скачать книгу бесплатно
Отсрочка
Жан-Поль Сартр
Дороги свободы #2Эксклюзивная классика (АСТ)
«Отсрочка» (1945) – второй роман после «Возраста зрелости» в трилогии Сартра «Дороги свободы».
Европа замерла перед лицом неминуемой войны. С ужасом осознает Матье, университетский преподаватель философии, что его личные проблемы, радости и горести уже ровно ничего не значат – как песчинки в вихре гигантской бури, которая вот-вот сметет с лица земли весь привычный ему мир. Все стало не важным – любовь, дружба, размышления. И постепенно Матье, ранее не принимавший саму идею конечности человеческой жизни, начал ненавидеть саму жизнь – мучительную «отсрочку» смертного приговора.
В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Жан Поль Сартр
Отсрочка
Jean-Paul Sartre
LE SURSIS (LES СHEMINS DE LA LIBERTE II)
Перевод с французского Д. Вальяно, Л. Григорьяна
Печатается с разрешения издательства Editions Gallimard.
© Editions Gallimard, Paris, 1945
© Перевод. Л. Григорьян, наследники, 2015
© Перевод. Д. Вальяно, наследники, 2015
© Издание на русском языке АSТ Publishers, 2017
Пятница, 23 сентября
Шестнадцать тридцать в Берлине, пятнадцать тридцать в Лондоне. Отель скучал на своем холме, пустынный и торжественный, со стариком внутри. В Ангулеме, Марселе, Генте, Дувре думали: «Чем он там занят? Ведь уже четвертый час, почему он не выходит?» Старик сидел в гостиной с полузакрытыми жалюзи, взгляд его под густыми бровями был неподвижен, рот полуоткрыт, как будто он вспоминал о чем-то стародавнем. Старик больше не читал, его дряхлая пятнистая рука, еще держащая листки, повисла вдоль колен. Он повернулся к Горацию Вильсону и спросил: «Который час?», и тот сказал: «Приблизительно половина пятого». Старик поднял большие глаза, добродушно засмеялся и сказал: «Жарко». Рыжая, потрескивающая, усыпанная блестками жара спустилась на Европу; жара была у людей на руках, в глубине глаз, в легких; измученные пеклом, пылью, тревогой, все ждали. В холле отеля ждали журналисты. Во дворе ждали три шофера, неподвижно сидя за рулем своих машин; по другую сторону Рейна неподвижно ждали в холле отеля «Дрезен» долговязые пруссаки, одетые во все черное. Милан Глинка больше ничего не ждал. Не ждал с позавчерашнего дня. Позади был этот тяжелый черный день, пронзенный молниеносной догадкой: «Они нас бросили!» Потом время снова начало течь как попало, нынешних дней как бы не было. Они стали только завтрашним днем, остались только завтрашние дни.
В пятнадцать тридцать Матье еще ждал на кромке устрашающего будущего; одновременно с ним, начиная с шестнадцати тридцати, Милан лишился будущего. Старик встал и благородным подпрыгивающим шагом с негнущимися коленями пересек комнату. Он сказал «Господа!» и приветливо улыбнулся, потом положил документ на стол и пригладил листки кулаком; Милан стоял у стола; развернутая газета покрывала всю ширину клеенки; он прочел в седьмой раз:
«Президенту республики и правительству ничего не оставалось, как принять предложения двух великих держав по поводу будущего положения. Мы вынуждены были смириться, ибо остались в одиночестве». Невилл Гендерсон и Гораций Вильсон подошли к столу, старик повернулся к ним, у него был беззащитный и обреченный вид, он сказал: «Больше ничего не осталось». Смутный шум проникал через окно, и Милан подумал: «Мы остались одни».
Тонкий мышиный голосок пискнул на улице: «Да здравствует фюрер!»
Милан подбежал к окну: «Ну-ка подожди! – закричал он. – Подожди, пока я выйду!»
За окном кто-то улепетывал, шлепая галошами; в конце улицы мальчишка обернулся, порылся в переднике и поднял руку, размахиваясь. Потом послышались два резких удара в стену.
– Маленький бродячий Либкнехт, – усмехнувшись, сказал Милан.
Он высунулся в окно: улица была пустынной, как по воскресеньям. Шёнхофы на своем балконе вывесили красно-белые флаги со свастикой. Все ставни зеленого дома были закрыты. Милан подумал: «А у нас нет ставен».
– Нужно открыть все окна, – сказал он.
– Зачем? – спросила Анна.
– Когда окна закрыты, то бьют стекла.
Анна пожала плечами:
– Как бы то ни было… – начала она.
Их пение и вопли доносились невнятными волнами.
– Эти всегда тут как тут, – сказал Милан.
Он положил руки на подоконник и подумал: «Все кончено». На углу улицы появился тучный мужчина. Он нес рюкзак, тяжело опираясь на палку. У него был усталый вид, за ним шли две женщины, сгибаясь под огромными тюками.
– Егершмитты возвращаются, – не оборачиваясь, сказал Милан.
Они бежали в понедельник вечером и, видимо, пересекли границу в ночь со вторника на среду. Теперь они возвращались с высоко поднятой головой. Егершмитт подошел к зеленому дому и поднялся по ступенькам крыльца. На сером от пыли лице играла странная улыбка. Он стал рыться в карманах куртки и извлек ключ. Женщины поставили тюки на землю и следили за его движениями.
– Возвращаешься, как только опасность миновала! – крикнул ему Милан.
Анна живо остановила его:
– Милан!
Егершмитт поднял голову. Он увидел Милана, и глаза его сверкнули.
– Возвращаешься, как только опасность миновала?
– Да, возвращаюсь! – крикнул Егершмитт. – А вот ты теперь уйдешь!
Он повернул ключ в замке и толкнул дверь; женщины пошли за ним. Милан обернулся.
– Подлые трусы! – буркнул он.
– Не надо их провоцировать, – сказала Анна.
– Это трусы, – повторил Милан. – Подлое немецкое отродье. Еще два года назад они нам сапоги лизали.
– Не важно. Не стоит их провоцировать.
Старик кончил говорить; его рот оставался полуоткрытым, как будто он молча продолжал излагать свои суждения по поводу сложившейся ситуации. Его большие круглые глаза наполнились слезами, он поднял брови и вопросительно посмотрел на Горация и Невилла. Те молчали. Гораций резко отвернулся; Невилл подошел к столу, взял документ, некоторое время рассматривал его, а затем недовольно оттолкнул. У старика был сконфуженный вид; в знак бессилия и чистосердечности он развел руками и в пятый раз сказал: «Я оказался в совершенно неожиданной ситуации; я надеялся, что мы спокойно обсудим имевшиеся у меня предложения». Гораций подумал: «Хитрая лиса! Откуда у него этот тон доброго дедушки?» Он сказал: «Хорошо, ваше превосходительство, через десять минут мы будем в отеле «Дрезен».
– Приехала Лерхен, – сказала Анна. – Ее муж в Праге; она беспокоится.
– Пусть она придет.
– Ты считаешь, что ей будет спокойнее с таким сумасшедшим, оскорбляющим людей из окна, как ты… – усмехнулась Анна.
Он посмотрел на ее тонкое спокойное осунувшееся лицо, на ее узкие плечи и огромный живот.
– Сядь, – сказал он. – Не люблю, когда ты стоишь.
Она села, сложив на животе руки; человечек потрясал газетами, бормоча: «Последний выпуск «Пари-суар». Покупайте, осталось два экземпляра!» Он так кричал, что осип. Морис купил газету. Он прочел: «Премьер-министр Чемберлен направил рейхсканцлеру Гитлеру письмо, на которое, как предполагают в британских кругах, последний должен ответить. Вследствие этого встреча с господином Гитлером, назначенная на сегодняшнее утро, перенесена на более позднее время».
Зезетта смотрела в газету через плечо Мориса. Она спросила:
– Есть новости?
– Нет. Все одно и то же.
Он перевернул страницу, и они увидели темную фотографию, изображавшую что-то вроде замка: средневековая штуковина на вершине холма, с башнями, колоколами и множеством окон.
– Это Годесберг, – сказал Морис.
– Это там находится Чемберлен? – спросила Зезетта.
– Кажется, туда послали полицейское подкрепление.
– Да, – сказал Милан. – Двух полицейских. Итого шесть. Они забаррикадировались в участке.
В комнате опрокинулась целая тележка криков. Анна вздрогнула; но лицо ее оставалось спокойным.
– А если позвонить? – предложила она.
– Позвонить?
– Да. В Присекнице.
Милан, не отвечая, показал ей на газету:
«Согласно телеграмме Германского информационного агентства, датированной четвергом, немецкое население Судетской области занято наведением порядка, включая вопросы, связанные с употреблением немецкого и чешского языков».
– Может, это неправда, – сказала Анна. – Мне сказали, что такое происходит только в Эгере.
Милан стукнул кулаком по столу:
– Сто чертей! И еще просить о помощи!
Он протянул руки, огромные и узловатые, в коричневых пятнах и шрамах – вплоть до того несчастного случая он был лесорубом. Милан смотрел на руки, растопырив пальцы. Он сказал:
– Они могут заявиться. По двое, по трое. Ну ничего, посмеемся минут пять, и все.
– Они будут появляться человек по шестьсот, – сказала Анна.
Милан опустил голову, он почувствовал себя одиноким.
– Послушай! – сказала Анна.
Милан прислушался: теперь шум доносился более отчетливо, должно быть, они двинулись в путь. Он в бешенстве задрожал; перед глазами все плыло, голова болела. Тяжело дыша, он подошел к комоду.
– Что ты делаешь? – спросила Анна.
Милан склонился над ящиком, прерывисто дыша. Склонившись еще ниже, он, не отвечая, выругался.
– Не надо, – сказала она.
– Что?
– Не надо. Дай его мне.
Он обернулся: Анна встала, она опиралась на стул, у нее был вид праведницы. Милан подумал о ее животе; он протянул ей револьвер.
– Хорошо, – сказал он. – Я позвоню в Присекнице.
Он спустился на первый этаж в школьный зал, открыл окна, потом снял трубку.
– Соедините с префектурой в Присекнице. Алло?
Его правое ухо слышало сухое прерывистое потрескивание. А левое – их. Одетта смущенно засмеялась. «Никогда точно не знала, где эта самая Чехословакия», – сказала она, погружая пальцы в песок. Через некоторое время раздался щелчок:
– Да? – произнес голос.
Милан подумал: «Я прошу помощи!» Он изо всех сил стиснул трубку.
– Говорит Правниц, – сказал он, – я учитель. Нас двадцать чехов и еще три немецких демократа, они прячутся в погребе, остальные в Генлейне; их окружили пятьдесят членов Свободного корпуса, которые вчера вечером перешли границу, они согнали их на площадь. Мэр с ними.
Наступило молчание, потом голос нагло произнес:
– Bitte! Deutsch sprechen[1 - Пожалуйста, говорите по-немецки (нем.).].
– Schweinеkopf![2 - Свинячья морда! (нем.)] – крикнул Милан.
Милан повесил трубку и, хромая, поднялся по лестнице. У него болела нога. Он вошел в комнату и сел.
– Они уже там, – сказал он.
Анна подошла к нему и положила руки ему на плечи:
– Любовь моя.
– Мерзавцы! – прорычал Милан. – Они все понимали, они смеялись на том конце провода.
Он привлек ее, поставив меж колен. Ее огромный живот касался его живота.
– Теперь мы совсем одни, – сказал он.
– Не могу в это поверить.
Он медленно поднял голову и посмотрел на нее снизу вверх: она была серьезная и прилежная в деле, но у нее, как и у всех женщин, было все то же в крови: ей всегда нужно было кому-то доверять.