скачать книгу бесплатно
– Идем со мной, – с нажимом повторила Гонаб, и хозяйка жилища неохотно кивнула, и повернулась, ища взглядом сандалии.
Хранилище представляло собой квадратное здание, самое большое в селении – со сложенными из скрепленных глиной камней стенами, глиняным полом и тщательно вырытыми ямами-хранительницами. Ямы обмазывали глиной, обжигали – но так же окропляли водой из источника и бросали на дно череп черной кошки, что должно было отпугивать прожорливых духов, поражавших зерно гнилью или принимавших вид мышей.
Работало это плохо, и нижние слои зерна, как ячменя, так и пшеницы, неизбежно оказывались сильно попорчены грызунами, перемешаны с их пометом и даже трупиками. И все равно другого выбора не было – и зерно, после урожая сваливали здесь. Оно принадлежало всем – каждая семья, должна была получить его столько, сколько решат дать старшие матери, а давали они, исходя из пользы, которую семейство приносило селению. Впрочем, давно ходили слухи, что некоторые семьи получали больше зерна, чем другие, в обмен на услуги матерям – об этом говорили и на тех, роковых советах, когда…
Хранилище встретило женщин запахом лежалых злаков. Его нельзя было назвать сильным, но он окутывал целиком, и проникал, казалось, даже через глаза. Хашма, чуть пригнувшись, вошла внутрь вслед за Гонаб, оттащившей деревянную дверь-заслонку.
Внутри было почти светло – проемы в потолке, оставленные намеренно, пропускали горячий небесный свет, и словно два ярких пальца упирались вглубь зерновых ям. И дверь, через которую они вошли, чертила на полу яркую полосу. Все же, Хашма чуть поморгала, привыкая к разнице в свете снаружи и здесь, оглянувшись, пару раз втянула воздух, и, наконец, спросила:
– Что это за запах, Гонаб? Раньше он не был таким сильным, как я помню.
Её спутница, ставшая в полушаге от зерновой ямы, усмехнулась, как будто ждала этого вопроса.
– То, что ты должна знать, но не знаешь, – бросила она, – так пахнет зерно, которое порчено.
– Часть зерна всегда бывает порченой, – возразила Хашма, чувствуя, что в этот раз все окажется не так просто, и Гонаб покачала головой:
– Часть – да, но в этот раз порчено куда больше. Мы с сестрой осмотрели здесь всё вчера. Из этого зерна, – женщина вскинула руку, – порчена третья часть. Все, что внизу. Обе ямы.
Она замолчала, и Хашма некоторое время переводила взгляд с одной хранительницы на другую. Ямы, примерно в семь шагов длиной, были сейчас заполнены зерном лишь частично, над пшеницей и ячменем виднелась буро-серая стенка из обожженной глины. Его здесь немного, но если и из него третью часть нельзя есть, то…
– Урожай будет бедным, все, кто ходит на поля, говорят об этом, – ответила невысказанный вопрос Гонаб, – а того, что есть, нам и до дождей не хватит.
– Такое случалось и раньше, – глухо сказала Хашма, сморщившись от очередной болезненной судороги внизу, – плохо, но народ Стены знает, что с этим делать. Охотники принесут мясо, забьем коз, соберем раковины на берегу, рыболовы что-то поймают. Зерна, что не хватает, можно выменять в других селениях нашего языка.
– Там тоже долго не было дождей, и также ярко горит Красный глаз. И, кроме того, на что же мы будем менять, Хашма?
Она не ответила на вопрос, вместо этого несколько раз медленно вздохнула и выдохнула, собираясь с силами.
– Я вижу твои слова, Гонаб, – тихо проговорила она, – ты хочешь, чтобы мы ушли с побережья, и вырыли колодцы на новом месте. Это тяжелый путь.
– И жизнь здесь не легче, – бросила Гонаб, – когда-то у нас был камень и медь с далеких островов, рыба и раковины, зерно и мясо. А сейчас…
– Сейчас, Гонаб, тобой владеет дух того, кто был отдан морю после совета, – сказала Хашма так же тихо, словно её голос шелестел, – ты попросила себе его череп и мы не отказали. Скажи, теперь…
– Я говорю не о Латха, – голос женщины треснул, как глиняный черепок, по лицу пробежала быстрая гримаса, и так же быстро исчезла, – а о том, что люди Стены будут голодать уже во время дождей, и о том что у нас нет ни камня, ни меди, ни даже рыбы!
– Лирм должен был привезти камень с далеких островов, – сказала Хашма, её лицо оставалось бесстрастным, в отличие от пылавшей Гонаб, – значит, будет, что предложить на мену.
– Если бы Лирм был жив, он бы уже вернулся, – ответила Гонаб.
Но Лирм вернулся. Хашма услышала шум и голоса, когда, закончив домашние дела, лежала на плетеном мате в своей хижине. Боль в животе постепенно уползала в свою дальнюю нору, словно злой дух, поселившийся там, на время насытился.
Сначала она не обратила особого внимания на возбужденные выклики, решив, что это опять ссорятся женщины или подростки. Но, слыша как шаги и гул уходят в сторону моря, зашевелилась и приподнялась на ложе.
Красный глаз уже висел низко, так, что каменная кладка стены не позволила бы его увидеть, и в стоячую духоту поселения пробивались первые ручейки вечерней прохлады. Приподнявшись, Хашма взяла с деревянного столика темный сосуд, и сделала несколько глотков. Вода, пусть и нагревшаяся, освежила её рот и мысли.
«Надо посмотреть, что там случилось», – решила она, с усилием сбрасывая с себя полдневную одурь и слабость.
Большинство жилищ Стены стояли плотно одно к одному, но между рядами был оставлен проход – по нему перемещались люди и волочили грузы. Жилища Старших матерей стояли обособлено – за площадкой с Домом Женщин, на каменном возвышении, которое, как говорят, предки оставили намеренно. И сейчас, осторожно ступая по камням, Хашма не была этому рада.
Пара подростков выскочила их какого-то жилища, почти голые, если не считать повязок на бедрах, и заторопились в сторону моря, догоняя вышедшего раньше мужчину. Но, кроме них, Хашма сейчас не видела никого – куда же делись все, кто шумел?
Повернув за низкое жилище, с растрескавшейся глиной над низким дверным проемом, она поняла, в чем было дело. Люди стояли на стене – по обе стороны от неё, много. Те же, кому не хватило места, сгрудились внизу, у каменной кладки, по которой можно было влезть наверх, и обменивались возбужденными выкриками друг с другом и со стоявшими сверху.
– Они уже почти у раздвоенного камня, поворачивают к пристани, – прокричал сверху мужчина с всклокоченными черными волосами, – будут за Стеной раньше, чем Красный глаз коснется воды!
И, хотя мужчина не назвал имени, Хашме вдруг все стало ясно.
– Они все-таки вернулись, – тихо, себе под нос, прошептала она, – Гонаб придется узнать об этом.
И, осторожно присев на круглый камень возле крайней хижины, она стала ждать.
Глава шестая
Далекие острова. Народ Невидимой матери знал о них издавна – еще строители Стены, о которых рассказывали за долгими полночными вечерями в урочные дни, плавали к ним. Это были нелегкие путешествия – выбирались лишь самые сильные мужчины, способные работать веслом под льющимся с неба жаром, не требуя ничего, кроме глотка теплой, застоявшейся воды и куска сушеного мяса. И даже у них иногда заканчивались силы – бывало, что глаза гребца вдруг начинали плыть и закатываться, и он бессильно падал грудью на весло. Тогда товарищи вытягивали его тело на один из скалистых островков, где ночевали по пути, и, обложив его камнями и закрыв лицо, чтобы уберечь от гнева чужих духов, плыли поутру дальше.
Иногда ушедшие в море ладьи не возвращались вообще. Тогда люди вполголоса рассказывали друг другу о скользких холодных духах глубинных вод, об их ярости, которая заставляла воду вздыматься, о темных, крючковатых лапах, вылезающих из воды и утягивающих ладью вглубь.
Случалось такое, все же, редко. Рыбаки, часто ходившие в море, уже умели предугадывать гнев духов Большой воды и отправляли ладьи далеко от берега, лишь когда были уверены в их спокойствии.
Но потом где-то в море поселились люди, о которых говорили вполголоса, которыми пугали детей, игравших у волн до темноты. Люди, которые отвергли Невидимую матерь и были изгнаны куда-то за небокрай, в бескрайнее, шумящее море.
И сейчас Лирм тоже говорил о них, вернувшийся из моря, а люди стояли и слушали его. Он выглядел измотанным – широкое, смуглое лицо потемнело еще больше, щеки запали, губы в трещинах с запекшейся кровью, волосы, коротко срезанные перед дорогой, жестко торчали, покрытые белыми пятнами морской соли. Говоря, он резко рубил воздух своей правой рукой, и багровые, еще немного кровящие мозоли показывали, чего ему стоило вернуться.
– Мы доплыли туда. До острова, где добывают острый камень, с нами был старый Ута, он узнал горы. Мы вытянули ладью на берег, и дали пищу духам, что позволили нам увидеть эту землю.
Он замолчал, и ожидание повисло над площадкой. Лирм повернулся к черному, покрытому красной росписью сосуду, что стоял рядом с ним, наклонил его, отхлебнул воды и снова заговорил глухим, сиплым голосом:
– Мы ели раковины и спали у берега, и ночные духи не потревожили наш сон. Наутро мы спустили ладью, чтобы плыть вокруг той земли и найти место, где можно добыть камень. Мы шли вдоль берега, пока не увидели гору с обломанным краем и желтый камень на ее склонах. Тогда мы снова вышли на берег. Четверо, взяв корзины, пошли к каменной россыпи. Я, Мегбе и его брат остались у лодки. Потом мы услышали.
Он замолчал – как еще раньше замолчали женщины, которые поняли, что из семерых ушедших в море вернулось четверо, и именно их мужей среди них не было.
– Они кричали, – проговорил Лирм негромко, и стоявшие вокруг подались ближе, чтобы слышать, по толпе пробежали шепотки, – мы слышали, как кричали, и не знали, чего ждать. Потом мы увидели. Гач бежал к нам, по тропе сверху. Он хромал, а потом камень ударил его в плечо, и он упал. Поднялся и бежал снова. Эти люди показались за ним. Мы бросились навстречу, я достал нож, Мегбе хватил камень. И тогда увидели их. Четверо, у одного была праща, потом показались еще и еще. Мы дотащили Гача до берега и столкнули ладью в воду. Они гнались за нами по берегу, и метали камни. Мы ушли от них.
– Почему люди, что живут на дальних островах, стали так злы? – выкрикнула какая-то женщина, – раньше наши приплывали на мену с ними и…
– Это были не люди с дальних островов, – Лирм повысил голос, – они говорили на языке народа Невидимой матери. На нашем языке. Я слышал, как один из них выкрикивал, раскручивая пращу: «Мавар получит вашу кровь, помет Кумши Дагра!».
И шепот пробежал по толпе – старшие еще помнили эти злобные слова, которыми называли Невидимую матерь отверженные.
Чажре отошла от собравшихся на площади раньше других. Сейчас с Лирмом все равно не поговорить наедине, но его рассказ был для неё слишком ясен. Сейчас надо только понять, какие чувства вызвал он у сородичей – страх или гнев. И удастся ли страх превратить в гнев?
Когда она слушала, как Лирм рассказывал про встречу с людьми, про их крики, что-то словно сжимало её нутро, и вновь перед глазами вставали те дни. Залитая кровью площадка, несколько неубранных тел. И море, с уходящими вдаль ладьями.
Думая так, она медленно переступала через черепки и кости – обычаи Стены требовали оставлять весь мусор и отходы снаружи, но нарушались они постоянно, особенно ночью. И свет, проливающийся поутру на проемы между жилищами, как правило, поднимал от земли пары зловония.
Жилище Мисноб приютилось у самого края, упирающееся в угол стены, и, конечно, сейчас она должна быть у себя. Несмотря на молодость, она редко работает в поле – все уже привыкли, что выходит эта женщина только тогда, когда сама согласна. Ей прощали все это – даже Старшие матери, быть одной из которых она отказалась. Потому что, когда у них где-то болело или гноилась рана, шли они все равно к ней – женщине с шишкой на лбу, знавшей, как облегчить боль и унять кровь.
Чажре опять переступила через обломок не пойми-чего, и сложила щепотью три пальца, увидев, как по-над жилищем пробежала настороженно оглядывающаяся кошка. Это были единственные животные, которым позволялось жить внутри Стены, ибо люди уже успели убедиться, насколько в этом случае сокращается количество крыс и мышей – но страх перед ними оставался. Кошки по ночам превращались в самых зловредных и коварных духов, увлекали с собой мужчин в образах полных, томящихся желанием женщин или напускали порчу в женское лоно, заставляя его мучительно болеть раз в луну. И все равно – убивать их было строго запрещено.
Жилище Мисноб – внешне такое же, как и все остальные. Каменная основа, гладкие стены, обмазанные глиной, сучья покрывают верх – и темный, душный провал. Чажре еще раз собрала в щепоть пальцы, прикоснулась ими к оберегу, висевшему у неё на груди, и, нагнувшись, шагнула внутрь.
…и у неё еще долго в ушах стоял разговор с отверженной женщиной. Мысль пришла ей в голову еще в ночь бдения в Дом женщин, и, если бы не это, Чажре не решилась бы действовать. Но, тогда, когда её дух носился где-то с ночными тенями, а голова плыла, почти не чувствуя тела, всё вдруг возникло перед ней предельно ясно. И сейчас, после слов Мисноб – которая только посмотрела на неё, но так, что, казалось, все поняла – Чажре медленно переступала ногами, поддерживая рукой мешочек на груди. Его, конечно, не видно, но надо быть очень, очень осторожной.
Глава седьмая
– Ты слышишь меня, Мегам? – голос матери вновь вплыл в вихрь растерянных мыслей, крутившихся в голове у девушки, – они придут через два дня. Мы проведем слюб, когда Белый глаз будет полным, ты знаешь, что делать до того времени.
– Но…, – пробовала возразить она, – еще рано, прошу тебя. Я не знаю этих людей, я не…
– Это люди нашего языка, дети Невидимой матери, – её собственная мать выглядела вполне зримой, но от того не менее грозной, – мы говорили с ними, когда кончились дожди, и обменялись дарами. Хватит, Мегам. Ты знаешь, как решают такое. Когда скроется Красный глаз, я скажу тебе все, что ты должна узнать, а пока собери сухих ветвей для очага.
Мегам повиновалась быстрее, чем сама ожидала, может быть потому, что боялась выдать себя неосторожным словом. Новость была горькой из-за своей неожиданности. Они давно, так давно не говорили о том, что отдадут её в селище за Собачьим холмом, что девушка надеялась – все уже забыто. И, когда Барг вернется с далеких островов мужчиной, с грузом острого камня, или чего-то ценнее, старшие переменят решение. Но все произошло чересчур быстро – старейший, он же брат её матери и отец Барга – уходил в лес, как она думала, для охоты. А оказалось, для того, чтобы говорить с людьми из того селища – и выбрать ей нового мужчину.
Теперь целую луну ей не есть мяса, пить горькие напитки из трав – и ночами приходить к женскому краю селения, чтобы вновь и вновь склоняться перед камнем Невидимой матери. Когда же лоно её вновь окончит кровоточить – будет слюб. Обряд соединения, питье хмельных ягод и игра на священной дуде. И – новое селище, новый дом, новый мужчина.
Мегам сама не могла бы объяснить, что чувствует сейчас. Старшие выбирали девушкам мужчин, проводили обряды – ей в детстве и не приходило в голову, что должно быть иначе. Потом же, когда грудь её стала расти, а кровь – течь, она вдруг поняла, что рядом с ней все чаще оказывается Барг. Сын брата её матери, старше на два лета, которого она ребенком едва замечала. А потом он стал мужчиной, пройдя обряд у камня, в котором жил Уцаси. Никто из женщин не знал, что мужчины делают в ту ночь, но сила духа, обитавшего в похожем на мужской признак камне, вливалась в них, и плоть их становилась способна так же каменеть нужный миг, чтобы разбудить желание, спящее в женщине. И теперь Барг все чаще ей улыбался, подхватывал руку, касался украдкой бедра… и Мегам не заметила того мгновенья, когда увлек её в заросли вики и сорвал тонкую девичью накидку. Тогда она поняла, что он и будет её мужчиной – но сам Барг был мрачен. «Отец запретит», – сказал он ей как-то.
Тогда, в день своего возвращения с лова, он рассказал ей, что хочет делать с другими юнцами их рода – пройти на ладье к далеким островам, привезти камень, в котором селище так нуждается, а выменять негде. Прошедшие морем станут среди сородичей теми, к чьим словам прислушиваются даже старшие – и никто не помешает Баргу взять её в жены. Но теперь мать говорит ей это.
Все еще как во сне, не глядя толком перед собой, Мегам понесла сухие сучья обратно в жилище. Набрать их не составило труда – уже больше луны душный жар тянул влагу и соки из всего, и подлесок был переполнен сухостоем. Значит, теперь ей проходить обряд подготовки в жены, и все закончится слишком быстро, чтобы Барг успел…
– А! Смотри куда идешь, Мегам! – выкрикнул кто-то, в кого она врезалась, повернув за ограду. Зир, её сестра, младше всего на два лета.
– Прости, Зир, я тебя не увидела, – пробормотала Мегам и присела, чтобы подобрать упавшие ветви, – ты не знаешь, Барг в селище?
– На пастбище, – ответила Зир и потерла живот. Она была тоньше Мегам, и серая накидка из грубо тканого полотна висела на ней мешком, – что ты от него хотела?
– Мать сказала, что…, – Мегам начала, но не закончила предложения, ничего не придумав, – хорошо, я сейчас сложу ветви и найду его там.
И она поспешила в жилище, не видя, как Зир пристально смотрит ей вслед.
– Мы успеем, – лицо Барга было перепачкано охрой, просверленная раковина белела на почерневшей от солнца груди, – я буду говорить с юными. Мы выйдем в море второго дня, должны успеть вернуться за десять дней, – Барг вскинул руки, показывая жест «десять», плотно сложенные пальцы ладони, переплетенные большие.
– А если меня заставят пройти слюб до того? – спросила Мегам, её голос чуть дрожал, как всегда бывало после того, как Барг входил в её тело. Он лишь покачал головой.
– Так быстро этого не делают. Сначала ты должна будешь есть лишь лепешки и ягоды, да пить травы, потом нужно дождаться твоей лунной крови, потом…, – он чуть подумал, наморщив лоб, – скажись больной. Притворись, что в чреве у тебя поселился жабий дух, ты протянешь достаточно, вот увидишь.
– Я не знаю, – Мегам покачала головой, – мать тяжело обмануть, она даже спит рядом со мной.
– У нас достаточно дней, – с нажимом сказал юноша, и взял её за подбородок, заставив посмотреть в глаза, – сейчас ты моя женщина. Я входил в тебя, дал тебе силу камня Уцаси. Ты должна будешь сделать, как я сказал. Дождаться, когда мы вернемся.
Но селище, когда они вернулись туда, встретило их гомоном и непонятным оживлением. Почти все люди столпились у жилищ, окружив кого-то или что-то. Барг и Мегам переглянулись.
– Кто-то пришел, – упавшим голосом сказала Мегам, в её голове пронеслась мысль «неужели мать решила не ждать?».
– Идем, посмотрим, – юноша, казалось, полностью владел собой. Легонько коснувшись плеча Мегам, он шагнул вперед, намеренно оставляя между ними разницу в шаг, и они поспешили к толпящимся сородичам.
За спинами Мегам сначала ничего не видела, лишь слышала, как люди обмениваются словами с кем-то, но, отодвинув плечо Зир, увидела, кто стоял в середине круга. Двое мужчин, похожих друг на друга – высокие, жилистые, с дочерна загорелой кожей и бугристыми мышцами рук. Но один был на пол-головы выше второго, а грудь низкого испещряла полоска шрамов. Оба были почти голые, если не считать узких полос выделанной кожи на ребрах и босые, что удивило девушку. Кто же ходит босой по лесу?
– …селища за долгим мысом не знали дождей уже две луны, – говорил один, на их языке, со слегка отличающимся выговором, – мы плыли на ладье вдоль берега и шли лесом, по воле наших старейших, чтобы говорить с людьми по эту сторону мыса. Мы хотим узнать, где могут выменять зерно и сухие ягоды.
– Мы ничего не сможем вам предложить, – ответил старый Герм, и Мегам увидела, что он вышел из круга и стоит против чужаков, сжимая деревянную палицу с набалдашником в руке, – никто по нашей земле не имел доброго урожая. У нас есть сосуды и ножи, камень и даже медь, но зерна не так много. Едва хватит самим.
Мегам увидела, как пришедшие обменялись быстрым взглядом, и выражение их лиц показалось ей странным. Они шли менять вещи на еду, но не казались разочарованными, узнав, что ни зерна, ни ягод не получат.
– Раз так, надо возвращаться к нашей ладье и плыть дальше, – проговорил один из них, – наши в селище велели искать, пока не найдем лучшей земли.
– Пройдите к очагу и примите нашу пищу, – сказал Герм, – Невидимая матерь велит помогать всем своим детям.
Чужаки снова быстро переглянулись.
– Мы примем вашу пищу, – сказал тот, что говорил, а второй только кивнул.
Они не задержались в селище надолго, и ушли в сторону разросшихся пихт, заслонявших здесь море. Мегам хотелось обсудить с Баргом странных чужаков, но тот подошел к Тхвими и они заговорили вполголоса. Мегам стояла чуть растерянно, не очень уверенная, что делать дальше, когда вдруг почувствовала, как кто-то коснулся её локтя. Обернувшись, она увидела Зир.
– Ты была с ним, – сходу сказала сестра, – с Баргом. Вы любились в зарослях за отлогом, я знаю. Я уже видела вас раньше.
– Ты не видела нас, Зир, – пробормотала Мегам, и, не до конца понимая, что говорит, добавила, – ты не скажешь старшим.
– Почему же мне не сказать, Мегам? – по лицу девушки пробежала нехорошая усмешка, – дашь ли ты мне что за это?
– Зир, так нельзя…, – Мегам все еще была растеряна, но чувствовала, как что-то горячее и острое начинает шевелиться в глубине – гнев.
– Ты – старшая, – сестра больше не усмехалась и говорила без обиняков, – Тхвими сказал мне, что юные хотят плыть на острова. Я хочу долю того, что они привезут. Пусть твой Барг поклянется отдать это мне, поклянется завтра поутру. Я тоже хочу найти себе мужчину.
Она повернулась и пошла к пустому загону, где сейчас не было коз – Зир убирала за ними, потому её руки постоянно были красными и растрескавшимися. Она младшая, значит, самый лучший мужчина полагался Мегам, а не ей. А вот теперь она знает и про её встречи с Баргом, и, видно, считает, что старшей сестре достается слишком много всего.
Разговор с Зир стоял в ушах Мегам целый день, делая её напряженной и испуганной – ей казалось, что и мать, и другие старшие начали смотреть как-то не так, словно тоже догадываются. Она гнала от себя подозрения, но те роем докучливых мух крутились над головой, лишая покоя.
Вечером, когда люди их рода сидели в кругу и ломали сухие пшеничные лепешки, размачивая их в стоявшей в глиняных мисочках воде, Мегам боялась поднять глаза в ту сторону круга, где сидела её мать. Она грызла размякшее тесто, бездумно запивала водой и думала, что теперь делать. Придется пообещать Зир, ничего другого не придумаешь. Если мать узнает о намерении Барга, она может решить что угодно – например, отдать её в соседнее селище немедленно, или чего хуже. Любиться с юношей, которого старшие признали не парой – такого у них очень не одобряли. И Мегам не хотела представлять, какой будет кара.
Но кара пришла ночью, в глухой час, когда девушка лежала на плетеном мате, натянув на озябшие ноги козью шкуру. Сначала она услышала хруст и треск, словно кто-то ходил неподалеку, и не придала этому особого значения. Животные по ночам часто бродили вокруг селища, и ей, выходящей из хижины, чтобы облегчить тело, приходилось видеть их быстрые серые тени в клубящемся сумраке… но эти шаги не принадлежали животным – поняла она очень быстро. Все звучало так, будто несколько человек идут один за другим, приближаясь к жилищам – и, только подумав так, услышала сдавленный голос. Слишком тихо, чтобы понять слова, но голос, несомненно, человеческий. Она испуганно выпрямилась на лежанке, думая, толкнуть ли мать или другого из старших – и все началось.
Тишина раскололась яростным воплем, от которого её сердце подпрыгнуло в горло, на миг перекрыв дыхание. Она сидела, и ошалело слушала яростный вой, какой-то треск и сдавленные вскрики – люди проспались, натыкаясь друг на друга в густой, удушающей тьме, которая вопила и вопила… и вдруг к воплям добавился новый звук – шелестящее шуршание и треск, с которым огонь бросается на свежую пищу. И тогда Мегам тоже вскочила.
Кто-то, кого она не увидела, во тьме толкнул её локтем в бок и наступил на ногу, раздался звук падения и заверещал ребенок Агит, девушка, не помня себя, метнулась в сторону, ударившись в стены жилища. Раздался треск, и тут рухнула заслонка, которой они преграждали путь ночной прохладе и зловредным порождениям темноты. Рассеянный свет ночи и в нем – красные отсветы. Что-то горело.
Мегам не могла потом восстановить в голове все, что происходило – помнила только, что была уже снаружи, и видела, как пылает крыша соседней хижины. И метались рядом тени, жуткие тени, сжимающее что-то в руках. И опять крики – ярости и боли, пронзительный плач детей. Земля, холодная ночная земля под её босыми ногами, острые края чего-то ранят ступни, и она на бегу врезается в человека, падает, задыхаясь от страха. И голос над головой:
– Это женщина, молодая. Возьмем?
Ночь говорила на понятном ей языке, и она вдруг поняла, кто пришел к ним в глухой час. Сейчас даже видела их лица – мужчины, в красноватых сполохах огня, склонившиеся над нею.
– Возьмем. Стереги её, пока мы не закончим.
Она увидела, как один из мужчин нагнулся к ней, попыталась вскочить, но почувствовала острую боль в ноге, и, вскрикнув, упала.
