трудящихся горожан (посадского населения) и крестьян, мало знаем о том, в чем на практике выражалась барщина (сколько дней в неделю крестьянин работал на земле феодала, кому принадлежали скот и орудия труда, которыми обрабатывалась земля феодала, чему равнялась собственно крестьянская запашка, сколько именно денег платил крестьянин феодалу). Широко цитируемые слова тогдашних публицистов: «ратаеве (крестьяне) же мучими сребра ради» – верное, но не конкретное свидетельство тяжести угнетения.
И мудрено ли, что до нас дошло так мало документов! Стоит вспомнить хотя бы, сколько раз горела Москва и в XVI и в XVII веках… Вот и приходится говорить о загадках, загадках «личных», связанных с судьбой видных людей того времени, и о загадках общественной жизни.
Тайны последних государей из рода Ивана Калиты
Много неясного, таинственного даже в биографии последних Рюриковичей на московском престоле.
Мы очень неясно представляем себе образ Василия III, как бы отодвинутого с большой исторической арены, затененного громкими деяниями его отца и сына – Ивана III и Ивана I V. А ведь наблюдательный иностранец, образованный гуманист – посол германского императора Герберштейн утверждал, что Василий достиг власти большей, чем кто-либо из современных ему государей. В годы его правления (1505–1533) в состав Российского государства окончательно вошли Рязанское великое княжество, Псковская земля. Это годы большого каменного строительства (именно тогда был завершен основной ансамбль Московского Кремля), годы подъема переводческой деятельности (приглашен был в Москву знаменитый мыслитель и ученый, знаток древних языков Максим Грек) и политической публицистики. Увы, времени правления Василия III не посвящено до сих пор ни одной серьезной монографии, и, быть может, мы просто по привычке рассматриваем это время, как сумеречный промежуток между двумя яркими царствованиями?! Каков он был, Василий III? Кого он более напоминал – своего мудрого, осмотрительного и жесткого отца, которого Маркс метко охарактеризовал как «великого макиавеллиста»? Или же темпераментного, увлекающегося, неистового и безудержного в гневе сына – первого русского царя Ивана Грозного?
Впрочем, был ли Иван Грозный законным наследником и сыном Василия? Рождение Ивана сопровождали странная молва, двусмысленные намеки, мрачные предсказания… Василий III, «заради бесчадия», во имя продолжения рода, через двадцать лет после свадьбы задумал развестись – в нарушение церковных правил – со своей женой Соломонией. Великая княгиня долго и энергично сопротивлялась намеренно мужа, обвиняя его самого в своем бесплодии. Но ее силой постригли в монахини и отослали в Покровский монастырь в Суздале. А великий князь вскоре, в январе 1526 года, женился на дочери литовского выходца, юной княжне Елене Глинской и даже, отступив от старинных обычаев, сбрил ради молодой жены бороду. Однако первый ребенок от этого брака, будущий царь Иван родился лишь 25 августа 1530 года. Второй сын, Юрий, до конца дней своих оставшийся полудегенератом, родился еще через два года. Четыре года продолжались частые «езды» великокняжеской четы по монастырям – можно полагать, что Василий III молился о чадородии. А в Москве тем временем поползли слухи, будто Соломония, постриженная под именем Софии, стала матерью. Срочно нарядили следствие; мать объявила о смерти младенца, которого и похоронили в монастыре. Но мальчика якобы спасли «верные люди» и, уже по другим преданиям, он стал знаменитым разбойником Кудеяром (клады которого еще недавно разыскивали близ Жигулей). Предание о рождении мальчика, казавшееся, как пишет историк Н. Н. Воронин, занятной выдумкой, нашло неожиданно археологическое подтверждение. В 1934 году в Покровском монастыре подле гробницы Соломонии обнаружили надгробие XVI века, под которым в небольшой деревянной колоде находился полуистлевший сверток тряпья – искусно сделанная кукла, одетая в шелковую рубашечку, и шитый жемчугом свивальник (вещи эти сейчас можно видеть в Суздальском музее). Недаром, видно, царь Иван затребовал через 40 лет материалы следственного дела о неплодии Соломонии из царского архива.
Ответом на позднюю женитьбу Василия III были предсказания, что сын от незаконного брака станет государем-мучителем. Писали об этом и позднее, в годы опричнины: «И родилась в законопреступлении и в сладострастии лютость». А когда после смерти Василии III Елена стала регентшей при трехлетнем сыне, поползли слухи уже о том, что мать Ивана IV давно была в интимной связи с боярином, князем Иваном Федоровичем Овчиной-Телепневым-Оболенским, теперь сделавшимся фактически ее соправителем. Этого боярина уморили тотчас же после кончины Елены в 1538 году (тоже – по некоторым известим – умершей не своей смертью, а от отравы). И случайно ли, что молодой Иван в январе 1547 года жестоко расправился с сыном этого боярина – велел посадить его на кол, а двоюродному брату его отсечь голову на льду Москвы-реки?! Не отделывался ли государь от людей, слишком много знавших об опасных подробностях придворной жизни?
Братоубийства, клятвопреступления, жестокие казни сопутствовали деятельности едва ли не большинства средневековых государей (вспомним хоти бы Англию XIV–XVI веков, если даже не по учебнику, то по знаменитым шекспировским драмам-хроникам времен Ричардов и Генрихов!). Макиавелли, ставивший превыше всего «государственный интерес», четко сформулировал в начале XVI века положение, что «государю необходимо пользоваться приемами и зверя и человека». Но масштабы кровавых дел первого русского царя поразили воображение и современников и потомков. Казни Грозного, «лютость» его, вошедшая в легенду, что это – обычное явление кануна абсолютизма, своеобразная историческая закономерность? Или же следствие болезненной подозрительности достигшего бесконтрольной власти царя-садиста? Смеем ли мы, оценивая деятельность Грозного, отказаться от прочно усвоенных нами моральных представлений, предать забвению мысль, так ясно выраженную Пушкиным: гении и злодейство несовместны?
Историк Р. Ю. Виппер писал: «Если бы Иван IV умер в 1566 году в момент своих величайших успехов на западном фронте, своего приготовления к окончательному завоеванию Ливонии, историческая память присвоила бы ему имя великого завоевателя, создателя крупнейшей в мире державы, подобного Александру Македонскому. Вина утраты покоренного им Прибалтийского края пала бы тогда на его преемников: ведь и Александра только преждевременная смерть избавила от прямой встречи с распадением созданной им империи. В случае такого раннего конца на 36-м году жизни Иван IV остался бы в исторической традиции окруженным славой замечательного реформатора, организатора военно-служилого класса, основателя административной централизации Московской державы. Его пороки, его казни были бы ему прощены так же, как потомство простило Александру Македонскому его развращенность и его злодеяния».
Жизнь Грозного-царя была трагедией, он и мучил других, и мучился сам, терзался от страха, одиночества, от угрызений совести, от сознания невозможности осуществить задуманное и непоправимости совершенных им ошибок…
Трагической была судьба и сыновей царя. Старший сын, Дмитрий, утонул в младенчестве, выпал из рук няньки во время переправы через реку. Родившийся вслед за ним Иван (характером, видимо, схожий с отцом) был убит Грозным в 1581 году, об этом напоминает знаменитая картина Репина. Убит случайно, царь забылся в гневе, или же намеренно? Современники по-разному объясняли это убийство. Одни полагали, что царевич желал встать во главе армии, оборонявшей Псков от войск польского короля Стефана Батория, и укорял царя в трусости. Царь же думал о мире и боялся доверять войско опасному наследнику. По словам других, Грозный требовал, чтобы царевич развелся с приглянувшейся свекру третьей женой.
Третий сын, Федор, неожиданно достигнув престола, старался отстраняться от государственных дел. Царь Федор «о мирских же ни о чем попечения не имея, токмо о душевном спасении». Но в годы, когда он был царем (1584–1598), издаются указы о закрепощении крестьян, объединяются в казачьих колониях на южных окраинах страны беглые, пытаясь противопоставить себя централизованному государству, лелея наивную мечту о мужицком царстве во главе с «хорошим царем», воздвигаются города-крепости в Поволжье и близ южных и западных границ, начинается хозяйственное освоение зауральских земель. А мы царя Федора Ивановича по-прежнему больше представляем по драме А. К. Толстого, чем по современным ему историческим источникам. Неспособен был царь Федор к правительственной деятельности, слаб разумом? Или же, напротив, был достаточно умен, чтобы испугаться власти? Чем объяснить, что этот богобоязненный царь не успел принять перед смертью, согласно обычаю, схиму и похоронен в царском облачении в отличие от своего отца, положенного в гроб в монашеском одеянии (так умирающий Иван Грозный надеялся искупить свои грехи)? Своею ли смертью умер Федор?
Наконец, младший сын – тоже Дмитрий (от последней, седьмой жены Ивана Марии Нагой) погиб в Угличе в 1591 году. Погиб в девятилетнем возрасте при странных обстоятельствах. То ли напоролся сам на нож во время игры либо приступа падучей, то ли был убит? Если убит, то кем и почему? По наущению ли Годунова, стремившегося достигнуть престола? Или, напротив, тех, кто хотел помешать Годунову в его намерениях, распространяя версию о правителе-убийце и расчищая себе путь к власти? Да и был ли убит именно Дмитрий или же и он спасся, подобно сыну Соломонии, и оказался затем игрушкой зарубежных и отечественных политических авантюристов? Все это занимает отнюдь не только мастеров художественной литературы, но и историков!
Было ли злом местничество?
Этот вопрос задавал еще Александр Сергеевич Пушкин.
Местничество! Слово прочно вошло в наш разговорный язык. Кто не знает, что местничать – значит противопоставить узкоэгоистические интересы общим, частные – государственным? Но в XVI–XVII веках местничество регулировало служебные отношения между членами служилых фамилий при дворе, на военной и административной службе, было чертой политической организации русского общества.
Само название это произошло от обычая считаться «местами» на службе и за столом, а «место» зависело от «отечества», «отеческой чести», слагавшейся из двух элементов – родословной (то есть происхождения) и служебной карьеры самого служилого человека и его предков и родственников. Служилому человеку надлежало «знать себе меру» и следить за тем, чтобы «чести» его не было «порухи», высчитывая, ниже кого ему служить «вместо», кто ему «в версту», то есть «ровня», и кому «в отечестве» с ним недоставало мест. Расчет этот производился по прежним записанным «случаям», и каждая местническая «находка» повышала всех родичей служилого человека, а каждая «потерька» понижала их всех на местнической лестнице. Недовольные назначением «били челом государю о местах», «искали отечество», просили дать им «оборонь». Именно об этом-то писал Пушкин в отрывке из сатирической поэмы «Родословная моего героя»:
Гордыней славился боярской;
За спор то с тем он, то с другим.
С большим бесчестьем выводим
Бывал из-за трапезы царской,
Но снова шел под царский гнев
И умер, Сицких пересев.
Мимо местничества историки пройти не могли, – слишком бросается это явление в глаза при знакомстве с историей России XVI–XVII столетий! – но судили о местничестве, как правило, лишь на основании немногих уцелевших фактов местнической документации или даже произвольно выбранных примеров. Распространилось представление о местничестве, закрепленное авторитетом Ключевского, как о «роковой наследственной расстановке» служилых людей, когда – должностное положение каждого было предопределено, не завоевывалось, не заслуживалось, а наследовалось?. И на местничество XVI века, когда у власти стояла потомственная аристократия, переносили представления конца XVII века, когда многие знатные роды уже «без остатка миновалися». Местничество оценивали как сугубо отрицательное явление, всегда мешавшее централизации государства. Но тогда почему же с ним серьезно не боролись ни Иван III, ни Иван IV?
Да потому что для них местничество было не столько врагом, сколько орудием. Местничество помогало ослабить, разобщить аристократию: того, чего для ослабления боярства не сумели совершить «перебором людишек» и казнями времен опричнины, добивались с помощью местнической арифметики. Для местничества характерно было не родовое, а служебно-родовое старшинство – знатное происхождение обязательно должно было сочетаться с заслугами предков: фамилии, даже знатнейшие, представители которых долго не получали служебных назначений или «жили в опалах», оказывались «в закоснении». Измена, «мятеж», служебная «потерька» одного члена рода «мяли в отечестве» весь род и заставляли самих княжат сдерживать друг друга. Служба признавалась ценнее «породы». Действовали по пословице «Чей род любится, тот род и высится». А «любился»-то род государем!
Не вопреки местничеству, а благодаря ему поднялись такие люди, как Алексей Адашев и Борис Годунов. Вспомним, что «местники» – даже самые заслуженные и родовитые – униженно называли себя в челобитьях царю холопами: «В своих холопех государь волен как которого пожалует», «В том волен бог да государь; кого велика да мала учинит».
Не происходит ли в умах историков невольное смещение старины и новизны? Не привносят ли они понятия о чести и достоинстве, пришедшие к нам с «Веком просвещения» в представления современников опричнины?
Местничество было не только обороной аристократии от центральной власти, как полагал В. О. Ключевский, но в XVI веке в еще большей мере обороной самодержавной центральной власти от сильной тогда аристократии. Оно способствовало утверждению абсолютизма и стало не нужно абсолютизму утвердившемуся.
В XVII веке местничество устарело не только с точки зрения центральной власти. Местами стали тягаться даже рядовые служилые люди, даже дьяки, и для аристократии оно стало унизительным и тягостным. Не случайно одним из инициаторов отмены местничества выступил знатнейший боярин князь Василий Васильевич Голицын, так хорошо запомнившийся нам всем по роману А. Толстого «Петр Первый».
История местничества по существу ждет еще исследователя.
Против Ивашек и Матфеек
Еще в детстве мы узнаем, что в декабре 1564 года Иван Грозный внезапно покинул Москву, направившись «неведомо куда» вместе с семьей и большой свитой. А через месяц из Александровской слободы (в сотне верст к северу от Москвы) пришли две царские грамоты. Одна – митрополиту, другая – купцам и «всему православному христианству града Москвы». В первой из них «писаны измены боярские и воеводские и всяких приказных людей».
К царю в ответ отправилась делегация, а затем и множество народа, чтобы молить царя вернуться к власти.
Иван снизошел на просьбы с условием, что будет отныне править «яко же годно ему государю». (И тут поневоле вспомнишь одну из знаменитейших сцен знаменитой картины С. М. Эйзенштейна «Иван Грозный»: по снегу тянется к царской резиденции темная цепь москвичей, а в оконнице над ними – хищный профиль царя.)
Все эти сведения взяты из вполне официальных источников того времени. Но… так ли все это было?
Начнем с того, что возбужденная и напуганная отъездом царя толпа просто не могла проникнуть в Александровскую слободу: Иван заперся там, как в военном лагере, и стража далеко не сразу допустила к нему даже двух священнослужителей высшего сана.
И обращался царь со своим посланием тоже не ко всему «православному христианству». Как раз накануне введения опричнины был создан земский собор – он-то и был, видимо, адресатом послания.
Внезапный отъезд? Но царь перед тем две недели объезжал московские монастыри и церкви, отбирая ценности. Заранее были составлены списки людей, которых царь брал с собой.
Ну, а зачем понадобился Грозному сам этот отъезд? Очень долго его объясняли опасностью со стороны боярства. Только ли? 1564 год – год неурожая и пожаров, год тяжелейших военных неудач, год сговора против царя крымского хана с польским королем. Царский полководец князь Курбский бежит за рубеж. Бояре запротестовали (правда, робко) против начавшихся казней, и не ожидавший этого Грозный должен был временно смириться. В этом году Иван много думает о смерти и выделяет для своей могилы особый придел в Архангельском соборе. Роспись придела, как установил историк Е. С. Сизов, аллегорически передает биографию Грозного с напором на его «обиды» от бояр. И сразу же напрашиваются параллели между этой росписью и гневным ответным посланием Ивана князю Курбскому.
Словом, мысль об опричнине вызревала достаточно долго, хотя становится все яснее, что не только Грозный определял ход событий – он сам был напуган их социальным накалом. Была ли опричнина нужна? Служила ли она прогрессу? Чтобы это решить, нужно выяснить, против кого она была направлена.
Что за вопрос! Конечно, против мятежного боярства – феодальной аристократии – это ведь как будто ясно…
Но тогда почему в годы опричнины гибнут злейшие враги этой аристократии – дьяческая верхушка, фактически управлявшая всеми приказами? А ведь эти «худородные писари» никак не могли защищать боярство.
Знать сильно пострадала, но верхушка как раз уцелела; сохранились и самые знатные Рюриковичи – князья Шуйские и самые знатные Гедиминовичи (потомки литовского великого князя) – князья Мстиславские и Вольские.
Опричнина была противопоставлением боярству служилого дворянства? Но в опричниках оказалось много весьма знатных лиц, а под опалу попало огромное количество дворян.
Сильно пострадали от опричнины монастыри. Но вряд ли это было, так сказать, запланировано: в первые ее годы монастыри получили от опричнины прямую выгоду.
Сподвижники Ивана и сам он приложили немало усилий, чтобы приукрасить в летописях опричнину и показать, что она будто бы пользовалась широкой поддержкой. И многие загадки, связанные с нею, обязаны своим существованием прямой фальсификации. Другие – результат неполноты документов. Третьи – быть может, объясняются неумением людей XX века проникнуть в дух XVI столетия. Но кроме этих загадок, у нас есть и факты.
«…Ивашка опричные замучили, а скотину его присекли, а животы (имущество) пограбели, а дети его сбежали… В тое же деревни лук (единица обложения) пуст Матфика Пахомова, Матфика опришные убили, а скотину присекли, животы пограбели, а дети его сбежали безвестно… В тое же деревни…» и так далее. Это – из официально-бесстрастного перечня объектов, подлежащих налогообложению, – описи новгородских земель вскоре после разгрома их опричниками. На Кольском полуострове после опричника Басарги «запустели дворы и места дворовые пустые и варницы и всякие угодья».
В шестидесятых годах XVI века дорога от Ярославля до Вологды шла среди богатых селений; через двадцать лет придорожные селения были пусты.
Обезлюдели московский центр и северо-запад России. А уж Ивашки да Матфейки никак не могли быть замешаны в заговорах знати.
Сказал свое слово об опричниках и народ: в двадцатом уже веке опричниками называли царских карателей.
Если опричнина и способствовала централизации страны, то какой ценой!
И, видимо, по крайней мере на одну из связанных с опричниной загадок можно ответить четко: она принесла России прежде всего вред.
«ЗНАНИЕ – СИЛА» № 10/1969
Вадим Корецкий[3 - Вадим Иванович Корецкий (1927–1985) – доктор исторических наук, профессор, специалист по истории феодальной России.]. Таинственный XVII век
XVII век исполнен тайн. Разыщутся ли когда-нибудь «прелестные письма» И. И. Болотникова? До сих пор у историков нет ни одной его прокламации! Удастся ли восстановить следственное дело Степана Разина? Оно сгорело в московский пожар. Найдены три отрывка из него, девять личных вопросов Разину царя Алексея Михайловича, приговор. Это уже большой успех. Но до полного восстановления дела – далеко. Кто возглавлял «медный бунт», во время которого горожане добрались до царя? Были ли стрельцы во время знаменитой «Хованщины» лишь орудием в руках царевны Софьи и бояр? Могла ли Софья удержаться у власти, не уступить ее повзрослевшему Петру? Эти и другие вопросы ждут ответа.
«Самая прекрасная и глубокая эмоция, которую мы испытываем, – это ощущение тайны. В ней источник всякого подлинного знания. Кому эта эмоция чужда, кто утратил способность удивляться и замирать в священном трепете, того можно считать мертвецом».
А. Эйнштейн
XVII век – переломный в русской истории. В начале его Россию потрясли бурные события, которые иностранцы-современники называли «московском трагедией», а русские кратко и выразительно «смутой». В них причудливо переплелись борьба за власть, крестьянская война, иностранная интервенция и освободительная борьба в ней.
В середине века был принят общегосударственный крепостнический кодекс – Соборное уложение 1649 года, на два столетия обрекшее русских крестьян на ужасное существование. А в ответ на закрепостительную политику, произвол господ, феодальный гнет – беспрерывные восстания в городе и деревне, две грандиозные крестьянские войны, давшие современникам право называть век «бунташным».
В конце века – вслед за кровавым подавлением стрелецких восстаний – петровская реформа знаменует приступ к «европеизации» России, переход страны на капиталистический путь развития. На исторической сцене рядом с традиционными фигурами вотчинника и помещика, купца – представителя торгового капитала, ремесленника появляются купец-капиталист, мануфактурист и мастеровой.
XVII век исполнен тайн. Разыщутся ли когда-нибудь «прелестные письма» И. И. Болотникова? До сих пор у историков нет ни одной его прокламации! Удастся ли восстановить следственное дело Степана Разина? Оно сгорело в московский пожар. Найдены три отрывка из него, девять личных вопросов Разину царя Алексея Михайловича, приговор. Это уже большой успех. Но до полного восстановления дела – далеко. Кто возглавлял «медный бунт», во время которого горожане добрались до царя? Были ли стрельцы во время знаменитой «Хованщины» лишь орудием в руках царевны Софьи и бояр? Могла ли Софья удержаться у власти, не уступить ее повзрослевшему Петру? Эти и другие вопросы ждут ответа. Я остановлюсь подробнее на нескольких загадках первого, «смутного» десятилетия, тесно между собой связанных.
Загадочные указы
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»
Русская пословица
…А легче ли народу?
Спроси его. Попробуй самозванец
Им посулить старинный Юрьев день.
Так и пойдет потеха.
А. С. Пушкин. «Борис Годунов»
Начало XVII столетия ознаменовалось на Руси страшным голодом, продолжавшимся три года и унесшим до трети населения страны. Голод дал непосредственный толчок крестьянской войне, которая готовилась предшествующим веком. Именно на рубеже XVI–XVII веков крепостное право в России было законодательно оформлено. Но об этих-то законах, заставивших крестьян и холопов взяться за оружие, мы имеем весьма приблизительное представление. Польские интервенты, хозяйничавшие в Кремле в 1610–1611 годах, а затем московский пожар 1626 года нанесли русским архивам непоправимый урон. В результате многие важные законы не сохранились. Только совсем недавно мне удалось обнаружить летописный текст, говорящий о «заклятье» Ивана Грозного, наложенном на крестьянские выходы в Юрьев день. Прежде мы могли судить об этом указе Грозного лишь по отдельным упоминаниям в новгородских актах.
Некоторые историки полагали даже, что никакого общегосударственного законодательного акта о запрещении крестьянского выхода просто не было и «выход крестьян» отмер сам собой в силу экономических и бытовых причин. Но в новгородском приказном делопроизводстве нашлись ссылки на соответствующий указ царя Федора. Значит, он был. Однако полный его текст не разыскан до сих пор.
Но загадочный указ может быть найден! Где? В материалах Поместного приказа, например. Они хранятся в Центральном государственном архиве древних актов в Москве и совсем недавно приведены в порядок. Теперь там можно искать указ. Может он найтись и в областных архивах; может оказаться и в архивах польских или шведских, куда в начале XVII века были вывезены многие русские документы.
Тексты указов Бориса Годунова о частичном разрешении перехода крестьян в 1601–1602 годы известны, но их суть долгое время ускользала от исследователей. Полагали, что Борис Годунов, пойдя на это в голодные годы, имел в виду интересы служилого дворянства. Но тогда возникал парадокс: раньше выход в дворянских интересах запрещали, позже в дворянских же интересах разрешали. Может быть, указы Годунова 1601–1602 годов были просто временной уступкой, вырванной крестьянами в антифеодальной борьбе.
Самозванец пришел из Польши под знаменем крестьянской воли. Вознесенный на московский престол волной крестьянской войны, он включил в свой Сводный Судебник статьи из Судебника 1550 года о крестьянском выходе в Юрьев день. И почти тут же был свергнут боярами и уничтожен.
Споры вокруг гибели царевича Дмитрия
…Хотя бы тот чернец и прямой князь Дмитрий был, и он не от законное семое жоны, и не надлежало ему и не можно доступать такого великого государства Московского.
Из грамоты Бориса Годунова в Литву.
Ох, помню! Привел меня Бог видеть злое дело,
Кровавый грех. Тогда я в дальний Углич
На некое был послан послушанье…
А. С. Пушкин. «Борис Годунов».
Самозванец объявился во владениях могущественного польского князя Адама Вишневецкого. Свою карьеру он начал с роли одного из многочисленных слуг князя в 1603 году. Первые попытки выдать себя за царевича он, видимо, предпринял еще в 1602 году. По одной версии, он во внезапном порыве возмущения открылся князю в бане, где должен был ему прислуживать. По другой, более вероятной, – княжеский слуга, тяжко заболев, поведал свою тайну священнику, а тот доложил об услышанном князю.
Вся эта история стала возможной потому, что 15 мая 1591 года в Угличе при загадочных обстоятельствах погиб царевич Дмитрий, младший сын Ивана Грозного. Мать царевича, Мария Нагая, выбежав во двор, увидела его уже на земле, с перерезанным горлом. Схватив подвернувшееся под руку полено, она набросилась на царевичеву мамку Василису Волохову, крича, что царевича зарезали сын мамки и сын дьяка Михаила Битяговского, приставленного к Нагим Борисом Годуновым. На крик прибежали братья царицы. Ударил набатный колокол. Угличане восстали. Предполагаемые убийцы и связанные с ними местные богатеи были перебиты. Поплатился жизнью и дьяк Битяговский.
Вступившие затем в город московские стрельцы учинили суровую расправу. После этого в город явилась специальная следственная комиссия во главе с хитрым князем Василием Шуйским. Недавно Борис Годунов возвратил Василия из ссылки, и тот был готов на все, чтобы выслужиться. Комиссия признала, что царевич в припадке падучей болезни упал на нож. Однако в народе упорно ходили слухи, что царевича зарезали по приказанию Годунова. Позднее возникла увлекательная легенда о «подмене» и «спасении» царевича. Когда первый самозванец достиг Москвы, ее всенародно подтвердили князь Василий Иванович Шуйский, возглавлявший следственную комиссию в 1591 году, и мать царевича – Мария, в иночестве Марфа, нарочно вызванная из далекой ссылки в столицу.
Став царем после свержения самозванца, Шуйский тотчас выступил против легенды о подмене, но к прежней официальной версии, созданной при его непосредственном участии, не вернулся. Новая официальная версия по существу возрождала первоначальные убеждения матери Дмитрия и восставших угличан в том, что царевича зарезали агенты Годунова.
На маленькое тельце царевича было навалено столько трупов, следствие велось так тенденциозно, а главнейшие свидетели, не исключая матери, так кардинально меняли свои показания под влиянием политического момента и нажима со стороны властей, что гибель царевича по-разному оценивалась уже современниками. Дьяк Иван Тимофеев безоговорочно обвинял Бориса в злодеянии и даже сам брался доказать его вину. Ловкий и осмотрительный троицкий келарь Авраамий Палицын говорил о том, что инициатива в убийстве царевича принадлежала советникам, «ласкателям», окружавшим Бориса. Но в общем все публицисты «смутного времени» (кроме, пожалуй, такого откровенного сторонника Бориса, как патриарх Иов) признавали если не прямое, то косвенное участие Годунова в этом кровавом деле.
Мнения историков в XIX–XX веках разделились. По существу, ученые придерживались тех же самых трех версий, выдвинутых современниками Лжедмитрия (случайное самоубийство, убийство, чудесное спасение).
Решить эту загадку трудно, но можно, если принять во внимание все материалы: летописные, следственного дела, актовые и делопроизводственные, записки и письма иностранцев, проживавших тогда в России.
Вот некоторые новые аргументы против Бориса.
В «Новом летописце» говорится о том, что Годунов хотел сначала поручить убийство Никифору Чепчюгову и Владимиру Загряжскому. Те отказались и претерпели за это от всемогущего правителя притеснения – «многие беды и злые напасти содеяху им». Историк М. П. Погодин усомнился в реальности упомянутых лиц. С ним вступил в спор А. С. Пушкин, придерживавшийся версии летописца.
