скачать книгу бесплатно
– А что, по-вашему, такое любовь? – не унималась Вера. – Хочется услышать мнение мудрого человека.
– Мудрого? – язвительно спросил дед и рассмеялся. – А ты знаешь, что такое мудрость?
– Наверное, в первую очередь жизненный опыт, – предположила она.
– Всё гораздо проще, Верушка. «Мудрость – это когда уже не считаешь себя умнее всех, а стараешься быть не глупее других»[1 - Цитата Бориса Крутиера.].
Они оба засмеялись. Лишь спустя некоторое время Вера повторила свой вопрос.
Старик ответил не сразу. Долго думал, Вере даже показалось, что он уснул. Но она терпеливо ждала. И наконец дед Пахом заговорил:
– Любовь – понятие очень глубокое. Оно включает в себя многое. И терпение, и умение прощать, и способность забывать обиды, и взаимное уважение. Без уважения никак, это, наверное, самое главное, без него и любви не будет. Но, пожалуй, есть ещё кое-что: ты должен любить человека не только за красоту, ум, доброту, ты должен принимать его недостатки. Вот если ты любишь его со всеми недостатками, значит, любишь по-настоящему.
– То есть вы считаете, что в человеке можно любить и его недостатки? – изумлённо спросила Верунья.
– Не я так считаю, – поправил дед Пахом. – Жизнь так учит. Понимаешь, в чём дело: людей-то без недостатков нет, ну, а если где-то и есть, ты их едва ли отыщешь. И что же делать? Просто терпеть? Долго ли ты так протянешь? Лучше махнуть на них, на эти недостатки, рукой и принять человека целиком, таким, какой он есть на самом деле. Вот это и будет настоящей любовью. У меня, кстати, был очень скверный характер. Наверное, контузия сказалась. Если у меня что-то не получалось, я мог вымещать на жене, на близких своё плохое настроение. Но Танюша моя всегда улыбалась. Терпит-терпит, а потом говорит: «Ну ничего, дорогой Пахомушка, я тебя люблю, даже когда ты сердишься». И после этого моё вредное настроение исчезало, а я быстро успокаивался, отрезвлялся и понимал, что выгляжу глупо и даже смешно. Вот так и жили. Я думаю, если бы не моя Татьяна Алексеевна, меня бы уже давно не было на этом свете. Большой души была женщина. Не могу говорить, что я её «любил», потому что люблю по сей день…
10
Однажды, приближаясь к дому деда Пахома, ребята издалека заметили у подъезда неотложку.
– Что-то с Пахомычем, – с тревогой произнёс Сергей, и они вместе с Верой ускорили шаг.
Как назло, в доме не работал лифт, но ребята даже не заметили, как взлетели на девятый этаж. Дверь в квартиру была открытой. Внутри у порога стояла соседка и утирала слёзы.
– Что случилось? – взволнованно спросил у неё Сергей.
– Пока не знаю. – Она помотала головой. – Врачи у него там, никого не пускают.
Сергей взглянул на часы, было ровно четыре.
– Обещал ведь до ста лет прожить, – вздохнула Вера.
– Раз врачи у него, значит, жив, – криво улыбнулась соседка. – Наверное, сердечко прихватило, у него уже так бывало.
С четырёх до шести новостей не было. Ровно в шесть из спальни деда Пахома вышел врач и виновато объявил:
– Увы, все когда-то уходят.
Домой ребята шли молча. Наконец Сергей сказал:
– А ты знаешь, Вер, не умерли они. Пока мы будем помнить их самих и их подвиги, они останутся рядом с нами. Мы должны сделать всё, чтобы их никогда не забыли – ни мы, ни наши дети, ни наши внуки, ни правнуки.
2015 г.
Солнечный поезд
Сверчок
Искусство есть такая потребность для человека, как есть и пить. Потребность красоты и творчества, воплощающего её, – неразлучна с человеком, и без неё человек, может быть, не захотел бы жить на свете.
Ф. М. Достоевский
1
Даша на всё лето переехала к бабушке. Дед нарочито хмурился и бурчал:
– Не понимаю я своих внуков. Все они почему-то едут к бабушке. А ко мне, значит, приезжать не хотят?
– Ты чего, дед? – громко рассмеялась Даша. – Хотим, конечно! И к бабушке, и к тебе.
– А почему тогда все говорят «к бабушке в деревню»? – Старик выпятил нижнюю губу. – Меня-то куда дели? Вон, даже в рекламе молока, сметаны всякой всегда бабушек показывают, словно дедушек вовсе не существует. Дискриминация сплошная…
– Это ещё что такое? – удивлённо спросила внучка.
– Ты же в школу уже ходишь, должна знать, – усмехнулся Иван Ефимович.
– Мы пока такое слово не проходили. – Даша замотала головой. – Может, во втором классе начнём. А ты не можешь мне рассказать?
– Что рассказать? – сразу не сообразил дед.
– Ну, слово это… как его… дистрима… дискра… ну, которое ты только что сказал.
Дед улыбнулся, махнул рукой, подошёл к девочке, обнял её и ласково произнёс:
– Да не слушай ты меня, старого дурака, пошутил я.
– Пошути-и-ил? – удивилась Даша. – Значит, такого слова на свете нет?
– Ну почему же сразу нет? – рассмеялся дед. – Слово-то есть, да у нас его нет…
– Где нет? В деревне? – уточнила Даша.
Дед уже был и не рад, что затеял эту тему. Он знал: теперь Дашка не отстанет и, пока не узнает значение слова «дискриминация», вынесет ему мозг.
– Хорошо. – Иван Ефимович присел на порожек. – Присаживайся, сейчас объясню.
Внучка уселась на ступеньку выше и приготовилась внимательно слушать.
– А ну-ка скажи это слово ещё раз, – потребовала Даша. – Я хочу запомнить.
– Дискриминация, – буркнул дед.
– Не, я так не запомню. – Она замотала головой. – Давай по слогам. Ди… кри…
– Да не «ди-кри», – поправил Иван Ефимович, – а «ди-скри»…
– Так! – радостно воскликнула Даша. – Дискри… Запомнила. А дальше?
– Дальше – «нимация», – произнёс старик и осёкся.
– Нимация! – повторила внучка.
– Нет, – досадовал дед. – Погоди, я сам ошибся. – Какое-то время он жестикулировал пальцами и что-то бормотал, а затем выпалил: – Не «нимация», а «минация».
– Минация? – уточнила Даша. – Ой, дед, а я начало забыла.
Иван Ефимович тяжело вздохнул и предложил начать всё сначала:
– Слушай внимательно ещё раз: ди…
– Ди… – тут же повторила Даша.
– А ты можешь сначала все слово полностью послушать, а потом повторить? – нахмурившись, спросил дед.
– Нет! – решительно ответила внучка. – Такое длинное слово я сразу не запомню. Давай по слогам.
– Ладно. Наша песня хороша, начинай сначала!
– Что ещё за песня? – Даша вытаращила глаза. – Это из песни, что ли? Я такой не слышала.
– Да нет! – рассмеялся дед. – Просто есть такая песня, без начала и конца. Её можно петь хоть весь день.
– Ой, как интересно! – Внучка радостно захлопала в ладоши. – А ну спой, – тут же потребовала она.
– А слово? Мы же ещё слово не выучили…
– Да, точно, – согласилась Даша. – Ну, тогда давай выучим слово, а потом ты споёшь песню, договорились?
– Договорились! – Дед кивнул. – Итак, Ди…
– Ди…
– Скри…
– Скри…
Иван Ефимович задумался.
– Да что ж это такое? – возмущённо воскликнул он. – Погоди. Дай я про себя его произнесу.
Он снова стал что-то бормотать.
– Забыл, что ли? – тихо спросила Даша.
– Да не забыл, просто сам запутался. Вот такое оно нехорошее, это слово.
– Нехорошее? – Внучка испуганно прикрыла ладошкой рот и, наклонившись к уху деда, шёпотом спросила: – А оно не матерное? А то мама меня будет сильно-пресильно ругать. Мне матерные слова нельзя говорить, потому что я девочка.
– Дашенька, миленькая ты моя, – громко рассмеялся дед. – Ну что же ты такое говоришь? Стал бы я учить тебя матерным словам? Да ты что?
– Ты же сам сказал, что слово нехорошее…
– Не в том смысле, – продолжал смеяться и утирать слёзы Иван Ефимович. – Ну, рассмешила! Нехорошее – в смысле труднопроизносимое. Ты видишь, сколько прошло времени, а мы всё никак его не выучим?
– Это немного, дед, – возразила Даша. – У нас в классе есть Ромка Делягин, так он целую неделю учил слово «экскурсовод». Ты знаешь, кто это такой?
– Да откуда же я знаю. – Старик развёл в стороны руки. – Я и школу-то твою ещё не видел, а ты за Ромку какого-то спрашиваешь…
Даша залилась звонким смехом, да так, что на её смех прибежала Мотька, средних размеров ушастая дворняжка. Она села напротив хозяина и его внучки и, время от времени склоняя голову то в одну, то в другую сторону, стала внимательно всматриваться в их лица. Со стороны это смотрелось как собачье недоумение, дескать, чего вы тут расхохотались?
– Ты чего заливаешься? – удивился Иван Ефимович.
– Да я же тебя не про Ромку спрашиваю, – пояснила Даша. – А про этого… как его… сбил ты меня… экс-кур-со-во-да, – произнесла она на всякий случай по слогам.
– А-а-а! – протянул дед. – Так бы сразу и сказала. Конечно знаю. Я тоже, когда в школе учился, ходил с классом на экскурсии всякие. В Краснодон ездили, например. Про «Молодую гвардию» слышала?
– Нет, – ответила Даша и тут же добавила: – Мы это ещё не проходили.
– Хотя вас уже теперь туда вряд ли повезут.
– Почему? – удивилась внучка. – Вас возили, а нас не повезут…
– Так, Дарья, – перебил дед, – слово-то учим или нет?
– Учим-учим, – подтвердила Даша. – Я начало уже запомнила. Ди-скри…
– А дальше проще, – сказал Иван Ефимович и по слогам произнёс: – Ми-на-ци-я.
– Ди-скри-ми-на-ци-я! Верно?
– Молодчина! – Дед погладил внучку по голове. – Так вот, слово «дискриминация» означает… означает… как бы тебе объяснить, чтобы ты сразу поняла. Ну, в общем, это когда кто-то считает себя лучше другого и всячески ему об этом напоминает.
– Всё поняла! – воскликнула Даша. – Это про нашу учительницу.
– Как это – про вашу учительницу? Она что…
– Ну, она всё время нам говорит: «Сиди не умничай». Понимаешь? Умничать можно только ей. И вообще, ей можно всё: краситься, делать маникюр, на уроке по телефону говорить – всё-всё-всё! А нам ничего нельзя. Это дикри… дискри… минация?
– Нет, Даша, какая же это дискриминация, это дисциплина.
– Дисциплина, дед, это когда не разговариваешь и не крутишься на уроках, – возразила Даша. – А так получается, Вере Семёновне можно всё, а нам – ничего. Я, например, тоже хочу в школу ходить красивой.
– А ты некрасивой ходишь, что ли? – улыбнулся дед.
– Какая там красота, – вздохнула Даша. – Я перед Новым годом накрасила ногти и чуточку губы. Помаду мне, кстати, мамина подруга тётя Надя подарила. Так Вера Семёновна такой шум подняла, что я даже плакала. Принесла мне жидкость, заставила стереть лак, потом отвела в туалет, умыла, ещё и маму в школу вызвала.
– Ну а мама что? Ругала? – спросил дед.
