скачать книгу бесплатно
Человечек снова приветливо улыбнулся.
– Заходите, заходите, – сказал он. – Сара внизу, в мастерской, она будет так рада.
Он впустил его в прихожую и, семеня, исчез. Матье толкнул застекленную дверь и вошел в мастерскую Гомеса. На площадке внутренней лестницы он остановился, ослепленный светом, прорывающимся сквозь большие пыльные витражи. Матье заморгал, заболела голова.
– Кто там? – донесся голос Сары.
Матье склонился через перила. Сара сидела на диване в желтом кимоно, Матье видел кожу головы сквозь редкие прямые волосы. Напротив нее как бы пылал факел: рыжая голова брахицефала… «Это Брюне», – подумал Матье с досадой. Он не видел его уже полгода, но не испытывал ни малейшего желания встретить его у Сары: это было неудобно, им нужно было многое друг другу сказать, их связывала старинная затухающая дружба. И потом, Брюне приносил с собой слишком много воздуха извне, целый мир, привыкший к физическому труду, непрерывным усилиям, строгой дисциплине и все же склонный к насилию и бунту: ему вовсе не следовало слышать постыдный альковный секретик, которым Матье намеревался поделиться с Сарой. Сара подняла голову и улыбнулась.
– Здравствуйте, здравствуйте, – сказала она.
Матье ответил на ее улыбку: он видел сверху ее плоское и непривлекательное лицо, источенное добротой, а под ним, из-под кимоно, огромную дряблую грудь. Он поспешил спуститься.
– Какими судьбами? – спросила Сара.
– Мне нужно у вас кое-что спросить, – сказал Матье.
Лицо Сары порозовело от удовольствия.
– Все, что хотите, – мгновенно отозвалась она.
И добавила, радуясь удовольствию, которое она рассчитывала ему доставить:
– Вы знаете, кто у меня?
Матье повернулся к Брюне и пожал ему руку.
Сара обволакивала их растроганным взглядом.
– Привет, старый социал-предатель, – сказал Брюне.
Несмотря ни на что, Матье был рад услышать этот голос. Брюне был огромный, крепкий детина с медлительным крестьянским лицом. Вид у него был не особенно любезный.
– Привет, – сказал Матье. – А я уж думал, что ты умер.
Брюне засмеялся, не отвечая.
– Садитесь рядом со мной, – с жадностью сказала Сара.
Она собиралась оказать ему услугу и знала это; он стал ее собственностью. Матье сел. Малыш Пабло играл под столом в кубики.
– А где Гомес? – спросил Матье.
– Всегда одно и то же. Он в Барселоне, – сказала Сара.
– Вы получили от него какие-нибудь вести?
– На прошлой неделе. Расписывает свои подвиги, – с иронией ответила Сара.
Глаза Брюне блеснули:
– Знаешь, он уже полковник.
Полковник. Матье подумал о вчерашнем человеке, и сердце у него сжалось. Вот и Гомес уехал. Однажды он узнал из «Пари-суар» о падении Ируна и долго прохаживался по мастерской, запустив пальцы в черную шевелюру. Потом вышел с непокрытой головой, в одном пиджаке купить сигарет в кафе «Дом». И не вернулся. Комната осталась в том же состоянии, в каком он ее покинул: на мольберте – незаконченное полотно, на столе, посреди пузырьков с кислотой, – медная дошечка с незаконченной гравировкой. Картина и гравюра изображали миссис Стимпсон. На картине она была обнаженной. Матье мысленно увидел ее, пьяную и великолепную, хрипло поющую в объятиях Гомеса. Он подумал: «А все-таки по отношению к Саре он был подлецом».
– Вам открыл министр? – весело спросила Сара. Она не хотела говорить о Гомесе. Она ему простила все: его измены, его отлучки, его жестокость. Но только не это. Не его отъезд в Испанию: он отправился убивать людей, сейчас он убивал людей. Для Сары человеческая жизнь была священна.
– Какой министр? – удивился Матье.
– Мышонок с красными ушками – это министр, – сказала Сара с наивной гордостью. – Он был членом социалистического правительства в Мюнхене в двадцать втором году. А теперь подыхает с голоду.
– И вы, естественно, его приютили?
Сара засмеялась.
– Он пришел ко мне с чемоданом. Нет, серьезно, – сказала она, – ему некуда было идти. Его выгнали из гостиницы, так как ему нечем было платить.
Матье посчитал на пальцах.
– С Аней, Лопесом и Санти у вас получается четыре пансионера, – сказал он.
– Аня скоро уйдет, – виновато сказала Сара. – Она нашла работу.
– Это безумие, – вмешался Брюне.
Матье вздрогнул и повернулся к нему. Негодование Брюне было тяжелым и спокойным, с самым что ни на есть крестьянским гневом он глянул на Сару и повторил:
– Это безумие.
– Что? Что безумие?
– Ах! – воскликнула Сара, кладя ладонь на руку Матье. – Придите мне на помощь, мой дорогой Матье.
– Но о чем речь?
– Матье это неинтересно, – сказал Саре с недовольным видом Брюне.
Но она его больше не слушала.
– Он хочет, чтобы я выставила моего министра за дверь, – сказала она жалобно.
– Выставила?
– Он говорит, что я совершаю преступление, оставляя его у себя.
– Сара преувеличивает, – примирительно сказал Брюне.
Он повернулся к Матье и с неохотой объяснил:
– Дело в том, что у нас скверные сведения об этом малом. Кажется, полгода назад он бродил по коридорам германского посольства. Не нужно быть большим хитрецом, чтобы догадаться, что может там проворачивать еврейский эмигрант.
– У вас нет доказательств! – сказала Сара.
– Это верно. У нас нет доказательств. Имей мы их, его бы здесь уже не было. Но даже если есть всего лишь сомнения, со стороны Сары глупо и опасно давать ему приют.
– Но почему? Почему? – страстно вскричала Сара.
– Сара, – ласково сказал Брюне, – вы взорвали бы весь Париж, чтоб избавить от неприятностей своих протеже.
Сара слабо улыбнулась:
– Ну, не весь Париж, но я, конечно, не стану жертвовать Веймюллером ради ваших партийных счетов. Партия – это слишком абстрактно.
– Именно это я и говорил, – сказал Брюне.
Сара энергично затрясла головой. Она покраснела, ее большие зеленые глаза увлажнились.
– Мой маленький министр, – возмущенно сказала она. – Вы его видели, Матье. Да он и мухи не обидит!
Спокойствие Брюне было безмерным. Это было спокойствие моря. В нем было одновременно что-то успокаивающее и раздражающее. Он никогда не был особью, он жил жизнью толпы: медленной, молчаливой, шумной. Брюне пояснил:
– Гомес нам иногда присылает курьеров. Они приезжают сюда, и мы встречаемся с ними у Сары; ты, конечно, догадываешься, что сообщения у них секретные. Разве здесь место этому типу, который прослыл шпиком?
Матье не ответил. Брюне употребил вопросительную форму, но это был ораторский прием: он не спрашивал его мнения; Брюне давно уже перестал интересоваться мнением Матье о чем бы то ни было.
– Матье, я вас призываю нас рассудить: если я выгоню Веймюллера, он бросится в Сену. Разве можно, – добавила она с отчаянием, – толкать человека на самоубийство из-за одного только подозрения?
Сара выпрямилась, безобразная и сияющая. Она заставила Матье испытать смутное ощущение соучастия, которое испытывают к пострадавшим от несчастного случая, к задавленным, к беднягам, покрытым язвами и нарывами.
– Это серьезно? – спросил он. – Он бросится в Сену?
– Да нет, – возразил Брюне. – Он пойдет в немецкое посольство и окончательно запродастся.
– Это одно и то же, – сказал Матье. – Как бы там ни было, он пропал.
Брюне пожал плечами.
– Согласен, – сказал он равнодушно.
– Вы слышите, Матье? – воскликнула Сара, с волнением глядя на него. – Итак? Кто прав? Скажите же что-нибудь.
Матье было нечего сказать. Брюне не спрашивал его мнения, ему не нужно было мнение буржуа, задрипанного интеллигентика, сторожевого пса капитализма. «Он меня выслушает с ледяной вежливостью, но поколеблется не больше, чем скала, он будет судить обо мне по тому, что я скажу, вот и все». Матье не хотел, чтобы Брюне как бы то ни было судил о нем. Уже давно ни один из них из принципа не судил другого. «Дружба не для того, чтобы осуждать, – говорил тогда Брюне. – Она для того, чтобы доверять». Может, он говорит это и сейчас, но теперь уже он думает о своих товарищах по партии.
– Матье! – воззвала Сара.
Брюне наклонился к ней и притронулся к ее колену.
– Послушайте, Сара, – мягко сказал он. – Я люблю Матье и очень ценю его ум. Если бы речь шла о каком-нибудь непонятном отрывке из Спинозы или Канта, я, безусловно, проконсультировался бы у него. Но на сей раз я не нуждаюсь в арбитре, будь он хоть преподавателем философии. Мое мнение определено.
«Конечно, – подумал Матье. – Конечно». Его сердце сжалось, но он не обиделся на Брюне. «Кто я такой, чтобы давать советы? И во что я превратил свою жизнь?»
Брюне встал.
– Мне пора, – сказал он. – Разумеется, Сара, вы поступите, как пожелаете. Вы не состоите в партии, и то, что вы делаете для нас, уже существенно. Но если вы его оставите, то я просто попрошу вас прийти ко мне, когда Гомес пришлет вам известия о себе.
– Договорились, – сказала Сара.
Ее глаза блестели, казалось, она успокоилась.
– И не оставляйте улик. Сжигайте все, – сказал Брюне.
– Обещаю.
Брюне обернулся к Матье:
– До свидания, старый собрат.
Руки он ему не подал, а внимательно, сурово и с беспощадным удивлением посмотрел на него вчерашним взглядом Марсель.
Матье был обнажен под этими взглядами: высокий голый парень, хлебный мякиш. Растяпа. «Кто я такой, чтобы давать советы?» Он сощурился: Брюне казался уверенным и узловатым. «А на моем лице написано поражение». Брюне заговорил; у него был совсем не тот тон, какого Матье ожидал.
– У тебя удрученный вид, – мягко сказал он. – Что-то случилось?
Матье тоже встал.
– Я… у меня неприятности. Но это пустяки.
Брюне положил руку ему на плечо. Взгляд его потерял уверенность.
– Какое идиотство. Все время мотаешься взад-вперед, и уже нет времени для старых друзей. Если ты загнешься, я узнаю об этом через месяц, да и то случайно.
– Ну, я так скоро не загнусь, – рассмеялся Матье.
Он чувствовал хватку Брюне на своем плече, подумал: «Он меня не осуждает», – и проникся к нему смиренной благодарностью.
Брюне остался серьезным.
– Конечно, – сказал он. – Не так скоро. Но…
Наконец он, казалось, решился.
– Ты свободен около двух? У меня есть немного времени, и я мог бы ненадолго заскочить к тебе: сможем малость поболтать, как в прежние времена.
– Как в прежние времена. Я абсолютно свободен, буду ждать тебя, – сказал Матье.
Брюне дружески ему улыбнулся. Он сохранил свою простодушную веселую улыбку. Затем повернулся и направился к лестнице.
– Я провожу вас, – сказала Сара.
