скачать книгу бесплатно
«Сегодня в Кремле Председатель Совета Министров СССР товарищ Косыгин встретился с Премьер-министром Правительства Японской Народной Республики товарищем Хаято Икэда. На встрече обсуждался широкий круг вопросов, посвященных сотрудничеству обеих стран. Было еще раз заявлено о нерушимой дружбе между нашими народами. Стороны резко осудили провокации со стороны японских империалистов и американской военщины в Сангарском проливе. Миролюбивая политика наших стран направлена…»
– Вот ведь оно как, – сказал солдатик. – Лишь бы войны не было. Не будет ведь, товарищ генерал? А то вон, и в Китае хуйвэнбины распоясались.
– Хунвэйбины, – поправила Наталья.
– Один черт, как попрут на наши границы…
«На орбите завершается монтаж тяжелого межпланетного корабля «Заря». Экипаж корабля под командованием летчика-космонавта Алексея Леонова приступил к проверке систем жизнеобеспечения. Все работы идут согласно графику. До начала экспедиции остается семнадцать дней».
– Неужели полетим? – Настроение у солдатика менялось со скоростью передаваемых новостей. – Как вы думаете, Наталья Николаевна? – в первый раз он обратился к ней по имени-отчеству.
– И полетим, и долетим, – сказала Наталья.
– Но ведь – Марс! Так далеко! Может, на Луну надо было для начала полететь, а? Хотя что там на этой Луне интересного? Камни одни. А на Марсе может быть жизнь, высокоразвитая цивилизация, коммунизм…
– Поменьше фантастику читай, – оборвал его Николай Иванович и выключил радио. – И на дорогу смотри.
Наталья не сразу поняла, что это. Сначала ей показалось, будто по склонам холмов сквозь лес проложили узкие просеки для электролинии или трубопровода. Но деревья, оказавшиеся на пути прогресса, не спилили, а какой-то силой вырывали с корнем и бросали куда ни попадя. Стволы, скрученные и измочаленные, валялись даже около дороги. Наверняка некоторые падали и на шоссе, откуда их потом оттащили на обочины. Полосы шли хаотично, иногда совсем короткие, метров сто-двести, иногда длинные, уходившие за вершины холмов.
– Что здесь произошло?
– Годжиру на свободу вырвался, – усмехнулся шофер. – Вы знаете, кто такой Годжиру?
– Нет, никогда не слышала.
– Это такое древнее чудище местного происхождения. Вроде Змея Горыныча. Оно спало в океане, как медведь в берлоге, пока его не разбудили атомными взрывами. Вот оно и напало на Японию, Токио разрушило, потом сюда добралось.
– А, так это кино! – догадалась Наталья.
– Слушай ты его больше, – проворчал Николай Иванович, – смерч здесь прошел.
– Смерч был, товарищ генерал, не спорю, но вот корешок мне рассказывал, как их всех по тревоге подняли и сюда перебросили. Они тут такое видели…
– Будешь мне рассказывать?
– Нет, товарищ генерал, я понимаю – у вас секретная информация. Но только не обо всем солдат командиру докладывать станет.
– Значит, солдат плохой и командир негодный. Одного в наряд, а другого… другого тоже в наряд.
Израненные неведомым Годжирой склоны остались позади. Уазик съехал с дороги на грунтовку, кое-где засыпанную щебнем, чуть не забуксовал в огромной луже, поскакал по кочкам и, наконец, выбрался на бетонку, ведущую к КПП.
Шофер засигналил, будто кто-то мог не заметить машины. Из караулки выскочил солдатик и принялся открывать ворота. Вслед за ним вышел офицер.
– А вот и наш бравый капитан, – сказал с непонятной интонацией шофер.
Наталья посмотрела. Офицер действительно походил на заправского служаку – подтянутый, серьезный, можно даже сказать – суровый.
– Подожди, – бросил Николай Иванович и вылез из уазика.
Шофер въехал в распахнутые ворота, остановился, заглушил двигатель.
– Вот мы и дома, можно оправиться.
Наталья с облегчением вылезла из машины на твердую землю. Потянулась. Отец разговаривал с капитаном. Шофер открыл капот и принялся ковыряться в двигателе. Сколько себя помню, подумала Наталья, а военные шофера только так и поступали – при каждой свободной минуте открывали капот и принимались копаться в двигателе.
Она осмотрелась. Ряды двухэтажных домов казарменного типа, унылость и серость которых не могли скрасить даже охваченные багрянцем клены. Выложенные кирпичом дорожки, завядшие клумбы из вкопанных в землю шин, покрашенных в разноцветную полоску. Военный городок, которых она повидала немало за то время, что армейская служба закидывала их семью то в Германию, то в Прибалтику, то в Закавказье. Весь колорит замкнутых военных коллективов, на который не очень-то и обращаешь внимание, пока не повзрослеешь, а потом постепенно его забываешь, ибо надо ехать поступать в институт, учиться, работать. А отца по-прежнему мотает по стране и за ее пределами, и видитесь вы с ним в его редкие наезды, и нет иных разговоров, кроме ностальгических воспоминаний о всё тех же городках. Не грузить же его широкие полковничьи, а затем и генеральские плечи своими женскими, точнее даже – бабьими заморочками.
Хотелось курить. Наталья отвернулась и стала смотреть на отца с офицером.
– Не женат, – сообщил солдатик, продолжая копаться в двигателе.
– Кто?
– Бравый. Точнее, жена бросила. Не выдержала гарнизонной жизни и сбежала в Союз.
– Сводничаете?
– Никак нет, Наталья Николаевна, – солдатик поднял голову и подмигнул. – Информирую общественность. Вы же у нас доктором будете, взялись бы излечить.
– А, так он всё же нездоров, – Наталья попыталась изобразить разочарование кокотки, узнавшей, что блестящий офицер, на которого она положила глаз, смертельно болен чахоткой.
– Душевно, Наталья Николаевна, душевно. Без женщины мужчина дичает, сами понимаете.
– Он не выглядит одичавшим, – Наталья всё же не выдержала и закурила, протянула пачку солдатику, уже захлопнувшему капот. – Наверное, нашел какую-нибудь местную гейшу.
– Нет, что вы, – солдатик благодарно принял три сигареты, две из которых заложил за уши, – к нам такой контингент не пускают, режимный объект все-таки. Японские товарищи хоть и товарищи, но кто их разберет, этих самураев. Так что наш капитан – бобыль бобылем.
– И тут командирская дочка подвернулась, – понимающе сказала Наталья. – А может, я замужем и у меня трое детишек?
– Детишки не проблема, а вот насчет вашего мужа товарищ генерал ничего не говорил. Да и разместить приказано вас у него, а не квартиру отдельную выделить. У меня дружок в КЭЧ, проверено.
– Вы с капитаном всё продумали, – Наталья затоптала сигарету. – Только вот проблема – я не врач.
3
Квартира оказалась крошечной. Даже в сравнении с жилищем в домах быстрого строительства, что росли по всему Советскому Союзу, как грибы. Две комнаты, одна из которых напоминала то ли просторный шкаф, то ли маленькую кладовку, микроскопическая кухня, где можно дотянуться до чего угодно, не вставая со стула, ванна и туалет вообще для галочки. Полы застелены соломенными коврами, несколько стульев, телевизор местного производства, на удивление цветной, магнитофон и – о чудо! – рабочая станция с запыленным экраном. Кровати, кушетки и топчаны отсутствовали.
Поставив чемодан на высокий порог, Наталья разулась и осмотрелась.
– Ничего, – сказал Николай Иванович, – в тесноте, да не в обиде. Я тут редко бываю, всё время на объекте, так что хозяйничай сама.
– Папа… – начала Наталья. Отец запнулся, обнял, прижал. Даже запах у него теперь другой – не терпкая военная смесь пота, одеколона, ваксы и пыли, а почему-то медицинский – антисептики, эфир и валидол. – У тебя всё в порядке?
Она ожидала, что он немедленно выдаст по-военному, как всегда отвечал маме: «Всё в порядке, товарищ генерал, солдат спит, служба идет!»
Но ничего такого он не сказал.
– У тебя-то как? Так толком в Ленинграде не поговорили.
– Что-то сломалось, – плакаться в жилетку не хотелось, но один раз можно. Особенно после долгой разлуки. – Как тогда началось, так и… Почему перестал приезжать?
– Я теперь вообще отсюда не выбираюсь, – Николай Иванович пошел на кухню. – Есть хочешь?
– Только чай. И чайную церемонию.
– Шутница. Самурай надел гэта, сел под сакурой, сложил хайку, взял катану и сделал себе харакири.
– Что это?
– Краткое изложение наших представлений о здешней культуре, – Николай Иванович вынес поднос с маленьким чайником и крошечными фарфоровыми чашечками. На боку чайника этот самый самурай в гэта со свитком и мечом смотрел на гору, готовясь, надо полагать, к ритуальному самоубийству. Чай оказался самый обычный – индийский.
Закат отливал медью. Далекие горы зловеще багровели. Предстояла долгая бессонная ночь, а если она хотела быстро войти в здешний ритм, то и бессонный день. Они говорили о том и о сем. Вспоминали. А потом Николай Иванович сказал:
– У меня для тебя есть работа.
– Значит, эта командировка – не злоупотребление служебным положением?
– Иначе я тебя сюда бы не вытащил – режимная зона.
– То-то у вас туристы шастают, – вспомнила Наталья давешних веселых парней, охмурявших стюардессу.
– На далекие расстояния я не ездок, – он не обратил внимания на ее слова, – а по телефону о таком не поговоришь.
– А еще тебе нужно было посмотреть на меня, – сказала Наталья.
– Да, посмотреть. Время лечит, семь лет – достаточный срок.
Время не лечит, время анестезирует, хотела сказать Наталья, но промолчала.
– Думаю, тебе эта работа подойдет.
– Врачом в медсанчасти?
– Нет. Скажем так, исследователем-консультантом по твоей прямой специализации.
– Изучение мозга? – Наталья отставила чашку с остывшим чаем и посмотрела на отца. – Папа, о чем вообще идет речь?
Николай Иванович, встал, прошелся по комнате, включил телевизор. Передача шла на японском, но показывали репортаж из Центра управления полетами и хроникальные кадры старта ракет – будущих частей «Зари». На цветном экране выглядело завораживающе – огромные белые башни с широким основанием отрывались от стартовых площадок и тяжело, словно нехотя, поднимались всё выше и выше, превращаясь в ослепляющие звезды.
– Ты как-то связан с этим? – спросила Наталья.
Николай Иванович дождался, пока хроника сменится хорошенькой дикторшей, и выключил телевизор.
– Это наши соперники, – сказал он. – И, похоже, они все-таки успевают раньше.
– О чем ты?
– О мозге, Наташа, о мозге. Мне ли рассказывать тебе о его возможностях?
– Загадками говоришь, папа. Но учти, перед тобой человек, который изучает мозг много лет, но в итоге знает о нем еще меньше, чем твой шофер.
– Не кокетничай, – сказал он строго. – А если серьезно, нам очень нужна твоя помощь.
4
Неожиданно для себя под утро Наталья всё же уснула.
Отец достал из шкафа матрас, постельное белье, и она расстелила всё это на полу в комнате, которую могла считать своей. Привычный мир оказался далеко позади, в тысячах километров, и только теперь Наталья поняла: насколько же он давил на нее. Несмотря на любимую работу, которая давала повод вообще не появляться дома. А когда стены лаборатории начинали раздражать, она выходила из института и бродила по территории. Да и была ли это любовь? Или, как в долгом браке, ее заместила привычка? Черт знает. Замужем она не была.
Она стояла у окна и смотрела на улицу. Во сне она точно знала, что это тот же дом и та же улица военного городка. Светило солнце, шагали дети с огромными портфелями, а она ждала. Это странное для сна ощущение беспокойного ожидания – незнакомое. Не то чтобы она ничего или никого так не ждала, но сейчас к этому чувству примешивалось дотоле ей непонятное. И вот в подъезде хлопнула дверь. Под окном появилась она. Она. Девчушка в коричневом школьном платье с черным передником и огромным портфелем, который она не несла, а волочила. Девчушка посмотрела вверх, и их глаза встретились. Коротко стриженные волосы, круглое лицо. Незнакомое. Но во сне очень даже знакомое. Девчушка помахала ей и заторопилась вслед за всеми к автобусу, который должен увезти детей. Споткнулась. Чуть не упала. Сердце екнуло. Она даже схватилась за шпингалет – открыть окно и крикнуть обычномамское: «Поосторожнее!», но девчушка уже влезала в автобус, затерявшись в толпе школьников. Автобус казался очень маленьким, но дети всё залезали и залезали, а сидевший за рулем отец в таксистской фуражке кивал каждому, как хорошему знакомому, а хмурый бравый капитан проверял состояние автобуса, обходя его по часовой стрелке и пиная шины до блеска начищенным сапогом. А она всё высматривала круглолицую девчушку, но вот автобус тронулся, и она вдруг поняла, что их увозят куда-то очень далеко и навсегда, а она об этом почему-то забыла, но бравый капитан крепко ее обнял, и тревога сменилась истомой, истома – слезами и отчаянием.
Наталья плакала. Отец громко и привычно храпел в соседней комнате. Она лежала и всматривалась в темноту, ожидая, когда та разойдется серыми хлопьями. Это всё из-за сна, говорила она себе. Обычная физиология. Даже так – обычная физиология одинокой бабы. Ей ли не знать о снах – какие участки мозга возбуждаются, какие тормозятся. И ей ли не знать о бабьем одиночестве. Первое она изучала в институте, второе – приходя из института в общежитие. А ведь могло сложиться иначе. Семь лет тому назад всё складывалось иначе. Она ходила по лаборатории, как раздувшийся пароход, и плевала на косые взгляды, вызовы в партком, где горели желанием узнать, кто поучаствовал в деле, где необходимы двое, а расплачивается один. И даже назначили на эту роль милейшего Шлегеля, хотя тот ни сном ни духом, а потом… Потом всё стало неважным и оставалось таковым до сегодняшнего дня.
Захотелось курить.
То, что отец назвал режимным объектом, располагалось дальше за городком. Пришлось ехать в знакомом уазике со знакомым солдатиком, который уже не был столь болтлив – то ли из-за дороги, петлявшей по-над холмами, то ли от общей атмосферы приближения к чему-то секретному и неприятному. После беспокойной ночи и дурацкого сна, оставившего неприятное послевкусие, Наталья всю дорогу клевала носом, проваливаясь в полудрему, как уазик в ухабы. Отец иногда что-то говорил, но всё тонуло в реве мотора и дремоте. Наталья лишь таращила глаза и честно кивала. Потом отец понял ее состояние и оставил в покое, а солдатик включил погромче радио, и это оказалось даже хорошо – сладкозвучные саксофоны – то, что надо выбитому из колеи привычного существования организму. Ничего личного, только физиология. Она даже позволила себе лечь на заднем сиденье, подоткнув под голову отцовский плащ, а потом уазик остановился, потом поехал, опять остановился, в окна заглядывали капитаны, лейтенанты, а один раз и целый подполковник.
– Приехали, – сказал отец, – просыпайся и выходи.
Этот самый режимный объект ей сразу не понравился. Он походил на врытый глубоко в землю броненосец, вылепленный из серого бетона. Округлые башенки с узкими прорезями – не для внешнего света, а исключительно для прострела окружающей местности, выпирающие из земли купола, похожие на шляпки ядовитых грибов, и торчащий форштевень сухопутно-бетонного броненосца с тяжелой дверью.
– Что это? – Заходить туда ей не хотелось.
– От самураев в наследство досталось, – сказал Николай Иванович.
Внутри всё так же, наверное, как в броненосце – узкие коридоры, под низким потолком пыльные лампы, забранные решетками, массивные железные двери, разделявшие объект на герметичные отрезки, провода, трубы, спертый воздух, пропахший новокаином. Именно так – новокаином, словно само присутствие здесь требовало анестезии.
Навстречу попадались люди – в форме со значками медицинской службы и белых халатах поверх гражданских костюмов. Николай Иванович молча кивал им, кое-кому жал руки, а если дело и доходило до разговора, то не дальше «Как дела?» – «Всё нормально» или «Штатно».
Кабинет его располагался на втором уровне, куда они спустились даже не по лестнице, а узкому трапу, и Наталья не сразу поняла, что это и есть пристанище отца, где он проводит большую часть нынешней жизни, единственной вещью в котором, совместимой с жизнью вообще, оказался низенький топчанчик с простыней далеко не первой свежести, кое-как прикрытой казарменным одеялом.
– Садись, – сказал он и протиснулся за столом, заваленным кипами распечаток с рабочей станции, которая вместе с неуклюжей коробкой АЦПУ занимала здесь самые почетные места.
Ей неожиданно чуть ли не до слез стало жалко отца. И ради этого убожества он всю жизнь тянул армейскую лямку?! Его друзья с большими звездами сидят в огромных светлых кабинетах, а не под землей на отшибе страны. Отец, однако, обделенным себя не чувствовал. Наоборот, он словно обрел второе дыхание. По крайней мере по сравнению с тем, каким она его увидела в аэропорту.
Над топчаном на крюке висел мундир с колодками наград. Кажется, их стало больше с последнего раза, когда Наталья видела отца в форме. Николай Иванович вытянул откуда-то из недр стола два сложенных халата, один кинул Наталье, во второй облачился сам, став похожим не на врача, конечно же, а на посетителя больницы, пришедшего проведать заболевшего боевого товарища.
– Ты мне ничего не расскажешь? – Наталья надела халат. Не хватало только шапочки.
– Сама всё увидишь. А потом я расскажу, – он странно помолчал и добавил: – Если захочешь.
Наталью пробрал озноб. Кто его знает, что она должна увидеть, но, судя по обстановке, – ничего приятного. Однако имеющее отношение к медицине.
– Может, не стоит? У тебя тут всё такое… режимное, а у меня и допуска нет.
– Разберемся. Пошли.
Дальше лифт – решетчатая платформа, которая нисколько не скрывала внутренности шахты, в которую они погружались. Снизу поддувало на удивление теплым воздухом, но Наталью знобило – беспокойство и даже страх предстоящей встречи с неведомым. Она ведь оставалась страшной трусихой. То, что другим казалось ерундой, не стоящей внимания, ее ввергало чуть ли не в панику. Как она сдавала первый экзамен. Как производила первое вскрытие. Как… Будь в ней поменьше упрямства, она при каждом таком приступе убегала бы, забивалась в угол, закусив край подушки. И однажды такое случилось. После произошедшего тогда она действительно забилась в угол, закусив от боли и отчаяния край подушки, которую, оказывается, не выпускала из рук. Единственный раз, когда она в полной мере испытала, что страх может с ней сотворить. И когда страх был на сто, нет – двести процентов прав, вопия: не делай этого! Не делай этого ни в коем случае!
