скачать книгу бесплатно
Вообще-то Мадина всегда считала, что свидетелей убивают. И в эти последние минуты думала о том, как ей спасти старшего сына. Самой погибнуть, но сына спасти. В голову, однако, ничего не приходило. Ящик кухонного стола, где лежали ножи, находился как раз под рукой пожилого, что охранял их, поигрывая пистолетом. До ящика не добраться. Чем-то по голове ударить? Но тяжелого под рукой ничего нет, кроме сковородки. Что можно сделать сковородкой?.. Только звон в ушах вызвать.
Оказалось, она беспокоилась напрасно. Ей даже заплатили. Но, даже держа в руках деньги, пусть и фальшивые, она все еще не находила в себе сил, чтобы встать, и прижимала деньги к голове сына.
– Мама… – позвал Азат. – Они ушли… Совсем ушли…
Он высвободился из ее ослабевших рук и поспешил к двери, закрыл ее на ключ и на задвижку. И только после этого Мадина смогла подняться. Она прошла в комнату и остановилась рядом с окном. Окно так и осталось приоткрытым. Открывали только так, чтобы создать маленькую щель. И из нее стреляли. Мадина подняла глаза, отыскивая мишень, и увидела вдалеке окна военного госпиталя. И даже невооруженным глазом можно было рассмотреть пробитое стекло в одном из окон. Там горел свет, и какие-то люди бегали, суетились. Подробности из-за расстояния разобрать было невозможно…
Муж пришел, как всегда, через полтора часа после прихода Мадины. Она рассказала, что произошло. Он сел на кухне, ковырял пальцами кусочек овечьего кислого сыра и думал. Долго думал, взвешивая все последствия. Как всякий настоящий мужчина, он любил сначала все обдумать и только после этого высказать свое мнение. Тогда уже не придется брать слова обратно…
– По выстрелу могут окно вычислить, – сказал наконец. – Менты приедут, тогда уж… Никуда не денешься… Но сама никому не говори. И ментам… Доллары спрячь. Не говори. Просто, выстрелили и ушли. Пригрозили. Ты за детей испугалась…
3
Эмир Зелимхан Кашаев снял с головы вязаную шапочку, потер ею руки, разгоняя в пальцах кровь, и только после этого протянул ладони к очагу, грубо сложенному из слоистого горного камня. Металлическая неровная труба от очага уходила в крышу и по ночам, когда топить приходилось сильнее, более того, когда можно было позволить себе топить сильнее, не боясь, что дым обнаружат самолеты-разведчики федералов, активно гудела. Руки у эмира не замерзли, в землянке не холодно, потому что камень хорошо держит тепло, но очень уж сыро, как всегда бывает в землянках, расположенных поблизости от ручья. И у Зелимхана в последнее время болят суставы пальцев. Наверное, это от всегдашней сырости. По крайней мере так говорит врач-араб, что уже второй год служит в одном из джамаатов Кашаева. Удивляться нечему – столько лет уже Зелимхан в сырости живет, что скоро не только пальцы, скоро все суставы болеть начнут. Пора бы и перебираться в теплые края, чтобы там, на солнышке, прогреться. Но сначала необходимо все дела здесь завершить. И когда это удастся сделать, неизвестно. А пока дела не завершены, характер не позволяет Зелимхану уйти. Но он при этом понимает, что уходить придется вскоре, и уходить, скорее всего, навсегда. Прочь из этой сырости!
Землянки базы всегда ставятся в самых глухих и дремучих урочищах, через которые обязательно должен протекать ручей. Чтобы не ходить за водой куда-то далеко и не показывать свое месторасположение. Случайные посторонние взгляды не купишь и любопытных, которых не знаешь и не видишь, не заставишь закрыть навсегда глаза. И эти места, как все низины, обязательно бывают сырыми. А строить базу где-нибудь на вершине или на склоне нельзя. Главное препятствие – лес там не такой густой. И именно потому по склонам больше троп проходит, чем по низинам. А зимой низины еще и снегом заметает по самые крыши землянок. Совсем базу не видно…
Вообще-то Зелимхан к этому времени обычно уже спокойно отдыхал вместе с семьей. Когда в Грузию, когда в арабские страны отправлялся. Один раз по хорошим документам даже в Сочи ездил. И ничего, сошло гладко, хотя его лицо хорошо известно всем, и не только ментам и фээсбэшникам – газеты, журналы, телевидение… Журналистам его физиономия нравится. Ею детей пугают… Короче говоря, в отдыхе он себе отказывать не привык. Случалось, и подлечиться требовалось. За две войны три ранения, одно из них тяжелое – не шутка. Но нынешняя зима не похожа на другие. В нынешнюю зиму Зелимхан решил остаться, чтобы раз и навсегда поставить точку в своих делах, а потом распроститься с родными краями. Он отправил часть своих людей на отдых. Ни к чему им подставляться под автоматы «волкодавов», которые, как настоящие собаки, следы в зимнем лесу ищут. А сам пока остался… Да и не может он уехать, не дождавшись возвращения младшего брата. А брату пора бы уже и закончить все дела там, в Европе, и прибыть к нему. Давно ждет его Зелимхан… Пять месяцев… Ждет хотя бы вестей… И сегодня тоже ждет…
Зелимхан Кашаев знает, что федералы предлагают за его скромную голову немалую сумму. И даже специально охотятся за ним и за его младшим братом Алимханом, считая, что они оба скрываются в здешних лесах. И потому сам никакой связи ни с кем не поддерживает. Даже по спутниковому телефону. Хорошо помнит, как уничтожили Дудаева. И его могут уничтожить так же. Ракета – дура. Ей куда ни скажешь, туда она и полетит. Скажут, что надо лететь в точку, откуда раздался телефонный звонок, она в эту точку и ударит. И нет возможности с ракетой договориться, нет возможности сунуть ей «в волосатую лапу» пачку долларов, чтобы она предупредили тебя о наступлении «часа Х». Так договариваться можно только с людьми, ответственными за поимку эмира Кашаева, или хотя бы с людьми, работающими вместе с теми, кто за поимку ответственен. Система разработана четко и сбоев пока не дает. Десятки раз федералы организовывали широкомасштабную травлю Зелимхана Кашаева. Но всегда бомбили пустое место, потому что он был предупрежден не одним, а многими агентами, которых держал в силовых структурах. То есть не просто держал, а содержал… Тратиться на них приходится основательно, но безопасность никогда не бывает лишней. В этом эмир Зелимхан давно уже убедился.
Маленький огонек в очаге. Почти нет пламени. Это и не огонек, это угли, оставшиеся от ночного костра, прогорают долго, тлея. Но тепла они дают не меньше, чем большое пламя. И кажется, что боль в суставах проходит. По крайней мере пальцами уже можно шевелить активнее и не чувствовать внутреннего скрипа.
После короткого стука с железным рычанием кованых петель открылась тяжелая дверь.
Ее специально утяжелили, основательно утепляя, когда Зелимхан Кашаев решил остаться в горах на зиму. Точно так же поступили с дверьми в эмирских землянках на всех четырех базах джамаатов Зелимхана. Там, на каждой из баз, сейчас находится по нескольку человек, которые следят за сохранностью землянок и заодно осматривают окрестности, чтобы эмир однажды не прибыл в опасную зону. Обычно Зелимхан не задерживается больше чем на месяц на одной базе. Считает это опасным – предатели и изменники могут быть везде. А федералы слишком много предлагают за его голову. Мало ли кто соблазнится возможностью списать все свои грехи и обеспечить себе до конца жизни безбедное существование. И потому он часто менял базы. Но так всегда было летом. Сейчас же, когда снег выпал, хотя и очень поздний, небывало поздний, оставаться на одной базе более безопасно, чем переходить с места на место, оставляя следы и показывая свое местонахождение и маршруты передвижения. Так можно вообще без резервных баз остаться, и когда еще умудришься новые подготовить…
– Эмир, человек прибыл с новостями. Ему звонили… Просили что-то вам лично передать… – сообщил араб-охранник на арабском языке, которым Кашаев владел свободно.
Зелимхан держал при себе охранников-арабов, не знающих чеченский язык. Далеко не каждый чеченец умеет по-арабски разговаривать. И если найдется предатель, он не сумеет договориться с такими охранниками.
– Зови… – Зелимхан поднялся с пенька, заменяющего ему табуретку, и повернулся к двери лицом. Он любил стоять прямо, полностью расправив плечи, чтобы при своем и без того высоком росте выглядеть еще выше. Это, как казалось Зелимхану, придавало ему больший авторитет.
Охранник сделал рукой приглашающий знак за спину. И не вышел сам. Охрана всегда присутствовала при разговорах с посторонними. Эти разговоры, как правило, велись на чеченском языке. И это была еще одна причина, по которой Зелимхан запрещал своим моджахедам обучать охранников чеченскому, и охранникам, в свою очередь, запрещал изучать чеченский. Его могли изучать простые арабы-наемники, которых тоже в джамаатах Кашаева немало. Им язык нужен для взаимопонимания во время боевых действий. Охранники же вполне могут обойтись арабским. Если надо отдать приказание охранникам в отсутствие эмира, это вполне могут сделать его заместитель или комендант базы, начальник штаба или начальник разведки – они все арабским владеют. Пока такая система охраны срабатывает и не допускает сбоев, как допустили сбой охранники Хаттаба и Масхадова.
– Здравствуйте, Зелимхан Абдулович!
Вошедший оказался человеком невысокого роста, со щеками, заросшими седой щетиной, и щербатым, всегда полураскрытым ртом. И фигура сгорбленная. Неприятная внешность. Такого к себе в джамааты Зелимхан никогда бы не взял. Но вот разведчики и связные из таких неприглядных получаются хорошие. Этого на внешность эмир не помнил. Да он и не обязан помнить всех, кто ему служит. Обычно они общаются через начальника разведки, докладывая все сведения ему, а начальник разведки, в свою очередь, обобщив данные, обсуждает их с начальником штаба. И только потом, уже с выводами, данные поступают к самому Зелимхану. Но сейчас случай особый. Зелимхан ждет брата Алимхана. Знает, что тот выехал. Но сам не в состоянии провести его через половину Европы и всю Россию, не имеет возможности контролировать его передвижение. Однако отрывочные сведения уже поступают. И только с такими сведениями агенты допускаются, минуя начальника разведки, напрямую к Зелимхану.
– Что скажешь? – Зелимхан не унизился до приветствия такого ничтожного человечка.
– Мне позвонили из Грозного. Велели сказать, что Его менты забрали.
Именно так – «Его», а не Алимхана. Никто не знает, что речь идет об Алимхане.
– Менты забрали? С чего это вдруг?
– Что-то, говорят, с визами у него не в порядке. Менты не любят тех, кто из-за границы домой приезжает. Или наоборот.
– Что – наоборот?
– Наоборот, любят… С иностранцев баксы стрясти можно. Они и держат, пока не стрясут сумму. Бандиты, а не менты.
Эмир с досадой ударил кулаком в ладонь. Брату в его положении следовало избегать всяких неприятностей и никак не попадать к ментам в лапы. Эти-то уж своего не упустят.
– И что дальше?
– Пока ничего. Спрашивают, в каких пределах можно усердствовать, чтобы выручить.
– Когда звонить будешь?
– Как только домой вернусь. Сразу и позвоню. Что передать?
– В каких пределах… Что за дурацкий вопрос! Никаких пределов! Все положить, но выручить. Это очень важно! – рявкнул Зелимхан так, что чуть не сорвал голос.
– Я понял, эмир. Так и передам, что вы ругались.
– Так и передай. Часто к нам ходишь?
– Только когда попросят что-то передать.
– Правильно. Лишний раз сюда ходить не надо. Не музей. Родня у меня служит?
– Сын.
– Видел его?
– Еще нет. Хочу перед уходом поговорить.
– Надолго не задерживайся.
– Десять минут…
– Иди.
Связной вышел вместе с охранником. Зелимхан прошелся по тесной землянке, потом остановился посредине и положил руки на бревно потолочного перекрытия.
– Ох, как я не люблю случайности…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
– За что я люблю зимний лес, – сказал подполковник Сохно, – так это за то, что каждый след хорошо видно. А за что я не люблю его? Так за это же самое! За то, что видно и мои следы… Что мы получаем в итоге, вследствие выпадения устойчивого снежного покрова? Мы получаем существенное и обоюдное для всех сторон обострение ситуации. Не зря в старину военные кампании проводились исключительно в теплое время года. Зимой воины спали, как медведи, и жирок накапливали. И единственное, за что я уважаю чеченских боевиков, так это за их стремление зимой отдыхать. К сожалению, данное правило касается не всех. А в данном конкретном случае я имею сказать только большое «фи…» ранее не очень уважаемому мною лично полевому командиру эмиру Зелимхану Кашаеву и гарантировать ему дальнейшее полное неуважение…
– Если ты этим уважительным многословием объясняешь нам, что надо быть осторожнее, – ответил через «подснежник»[4 - «Подснежник» – миниатюрная коротковолновая радиостанция ограниченного радиуса действия. Предназначена для установления связи внутри тесно работающей группы. Как правило, дальность устойчивой связи не превышает двух километров.] подполковник Афанасьев, которого обычно в группе и даже вне ее привычно зовут Кордебалетом, – то я тебя, возможно, понял.
Кордебалет давно привык к несколько своеобразной манере разговора Сохно. Вместе они воюют с начала семидесятых. Во Вьетнаме еще начинали.
– Нет, – за Сохно ответил командир самой маленькой по численности ОМОГ[5 - ОМОГ – отдельная мобильная офицерская группа.] в составе спецназа ГРУ полковник Согрин. – Он хочет конкретно сказать, что видит следы…
Согрин знает своего подчиненного на пару лет дольше Кордебалета. Он и тогда, в период их знакомства, уже был его подчиненным, хотя в те времена они и носили одинаковые воинские звания.
– Точно… – подтвердил подполковник Сохно. – Издали любуюсь, через окуляры…
– Я их тоже вижу. И тоже не подхожу… Как думаешь, сколько человек прошло?
– Покажите мне, я тоже любопытный! – попросил Кордебалет, слегка отставший от товарищей, чтобы прикрывать их с тыла.
– Еще шагов на двадцать спустишься, тоже увидишь, – подсказал Сохно товарищу. – Мне вообще кажется, что ходили и в одну, и в другую сторону… И незадолго до окончания снегопада. Одни следы занесены, вторые – почти нет. Однако с такого расстояния гарантии дать не могу.
Свежая, недавно протоптанная тропа хорошо просматривалась сверху, когда пересекала открытое место внизу, в ущелье. Может быть, эта тропа была здесь и раньше, и по ней ходили, по местным меркам, достаточно часто, пусть и небольшими группами – хотя бы раз в неделю. В этом случае, при такой невостребованности для прогулок, невозможно определить наличие стабилизировавшейся тропы. За неделю притоптанная трава поднимется в полный свой рост, и пробьется к жизни, следовательно, никто не обратит на маршрут внимания. Но раньше – и несколько месяцев назад, и вчера еще! – не было снега, и потому никто такой маршрут передвижения боевиков не зарегистрировал. Есть, очевидно, и другие подобные маршруты, чередующиеся с этим. Именно для того чередующиеся, чтобы тропы успели зарасти до того, как придется идти в следующий раз.
– Посмотрели достаточно? – спросил Согрин. – Молодцы! Слушаю мнения!
«Подснежник» дает возможность провести маленькую оперативку, не собираясь в кучу и не разрисовывая склон горы своими следами, показывая боевикам свое присутствие.
– Хорошо бы след «понюхать», прежде чем мнение высказывать, – сказал Сохно.
– Если умеешь летать, нюхай, – посоветовал полковник с легким смешком, который не слишком чувствительные наушники «подснежника» все же донесли до ушей подполковников.
– Летать… Такого мне бог не дал. Но я, кажется, плавать умею. Особенно если вода ниже колена.
– То есть… Смотрю карту… – Согрин сразу понял, что у подполковника созрела мысль. И он, только развернув нужный лист карты, сразу эту мысль понял. – Далеко, Толя. Возвращаться придется по своим следам, чтобы внешний вид склона ненароком не попортить. Это добрых километров пять.
– Я сгоняю. До ночи целый день в запасе. Уложусь. А вы пока наблюдайте.
Согрин пожал плечами так, словно Сохно мог его видеть.
– Предложение принимаю, возражений не имею. Часа в два уложишься? Путь-то в гору.
– Постараюсь. Лучше рассчитывать на три. Но я могу торную дорогу срезать по камням. Там следы не видно. Тогда и буду быстрее.
– Добро.
– А я как раз сеанс связи проведу. Время подходит, – подсказал Кордебалет. – Все равно останавливаться.
– Разворачивайся сам. Я помогать не буду. Не хочу следить, – согласился Согрин.
– Не впервой, справлюсь.
Подполковник Афанасьев, как шифровальщик группы, выполняет по совместительству обязанности радиста. Впрочем, современное оборудование не требует многих навыков и позволяет успешно совмещать обе должности без потери качества работы. Так же обстоит дело и в других группах спецназа ГРУ.
Уверенный в своем дыхании, Сохно сразу взял темп, который в состоянии выдержать только хорошо тренированное тело.
Снег под ногами лежал сырой и вязкий, стремился за ноги зацепиться, налипнуть на обувь и замедлить движение, а то и вовсе остановить. Подполковник этого словно и не замечал и не останавливался. Но не забывал автоматически посматривать по сторонам, оценивая окружающую обстановку. При этом присматриваться к чему-то особо надобности, кажется, и не было. Просто Сохно знал, что любое движение, даже вдалеке, даже простой полет птицы периферическое зрение заметит и передаст сигнал мозгу, а тот, в свою очередь, начнет усиленный и сконцентрированный контроль. Так бывает всегда. Исключение составляют статичные объекты. И именно их стоит контролировать. И хотя в данной ситуации статичных объектов, несущих опасность, встретиться не должно, тем не менее про контроль подполковник не забывал, потому что знал прекрасно, что о нем здесь заботиться некому и собственную безопасность он обязан обеспечить сам.
Так за сорок минут, без остановки на отдых, и добрался до каменной продольной гряды, идущей из леса через открытое пространство горного склона до другого леса. Но камни тоже снегом засыпало. Однако здесь снег лежал совсем иной, нежели в лесу и на открытом ровном месте. По крайней мере, черных прогалин здесь столько, что при наблюдении со стороны любой след можно посчитать за такую прогалину. Это на целине следы цепочкой лежат. Здесь же проследить цепочку возможно только при близком рассмотрении.
Прежде чем выйти из-под сени деревьев, задержался в кустах. Здесь присмотреться стоило особо, как всегда бывает в зоне боевых действий при выходе на открытое пространство. И, как оказалось, сделал это подполковник не зря.
Зримая цепочка отпечатков разрезала снег, и спускалась она тоже из леса, того самого, по которому прошел Сохно, только проходила выше, чем шел он, и указывала направление – на каменную гряду. Вопрос встал сразу – человек, несомненно, один человек, шел примерно тем же курсом, что и спецназовцы. Рельеф склона заставлял их самих частенько петлять. Вероятно, и этот человек тоже петлял. И вполне мог видеть их следы.
Видел? И именно потому не пошел прямо, а удалился на гряду?
Допустимый вариант.
– Рапсодия. Я – Бандит, как слышишь? – попытался Сохно связаться с Согриным, но он заранее знал, что это бесполезно. Уже минут десять, как наушник «подснежника» не доносил ни звука и даже не потрескивал. Значит, связи нет. Связь может появиться через десять шагов, а может и не появиться. В горах прохождение радиоволн – явление непонятное и неустойчивое. И рассчитывать на согласованные совместные действия не стоит. Придется действовать в одиночку, что, впрочем, Сохно сильно не расстроило.
Подполковник поднял к глазам бинокль и долго всматривался в камни, выискивая то, что не вписывалось в естественный пейзаж. И ничего серьезного не увидел. Если кто-то и залег там, то замаскировался так хорошо, что обнаружить его можно, только на горло наступив. Сохно и сам, как всякий офицер спецназа ГРУ, толк в маскировке знал, и потому допускал, что и боевики это умеют делать не хуже. И в данной ситуации у него не осталось иного выхода, нежели идти на риск и выходить на открытое пространство.
Видимые сблизи чужие следы уходили в сторону изгиба ущелья. Человек мог уйти за изгиб, точно так же, как не уйти за него и караулить возможное преследование раньше. Он мог караулить его и за самим изгибом, дожидаясь, когда там кто-то появится, не готовый к встрече. А мог и вообще не караулить… Нет причин у прошедшего здесь ожидать, что его будут преследовать. Даже если он и видел следы спецназовцев, и именно потому свернул на гряду, он считает, что оказался за спиной противника. Какие у него основания ждать возвращения спецназовцев? Нет таких оснований… И вообще на следах спецназа не отпечатывается «летучая мышь»,[6 - На эмблеме военной разведки изображена летучая мышь, обнимающая крыльями земной шар. Не путать с эмблемой израильской разведки МОССАД, тоже изображающей летучую мышь над земным шаром. В эмблеме МОССАДа летучая мышь держит в лапах кинжал.] и принадлежать они могут кому угодно. Даже тем же самым боевикам, их разведчикам или связным, идущим в отряд со свежими сведениями…
Сохно вышел из кустов осторожно, перепрыгивая с одного скользкого камня на другой, и быстро переместился под скалу, закрывающую от него половину гряды, но в то же время и его защищающую от выстрела из засады, если такая есть в действительности. Но и с той половины гряды, откуда он оставался видимым, выстрела не последовало.
В работе спецназа риск – это профессиональные издержки.
Сохно рисковал умышленно, осознанно, но – заранее просчитав ситуацию. Он прекрасно знал, что мишень представляет не слишком удобную. Если бы оказался в засаде снайпер, только это было бы опасно. Но вероятность нарваться здесь на снайпера равна одному проценту из ста. А человек с автоматом с дальней дистанции – а ближайшее окружение показалось подполковнику безопасным! – не всегда попадет в человека, перемещающегося не по прямой, а прыгающего с камня на камень, выбирая себе путь. Пусть даже и попадет, но в этом случае, хотелось верить, спасет бронежилет. Стрелок же себя определит. Иного пути для быстрого определения возможного противника Сохно пока не увидел.
Но выстрел не раздался. Может быть, он раздастся с другой стороны, с более высокой точки склона? Лишь бы это оказался автомат, а не снайперская винтовка… И, обойдя скалу, подполковник продолжил путь, не выпуская из поля зрения следы прошедшего неподалеку человека.
И выстрел прозвучал.
Одиночный. Очень громкий.
Не из автомата стреляли.
2
– Покойника под стол! – сурово скомандовал мент-подполковник.
Он, кажется, откуда-то из Сибири или с Урала. Крепкий, похоже, мужик! Каждый день пьет, а пьяным его никто ни разу не видел. Совсем другое дело – старший лейтенант внутренних войск, что живет в одной комнате общежития вместе с подполковником и капитаном Трапезниковым. Этому много не надо. По полстакана приняли, и глаза у парня уже откровенно не трезвые. Впрочем, дело обстоит, наверное, не так – полстакана выпил только опоздавший к началу вечернего застолья Трапезников. Они же начали бутылку до него. Может быть, потребили не одну. И теперь старший лейтенант убрал со стола пустую, чтобы подполковник поставил в середину его новую, непочатую, которую уже торжественно в руках держит. А под столом целая батарея образовалась. Чтобы вынести, руки не доходят, а уборщица приходит тогда, когда в комнате никого нет. И не решается похозяйствовать, потому что ее уже однажды обвинили в похищении пустых бутылок. Хотя раньше пустые бутылки всегда были законной добычей уборщиц. Но времена сменились, и сейчас не поймешь, как себя вести с такими жильцами.
Старший лейтенант, выполнив традиционный ритуал, замер в ожидании. Подполковник начал «исполнять» на губах «Свадебный марш Мендельсона». Почему именно этот марш, подполковник сам, наверное, не знает. Похоже, он другой музыки в жизни не слышал, а если и слышал, то ничего запомнить не смог. Минувшим вечером Трапезников задал такой вопрос, на что подполковник только плечами пожал. Сейчас даже спрашивать не захотелось. Осталось только дождаться окончания «марша».
И в это время в дверь постучали.
– Кого надо? – басисто спросил подполковник, прерывая музыкальные упражнения, но не выходя из-за стола.
– Капитана Трапезникова к телефону, – раздался голос дежурного по офицерскому общежитию. У этого старшего прапорщика голос характерный, не спутаешь с другим. – Из управления требуют срочно…
– Иду, – отозвался Виктор и снял со спинки стула камуфлированную куртку.
Он спустился на первый этаж, где за стойкой, напоминающей чем-то стойку бара, сидел дежурный, опередивший опера. Старший прапорщик кивнул на трубку, лежащую на стойке.
– Слушаю, капитан Трапезников…
