Принц и опер. Роман фантастических приключений

скачать книгу бесплатно


– Что вы наделали!? – воскликнул возвратившийся Боб, когда освобождённый из плена Чак уже стоял в центре кабинета и крохотной ручкой интенсивно массировал лысину, а Барсик, задрав пушистый хвост, важно ходил вокруг и театрально сдувал с его одежды невидимые ниточки и пылинки.

– Опоздал! – звучным баритоном сказал карлик. – Твоя командировка закончилась, Бобби!..

31

В Светкиной кухне я обнаружил: электрический чайник фирмы «Браун» с горячей водой – похоже, хозяйка ушла недавно; симпатичную чашку с серебряной ложечкой и десяток банок и коробок с чаем, молотым и растворимым кофе. В холодильнике были сливки, сыр, колбаса и прочее. Есть совершенно не хотелось. А вот кофе…

В столе отыскал турку – набрался наглости – и сварил себе кофе по-турецки. Кофе не убежал. Получился, что надо…

Вспомнил, что сегодня воскресенье, и что я в этот выходной по отделу милиции не дежурю. Позвонил на мобильник Эрику. Выяснилось, что он-то как раз дежурит – был вызван рано утром для подмены заболевшего товарища. Сидит бедняжка в кабинете, приводит в порядок агентурные дела и пьёт, почти синхронно со мной, растворимый кофе «Чёрная карта».

Во время короткой беседы установил, что мой друг и коллега спал у себя дома, так как Раису возле её подъезда встречал любимый супруг, неожиданно возвратившийся из командировки. И вследствие этого у моего коллеги и друга слегка побаливает левая скула и пощипывает рассечённая золотой печаткой ревнивца правая же бровь…

О своих достижениях на любовном фронте рассказывать не стал. Хоть Эрик и не обидчивый, но всё-таки – моё хвастовство ему будет не приятным…

Холодный душ взбодрил лучше, чем кофе по-турецки. Накинув на плечи пушистое полотенце, осмотрелся во владениях блондинки. Занесло же меня к ней, чёртова ловеласа!..

«Танцевать», как и положено, по закону криминалистики, начал «от печки»…

…Присутствия в квартире других мужчин не выявил. В ванной нет бритвенных приборов, одеколонов и кремов «Фор Мен». В прихожей только женские туфли и сапожки. На книжных полках несколько женских романов и целая библиотека медицинской литературы. В альбомах современные цветные фотографии с видами кавказских гор, египетских пирамид, турецких пляжей и Крыма с Айпетри. А ещё – аудитории медицинского университета, больничные палаты или скверик перед городской поликлиникой. И везде Светка. В летнем платье, в купальнике, в белом халате, с подругами, коллегами или одна…

В последнем старом альбоме хранились россыпью чёрно-белые фотографии предков. Ещё молодые родители вместе с большеглазой девочкой, совершенно не похожей на взрослую Светлану. Девочка в детском садике, девочка в первом классе, девочка вместе со всем пятым классом. Потом: в походе по Подмосковью, летом в деревне у бабушки, осенью на уборке картофеля и так далее…

На одном любительском, потемневшем от времени снимке, увидел мою родную школу. И группу девушек перед входом, в одинаковой школьной форме. А среди них улыбающуюся Голубеву Светлану!..

Ту самую, сводившую меня с ума в период с восьмого по десятый класс!..

Не может этого быть!

Эта, нынешняя Светлана, вчера, мне хмельному, кого-то напоминала… Там, в кабинете у Антонины Сушко, на фоне винных паров и Раисиных томных взглядов! Но она так похорошела и так изменилась!..

За десять пролетевших «мимо кассы» моих драгоценных лет, после окончания школы, я постарался весьма основательно – что бы выветрить память о первой платонической любви к девчонке с белокурой косой, целовавшейся со старшеклассником… И в отмщение женскому полу за эти годы я такого нагромоздил в своей донжуанской биографии, что и вспоминать не хочется!..

Слава Богу, что не превратился в маньяка, истребляющего этот самый прекрасный пол…

Но она меня всё-таки настигла, нашла меня, моя первая любовь!..

Это, наверное, рок!..

32

Никакой междоусобной войны в кабинете барона не случилось. Мы этого не допустили. Боб, или Бобби, как его называл мастер Чак, был благополучно препровождён в браслет. А сам карлик, расположившись на диване, с Барсиком на коленях, рассказал историю своего существования на этом свете…

– Я, Владимир Семёнович, являюсь настоящим управляющим персонального многофункционального прибора барона Раконера. Я ваш слуга и персональный собеседник. Это моя нынешняя должность. А в самом начале, после появления из заводского синтезатора, я был активирован как бион экстра-класса для сферы обслуживания. Прошёл стажировку на должность шеф-повара в орбитальном отеле «Ахилл», но там ко двору не пришёлся и был продан военному вербовщику. Некоторое время служил главным старшиной на телепортанном транспорте «Сиэтл», воевал с альтаирцами в Катаре и на алмазной планете Тор. Во время освобождения от завоевателей Большого алмазного каньона, попал под завал – практически погиб. Обнаружили меня горные спасатели и на своём доисторическом регенераторе собрали вот в таком виде. Не удивляйтесь. Командором у спасателей на Торе служит парень со своеобразным юмором. К тому же в их аппарате не оказалось необходимого количества биосырья – хватило лишь на карлика. Таким меня и вернули на военный транспорт. Капитан «Сиэтла» не стал выслушивать мои просьбы о повторной регенерации и списал с транспорта, как имущество, пришедшее в результате военных действий в негодность, а после возвращения с войны выставил на продажу в магазине некондиционных бионов. Это на площади Карла четвёртого в Озвиле, не далеко от вашего поместья Гринхолл. Там меня оценили в два галактических чека. Через три часа я был куплен Филиппом Гамильтоном и помещён в персональный браслет, предназначенный в качестве подарка на День рождения барону Раконеру. В этот браслет, что у вас на руке. Думаю, что меня вселили в очень дорогую вещь в качестве дешёвого и безобидного сюрприза. Богатые иногда так шутят с друзьями. Обычно новые владельцы, получившие подарки с шуточным приложением, потом от них избавляются, за ненадобностью. Но барон, к счастью, не выкинул дешёвого уродца в утилизатор. Он проверил мои способности, оценил деловые качества и не стал менять на дорогого, красивого и умного хлыща. Более того, во время регистрации браслета в Палате бионов, Майкл показал меня комиссии. Там меня досконально просканировали и, на удивление Майклу и назло Филиппу, присвоили звание «мастер». Это – высшая категория оценки для действующих бионов… Стою я теперь несколько тысяч галактических чеков…

Чак посмотрел на меня, словно проверяя, слушаю ли я его рассказ, почесал миниатюрной ручкой бороду и продолжил:

– Ну вот, после несчастья, происшедшего с бароном, в течение трёх недель мы, команда браслета, бездействовали. Браслет некоторое время находился в сейфе комиссара полиции. Потом его передали профессору Оскару. А он, пока велось предварительное следствие, хранил нас в свинцовой шкатулке. Бионов к следственным мероприятиям по делу барона не привлекали. Потом шкатулку передали вашей супруге… простите, баронессе Гамильтон. Она доставила браслет в этот дом, в поместье Гринхолл, и нам предоставили свободу передвижения в пределах дома. Я провёл инвентаризацию имущества, перезарядил бионов и транспортные средства. Два дня тому назад в Гринхолл доставили компакткамеру с телом барона… с вашим нынешним телом. И биоматрицу с Земли. Профессор Оскар и баронесса в течение ночи осуществили перезагрузку – заменили биополе барона Раконера, сильно повреждённое принудительной чисткой, вашим, не повреждённым и вполне совместимым с полевой каверной хозяина… и записали вашу память… Я помогал им в вашем возрождении. Надеялся, что продолжу служить вам и барону верой и правдой. Однако вчера утром меня вызвал коллега Серафим – управляющий поместьем в Гринхолле, и, без каких-либо объяснений, отключил от дальнейшей деятельности. К моему несчастью, я слишком доверял здешним слугам, и мер предосторожности не предпринял. Теперь же – другое дело. Я – свободен и буду бдительным!

Чак снова просканировал меня пронзительным взглядом, от чего мне стало не по себе.

– А Бобби, – продолжил Чак, – уже без моего согласия, был перенастроен Серафимом на выполнение обязанностей управляющего браслетом и занимался вашей охраной. Считаю что моё устранение от непосредственного контакта с вами – не злой умысел. Дело в том, что я изначально был активирован как бион с объективным исполнением своих обязанностей. Теперь я знаю, что сам профессор Оскар изъял меня из круга общения с вами. Вам многое не следует знать. Пока не следует.

– А что же случилось с бароном? – спросил я биона. – Почему вы его не уберегли?

– Этого я не знаю… – Чак немного смутился. – В тот день браслет в течение десяти часов был отключен. Может статься – по инициативе самого барона. Поэтому выяснить, что же помешало Майклу воспользоваться охранными возможностями браслета, к сожалению, не удалось. И спросить не у кого – память хозяину почистили основательно. Но, напоминаю, во время неизвестных нам событий браслет находился при нём…

– Так, а русский язык? – спросил я Чака. – Когда вы его… э-э-э… загрузили в свою память?

– Двое суток тому назад. Как только лорд Оскар сообщил о предстоящей биополевой трансплантации, я принял меры к загрузке древнего языка всем слугам поместья и браслета. Логичнее было бы – поместить гелакси в вашу память. Но лорд предупредил, что любое вмешательство в травмированный мозг может повлиять на психику пациента. Так что лишняя информация для вас, Владимир Семёнович, является не желательной, и даже опасной. Но это – временно, до вашего полного выздоровления… Не обижайтесь на нас. Я знаю, что барону, да и вам досталось от ваших врагов. Теперь нам поручено охранять то, что смогли собрать ваши друзья на полях боёв…

Кот Барсик нежно муркнул, а Чак потрепал его по чувствительному загривку.

Я молча понаблюдал за слугами, соображая, как бы тактичнее спросить Чака о его отношении к своему нынешнему положению в качестве карлика.

Чак не выглядел смешным и не был удручённым. Опытным ментовским взглядом я определил, что это – умный и рассудительный слуга. И Майклу, похоже, он нравился. Но барон, если не скупец и не извращенец, мог бы купить для слуги другую «упаковку»…

И ещё, хотелось бы узнать, кто же покушался на память барона, кто убил профессора психиатрии лорда Оскара, почему Серафим так не корректно поступил с Чаком и заменил его Бобом. С ним же можно было договориться о соблюдении «табу» в отношении меня…

Бобби, конечно же, симпатичный малый, но не «раб лампы»… то есть браслета…

А тут ещё Гари – фрукт типа наших отморозков, рекламирующих по телевизору мятную жвачку. Не может быть, что бы Майкл рядом с мастером Чаком имел подобных слуг. На этом придурке только «ушу» и отрабатывать. Или усиливать злость перед встречей на ринге с матёрыми противниками…

Чёрт возьми!.. У меня неожиданно закружилась голова, и задавать намеченные вопросы расхотелось…

Фу!.. Как и вчера, во время созерцания великолепного захода местного солнца, я начинаю проваливаться в иную реальность…

– Тихо-тихо-тихо! – зашептал подбежавший ко мне Чак и протянул стакан с прозрачной жидкостью. – Не надо так напрягать временно арендованную у барона голову. Вот, отпейте пару глотков. Это вода. Минеральная, без газа… Я же предупреждал вас, что беседы на вольные темы к добру не приведут!..

Я сделал пару глотков, и меня с новой силой куда-то повлекло, словно на волнах… тёплых… нежных… безмолвных…

Сильные руки приподняли меня и понесли…

…Знакомый потолок будуара… шелест закрывающихся гардин… и испуганное лицо Мадлен…

– Не уходи!.. – говорю я ей.

…Чужая, бескрайняя и холодная вселенная, открывшаяся подо мной, потянула к себе. Шелест сухого песка заполнил окружавшее меня пространство, и я, увеличившийся до размеров галактики, стремительно полетел в пропасть, к роящимся в гигантских спиралях, не мерцающим колючим звёздам…

– Мне плохо без тебя, Мадлен!..

– Успокойся, Майкл!.. Я буду рядом!..

33

– Просыпайся, гибрид!..

Открываю глаза – в спальне сумеречно. Зашторенные окна и едва мерцающий ночник «бережно» выводят меня из обморочного состояния. Теперь меня не тошнит, не влечёт в преисподнюю, не кружит по вселенным, и в ушах не барабанит по тонкой жести крупный сухой песок. Пошевелил головой. Как и раньше – никакой боли. Всё-таки голова барону досталась добротная. Но где же он, родимый, высморкал свои мозги? Вернее – начинку мозгов. Содержание моей же садовой головушки, кем-то размазанное по московскому асфальту, и зачем-то внедрённое в серое вещество Майкла, собирается в кучку чрезвычайно медленно и беспорядочно. Попробуй найти в этом взъерошенном «стоге сена» так необходимую «шпиону во времени» иголку. Да и «иголка-то» – скорее всего – пустяк какой-нибудь… А они меня в спичечную коробочку сгребли и на восемьсот лет в будущее. Да ещё – на Тау Кита. А тут все по «таукитайски бормочут, и знаться со мною не хочут»…

Нет, это не Высоцкий…

Это у меня вместо падучей – продолжение припадка.

Блин, меня же здесь кто-то называл «гибридом»!?

Поворачиваюсь и вижу улыбающегося Филиппа, расположившегося в одном из кресел.

– Как самочувствие, родственник?

Шурин говорил без акцента. Будто бы его предки сидели в древние времена не на обшарпанной троглодитами африканской пальме, а под лохматой валдайской берёзой.

– Самочувствие хорошее. Давно я здесь отдыхаю?

– Сорок минут. Вставай, тебе необходимо двигаться. Если хочешь, вернёмся к озеру и покатаемся на твоей лыже, или просто поплаваем, но не наперегонки…

– Согласен, – сказал я и сел на кровати.

Я был одетым, отсутствовали только туфли. Они стояли на прикроватном коврике. Браслет – на месте. Всё на своих местах…

Филипп открыл шторы. Одновременно погас парящий по комнате ночник.

– А где Мадлен? – спросил я.

– Её здесь нет, – спокойно ответил Филипп.

– Вижу. И всё-таки?..

– В отцовском замке… Она там с детьми…

Филипп явно не желает говорить о сестре – боится за Мадлен или предупреждён Чаком о сохранении психической неприкосновенности «гибрида». А может быть есть и иные причины. Но они, скорее всего, связаны с наличием в этом мире барона Майкла Раконера – его тела. Здесь кому-то выгодно видеть молодого барона без движений, без мыслей, а, лучше всего, в безжизненном состоянии. А я всего лишь поддерживающий мозговую напряжённость имплантант, кстати, или не, кстати, подвернувшийся под руку профессору Оскару…

– Мне показалось, что Мадлен рядом со мной… И я с ней разговаривал… Наверное, бредил?..

– Ты с ней разговаривал. – Филипп покинул кресло и прошёлся по спальне. – В бреду… и очень громко.

– Да-да… Я ей говорил… Не помню… Я просил Мадлен… Чёрт! Уходит… видение уходит!..

– Вспоминай-вспоминай! Что говорил, о чём просил?

– Я просил её побыть со мной… или… не уходить от меня…

– Странно!.. Именно об этом ты её и просил! – сказал Филипп, подходя ко мне. – Помочь шнурки завязать?

– Сам! – ответил я, слез с кровати, подобрал туфли и сел в освободившееся кресло. – А что такого странного я сказал?.. Мне показалось, что Мадлен рядом…

– Ну да! Разговаривал ты вполне нормально, вернее – беседовал… с привидевшейся тебе Мадлен…

Я обулся, пошевелил пальцами, проверяя, удобно ли ногам.

– Не тяни резину, Филипп! Я помню, что сказал всего лишь пару фраз.

– Да! Но ты их произнёс… на неплохом гелакси…

34

Выходные я проводил по-разному. Но чаще всего, в связи с хроническим недосыпанием, первую половину дня отдавался неге. Потом чистился. Стирал, мыл, пылесосил, гладил, и что-нибудь жарил-парил на газовой плите. Всё это я делал под песни Высоцкого, воспроизводимые стареньким плёночным магнитофоном «Электроника-302» – память об исчезнувшем ещё до моего появления на свет Божий отце.

По натуре я – домосед. Малогабаритную квартирку, в которой мы жили с мамой, а теперь живу один, я любил и старался поддерживать в порядке. Личная жилплощадь помогала сохранять независимость от непредвиденных обстоятельств – всё-таки частная собственность. И, одновременно, обязывала быть демократом при обстоятельствах предсказуемых. Я был прост в отношении с людьми, и они этим пользовались. Ко мне часто наведывались друзья и подруги. Раза два в месяц, обычно поздним вечером, навещал дядя Витя – младший брат мамы, – который постоянно проживал в Нижнем Новгороде, работал «дальнобойщиком» и возил в столицу на «фуре» сельхозпродукты. Каждый раз, с извинениями, с приветами от тёти Томы и двоюродных братьев, с баулами, наполненными нижегородской снедью, он сваливался как снег на мою голову и просился переночевать. Срочно отменялись назначенные на моей территории встречи с друзьями и подругами, и я переключал внимание на единственного близкого мне человека. Мы выпивали бутылку вина, рассказывали друг другу семейные новости и ложились спать. Рано утром дядя Витя тихо исчезал, но от него оставались потревоженные за стаканом вина воспоминания о маме и вкусная еда, не всегда вмещавшаяся в холодильник.

Гостила у меня и Лидочка Базилевич. Заходила она в мой мирок в светлое время суток, угощалась только чаем и в спальню не заглядывала. А я и не настаивал…

Лидочка Базилевич, это – необыкновенное существо, о котором не хотелось бы вспоминать. Но оно прочно обосновалось на моём жизненном пути, и не собиралось уступать меня соперницам…

Иначе говоря, Лидочка, это – «издержки дикого «кобелирования». Именно так Эрик Левин называл результаты очередных или внеочередных «вылазок» молодых балбесов в свободное от службы время к женскому общежитию местного текстильного комбината, или на сокрушенную временем танцплощадку, ютившуюся лет двадцать без ремонта возле зачахшего, без цивилизации, Дома культуры, или куда-нибудь ещё… В качестве примера привожу результаты вчерашней вечеринки, состоявшейся после субботника, по случаю обмывки очередных званий Антонины Сушко и Виктора Васильевича Чернова. Результаты «кобелирования» отпечатаны в нескольких местах на физиономии моего молодого приятеля лейтенанта Левина рассерженным супругом доктора Раисы (её другие данные мне не известны)…