скачать книгу бесплатно
Инна пришла, когда я была одна дома. Я еще удивилась, как она не побоялась прийти, рискуя стать невольным свидетелем моих истерик. Обычно люди цепенели рядом со мной, не понимая, что можно говорить, а что нельзя. Инна об этом не беспокоилась. Она прямо спрашивала о прошедших родах, интересовалась самочувствием, плакала со мной, когда я проваливалась в воспоминания.
– Я очень боялась, чтобы врачи в профилактических целях не вырезали какие-нибудь детородные органы
(Боже, я даже не думала об этом, а ведь такой вариант событий не был исключен!).
– Чтобы у тебя остался шанс еще родить. Ты же знаешь, как я хочу стать мамой, но Бог пока не дал мне этого счастья. Я много лет лечилась, много слез пролила, отчаивалась и снова начинала попытки. Чувствовала себя неполноценной женщиной, злилась на Бога. Это жестоко отказывать в ребенке женщине, которая жизнь готова отдать за рождение малыша. И давать возможность рожать тем, кому эти дети вообще не нужны.
(Господи, это же мои слова, точь-в-точь!)
– Однажды я лежала в больнице вместе с женщиной, которая много лет лечилась от бесплодия. Когда она оставила все надежды на рождение ребенка, смирилась, решив, что ей не суждено быть мамой, произошло чудо. Она забеременела и родила ребенка. «Даже если у тебя никогда не будет детей, ты не перестанешь быть женщиной. Происходящее с тобой – лучшее, что возможно в текущей жизненной ситуации», – сказала она мне. Я успокоилась. У меня до сих пор нет ребенка, но и нет маниакального желания родить его любой ценой. Я не буду гробить свой организм бесконечным лечением, относиться к себе как детородной функции, истязать физически и эмоционально. Я доверяю Богу. Все, что нужно, у меня уже есть. У тебя еще родится малыш. Бог любит тебя.
Я рыдала. За себя, за нее, за всех женщин, которые очень хотели стать мамами, но не смогли. Мое пространство расширилось. Я физически ощутила боль другого человека. Впервые за долгое время личная боль уступила место чужой боли. Почувствовала себя живой, полноценной, сострадающей.
Я даже не предполагала, что Инна так страдает. При всем внешнем благополучии, внутри у нее тоска и печаль, которую она разделяет вместе с Богом.
– По выходным хожу на воскресные службы. Моя душа успокаивается там, появляются силы жить дальше, не зацикливаясь на своей боли.
– Мы с Ромой тоже недавно ходили в церковь. Я спрашивала у батюшки, почему Господь забрал моего ребенка, на что он ответил, что Бог ничего не забирал. Что у Бога нет коварных планов на меня.
– Точно, нет, Таня. Я в этом уверена.
– Мне пока это трудно принять и поверить. Я разбита, ничего не понимаю. Я сердцем чувствую, что ты права, но в голове крутится сомнение: если он не хотел этого, то почему допустил?
Инна смотрела на меня с грустью. Ей нечего было сказать. Вопрос был больше риторическим, чем нуждающимся в объяснениях. Я понимала, что есть вопросы, ответы на которые не постичь. Это за гранью человеческого понимания и в происходящем есть какой-то глубокий смысл. Как и в смерти Христа, любимом сыне Божьем, который умер ради спасения человечества. Его смерть Творец также не смог предотвратить.
Жаль, что понимание этого не уменьшало огромную дыру, которая жила прямо в сердце. Я чувствовала, что она становилась меньше рядом с людьми, которых не пугают ее размеры, кто готов был делиться своим опытом, давать пространство для размещения моей истории.
На первую встречу с Юрием Васильевичем я шла с волнением.
Что ждет меня там? Все очень странно и непонятно. С одной стороны, терять нечего, с другой – а вдруг я попаду в какую-то секту? Медитации, молитвы, чакры, энергии земли – еще несколько месяцев назад я бы посмеялась над этим, но сейчас я очень нуждалась в чем-то непостижимом для обычного ума.
Группа Юрия Васильевича проходила в небольшом офисном помещении. Я пришла немного раньше назначенного времени. Зашла в дверь. Небольшая комната, большой переговорный стол посередине, около десятка расставленных по кругу стульев. За столом сидел мужчина лет пятидесяти пяти. Красивый, подтянутый, с аккуратно стриженой седой бородой, интеллигентного вида. Внешне, чем-то напоминал Бога отца, каким его изображают на православных иконах, только в современных одеждах. Он был спокоен, глаза улыбались. Я почувствовала, что меня ждали.
– Я – Таня, я от Иры.
– Здравствуй, Таня. Я – Юрий Васильевич. Знаю, что ты должна прийти. Проходи, садись.
Сняв верхнюю одежду, я подошла к столу, села рядом с Юрием Васильевичем. Кроме нас двоих в комнате никого не было.
– Расскажи, что привело тебя сюда?
Юрий Васильевич смотрел на меня мягким, заинтересованным, долгим взглядом. Я растерялась. Надеялась, что Ира рассказала ему о причине визита, чтобы не нужно было в сотый раз пересказывать свою историю. Или он знает мою историю, но, зачем-то, хочет услышать ее от меня? Зачем?
– Я потеряла ребенка на позднем сроке беременности. Все было хорошо: я чувствовала себя хорошо, анализы были хорошими, только в день, когда были назначены роды, я пришла на осмотр к своему врачу. Там мне сообщили, что ребенок умер. Я спрашивала, почему это случилось, но ничего конкретного в ответ не услышала. Мол, случай редкий, но так случается. Я в отчаянии. Не могу никак объяснить случившееся, полагаю, что это кара небесная. Хочу узнать, за что эта расплата и почему Бог это допустил? Если он милостив, то почему его милости на меня не хватило?
Последние слова я произносила уже в слезах. Каждый раз, когда я подходила к моменту наказания, внутри все переворачивалось от возмущения и злости. Не сделала я ничего такого ужасного, чтобы казнить так жестоко! Как ни пыталась я убедить себя в этом, не согласовывалось внутри.
Возмущение и злость выходили через слезы.
Юрий Васильевич слушал, не перебивая. Казалось, мои слова проходят сквозь него, улетая в неизвестность. К тому самому адресату, кому в действительности относились.
Он не пугался услышанного, не делал сострадающего выражения лица, не подбирал правильных слов. Просто находился рядом, слушал меня, прислушивался к себе. Не торопился отвечать на мои вопросы, а я не торопила его с ответами. Возникшая между нами атмосфера сама по себе была целительной. Ничего не нужно было объяснять. Его мало интересовало событие, которое привело меня к нему, но его интересовала я сама. Как человек, с которым произошло несчастье. Как ребенок, которому нужна родительская забота.
– Иногда в наших сердцах очень мало любви, в наших тонких телах мало энергии. Нет возможности поделиться любовью с теми, кто в ней нуждается.
– Но я любила своего малыша. Во мне океан нерастраченной любви. Я не знаю, куда сейчас ее девать.
– Растрать ее на своего старшего сына, мужа. Они нуждаются в твоей любви не меньше малыша, который не родился.
Я задумалась.
Ведь он прав. Та любовь, которая разрывает и убивает меня изнутри – это не что-то, что осталось невостребованным. Это живая сила, которой я могу поделиться с теми, кто рядом. Я горюю, что не могу дать любовь и заботу умершему малышу, но лишаю внимания тех, кто также нуждается в любви и заботе. Нереализованная и подавленная, любовь соединилась с болью, отравляя от переизбытка жизнь.
А еще я задумалась о словах, про нехватку любви в сердце, которая не позволила прийти в этот мир малышу. С одной стороны, я была возмущена подобным обобщением: откуда он может знать, как и сколько я умею любить. С другой, чувствовала, что это не общие слова, а реальность, в которую смотреть не хотелось.
Я вспомнила случай, который произошел за три дня до трагедии.
Макс пришел со школы, разделся и прошел в свою комнату. Я вошла к нему, стала расспрашивать о делах. Ничего особенного, обычный разговор.
В какой-то момент что-то пошло не так. Макс стал грубить, я злиться и кричать. Ситуацию усугубила ложь, которая всплыла в ссоре, упорство Макса в непризнании своего обмана, мое напряжение, обусловленное усталостью, накопленной за последний месяц беременности.
Все случилось очень быстро. Я обнаружила себя зажимающей руки сына, чтобы тот не мог защититься от моих пощёчин. Хотелось наказать Максима, сделать больно, показать свою власть над ним. Я хлестала по губам до жара в ладонях, видела перед собой врага, которого нужно поставить на место.
Никогда до этого момента я не била сына. И вдруг такое.
В какой-то момент Максим освободил свои руки, закрыл лицо. Сгруппировался в комок и замер. Я замерла в ответ. Мое тело сильно задрожало. Я выбежала из комнаты, упала на кровать, разрыдалась во весь голос. Я чувствовала себя чудовищем. Дрожь переросла в реальную трясучку, которая длилась со мной около пяти минут. Было очень страшно.
Как же так вышло, что за доли секунд я потеряла контроль над собой, превратилась в монстра?
Как теперь смотреть в глаза сыну? Что это было?
Истерика закончилась. Замерши, я сидела на кровати без движения, уставившись в одну точку около часа. К телу возвращалась чувствительность, мозг осознавал случившееся. Стыд сковал по рукам и ногам, трудно было пошевелиться. Я понимала, что должна попросить прощения у сына, как-то объяснить свое поведение.
Комната погрузилась в темноту. Все замерло вокруг.
Даже ребеночек внутри меня не шевелился. «Видимо, тоже испугался» – подумала я. «Прости меня малыш, я не такая ужасная мама, которую ты сегодня видел.
Ты же веришь мне?», – обращалась я к нему.
Малыш легонько стукнул меня в живот. Я успокоилась.
Вышла из комнаты, постучалась в комнату Максима.
– Можно? – спросила я, открывая дверь.
Максим молчал. Он лежал на кровати, отвернул голову к стене.
– Прости меня, пожалуйста. Я была не права. Что бы ты ни сделал, я не имела права бить тебя. Я сожалею, мне очень стыдно.
Максим по-прежнему молчал. Я подошла, обняла его сзади за плечи.
– Ты можешь мне не верить, но я очень люблю тебя. Я вышла из себя из-за обмана, но это не оправдывает меня. Прости, если сможешь.
– Я прощаю тебя, мама.
Мы обнялись. Хотелось стереть это событие из памяти, похоронить воспоминания о себе яростной, обезумевшей, испуганной.
А через три дня умер ребеночек, которого я носила под сердцем…
Я часто думала, есть ли связь между этими двумя событиями? Может ребенок испугался моего поведения и решил не рождаться у «такой» мамы.
И тут эти слова. От человека, который ничего не знал обо мне. Странно, если не сказать больше.
Я приготовилась слушать дальше.
– Бог никогда никого не наказывает. Он – есть любовь, а значит, не желает никому зла.
– Тогда почему не предотвращает зла? Зачем он подарил беременность и потом допустил такой страшный исход? Не на ранних сроках, когда я еще не сильно привязалась к ребенку, а в самый последний момент, когда, по идее, должна была быть самой счастливой. А получилось наоборот – самая несчастная, разбитая, униженная.
– Мы никогда не знаем, что было бы, если бы желаемое осуществилось. Это скрыто от нас. Нам кажется, что мы что-то потеряли, исходя из ожиданий, которые рождает разум. Но это только наши ожидания. То, что происходит с нами, возможно, лучшее решение из возможных.
Слова проникали внутрь меня как капли дождя в сухую землю. Как прекрасная музыка они успокаивали меня своей точностью. Не в смысле, что все услышанное воспринималось за чистую монету, а в смысле, опережали вопросы, которые я только хотела задать. Все, что он говорил, было таким долгожданным и нужным. Наконец-то, я чувствовала себя принятой в желании докопаться до истины. От меня не отбиваются как от назойливой мухи, не пытаются отвлечь на другие темы, не пугаются прямых вопросов, а просто остаются рядом. Позволяют говорить на темы, которые беспокоили долгое время.
Я вспомнила слова патологоанатома о том, что даже если бы ребенок выжил, то, вероятно, был с тяжелым пороком сердца. А если учесть, что в последние несколько дней жизни организм недополучал кислород, то могли начаться необратимые процессы в головном мозге. Ребенок мог родиться с тяжелыми патологиями.
Возможно, случившееся, действительно, лучший исход из возможных?
Нет, нет. Я отказывалась в это верить. Если это правда, почему все случилось так внезапно, на фоне благополучно протекающей беременности? Что это за защита такая, если Бог не смог уберечь нас с малышом в критический момент? Процессы, которые я долгое время подавляла внутри, запустились с большой скоростью. Вопросы поднимались и тут же закрывались, чувства рождались и сразу проживались. Я плакала и успокаивалась, отрицала и соглашалась, отчаивалась и верила одновременно.
– Сейчас, когда соберется группа, мы вместе сделаем молитвенную медитацию. Обратимся к Творцу всего Сущего, и ты сможешь у него спросить все, что спрашиваешь у меня.
– А разве получится без подготовки?
– Бог открыт для каждого, кто желает встречи с ним. Не может не получиться, просто открой сердце и доверься группе.
Пока мы говорили, группа постепенно собиралась.
Вместе со мной и Юрием Васильевичем нас было 7 человек. Незнакомые люди, но, встречаясь взглядами, я ощущала принятие и поддержку. Среди них были женщины моего возраста и чуть постарше. Был парень, который, по моим наблюдениям, пытался конкурировать с Юрием Васильевичем. В своих попытках он казался мне смешным и напыщенным. Как маленький мальчик, который одел большой отцовский костюм, чтобы казаться взрослее.
Все сели вокруг стола. Юрий Васильевич представил меня группе, без упоминаний о том, почему я здесь.
«Что я здесь делаю?», – промелькнуло в голове.
Стало неуютно, холодно. Я снова провалилась в свое одиночество, противопоставляя свое горе реальным людям.
«Легко им тут сидеть и говорить о Боге, когда их дети рядом с ними, – размышляла я. Легко видеть благость, когда сердце не раскрошено на тысячу осколков. Как бы они вели себя, случись то, что случилось со мной?».
Тем временем Юрий Васильевич что-то рассказывал про тонкие тела, чакры, земные и небесные энергии. Цитировал отрывки из книги Лазарева, приглашал участников группы к обсуждению.
В какие-то моменты я включалась вниманием в происходящее, в другие – полностью выпадала в личные переживания. Чувствовала себя лишней, что было очень привычным.
«Сядьте удобней, поставьте ступни на пол. Мысленно произнести молитву „Отче наш“, внутренним взором останавливаясь поочередно на каждой чакре. Приготовьтесь отправиться в молитвенную медитацию, через канал Света, Радости и Любви», – сказал Юрий Васильевич.
На этих словах я включилась. Удивительно, но произнесенная инструкция была мне понятна. Как будто я это УЖЕ делала.
Зазвучала медитативная музыка и, следуя за голосом учителя, группа пошла в медитацию. Я закрыла глаза, попыталась расслабиться. Получилось, но образы не рождались. Мозг продолжал работать, обрабатывать услышанные инструкции из имеющегося жизненного опыта.
Бог представлялся в виде седовласого дедушки с длинной бородой, которого нужно слушаться. Ангелы – в виде статуэток, которые стояли у меня дома. Ответы на мои вопросы – в виде рационализаций, которые я знала наизусть. Захотелось, чтобы все поскорее закончилось. Во время медитации я обдумывала, как правильно отвечать на вопросы, которые могут последовать потом. Хорошая девочка: если сказали «медитируй», надо медитировать. Ерунда, что не получается, не приносит удовлетворения – нужно правильно ответить, показать, какая я молодец.
Обсуждение было долгим. Я успела позавидовать всем, кто рассказывал какие-то невероятные образы, которые приходили во время медитации. Это с одной стороны, а с другой – еще больше ощутила свою отдельность, потому что ничего подобного я не испытала. Юрий Васильевич это понял, поэтому не настаивал на моем ответе.
В следующий момент он предложил группе поработать с моим запросом.
Я снова напряглась.
– Это как?
– Все просто: ты мысленно формулируешь вопрос, который хочешь спросить у Бога, а мы, своими энергиями поднимем тебя к нему для получения ответа. Нам его озвучивать не нужно: просто ощущай себя, наблюдай за образами, которые будут приходить во время молитвенной медитации.
Звучало фантастично. По сути, за этим я пришла, и отступать не собиралась.
Я села на стул в середину комнаты. Спереди и сзади стали два человека, слева и справа еще два. Остальные распределились по внешнему кругу. Юрий Васильевич стал напротив меня, развел руки в стороны ладонями к верху, закрыл глаза, начал вслух читать «Отче наш». Я мысленно повторила молитву вслед за ним.
В комнате тихо зазвучала медитативная музыка. Звуки воды и поющих птиц действовали на меня успокаивающе. Я уже не удивлялась словам, которые продолжал произносить Юрий Васильевич. Он говорил про какие-то энергии, устремленные из центра земли к энергетическим центрам тела, именуемые чакрами. Про божественные энергии, которые опускаются через макушку и наполняют силой. В какой-то момент он отдал группе команду помочь моей душе подняться к Отцу Небесному для получения ответов, в которых она нуждалась. Звучало очень странно, но мне было все равно. Уставшая и разочарованная в окружающей действительности, я была готова к разным экспериментам. Душу к Богу – значит душу к Богу. К этому странному «дедушке» у меня накопилось много вопросов.
Юрий Васильевич отдельными фразами корректировал работу участников группы. Какое-то время я еще контролировала происходящее, но вскоре все внешние звуки ушли в фон, уступив место внутренним переживаниям. Стало тепло и безопасно. Тело расслабилось. Кроме «здесь и сейчас» ничего не существовало. Вопросы, которые я хотела задать Богу, вдруг показались такими бессмысленными и лишними. Какая разница, если прямо сейчас я под защитой, любима и ценна. Я чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Не хотелось никого обвинять, ругать, держать оборону перед воображаемыми нападками судьбы. Да, в моей жизни случилась большая, невосполнимая потеря, но следом пришло что-то, пока не объяснимое словами, на что сильно откликается мое тело и душа.
Белый свет, который вошел в мое внутреннее пространство постепенно сменился на золотой, пурпурный, жемчужный. Никто ни в чем не виноват. Ни я, ни врачи, ни Бог – все случилось так, как должно было случиться. Это грустно, но грусть можно прожить, если разрешить Богу, другим людям присутствовать рядом. Не обманывать себя убеждениями «это только моя боль, другим ее не понять», честно признаваться в своей нуждаемости, слабости, уязвимости.
– Я люблю тебя, ты нужна мне, прости меня. Меньше всего Я хотел, чтобы ты страдала.
– Я знаю. Я слышу тебя.
Я разговаривала с Богом.
Его слова шли изнутри, а я отвечала из Сердца. По-честному.
– Ты позаботишься о моем ребенке, о Теме?
– О нашем ребенке. Я люблю его так же, как люблю тебя. Меня не нужно просить об этом. Я забочусь обо всех своих детях: и тех, кто на земле, и тех, кто со мной в небе.
Крупные слезы катились по щекам. Внутри рождалось ощущение завершенности и достаточности.
– Если хочешь, можешь поделиться своими чувствами с группой. Или ничего не говори, выбор за тобой, – услышала я голос Юрия Васильевича.
– Что тут скажешь! Вы же сами все видели, – ответила я, вытирая слезы.
Я улыбалась всем и каждому в отдельности. Будто впервые увидела их лица. Они больше не казались мне чужими. Даже тот странный парень, который соперничал с учителем в духовности, был родным. Мы вместе сделали что-то такое, чего обычным людям никогда не понять. Это наша совместная «странная» история, а я – часть этого «странного сообщества». Странного, потому что головой я не могла объяснить, что произошло. Потому что никому не расскажешь о случившемся – не поймут. Я не знаю почему, эти люди интересуются мной, уделяют время, слушают мои бессвязные рассказы о видениях, открывшихся в медитации. Для них это важно. Никто не пытается меня отвлечь от переживаний, никто не спешит исправить в заблуждениях – все правильно и возможно.
