скачать книгу бесплатно
Я внутренне рассмеялся: женщина всегда остаётся женщиной, сколько бы лет её не было. Женщина всегда ищет выгоду для своего эго, осторожно ступая по жизни, и с подозрением высматривая подвох в протянутой руке.
– Согласна, – наконец, произнесла Нора и улыбнулась. Улыбка была обычной – доброжелательной.
– Вот и хорошо, – сказал я, подумал о Кае и высказал предположение: – Возможно, на завтра я найду ещё одного джентльмена, готового свидетельствовать перед адвокатом. Так что не пропадай. Я позвоню во второй половине дня.
Я встал, обогнул стол, подошёл к Норе и, нагнувшись, прошептал на ухо:
– Надень трусики.
– Хорошо, – также тихо проговорила Нора, довольно громко чмокнула губами в щёку, а затем слегка отстранилась в сторону, и кокетливо произнесла: – Сэр Сэсил заждался вас, лорд Лесли.
Я улыбнулся Норе и направился к двери, за которой ожидал сэр Вальтасар…
Дядюшка Вальтасар, дальний родственник по материнской линии, сидел за огромным имитирующим отделку дубом пластиковым столом. Он перекатывал из правой стороны рта в левый и обратно, короткий обрубок сигары. Перед ним лежал лист искусственного пергамента, на котором он что-то писал «гусиным» пластиковым пером, время от времени макая перо в чернильницу с полимерными чернилами…
Сэр Сэсил – традиционалист. А это означает, что королевский законопроект должен быть написан на пергаменте, прописным текстом. А саму «пропись», следовательно, необходимо «излагать» вручную, пером. Его не смущало, что по правую руку от него стоят, «запылённый временем», комп и принтер. На них можно было набрать и распечатать полимерными чернилами, соответственно, текст любым шрифтом, в том числе имитируя почерк самого сэра Сэсила…
Дядюшка Вальтасар поднял задумчивый взгляд от стола, за которым он творил государственные дела, и некоторое время пристально смотрел на меня.
– А, Лесли, мой мальчик, проходи, – наконец-то узнав вторгнувшуюся персону, проговорил сэр Сэсил.
Я подошёл и сел напротив него в большое и мягкое кресло из дорогого кожзаменителя, пытаясь при этом держать спину прямой. Получилось плохо: «фундамент» съезжал вглубь кресла, предлагая спине «прилечь» на мягкую спинку. Приняв за аксиому тщетность предпринятых усилий, я сдался, откинулся на спинку кресла, и расслабился.
– Как там наша девочка? – спросил сэр Сэсил и изобразил на лице улыбку.
– Торопится, – ответил я и пояснил тоном старика с «одряхлевшим» опытом: – Ей всего лишь восемнадцать лет, дядюшка. В таком возрасте всегда хочется добиться всего и сразу.
– Да, да, да, – с налётом задумчивости и продолжая улыбаться, проговорил сэр Сэсил, а затем произнёс, не закончив вопроса: – А вы там с ней не?..
– Нет, – ответил я, понимая, о чём он спрашивает, и, вглядываясь в улыбающееся лицо дядюшки, спросил в свою очередь: – Почему вы так решили?
Сэр Сэсил улыбнулся ещё шире и вместо ответа постучал себя пальцем по щеке и кивнул в мою сторону.
Я достал из внутреннего кармана камзола телефон, включил функцию «зеркало» и увидел на левой щеке «отметину» губной помады Норы…
«Интересно, – подумал я, – это «роспись» признательности наивной юности? Или «печать» неопытной женщины, интуитивно осознающей своё право помечать всё в качестве потенциального объекта для внимания?»
Сэр Вальтасар предложил салфетку, и я стёр со щеки помаду.
– Кстати, дядюшка, – произнёс я доверительно, стараясь отвлечь Сэсила от навязываемого билля, – я придумал, как помочь Норе, – и сделал паузу.
Вальтасар вперил в меня заинтригованный взгляд, и на его лице промелькнула тень подозрительности: не собираюсь ли я покуситься на закон и традиции? Чтобы снять все волнения и противоречия, возникшие у него, продолжил:
– Мы завтра отправимся к адвокату, и я просто оформлю заявление. Ну, без всего этого… – я не закончил фразу, размахивая перед собой руками: что-то сегодня слишком много «во мне» жестикуляций.
– Bravissimo! – произнёс сэр Сэсил, его лицо изобразило умиление, а в уголках глаз появилась влага. – Ты молодец, мой мальчик! В тебе столько благородства. Настоящего благородства! Ты истинное воплощение традиций и установлений. Ты на деле, а не формально пытаешься следовать нашему многовековому образу жизни, – растроганно проговорил он.
Вальтасар порывисто отодвинул от себя лист пергамента, с предосторожностью сунул перо в чернильницу, протянул руку в сторону маленького напольного бара и достал из него пузатую бутылку отвратительного ментолового ликёра. Другая его рука «нырнула» куда-то под крышку стола и «вынырнула» на поверхность с двумя позвякивающими стаканами для виски.
Сэр Сэсил с громким «бум» откупорил бутылку и «от щедрот своих» наполнил ровно до половины оба стакана.
– Выпьем за это, – торжественно произнёс он, громко «всосал» в себя часть жидкости, и выдохнул в моём направлении «букет свежести», больше напоминающий собой ледяной восточный ветер, а не «отработку» лёгких стареющего традиционалиста.
Мне ничего не оставалось делать, как присоединиться к нему. И чтобы сразу покончить с ненавистным ликёром, я опрокинул в горло всё содержимое стакана, чувствуя, как пищевод и желудок подвергаются тотальной анестезии или, возможно, превращаются в личную криогенную камеру.
После полученной дозы отвратительного ликёра захотелось курить, но курить было нельзя. Нельзя потому, что курение в нашем королевстве объявлено вне закона. Можно конечно, как сэр Сесил, сосать, словно леденец сигару во рту, носить при себе табак или сигареты, но только не курить. Конечно, многие курили табак, но тайно, дома, фильтруя воздух специальными установками, дабы датчики дыма не улавливали никотин. Подобное положение вещей устраивало полицию, а самое главное – общество. Ведь человек так устроен: если он догадывается или знает о преступлении – это ещё не преступление. Преступление возникает тогда, когда тебя ловят с поличным, или предъявляют предосудительное…
– О чём задумался, мой мальчик? – глядя на меня, спросил Вальтасар.
– Ни о чём, – ответил я, пожал плечами, и дабы польстить ему высказал двусмысленность: – Прислушиваюсь к ощущениям от выпитого ликёра.
– Ещё? – спросил Вальтасар, и на его лице заиграла улыбка человека, полагающего, что есть те, кто окончательно и бесповоротно «переваривают» его гастрономические пристрастия. И в данном случае неважно, к какому виду кухни относятся предпочтения: продуктам, человеку, обществу – главное приправа, которой сдабривают тот или иной объект «употребления».
– О, нет, спасибо, – поспешно ответил я, но, уловив некий негативный подтекст, пояснил: – Увы, дядюшка, алкоголь расслабляет, а время отдыха ещё не настало.
Сэр Сэсил слегка вскинул подбородок, демонстрирующий упрямство или, иначе говоря, целеустремлённость (это зависит от точки зрения: ваша – целеустремлённость, чужая – упрямство). В его серых с «налётом пепла» глазах появились искорки. Наконец, он снова улыбнулся. Улыбка была «тёплой» и, я бы сказал, сентиментальной. Он снова выдохнул в мою сторону, но уже потеплевший «восточный ветер» и растроганно произнёс:
– Мы не ошиблись в тебе, Лесли! И твой ответ ещё раз подтверждает это. – Вальтасар откинулся на спинку кресла, зачем-то выдвинул и снова задвинул ящики «дубового» стола, и доверительно сообщил: – Сегодня после заседания ко мне подошёл Макс. – Он выдержал театральную паузу, намекая на торжественность ситуации, и продолжил: – Лорд Роул впечатлён твоим поведением и голосованием, и рад, что ты, по сути, впитал в себя «с молоком матери» философию нашего общества – традиционализм. Молодёжь сегодня сплошь ревизионисты и радикалы, – на лице Сэсила появилось брезгливое выражение лица. – Она не хочет понимать, что новое должно быть продолжением прежнего, которое естественным путём вплетается в действующие законы, мироощущения и порядок управления. Мы не должны и не можем резко менять вектор существования общества – общество это не примет! – Вальтасар замолчал. Его руки в очередной раз потянулись к чему-то. Этим «чему-то» оказалось пластиковое перо. Он приблизил кончик пера к глазам, словно на его конце скопились не только «кварки», но и смысл всего, что было в «макрокосме», который перо самостоятельно извлекало из пространства, указывая Вальтасару, что и когда писать. Он бережно, как и прежде, снова опустил перо в чернильницу. – Макс предложил включить тебя в совет нашей партии, – наконец, произнёс он то, что подготавливало его логико-политическое сознание. – Тебе пора расти. Твой авторитет в нашей партии надо поднимать, чтобы мы могли выдвинуть тебя… – Вальтасар снова привлёк в помощь театральную паузу и некоторое время смотрел на меня строго, словно воспитатель частного закрытого пансиона, грозно постукивающий по бедру стеком, и предупреждающий о сугубо серьёзном положении дел. – Чтобы мы могли выдвинуть тебя на должность Первого Министра. У нас уже давно не было молодого и перспективного Первого Министра. Это сплотит общество. Что скажешь? – вопросительно произнёс он и, изучающе посмотрел на меня.
– Потрясён, – ответили мои голосовые связки, а мозг ошарашен.
Я был не готов к этому. Более того, мне не нужно всё это безобразие политических интриг стареющей аристократической элиты, где секс превращался в воспоминание о сексе. Но либидо стареющей неудовлетворённости требовало «выхлопа». У кого-то это превращалось в домашнюю и должностную тиранию стареющего эгоиста, сладострастно насилующего чужую душу. Другие, у кого существовала такая возможность, плели тугие косы политических интриг, ощущая поллюцию от нахождения на подступах или вершине власти или от низвержения противника в политические фекалии…
Я искоса посмотрел на Вальтасара – хотелось курить. Сэсил продолжал изучающе смотреть на меня, время от времени перекатывая замусоленную сигару из одной стороны рта в другую, словно исполнял ей какую-то безобразную фугу на «клавишах» пожелтевших зубов. Мне захотелось достать зажигалку и поднести огонь к обрубку сигары, совершив хулиганский и предосудительный поступок и где ещё – в стенах Палаты лордов. Но я не стал этого делать. Если я сделаю это, то навсегда испорчу представления о себе и, прежде всего, самого себя о себе. Для меня это было гораздо важнее, чем представления других обо мне. Но, я мысленно усмехнулся, это и формирует ошибочное представление обо мне, потому что им неведомы мои мысли и представления о жизни…
В человеческом мышлении всё просто – человек видит мир, сравнивая его с идеальными гранями «своего алмаза». Алмаз с его до чопорности правильной кристаллической решёткой является вершиной красоты, благородства, стиля. Так люди предпочитают видеть себя и относятся к себе подобным, забывая, что кроме формы в человеке есть и содержание…
Иной человек красиво, правильно, добротно и «уютно» обряженный в платье кажется вызывающим доверие, приличным и воспитанным. Но это только до той поры, пока не проступает его нутро.
А бывает наоборот. Плохо одетый мещанин с неясными манерами всегда кажется подозрительным, невоспитанным, а в высшей точке патологического мышления – преступником, вдруг, оказывается, по-настоящему благородным…
– Что скажешь? – снова спросил лорд Сэсил, в интонации его голоса чувствовалось волнение.
Меня озарило: дядюшка, толкая меня вверх, хотел и сам забраться повыше. Ну, может быть не повыше, а, например, приобрести больше влияния, собрав в кулаке неучтённые ниточки политической власти и влияния. Что, собственно, по факту и есть повыше.
– Я не готов к этому, – ответил я честно.
– Молодец, – похвалил Вальтасар. – Ты правильно оцениваешь свой общественный и интеллектуальный статус на сегодняшний день. Но это только на сегодня! – Дядюшка приподнял правую руку и устремил жёлтый от никотина указательный палец к потолку. – Для повышения твоего статуса нам надо разработать программу роста. Понимаешь, о чём я говорю?
– Да, – кротко ответил я и кивнул головой.
Почему-то Сэсил воспринимал меня если не идиотом, то половозрелым придурком, единственный смысл существования которого – «семеноводство» женского населения нашего королевства…
Почему стареющие субъекты так радикально неравнодушны к молодости? Почему при всех равных условиях опыт, которым обладают они, является «священной коровой», которая нивелирует молодость, как равного партнёра для разговора, общения, обсуждения интересных или серьёзных проблем?..
Наверное, всё дело в явной или скрытой зависти к молодости. К её более быстрой реакции на происходящее. К её более яркому восприятию жизни, без всех этих фильтров мозга, вселивших в стареющее тело множество знаков «stop» на мотивы и поступки. И объяснять это бессмысленно, потому что ты получишь тривиальный, как седой волос ответ: «Яйцо курицу учит!»…
Обсуждение «всего этого» становилось неприятным и тошнотворным, словно вместе с прекрасно пахнущей и вкусной ягодой клубники я разжевал и проглотил лесного клопа. Пришлось сдержаться, подавить возникший рвотный позыв, мимику брезгливости в лице и содрогание в теле рефлексирующего молодого «неокрепшего» ума…
– Молодец, – снова похвалил меня Вальтасар и совершил действия, выходящие за рамки «традиции», сложившейся за время нашего разговора: его руки «пробежались» по поверхности форменного камзола. Затем правая рука извлекла из внутреннего кармана футляр с сигарами. – Сигару? – спросил он, не осознавая многомерности предложения, его подтекста и возможных последствий.
