скачать книгу бесплатно
Десять лет вычеркнуты из жизни.
Вычеркнуты? Нет. Они тоже остались в душе музыкой – трагической и героической, болезненной и отчаянной, но – музыкой...
* * *
Музыка звучала в нем и сейчас, когда Джабраил вспоминал о том, каким был его дом раньше, не имея сил пойти и посмотреть, каким он стал сейчас, чтобы не озлобиться, чтобы не превратиться в лютого неукротимого зверя, жаждущего только одного – мести. Говорят, что гений и злодейство несовместимы. Джабраил не хотел быть злодеем, хотя не совсем соглашался с истинностью утверждения. История знала многих гениев и злодеев в одном лице. Но он даже злодеем быть не желал, и вовсе не потому, что желал быть гением. Он себя гением уже чувствовал, и другие, опытные и серьезные люди, к мнению которых мир прислушивался, говорили ему об этом открыто. Для полного признания не хватало немногого – публичности. Но публичность – это предмет времени. Она сама приходит, когда время поймет, что пора уже. Однако время сыграло с Джабраилом дурную шутку, оставив без инструмента, вместо которого под руками оказался автомат. И любовь друзей, знакомых, просто людей, знающих его, то есть признание авторитета. Эти люди готовы были пойти за авторитетным человеком, которого они любили. Так сказал когда-то генерал Джохар Дудаев, и он не потребовал, а попросил Джабраила повести людей за собой. И Джабраил повел, оставив признание своей гениальности на потом, когда время к этому настанет...
Были, конечно, и другие люди рядом. Были те, кто объяснял, что ему не место там, где идет война, тем более война не просто национальная, но война еще и религиозная. А религия была против его музыки. У религии музыка была своя. Да и национальная музыка значительно отличалась от европейской классики, которой Джабраила учили всю его недолгую еще жизнь. Ему предлагали все бросить и уехать в Европу. Туда, где он учился. И там продолжать свои занятия...
Наверное, и в этих подсказках была правда. Особенно часто он слышал такие слова от жены, пианистки не самого большого таланта, и к тому же не чеченки, вернее, только на четверть чеченки. И потому она не могла понять его национальных чувств. В ней очень слабо говорила чеченская кровь, а кровь матери, еврейки-космополитки, говорила, что родина у человека там, где он живет. И он отправил ее в Германию. Вместе с детьми. У них там появился новый дом, купленный на деньги, которые он привозил. Не слишком большой, но удобный. А этот дом, полуразрушенный, жена и дети забыли. Особенно, конечно, дети, потому что они жили здесь, когда были совсем маленькими. Но не забыл его Джабраил... И хотел видеть разрушенными дома тех, кто разрушил его дом...
Гений и злодейство несовместимы. Ерунда. Он разрушит их дома. И после этого станет гением. Он по-прежнему слышит музыку постоянно, словно никогда ни на шаг не отходил от инструмента. Даже более того, он слышал музыку в бою, и все звуки войны, крики смерти, выстрелы и взрывы так легко переводились в уме в музыку, что он чувствовал себя гением. Это кому-то трудно искать в голове новые ноты. У него так много накопилось новых музыкальных мотивов, что он может теперь при первом же случае сесть за инструмент и играть совершенно новую музыку даже не с листа, а просто из головы. Играть, играть и играть... Он постоянно чувствовал потребность в этом.
Порой Джабраилу удавалось отдыхать за границей. Особенно чувствовалась потребность в таком отдыхе зимой, когда он и весь отряд уводил с собой. Отряд устраивался где-то в приграничных селах, где жили этнические чеченцы. А сам он имел возможность и в город выбраться. Однажды даже сходил в Грузии на концерт швейцарского пианиста. Там, в городе, он и сам мог бы найти возможность сесть за инструмент. Но не садился принципиально, потому что его война еще не закончилась...
* * *
Музыка дома звучала, заполняя Джабраила целиком. Она была ностальгической, щемящей душу, вызывающей тепло в середине груди и обволакивающей голову сладким туманом. Потом мелодия стала постепенно меняться, одна за другой в общий текст звуков стали вплетаться грустные нотки. Потом этих ноток становилось все больше и больше. А еще через несколько минут мелодия стала походить на стоны. Дому было больно, дом страдал, чувствуя рядом хозяина и не имея возможности хозяина увидеть. Дом был живым организмом, любимым живым организмом, общающимся с хозяином посредством музыки. И, сам не осознавая, что он делает, Джабраил встал, и тихо вышел из дома. Он очень старался, чтобы не скрипели половицы под его скользящими шагами. И потому даже не переобулся, а вышел, как был, в тапочках. Еще и тогда он не думал идти в свой дом, хотя дом звал его, требовал к себе настоятельно и печально, как зовет, бывает, хозяина больная собака.
Во дворе рядом с крыльцом стоял Алан. Смотрел на Джабраила внимательно и помахивал лохматым хвостом. Джабраил положил руку на широкий лоб собаки и двинулся в глубину сада. Он сам не осознавал, что идет на зов. Он уверен был, что вышел просто воздухом подышать перед сном. Но шел целенаправленно и без остановки.
Задвижка в калитке не имела замка, хотя и имела петлю для замка. Но зачем замок, если задвижка закрывается с этой стороны... Стараясь не издать ни звука, Джабраил отодвинул засов и сразу, не сомневаясь, шагнул в собственный сад. Калитку за собой закрыл плотно, чтобы не вышел Алан.
Вот дорожка, по которой ходил столько раз. Выложенная фигурной тротуарной плиткой. Дорожка не напрямую ведет к дому, а огибает его по кругу. Сделав по дорожке несколько шагов и умиляясь этому, Джабраил все же пошел напрямую. И приблизился к двухэтажному дому, не имеющему ни одного стекла в окнах. Те стекла, что не были разбиты, оказались просто вынутыми из рам и унесенными кем-то, кто имел потребность в стекле. Это даже не возмущало. Задняя дверь тоже перестала быть дверью. Даже наполовину перестала, потому что верхняя половина была выломана, а нижняя уже не могла самостоятельно роль двери выполнить.
Джабраил шагнул за порог, все так же слыша в ушах стонущую музыку. Пол первого этажа был завален кирпичом. На кухню, памятуя рассказ Ахмата, даже заходить не захотелось. И он сразу пошел на второй этаж, сразу к своей большой угловой комнате, где когда-то стоял рояль, неизвестно кем и куда вывезенный.
Шум машины на улице только на секунду врезался в болезненный музыкальный фон, но вплелся в него почти органично. Потом так же органично Джабраил прослушал и шум более серьезного двигателя, и по звуку догадался, что по улице едет патрульный БТР. И, не отвлекаясь от музыки, похвалил себя, что не взял фонарь, потому что патрульные могли заметить свет фонаря в развалинах, и это не осталось бы без внимания.
Машины прошли, а без фонаря Джабраил все же споткнулся. Это как-то вывело его из состояния прослушивания музыки дома и заставило насторожиться. И не зря, потому что почти сразу после звука, который он сам издал, Джабраил услышал другой звук, который определил безошибочно – кто-то опустил предохранитель на автомате.
Это уже была прямая угроза, сразу сделавшая из музыканта воина. Джабраил был хорошим воином, и он даже подумать ничего не успел, как пистолет переселился из-за ремня на спине в руку и подготовился к стрельбе как бы сам по себе, без того, чтобы человек подумал об этом.
Теперь каждый шаг – это шаг к спасению, если он будет неслышимым. Так осторожно и передвигался Джабраил к окну. В доме-развалинах темно. Его силуэт высветиться не может, и потому осторожно выглядывать можно без опасения. Но сад луной освещается хорошо. И Джабраил сразу увидел прижавшиеся к забору три человеческие фигуры. Они, несомненно, слышали звук из дома. Поняли или не поняли, что там кто-то есть? Но – насторожились. Ждали чего-то, может быть, повторения звука.
Так в напряжении прошло почти пять минут. Люди у забора тихо переговаривались, спрашивая друг друга, что им делать. Но ждать долго они тоже не хотели и стали осторожно выдвигаться в сторону сада. Не в сторону дома, а в сторону сада, к забору с домом Ахмата Хамкоева, к тому забору, где Джабраил оставил калитку закрытой.
За калитку они не пройдут. Там сидит грозный сторож Алан, который собьет чужаков с ног раньше, чем они успеют выстрелить. Но выстрелить они все же успеют. Алана жалко. Он старый и верный пес, который никакого противника не испугается. И потому будет обречен...
Не слишком думая о себе, о том, что автоматные очереди могут быть направлены и в окно, из которого раздастся выстрел, Джабраил поднял пистолет. Он почти не целился, потому что умел стрелять быстро. И нажал на спусковой крючок.
Один из людей упал, двое других бросились в сторону кустов, дав несколько коротких неприцельных очередей неизвестно куда. Джабраил еще дважды выстрелил, тоже видя только шевеление кустов, и только после этого заметил, как молниеносно перелетели через разваленный забор две фигуры.
Теперь вниз... Алан лает, зовет. В доме Ахмата свет не зажегся, но шум послышался. Ахмат, похоже, вооружился и спешил на зов Алана. Но около убитого, застывшего в неестественной позе, Джабраил оказался раньше.
– Кто здесь? – из-за калитки раздался голос Ахмата.
– Это я... Иди сюда...
Ахмат появился в проеме с автоматом в руках. Дышал тяжело, испуганно. Он вообще-то трусом никогда не был. Хотя и отвагой не блистал. Но за себя и за своих близких стоять всегда готов насмерть.
– Не знаешь, кто это?
Ахмат включил фонарь и вместе с рычащим Аланом склонился над телом, вглядываясь в лицо. Долго смотрел. Предсмертный оскал, конечно, лицо изменил. Но Ахмат узнал его, понял Джабраил, когда ментовский капитан выпрямился.
– Это Али Паленый. Верный пес Юрки Шкурника.
– Сдается мне, ты станешь сразу подполковником, – усмехнулся Джабраил. – Звони в горотдел. Три человека из банды Юрки Шкурника пытались отомстить тебе за то, что ты сделал сегодня. Одного ты убил, двое сбежали...
Обеспокоенный до этого Ахмат просиял, понимая, какую помощь оказал ему Джабраил. А Алан все лаял, не останавливаясь. В одну, в другую сторону, словно сопровождал своим голосом убежавших...
3
Термин «сбежали» не слишком подходил для того состояния, в котором находился Юрка Шкурник. Даже то, что он сильнее обычного косил глазом, вовсе не говорило об испуге. Шкурника можно было обвинить в чем угодно – в коварстве, в бесчестности, в жестокости, в предвзятости и жадности, но трусом он никогда не был. Шкурник просто отступил, и все. Но отступление происходило достаточно быстро, поэтому Джабраилу, не выставившему себя на всеобщее обозрение, следовательно, не давшему возможность в себя стрелять, обманчиво показалось, что это было простое бегство.
Опыт боевых действий у Юрки Шкурника был большой, и этот опыт не позволял предполагать, что он встретился со случайностью. Случайности, конечно же, как и везде в жизни, встречаются и на войне, и даже не слишком редко. Однако же гораздо чаще такие внешние случайности бывают хорошо продуманными и организованными. И потому Табибу сначала показалось, что он попал в организованную засаду. В этом случае отступление, организованное, а не паническое, должно происходить как можно быстрее и без потери внимания к окружающему.
Не потерял хладнокровия и Беслан, при перебежках умело контролируя территорию вокруг стволом своего автомата. Вправо – влево... И указательный палец на спусковом крючке каждый миг готов судорожно сжаться. При этом оба помнили, что совсем недавно проехал милицейский «уазик» и следом за ним БТР. Проехали, конечно, уже и далеко, но они могут вернуться, если в машинах услышали выстрелы. А услышать могли, особенно в «уазике», у которого двигатель не так сильно шумит, как у БТР. Но не в них, как посчитал Табиб, вся опасность. Если ставят засаду, засада сама по себе предполагает перекрытие путей отхода. Впрочем, когда новых выстрелов не раздалось, Шкурник уже не мог так уверенно думать, что попал в засаду. Но опять же на случайность он не полагался. Если это была не засада, то это был сторожевой пост. Джабраил достаточно опытен и дорожит собственной безопасностью. И пост этот он выставил не от другого полевого командира, потому что не мог предположить, что Табиб пожелает навестить его в доме Ахмата, а просто на всякий случай, чтобы защитить себя от возможной проверки со стороны федералов. Если дело обстоит так, то нечего опасаться погони. А погони, кажется, не было... Хотя сразу проверить это невозможно.
Выходит, подобраться к Джабраилу труднее, чем это показалось вначале. Но если подобраться труднее, значит, Джабраил бережет себя. Значит, ему есть что беречь, есть за что опасаться. Не только, понятно, за собственную жизнь, рисковать которой он умеет, как всякий горец, но и за содержимое своего вещмешка, которое полностью неизвестно Шкурнику...
Юрка Шкурник предположить не мог, что Джабраил имеет привычку всегда таскать с собой нотные тетради. Мало ли что, оставишь их, и не будет возможности возвратиться, чтобы забрать. Подобные потери невосполнимы. Но это просто не укладывалось в голове такого приземленного человека, к тому же элементарно не ощущающего в ушах постоянную музыку окружающего его большого мира, отражающую все события этого мира...
* * *
Доказательством того, что Юрка Шкурник не убегал, являлся и тот факт, что убегают обычно в испуге, в панике и стараются убежать как можно дальше от места событий. Юрка же, как опытный боевик и хладнокровный человек, только перемахнув вместе с Бесланом полуразваленный забор, почти сразу же перемахнул и забор соседний, точно такой же полуразваленный, расположенный в пятнадцати метрах дальше по улице. Беслан последовал за ним словно привязанный. И уже там, среди заросшего сада соседнего не восстановленного дома, оба на миг притаились и прислушались, определяя возможность погони. На это ушло всего несколько десятков секунд, может быть, минута. Погони определенно не было. Тогда Шкурник поднял голову, скривив физиономию, злобно усмехнулся не понимающему ситуацию Беслану и тут же неслышимым шагом направился к другому забору, разделяющему этот сад и бывший сад Джабраила. Беслан за ним не последовал, он охранял забор, повернув в сторону провала ствол автомата.
Лаяла собака. Злобно и хрипло. Юрка Шкурник никогда собак не любил. Это у него с детства, когда его основательно подрали два соседских пса. Пришлось даже в больницу обращаться, чтобы там зашили раны, нанесенные страшными клыками волкодавов. И после этого Юрка два года хромал. И хорошо, что сейчас сумели убежать раньше, чем на месте появился пес. Шкурник хорошо знал, как быстры в атаке внешне крупные и неповоротливые собаки. Не всегда успеешь дать прицельную очередь. А потом уже поздно будет, потому что собака в тебя вцепится.
Издалека послышались голоса. Лай собаки мешал разобрать, что говорили, но Шкурник, приблизившись к забору вплотную, остался уверен, что голоса узнал. Разговаривали двое. Один из них, кажется, Ахмат Хамкоев, второй, несомненно, сам Джабраил Алхазуров. Должен был бы там быть и третий человек, который стрелял – часовой. Но, сколько Шкурник ни прислушивался, третьего голоса не услышал. Значит, их всего было двое. Хамкоев пришел со стороны своего дома. Он кричал оттуда, спрашивая, что случилось. Выходит, что в доме, в собственном доме, находился именно Джабраил? И Табиб опять упустил его? Впрочем, если он там находился, то, скорее всего, без своего вещмешка, такого привлекательного невидимым содержимым. Но... Почему?.. Может быть, он этот вещмешок как раз и прячет в развалинах своего дома? Может быть, у него там тайник, и помимо того, что в вещмешке было, и в тайнике найдется что-то, что может заинтересовать?..
От таких сосредоточенных мыслей у Шкурника даже глаз стал смотреть почти прямо, словно он двумя глазами увидел уже содержимое тайника Джабраила Алхазурова. И представил, что пачек с баксами там гораздо больше, чем сейчас в мешке за плечами самого Табиба. Несравненно больше, настолько больше, что и сам он, завладев содержимым тайника, сможет купить себе дом ничуть не хуже, чем дом Джабраила в Германии, где живут его жена и дети. Шкурник не видел этот дом, знал только, что такой дом есть. Даже не представлял, большой он или маленький, красивый или уродец. Но в представлении этот дом вырастал в огромный богатый особняк с садом и обширной открытой лужайкой вокруг. А по этой травяной лужайке дети ездят в электромобилях... И не смотреть на этот дом, а просто представлять себе, что у Джабраила есть такой, было для Шкурника невыносимо больно, словно этот дом отняли у него и отдали другому.
Юрка Шкурник страшно завидовал и очень мучился от своей зависти, как от физической боли, как от ранения... И при этом не виделось медицинского средства, которое могло бы его спасти. Впрочем, средство виделось, хотя и не медицинское. И даже два... Первое – когда сам он будет жить лучше и богаче и не будет никому завидовать. Второе – когда Джабраил внезапно все потеряет и останется ни с чем. Второе средство казалось Шкурнику даже более предпочтительным, более сладким. Тем не менее стремился он к первому, потому что оно было материальнее, а он всегда считал себя человеком от земли...
* * *
Беслан контролировал выход из сада на улицу и дважды тихо мяукнул. Шкурник и сам услышал, как по ночной улице проходит машина. Судя по звуку двигателя, тот же милицейский «уазик» возвращается. И так же медленно едет. Непонятно, слышали в машине выстрелы или нет. Издали точно определить место невозможно. Но машина не проехала мимо забора, а свернула на боковую улицу, не доезжая. Табиб понял, что капитан милиции Ахмат Хамкоев решил с выгодой для себя использовать ситуацию, и сейчас менты приедут к капитану в дом. Так оно и случилось, о чем сообщил злобный и раскатистый лай собаки. Интересно, где сейчас находится Джабраил? Не будет же он ментов встречать... Впрочем, дом у Хамкоева большой, и отсидеться есть где... Не будут же у героя дня дом обыскивать только потому, что этого героя якобы застрелить пытались. А Ахмат наверняка скажет, что застрелить пытались его, в отместку за подвиг дня... Не сказать так просто глупость...
Но и сам Юрка Шкурник тоже начал подумывать, что совершил глупость, не убравшись вовремя подальше. Машина, должно быть, пожаловала к капитану не одна. Голосов слышалось множество. А скоро эти голоса приблизились и, кажется, переместились в сад бывшего дома Джабраила. Осматривали что-то там. Хорошо хоть, между двумя разрушенными домами забор не разрушен, и Табиб за забором среди кустов прячется.
– Вот здесь они, наверное, и сидели, – сказал кто-то по-русски. – Ждали, когда в доме свет погаснет.
– Да, – ответил другой, тоже по-русски, но с акцентом. – Если бы не собака, капитана сегодня положили бы со всей семьей.
Главное, чтобы они не надумали в соседний двор войти. Тогда придется стрелять и через заборы уходить в срочном порядке. Здесь не центр города. Уйти можно. И много разваленных домов. Через жилые дворы пройти сейчас проблематично. Почти в каждом дворе своя собака...
– Ладно, что тут смотреть. Пойдем, что ли.
– В соседний двор не заглянем?
Шкурник напрягся.
– А там что делать?..
– Ладно, пошли. Спать хочется, – и раздался звучный, аппетитный зевок.
– Некогда сегодня спать. Сейчас допросы закончат, пошлют базу этого Косого Шкурника искать...
Табиб, естественно, не знал, что за спиной его зовут Косым Шкурником, иначе на такое обращение он ответил бы выстрелом и доказал, что косой глаз не мешает ему точно стрелять. Что Юркой Шкурником зовут, уже слышал, передавали добрые люди еще в те времена, когда он шкуры принимал. В этом ничего обидного нет. Но Косой Шкурник – это похоже на оскорбление. А говорят-то точно о нем... И он с силой сжал приклад автомата.
Но тут же успокоился, потому что заимел возможность похвалить себя. А как не похвалить, если он предвидел, что месторасположение базы сдадут и туда нагрянут менты, а то и спецназовцы. И всех, кто там находится, положат. И пусть положат. Меньше останется людей, которые смогут рассказать о прошлом полевого командира Табиба. Когда-то и это тоже может сгодиться. Война кончилась. Людей у него больше нет, не считая Беслана. Значит, надо быстрее уходить за границу. Но уходить можно не с пустым карманом...
Шкурник тихо, чтобы не слышали люди за забором, перебрался к Беслану. Присел рядом, нос почесал, показывая свое хладнокровие и презрение к опасности.
– Ты как? – спросил.
– Нормально. Спать еще не хочу. Только прохладно становится. Вспотел, когда бегал. Сейчас на ветерке морозит.
– Сейчас эти уберутся, пойдем в дом Джабраила... Там ветра нет...
– А что там? – не слишком заинтересованно спросил Беслан.
– Там тайник должен быть. Будем искать...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
Видавший виды «Ту-134» прибыл в аэропорт «Ханкалу» утром, еще в темноте, и быстро вырулил с взлетно-посадочной полосы на стоянку, заняв место между двумя военно-транспортными «анами», стоящими под разгрузкой. Вместе с группой Согрина летели в длительную командировку сменить работающих в Чечне товарищей шестеро «альфовцев». Народ неразговорчивый, и все общение при посадке в самолет состояло из короткого вопроса Сохно и такого же короткого ответа командира группы майора Султанова. Потом короткого вопроса командира группы майора Султанова и короткого ответа Сохно.
– Бывали уже там?
– Бывали... А вы?
– В основном там и бывали.
У «альфовцев» своя задача, они в отличие от спецназовцев ГРУ летели не на конкретную операцию, но посматривали группы одна на другую с уважением, не стараясь вникнуть в чужие дела. И, не зная, что им предстоит в Чечне и когда, после взлета все предпочитали загодя по возможности выспаться.
В Ханкале прямо к траппу подали автобус для «альфовцев», те предложили подвезти и спецназовцев, но Согрин уже увидел приближающийся «уазик» – полковник Мочилов, как и обещал, в ночь занялся обеспечением группы Согрина, вопреки привычке заниматься этим делом загодя.
– Нас встречают.
На базе спецназа ГРУ в Грозном у группы Согрина имелось свое небольшое помещение, и, к счастью, помещение еще не успели отдать кому-то другому, поскольку сам Согрин с товарищами уже не собирался сюда возвращаться. Но возвратиться пришлось.
Дежурный по базе ждал их и сразу отправил полковника к штабным картографам за получением карт, а двух подполковников на склад, где прапорщик-кладовщик со щегольскими усиками уже подготовил комплект всего необходимого для долговременного рейда.
– Перегружаешь, старик, – проворчал Сохно молодому прапорщику. – Я здесь навечно селиться не собираюсь.
И безоговорочно отодвинул половину выделенных продуктов. Патроны, впрочем, и гранаты взял в полном комплекте. Не столько по надобности, сколько по привычке. А потом долго возился, выбирая себе веревку. К веревкам у Сохно всегда была особая привязанность, и этому вопросу он уделял внимание обязательно. Кордебалет проверял заряд аккумуляторных батарей для ночного прицела своего «винтореза» и ПНВ[6 - ПНВ – прибор ночного видения.] бинокля полковника.
За этим занятием их и застал полковник Согрин, торопливо пришедший вслед за своими офицерами. Сразу стал загружаться сам и остальных поторопил:
– Договорились с вертолетом. Группа из прокуратуры и телевизионщики вылетают... Мы с ними... Быстрее... Машина ждет...
На обратной дороге в Ханкалу спецназовский «уазик», не проявляющий смущения перед выбоинами дороги, обогнал «Газель» с надписью «телевидение».
– В РОШ[7 - РОШ – региональный оперативный штаб по проведению контртеррористической операции на Северном Кавказе.] все равно заскочить не успеем, – посетовал Согрин.
– А нам там и делать нечего, – пожал плечами Сохно.
– Обстановку бы на всякий случай узнать.
Но в РОШ они не поехали, опасаясь опоздать на вертолет, где они были не штатными пассажирами, а просто попутчиками без права задержки. Вертолет мог вылететь и без них. Впрочем, телевизионщиков пришлось ждать еще двадцать минут после посадки. Руководитель следственной бригады не по годам седой подполковник был уже в курсе дела и получил приказ выдавать спецназовцам полную информацию. Согрин сразу приступил к инструктажу – какие конкретные вопросы интересуют его во время стандартного допроса. Подполковник, пользуясь тем, что вертолет, хотя и завертел уже винтами, все же вибрирует не так сильно, как в полете, эти вопросы внес в свой блокнот.
Телевизионщики загрузились быстро. Закрыли дверь. Вибрация винтокрылой машины усилилась, пилот начал «выбирать обороты», и только по внезапно наступившему крену большинство поняло, что вертолет уже в полете...
* * *
«Комедия» со съемками материала для новостных телевизионных программ затянулась, и хорошо еще, что телевизионщики в отличие от киношников не имеют привычки снимать дубли. Пора уже было и к допросам приступать, потому что потерянное время часто бывает невозможно компенсировать. Впрочем, Согрин с офицерами не стали наблюдать «комедию», а сразу взялись за читку протоколов предварительных допросов, и попутно сами «допрашивали» местного опера, который давал пояснения по всем неясным вопросам. Но предварительные допросы сводились в основном к одному: где находится в настоящий момент Юрка Шкурник с остатками своего отряда. Этот вопрос был вполне закономерен, поскольку, как сообщили приезжим, ночью люди из отряда Юрки Шкурника пытались произвести нападение на дом капитана милиции Ахмата Хамкоева. Тревогу подняла собака, и Хамкоев, вовремя сориентировавшись, потому что был насторожен, застрелил одного из нападавших, некоего боевика Али Паленого, чей труп лежал сейчас в подвале горотдела милиции, и уже предупреждены были родственники Паленого, что им предстоит прийти на опознание.
Сдавшиеся боевики одинаково указали место обычной базы Юрки Шкурника и две дополнительные базы, куда, впрочем, из-за отдаленности он сейчас уйти не мог. По общей версии, Шкурник подозревал, что часть его отряда готовится сдаться властям, и загодя забрал у всех документы. А когда они все же сговорились и ушли, Шкурник с оставшимися восьмерыми верными ему боевиками остался на ближайшей базе и не решился преследовать десятерых. Они тщательно следили, не будет ли преследования, и не заметили его. Более того, группа, подготовившись к сдаче, три дня сидела в лесу под Гудермесом и вела переговоры с капитаном милиции Хамкоевым, который действовал с санкции начальника городского управления МВД, но своему руководству пока не докладывал, потому что не был уверен в окончательном результате.
– На поиски Табиба кто-то отправился? – поинтересовался Сохно.
– Милицейский взвод, – сообщил опер.
– Всего-то? Они и окружить не сумеют.
– Мы еще ночью сообщили Рамзану Кадырову. Он приказал отправить милицейский взвод и, в свою очередь, высылает два вертолета со своими людьми. У него к Шкурнику свой счет. Шкурника приказано брать живым.
– Они «возьмут» только его голову, – сказал Кордебалет. – Не знаю, как голова без тела может оставаться живой... Она не сможет дать показания, которые нам очень нужны.
Опер помрачнел, хотя прекрасно знал, что все будет именно так.
– Это их проблемы, – задумчиво сказал полковник Согрин. – Не нам вмешиваться в местные традиции. Меня другое интересует. Давно в ваших краях не было слышно про Джабраила Алхазурова?
– Давно не слышно. – Опер с удовольствием перевел разговор на другую тему. – По слухам, он осел где-то за границей. По крайней мере, семья у него в Германии, имеет дом и живет не слишком бедно... Наверное, и он где-то рядом. Его в международный розыск не объявляли.
– А вот это зря. Материалов для представления достаточно.
Такой вывод, судя по выражению его лица, оперу не понравился.
– Его у нас в народе любят.
– А этот... Капитан Хамкоев. Он, кажется, родственник Джабраила Алхазурова?
Опер пожал плечами:
