скачать книгу бесплатно
Недострелённый
Мы шли по ровному полю, мягкий февральский снег легко прощался с жизнью под нашими сапогами, он лишь шмыгал носом перед кончиной. Лохи шли налево, а настоящие стрелки – направо. Мой удел – направо. У меня хорошая интуиция – я чувствую беду, я знаю, что нельзя поворачивать направо, но стыд или долг, я не знаю… Я иду, куда нельзя.
Стою на своём месте. Оружие в руках. Как я люблю оружие! Его холод! Его силу! Его воронёный блеск! Когда я стреляю, то верю ему, слушаю его совета и вместе мы попадаем в цель.
Какие-то люди в жиденьком лесу, крики и выстрелы. Удар в пах! Я падаю на колени. Я – на коленях! Переворачиваюсь и сажусь. Грязные маты несутся из моей глотки.
Стрельба стихла. Я расстёгиваю одежду, из моего тела тонкой струйкой течёт моя кровь!
Я плохо учил анатомию, но знаю, что там артерия и много ещё чего. Фонтана крови нет, значит не артерия. Как хорошо учиться в школе!
А силы почему-то уходят, тяжелеет голова. Друзья подхватывают меня, несут к трёхмостовому ЗИЛу, на котором мы совсем недавно ехали сюда, смеялись, шутили, сажают в кабину.
ЗИЛок рвёт по полю, крушит мелкий редколесец, выходит на дорогу. В машине, очевидно, тепло, но начинают мёрзнуть руки и ноги, кружится голова.
Господи! Я тебе никогда не верил! Спаси меня!
До госпиталя всего полсотни километров. Через грязное стекло – деревья вдоль дороги, на них – вороны. Колдобины, женщина стоит у обочин.
Это – конец?
Всё?
Грязь, сырость и конец?
Страха нет. Обречённость? Нет. Непонятка! Почему? Почему меня?
Руки ещё пытаются зажимать рану, они слиплись от крови, немеют и не слушаются меня. Быстрей, браток! Я скоро весь вытеку на пол кабины! Водила слился с рулём, давит до пОлика, мощно ревёт огромный двигатель.
ЗИЛок въежает в ворота госпиталя. Я смотрю, как меня несут в приёмный покой. Раздевают. Холодно, очень холодно, трясёт всего. Сестричка вытирает мне лоб. Я ещё жив? Холодно! Слышу разговор двух майоров-хирургов, что анестезиолога нет, не будет и общего наркоза. Операционная. Большая и холодная. Перед лицом белая занавеска, дальше – часть меня. догадываюсь – колют обезболивающее и режут меня. Тело как-то странно хрустит, моё тело. Я устал! Как хочется спать! Хирурги говорят о своём, я лежу, они режут. Идиллия нарушается болью, дёргаюсь, колют и продолжают. Боль, укол, боль, укол. Недоумение – не могут найти пулю. Рентген на месте, сверяют ещё мокрый снимок со мной, находят, вынимают, показывают мне. Бормашина сверлит треснувшую кость.
Всё! Швы на месте! Я в палате! Живой!
А утром! Дверь распахнулась и влетает жена! Какие-то нелепые бахилы на её прелестных ножках. Слёзы, плачь, поцелуи!
А как приятно быть живым!!
2008 г.
Один день Сергея Сергеевича
Моим друзьям-однокашникам, курсантам 3-й роты Дальневосточного Высшего Инженерного Морского Училища им. адмирала Г.И. Невельского, посвящаю
«Рота! Подъём! Выходи строиться на утреннюю прогулку!» – до чего мерзкий голос у дневального.
В кубрике – обычной комнате общежития, жуткий холод. Владивосток загибался без воды, и отопление было символическое.
Пять кроватей. Забившиеся под невесомые шерстяные одеяла и шинели начинают копошиться тонкошеие курсантики – первогодки. На улице темень, в окна бьёт ветер, мороз под двадцать. Прогулка! Одеваться не надо, тропическая ХБ-ха вся на тебе. Ноги ныряют в пахнущие какой-то гадостью рабочие ботинки-говнодавы. «Сопливчик» на шее, шинель, шапка. На подоконнике графин с замёрзшей водой, между рамами, почти на всю высоту окна – опилки.
Шмыгая носами, чертыхаясь и кашляя, публика выползает в длинный коридор. Перед шеренгой гарцует выбившийся в люди старшина. Ему надо выслуживаться – рядовым курсантом он не удержится в седле. Это его третий заход в училище. Первый окончился на вступительных экзаменах, во второй – дотянул до первой сессии и вот, опять поступил и, как уже опытный сторожил, назначен командовать.
Серёга подмигивает соседу: «Спасибо, Толян, что подсказал газеты под матрац подстелить, снизу не продувало».
«То-то, а то спорил!» – Толян довольно улыбается, его узкие корейские глаза превращаются в щелочки.
«Гарный хлопчик», – старшина привстал на носочках: «Быстрей! Внизу дежурный ахфицер! Рота! Направо, на выход!» – он один сейчас доволен жизнью. Сотни рабочих башмаков, хлюпая и растирая до крови ноги, гремят по лестничным пролётам.
Медленнее, медленнее надо спускаться. Время прогулки ограниченно и лучше потратить его на лестнице. Жгучий морозный ветер сковывает тело, рота сбилась в кучу, идти нас теперь никто не заставит.
«Старшина! Веди роту в общежитие!» – дежурный капитан третьего ранга трет свои замёрзшие уши.
А как тепло в промёрзшем до основания коридоре!
Теперь умываться.
Вода храниться в пустых корпусах аккумуляторов от подводных лодок. Это такие высокие узкие чёрные эбонитовые ящики высотой с метр. Туда её носят с единственной ещё действующей колонки на улице, а вот туалет….
Он, теоретически, закрыт. Воды нет. А в учебном корпусе он закрыт по факту.
Опять построение, за завтрак. До столовой с полкилометра. Ветер и мороз сошли с ума.
Снега нет. Мелкий щебень и песок бьёт в лицо. Шинель, похоже, сделана из ситца.
Бочковой чай, чёрный хлеб, тридцать грамм масла, манная слипшаяся каша на воде. Нас кормят на один рубль и одну копейку в день. Всё моментально влетает через рот в желудок.
На весь завтрак – десять минут.
Одеваемся. Какому-то бедолаге не повезло – пропала его шинель. Ветер свищет и воет. Эгершельд! Голый горбатый мыс между бухтой Золотой Рог и заливом Петра Великого.
Опять на своём родном пятом этаже. Конспекты, учебники, ручки с замёрзшей пастой. Теперь в учебный корпус – грызть науку. Первая пара – английский. Центровой предмет, его нам долбить все годы учёбы и сдавать на Госсах.
Витёк суетится с новой идеей: «А давайте сегодня англичанке ответим по-другому! Она нам – хау ду ю ду, а мы ей – ви а глед ту си ю. А что, складно и красиво! Она посмеется, и, смотришь, без двоек проскочим».
Он стройный, смазливый парень, видать знает толк в женщинах. Мы репетируем. Звонок. стремительно влетает «англичанка», дежурный по-английски отдаёт рапорт, проходит к столу и в нашу сторону: «Хау ду ю ду», начинает привычно садиться и…. столбенеет, слыша наш экспромт.
Шутка не прошла.
Она сначала краснеет, а потом её лицо становится бледным, лишь красные пятна на скулах: «Что? Рады меня видеть? Ну, ладно, юмористы, посмотрим, что вы знаете!»
Наверное, мы знали мало. Лучший из нас получил всего две двойки… Да, Витку ещё долго изучать женщин.
Вторая пара – наша мечта! История КПСС. Лекция. Аудитория этой кафедры сделана амфитеатром, а глубокие, глухие парты полукругом, идущие от стены к стене служат прекрасным гранд-отелем японского масштаба. Мы заваливаемся а эти парты-шкафы и сладко спим там, потому что на первом курсе больше всего хочется есть и спать. Спать даже больше.
Третья пара – высшая математика под названием математический анализ. Опять лекция. Надо просто писать и стараться не уснуть. Димон попал на «крючок», препод делает ему замечание. На первой зимней сессии он сгорит на этом предмете, трижды пытаясь его сдать.
«Иван Иваныч, я хочу быть курсантом!» – взмолится он, когда ему замаячит третий и последний неуд. Начальник кафедры ухмыльнётся: «А я хочу быть премьер-министром» и спокойно поставит ему роковую оценку, которая отправит Димыча за борт его мечты о море.
Опять общага, опять построение, обед. Ветер стих, мороз ослаб до двенадцати, солнышко на небе.
Время самоподготовки. «Отморозки» забиваются под кровати спать, там их трудно найти, хитрые расползаются по пустым и холодным аудиториям, трудоголики долбят учебники в читальном зале. Каждый выбирает свой путь.
Ужин. Свободное время, отбой.
Штрафники ровняют паркетную палубу в коридоре, носят воду, чистят гальюн, стоят в нарядах. Едва подают признаки жизни батареи отопления, опять усиливается ветер и мороз, пытаются уснуть под своими казёнными, многих видевших, одеялах тонкошеие первокурсники. Шмыгают носами, кашляют, матерят погоду и старшин, урчат голодные желудки, гаснет свет, только дневальный у стеклянной двери охраняет тумбочку.
Из двухсот, принятых на первый курс, после шести лет обучения только девяносто человек получат дипломы инженеров-судоводителей и отправятся работать в торговый флот СССР. Сейчас из них в живых едва наберешь половину.
2008 г.
А нам всё равно!
Откушав изрядно водочки, залив её сверху винцом и пивком, крепко закусив свежим морским бризом и дымком сигарет, два морских кадета, по прозвищу Жаконя и Витус, держали курс к родным пенатам. Переход до альма-матер был трудным – каменистая почва мыса Эгершельд норовила выскользнуть из-под подметающих пыль морских клешей, но будущие морские волки чётко держали курс. Подставив друг другу плечо, они стойко преодолевали бурные ветры, плясавшие над лысым и горбатым мысом на окраине Владивостока. Дабы утроить свои неразумно растраченные силы, мореманы пели песню. Нет, даже не песню, а всего один куплет из неё, нет, даже не куплет, а всего лишь часть припева. На большее уже не было ни сил, ни интеллекта. Над промытыми морскими волнами, политыми грозовыми дождями и потрёпанными ураганами седыми и мрачными камнями побережья залива Петра Великого неслось грозно-лирическое мужское двуголосье: «А нам всё равно! А нам всё равно!»
Далее должно были следовать что-то про остров невезения, но курсанты справедливо полагали, что местная публика и сама знала текст песни не хуже их.
Всё когда-нибудь заканчивается. Закончился и их героический вояж. Вот она, родная уже четыре года, общага! Тю-тю! Кирпичная пятиэтажка с высоченным цоколем. Чётко пройдя створы, они плавно вплыли в вечно открытые двери граунд фло и начали трудное восхождение на пятый этаж. Цоколь прошли спокойно. Так держать! Первый этаж – за стеклянной дверью – дневальный первокурсник, испуганно прижав правую руку к козырьку и вытянув тоненькую шейку, кричит во всю силу лёгких: «Рота! Смирно!»
«Вольно!» – Витус довольно улыбается – «Блин! Уважают нас молодые!»
Второй этаж, там живёт третий курс, дневальный хитро подмигивает, крутит глазами и командует: «Рота! Смирно!»
«Хорош прикалываться! Вольно!» – Жаконя сильней опёрся на плечо друга.
На третьем и четвёртом этажах всё происходит примерно также, но друзьям прискучили повторяющиеся шутки.
Родной, пятый этаж. Открывают дверь. Корефан-дневальный, с лихой небрежностью козыряет и, особо не напрягаю голосовые связки, спокойным молодым баритоном командует: «Рота! Смирно!»
«Вован, и ты прикалываешься? Вольно, блин! Мы баиньки хотим!»
На плечо Жакони ложится чужая рука и он, наконец, оборачивается Опаньки! Дежурный офицер, целый капитан третьего ранга во всей своей красе, командир чужой роты, как опытный подводник пристроился им в кильватер и вёл до «базы».
Лицо офицера сияет сильней чем звёзды на погонах и силуэт подлодки на груди. Он сделал их! Вот так! Бац и на дно! На глазах у всех! Чья рота теперь лучше?
Утро следующего дня не задалось с построения.
«Рота! Смирно! Курсанты Остученов и Калужный – выйти из строя!» – родной командир роты гарцует перед шеренгой курсачей – «Вот эти два напились вчера и исполняли песню „А нам всё равно!“. Что им всё равно? Что в Африке каждый год от голода умирает двести тысяч человек? Что американский империализм изготовился к смертельному прыжку? А они беспечны и близоруки в таких условиях! За пьянство в увольнении и потерю политической БДИТЕЛЬНОСТИ каждому по четыре наряда на службу! Встать в строй!»
2008 г.
Закат
Вы когда-нибудь видели закат солнца в море?
Нет?
Смотрите!
Тёплый, спокойный океан, таинственно синий и могучий, его ровная поверхность слегка дышит дальними штормами, чуть нарушая абсолютную гладь мерной зыбью. Величественно и неспешно ласкает он борт судна, и только шум дизеля внутри железного чрева тревожит покой и одинокое могущество этого исполина.
А прямо по курсу – малиново-красное солнце тихо и неотвратимо опускается к недостижимому горизонту, уже совсем рядом с ним, вот его огненный диск нежно прикоснулся к безбрежной водной глади, провёл по ней своей щекой и, засыпая, начал тонуть в пучине водной. Треть диска, половина, осталось совсем чуть-чуть и пропадает совсем, уступая на небосводе место мириадам звёзд. Пока видно только самые смелые светила и маленькие, но, наглые планеты.
Несколько минут навигационных сумерек, когда звёздами ещё нельзя любоваться, но с ними можно работать штурманам. На тысячах больших и малых судов и кораблей приникли к секстанам судоводители.
Всё!
Время работы закончилось, горизонт растворился в темноте.
Теперь небесные фонарики только для мечтателей и влюблённых.
Они мерцают своим таинственным светом, подмигивают нам и десятками летят вниз, в морскую тьму и холод, оставляя нам только молниеносный свой отблеск и светящуюся на мгновение дорожку.
Океан засыпает под этим вечным шатром и баюкает своими могучими руками нас.
Нас, глупых, слабых, самоуверенных и недолговечных, как полёт брызг…
2009 г.
Секс по-милицейски. Будни УГРО
Инспектор УГРО капитан Рюмкин Владлен Моисеевич нежно, правой рукой придерживал за талию эксперта Зюкину Аллу Портовну, а левой ласково поглаживал её по ягодице, на что Аллочка отвечала ему лёгким покраснением щёчек, потупленным взором скромницы и медленным движением в направлении к кожаному казённому дивану. От неожиданного звонка оба вздрогнули. Владлен выпустил из руки тёплую попку эксперта и схватил холодную трубку аппарата связи:
«Алло! Ясно! Понял! Убийство! Выезжаем!»
До конца дежурства оставалось шесть часов. А как всё хорошо начиналось! Стрелка спидометра УАЗика содрогалась на цифре 60. Рассекая грязные лужи, скрипя лысой резиной на поворотах и разгоняя бомжующих псов, автомобиль мчался по ночным улицам Закорюкино.
Глухой двор облезлого дома, залитый прошлогодними фекалиями, чёрный «бумер» приткнулся в кучу просроченного мусора, разбитое боковое стекло, свежий трупик привычно повис простреленной головкой на спортивном руле. Если бы не серые мозги, густо разбрызганные по дорогой обшивке салона, отсутствие затылка, что завалился на классное заднее кожаное сиденье, висящий на какой-то сопле смуглый глазик, заклеенный скотчем рот и вывернутые назад руки, сдавленные наручниками, то можно было подумать, что человек тихо и спокойно спит.
«На самоубийство не потянет?» – инспектор с надеждой посмотрел на эксперта.
«А на ДТП?» – Владлен моргнул и робко покосился на Аллочку.
Но та только привычным движением поправила съехавшую набок правую грудь, нежно погладила рукоять пистолета, что торчала из подмышки, нахмурила бровки и мотнула головкой, а потом погрузилась в мысль, что бурлила в её мозгу.
Капитан безнадёжно махнул рукой: «Опять „висяк“! Нет, будь с ним сегодня опытный Василич, тогда а с этой…. „висяк“. Пропали показатели за пол года и премия!»
Капитан тренированным движением включил музыку в машине и мечтательно задумался, его рука опустилась на подголовник сиденья:
«Ну, вот опять в чужие мысли залез!»
Стряхнуть мозги с руки не получилось, и он спокойно вытер их о сорочку пострадавшего, открыл бардачок. Пистолет, патроны, наркотики, блин, всё ерунда какая-то. О, бутылка коньяка! Отлично! Инспектор извлёк из кармана пару походных стаканов, штопор и мелко нарезанный лимон.
«Аллочка, а не снять ли нам стресс?»
Бутылка быстро кончилась, а до конца дежурства было еще пять часов. Чем заняться? Ёшкин кот! Чуть не забыл – обыскать труп! Во внутреннем кармане оказалась важнейшая улика – восемьсот долларов.
«Вот это удача!» – капитан весело заулыбался всеми своими ровными и белыми зубами, выбитыми ещё год назад – «Сержант, вот тебе зелёный стольник, сгоняй в лабаз, прикупи противострессового и покушать на двоих, да на еду сильно не траться, на работе мы чай».
Минут через двадцать сержант вернулся с, позвякивающим низким мажором, пакетом: «Всё, как приказали!»
