скачать книгу бесплатно
Не знаю почему, но я вдруг разозлился и ляпнул.
– А я очередь занимал не за мандаринами.
– А за чем? – опять же грубые слова вынырнули из-под ушанки.
– За вами.
От растерянности она сдвинула ушанку на затылок, и ее золотистые волосы (я до сих пор не знаю, бывает ли в природе такой цвет волос) рассыпались по грубой, черной солдатской фуфайке. Я никогда не видел такие волосы, разве в кино – такой контраст золотистого и черного.
– Вы краситесь «Гарнье-Париж»? – ляпнул я от удивления.
– В парижах я не была, но парик ношу. Попробуйте, – она стянула свою ушанку, и я наконец увидел ее лицо. Это было красивое лицо. Или не очень. Но мне оно очень и очень понравилось своей нестандартностью. Широкоскулое, румяное, с россыпью веснушек на неровном носу.
Неожиданно для себя я дернул ее за волосы. Так дергают за косичку понравившуюся девчонку.
– Это не парик, – только и сказал я.
– И не краска, – ответила она. – Я не могу себе позволить ни Гарньер, ни Париж. Я могу позволить другое.
– М-да? И что же? Если это не секрет, конечно.
– Конечно, не секрет. Какие могут быть секреты от случайного покупателя? Секреты бывают только от близких. От мамы, например.
– У меня, к вашему сведению, нет секретов от мамы, – вызывающе заметил я.
– Ну да? – она и впрямь удивилась. – Все равно. Значит, еще будут. Ты совсем молоденький.
– Не думаю, что будут. И все-таки раскройте свой секрет, что вы можете себе позволить?
– Например, торговать фруктами на улице.
Я был разочарован.
– И это все?
– А тебе этого мало? Ты же себе такого не можешь позволить, – она бесцеремонно, оценивающе оглядела меня с ног до головы.
По сравнению с ней я будто только что вышел из лондонского ресторана Julie's – длинное темное пальто в серую клетку, белый шарф, небрежно заброшенный за плечо, лаковые ботинки на толстой подошве, недавно привезенные из Англии очередным маминым поклонником. Пожалуй, она права. Торговать фруктами я себе позволить не мог.
– И это себе не можешь позволить, судя по твоей здоровой, ухоженной физиономии, – она достала из-под прилавка початую бутылку дешевой водки, проворно налила в одноразовый стаканчик и протянула мне. – Ну, как? Позволишь?
Я отрицательно покачал головой. Я был тверд, как лондонский денди, вышедший из ресторана, в котором не подают спиртное.
Продавщица расхохоталась во весь голос. Чуть грубоватым, хриплым смехом. И все равно у нее была красивая улыбка. Она залпом осушила стаканчик и выбросила в сугроб.
– Нехорошо мусорить на своем рабочем месте.
– А я и не мусорю. Просто хотела проверить, красавчик, ты бы поднял стакан? Так нет, похоже, побрезговал. Только советы, вижу, умеешь давать. Но ничего, мой друг подберет. Он ничем не брезгует. Он настоящий друг.
– И он вас любит? – мое сердце предательски кольнуло.
– Просто обожает! Не веришь? Сейчас сам узнаешь. Мишка! Мишка! Куда ты, подлец, пропал! – она закричала на всю улицу, как истинная продавщица, торгующая абхазскими мандаринами.
Я поежился, представив, как из-за угла вынырнет здоровенный лысый бугай с татуировкой на запястье. Этакий местный грузчик. Только такого парня я мог себе вообразить рядом с этой рыжей девченкой. Я уже даже собрался ретироваться. Но передумал. В конце концов, я умел отражать удары. Хотя мне меньше всего хотелось участвовать в уличной драке. Мне не хотелось огорчать маму перед праздниками.
– Ми-ша! Ау! – продолжала орать девушка. Наконец, из-за угла показался ее друг. Я слегка опешил. А она бросилась к нему и поцеловала в черную лохматую дворняжью морду.
– Привет, мой дружок. Ну, Мишка, покажи этому чистюле, на что ты способен, – она кивнула на стаканчик.
Мишка чинно приблизился к сугробу, подтолкнул к себе мордой стакан, вылизал остатки водки и, ухватив зубищами, ловко бросил его в мусорное ведро.
– Вот это называется дружбой! – ликовала девушка. – Ты можешь похвастаться таким другом?
Нет, я не мог. Поскольку у меня друзей вообще не было. Разве что когда-то Санька.
– И это все, на что вы с ним способны? – я нарочито безразлично повел плечами.
– Нет, еще мы с ним способны сегодня встретить Новый год на улице, под елкой.
– Ну, на улице под елкой сегодня будут справлять тысячи людей. Это не достижение. Всего лишь та же тусовка, которая из квартиры переметнется на свежий воздух.
– Может, и переметнется. Только на площадь. А под нашей елкой. Вон той, – она указала большой рукавицей на кривую потрепанную елку у поворота. – Там вообще никого не будет. Только я и Мишка.
Она ласково потрепала дворнягу по загривку. И выжидающе на меня посмотрела. Мишка взглянул на меня, и в его круглых печальных глазах застыл вопрос.
– Только я и Мишка! – девушка сердито топнула валенком по замерзшему снегу.
– И я!
Мой голос прозвучал с вызовом. И первая мысль, промелькнувшая после отрезвления от предновогодних чар, была довольно стандартна: что скажет мама? Пожалуй, я совершал первое безрассудство в своей жизни. Безрассудные люди чемпионами не становятся. Разве что поэтами. Или торговцами абхазских мандаринов.
– Тебя-то как зовут, джентельмен? – в глазах девушки промелькнула нескрываемая грусть. – Вдруг никогда больше не свидимся.
– Во-первых, свидимся. А во-вторых, меня зовут Виталий.
– Но мама-то тебя по-другому называет.
В ее словах проскользнула ирония. И я впервые не обиделся за маму.
– По-другому, – с готовностью ответил я. – Ласково, как все мамы. Талик, Талька, Таля.
– Вот чудно! – девушка расхохоталась, встряхнув рыжими волосами. Несмотря на мороз, шапку-ушанку она так и не надела. Может, ради меня. – А я Аля, Алька, Алик. Как все просто. Стоит у тебя отобрать одну букву, и получусь я.
Пожалуй, на имени наше сходство с Алькой заканчивалось. Но об этом я решил умолчать.
В этот предновогодний вечер я впервые солгал своей маме, заявив, что праздную у Саньки Шмырева. Мама мгновенно поверила и не опечалилась, поскольку из Дании вернулся ее очередной дружок. И мама собиралась с ним встретить Новый год в ресторане, в новом блестящем платье, которое он успел ей подарить. Мама, конечно, ради приличия несколько раз печально вздохнула и потрепала меня по светлым волосам.
– Как жаль, сыночек, что ты не сможешь с нами пойти в ресторан. С ровесниками, оно, конечно, веселее, Хотя твой Санька, думаю, не тот случай. А девочки там будут? Сам понимаешь, какие нынче пошли девицы. Так что, будь осторожнее.
В том же длинном пальто с небрежно переброшенным белым шарфом я направился на встречу Нового года. И чувствовал себя полным дураком, так до конца и не понимая, зачем нужно так легкомысленно губить праздник. Лондонские денди не справляют Новый год на улице, как бездомные бродяги. Им больше подходят шикарные рестораны. Поэтому, когда я увидел общипанную елку с редкими мигающими огнями и ни души вокруг, то с облегчением вздохнул. Даже подумал, что успею еще до двенадцати в ресторан. И резко повернул обратно. Но звонкий голос меня остановил.
– Эй, денди! Ты куда? Испугался?
Я обернулся.
Алька и ее лохматый приятель Мишка вызывающе смотрели на меня. Алька не удосужилась даже переодеться перед праздником. Тот же ватник, шапка-ушанка и джинсы, заправленные в большие валенки. Правда вместо водки в ее толстых рукавицах была бутылка шампанского.
– Стрельнем? – она направила на меня шампанское, как автомат.
«И что я делаю здесь?» – подумалось мне в очередной раз. Если бы меня увидела мама рядом с этой продавщицей, да еще под елкой, она бы, наверное, сошла с ума. Я подходил Альке так же, как ее дворняга в интерьеры Эдинбургского замка.
– А я думала, что ты испугаешься, – захохотала девушка, показав свои белые безупречные зубы.
– К твоему сведению, я хоккеист. А трус не играет в хоккей.
– Ну да? – Алька притворно вытаращила глаза. – А похож на артиста. Я думала, хоккеисты другие.
– Ты так говоришь потому, что хоккей видела только по телевизору.
– А что, вне телевизора все спортсмены так любят наряжаться?
– Только те, у кого есть вкус, – с достоинством парировал я.
– А-а-а, – восхищенно протянула Алька. Это восхищение прозвучало как откровенное издевательство. – А что, для того, чтобы махать клюшкой, нужен особенный вкус? Я-то думала, глупенькая, что нужна всего лишь сноровка.
– Вообще-то, нужен талант. Но вкус и сноровка не помешают.
Алька посмотрела на свои большие мужские часы и звонко присвистнула:
– Чуть Новый год не прозевали. Так и остались бы куковать в старом.
– Лучше бы, какие часы прокуковали, – хмуро ответил я. – Что это за Новый год без часов.
Алька вновь взглянула на часы. И громко крикнула своей дворняге:
– Ну, Мишка, пора! Новый год!
Мишка по команде громко гавкнул. Один раз, два, три… Он гавкал равномерно, с интервалом, словно отсчитывал секундные стрелки. Как положено. Ровно двенадцать раз. В это время Алька разлила шампанское по пластиковым стаканчикам и один протянула мне.
– С Новым годом, хоккеист! Не забудь загадать желание!
Мы залпом выпили, едва Мишка гавкнул двенадцатый раз.
– С Новым годом, Алька!
Мы символически поцеловались три раза. Щеки Альки горели от мороза. И меньше всего в солдатском ватнике она напоминала Снегурочку. Но моя голова почему-то пошла кругом. И я свое головокружение списал на шампанское.
– Ну что, хоккеист, не жалеешь, что пришел под елку? Разве ты когда-нибудь так справлял Новый год?
– Нет, и наверняка больше уже не буду. Но это не значит, что он не получился скучным.
– А это и есть самый скучный праздник для взрослых, потому что они слишком много от него ждут. А дожидаются только в детстве. Потому что мало хотят.
Я огляделся кругом. Народ уже высыпал на улицу. Кое-где раздавались песни и крики, взрывались петарды, и пестрое конфетти падало прямо в снег.
– И что дальше? – я притворно зевнул.
Алька зевнула вслед за мной.
– Откуда мне знать? Я ведь сама впервые здесь встречаю Новый год. Просто хотела над тобой подшутить. Но, видимо ничего не получилось.
– Не получилось, Алька, не получилось.
Я сдвинул ее шапку ушанку на затылок. И ее волосы, золотистые, мягкие рассыпались по черной фуфайке. Их тут же проворно запорошили снежинки. И я легонько прикоснулся губами к ее волнистым заснеженным волосам.
– Но ведь это не значит, что ничего не получилось вообще.
Всю новогоднюю ночь мы бродили по улицам. Я так и не понял, что делаю рядом с этой продавщицей в солдатском ватнике и ее беспородистым псом. Общих тем для разговора у нас фактически не было, и мы просто молчали.
Чтобы наше молчание, в конце концов, не превратилось в пытку, я пригласил девушку в ночной бар. Пожалуй, это было ошибкой. Здоровый мордатый охранник вежливо пропустил меня вперед и встал стеной перед Алькой.
– Рабочие понадобятся только к утру, перед закрытием бара, – резко заявил он.
Алька не обиделась, не возмутилась. Она скривила страшную гримасу и прохрипела.
– А грабители вам не понадобятся?
Охранник машинально схватился за оружие. И я поспешил увести девушку от греха подальше.
– Не хватало, чтобы нас еще повязали, – зло бросил я в ее смеющееся лицо.
– А это было бы здорово! – Алька всплеснула руками. – Представляешь, мы с тобой, наедине, проводим новогоднюю ночь в обезьяннике. Когда еще выпадет такой шанс? Это тебе не четыре стены, телевизор и салат оливье. Скукотище!
Мне вдруг до ужаса захотелось оказаться в четырех стенах у телевизора. Уплетая за обе щеки салат оливье. И уже от всей души жалел, что поддался на эту авантюру, не будучи даже по натуре авантюристом. Поэтому оказавшись у старенького, четырехэтажного дома с единственным расписанным на все лады подъездом, я поспешил ретироваться. Мысленно поздравляя себя, что не родился в таком доме и никогда не окажусь на месте этой продавщицы.
– Пока, Алька. Как-нибудь увидимся, – как можно беспечнее бросил я ей на прощание.
– Ага, приходи за мандаринами. Я тебе без очереди отоварю – лучшим товаром. Не волнуйся, гнилье не подсуну.
Едва отдалившись на несколько метров от подъезда, я услышал позади себя звонкий лай, какой-то шум, напоминающий шлепок о землю и хрип, похожий на вздох.
Я мигом очутился у подъезда. И увидел растрепанную Альку. Ее шапка ушанка и рукавицы валялись в стороне, а она двумя руками удерживала рвущегося Мишку. У ног девушки, прямо в сугробе, лежал здоровый парень, он тихо стонал и держался за глаз.
– Учись, хоккеист! – Алька гордо встряхнула пышными волосами. – Я его одной левой. Ну и Мишка, конечно, не растерялся, – она ласково потрепала собаку по лохматой морде.
– Извини, Алька, извини. Я как-то не сообразил. Конечно, тебя следовало провести до квартиры. Вон, у вас даже в подъезде выкручена лампочка.
– Еще чего! – фыркнула Алька. – Я, если хочешь знать, вообще ничего не боюсь! И никого! Вот так.