скачать книгу бесплатно
Завернувшись в полотенце, она взяла Гила на руки.
Выйдя из ванной, Элизабет взяла телефон и просияла, увидев сообщение от Номи.
«Брайан ведет себя странно. Он либо завел интрижку, либо планирует что-то на мой день рождения».
«День рождения», – написала в ответ Элизабет. Тут и думать было нечего. Брайан был способен на многое, но обманщиком он не был.
«Откуда такая уверенность?»
«Он последний человек на земле, который заведет роман на стороне».
«Но разве это всегда не тот, кого меньше всего подозреваешь?»
«Нет, тот, кого меньше всего подозреваешь, это убийца. Когда дело касается неверности, это тот, кого подозреваешь больше всего».
Они больше не разговаривали – голосом. Больше не было «привет» и «пока», только один не кончающийся диалог, который они продолжали с того места, где остановились, в течение дня. Если бы ее лучшая подруга позвонила ей по телефону, это бы означало, что кто-то умер. Или, в те времена, когда они обе жили в Бруклине, что она закрыла себя в квартире.
«Что насчет няни, есть прогресс?» – спросила Номи.
«Интервьюирую кое-кого через час».
Друзья Элизабет, живущие в городе, нанимали нянь родом с Карибов или из Тибета и платили им за то, чтобы они стали для их детей бабушками, какими не смогли стать их собственные матери. Хочется найти кого-то, кто любит твоего ребенка и поддерживает тебя, не осуждая. Кто не потягивает вино, сидя на твоем диване, пока ребенок плачет, или говорит тебе, что ты должна была прикрыть грудь в компании приятелей.
Она слышала самые разные жалобы друзей о странном поведении их родителей после появления ребенка. Элизабет бы с радостью поменялась с ними местами. Прошло уже четыре месяца, а ее родители все еще не видели Гила.
Отец, похоже, считал, что это она должна была привезти ему малыша.
– В это время года Аризона прекрасна, – говорил он. – Идеальное место для детей. Они могут бегать повсюду.
– Но мой сын не бегает, – возражала она. – Он еще даже не сидит.
Когда родился Гил, ее мать была в круизе по Рейну. Она прислала ему кружку и миску, сделанные монахинями из Бухареста, и с тех пор не предприняла ни единой попытки навестить внука.
Так много людей – даже те, кого Элизабет не знала – отпускали комментарии насчет ее матери. В Бруклине Номи зашла проведать ее со своей мамой. Та связала Гилу одеяло.
– Нет ничего лучше, чем быть бабушкой, – заметила она. – Твоя мама наверняка на седьмом небе.
Элизабет улыбнулась и кивнула, зная, что мать Номи думала о семье другого типа, такой, которая была у нее самой.
Лет с двадцати она освободилась от родительской опеки. Они не справляли вместе праздники. Элизабет никогда не приезжала в Калифорнию, чтобы их навестить. Но обзаведясь своей семьей, она стала больше задумываться о той, из которой была родом.
Она не думала, что ее заденет, когда ее сдержанная, невнимательная мать неизбежно превратится в сдержанную, невнимательную бабушку. Но все-таки иногда это ее волновало. Теперь родители казались ей фигурами более значительными, чем когда бы то ни было в ее сознательной жизни.
– Мы переезжаем потому, что я меняю сферу деятельности, но еще чтобы быть ближе к маме и папе, – все повторял и повторял Эндрю в течение нескольких недель перед отъездом, оттачивая свою версию происходящего. – Их присутствие рядом будет большой подмогой.
Элизабет поджимала губы всякий раз, когда он это говорил. Теоретически, Фэй и Джордж были в восторге от своей новой роли бабушки и дедушки. Но помощи от них не было. Случись ребенку обкакаться в присутствии ее свекрови, как Фэй отодвигала его от себя, сморщив нос, и говорила: «Кажется, кому-то пора поменять подгузник». В тот единственный раз, когда Элизабет попросила ее присмотреть за Гилом, пока бегала в магазин на десять минут, она вернулась домой и обнаружила, что они смотрят Доктора Фила. Взгляд малыша был прикован к лицам на большом телевизоре Фэй.
Фэй была учительницей начальных классов, что, как казалось Элизабет, предполагало, что она будет прекрасной бабушкой. Но похоже, что уходом за детьми свекровь уже пресытилась на работе. Она могла обожать Гила, но нести за него ответственность не собиралась.
Джордж души не чаял в малыше, но в последнее время был погружен в свои проблемы.
Насколько Элизабет могла судить, большинство детей в их новом районе ходили на полдня в садик или сидели дома с матерями.
Дебби в доме напротив была домохозяйкой, замужем за страховщиком. Другие женщины с улицы Лорел занимались чем-то, что могло подразумевать что угодно или вообще умным словом прикрывать безделье: Мэлоди работала риэлтором. Пэм преподавала йогу. Казалось, они все время сидели дома.
Элизабет предполагала, что о ней они могли сказать то же самое. Мало что было более унизительным, чем встретить на вечеринке незнакомца, спрашивающего, чем она зарабатывает на жизнь. «Я писатель», – отвечала она, и неизменно ловила на себе неловкий взгляд незнакомца. «Что-то уже опубликовали?» – неизменно следовал второй вопрос, задаваемый осторожно, и когда Элизабет говорила, что да, две книги, на лице незнакомца появлялся ужас, как будто она сейчас попытается продать ему свои книги, достав их из багажника машины.
Было попроще, когда рядом оказывался Эндрю. Он мог похвастаться ее успехами так, как никогда не выходило у нее самой. «Ее первая книга стала бестселлером», – мог бы сказать муж. Или «“Саймон и Шустер” подписали с ней контракт на три книги».
Эта третья книга, которую нужно сдать через год и к которой она еще не приступила, и стала причиной, по которой Элизабет решила нанять кого-то присматривать за Гилом. У нее еще даже не родилась идея для книги. Это было совсем на нее не похоже. Обычно, как только она сворачивала один проект, она уже мысленно погружалась в следующий и ей не терпелось начать. Она ожидала, что к этому времени уже захочет вернуться к работе. Но сейчас едва помнила о прежних амбициях.
По опыту друзей Элизабет знала, что поиск няни походил на свидания, только хуже – большинство оказывались неудачниками, с которыми с самого начала не возникало притяжения, но нужно было досидеть до конца. Иногда тебе нравился кто-то, кто предпочел тебе другого. Номи без долгих раздумий наняла женщину, которая, как оказалось, подделывала свои рекомендательные письма. Это потрясло их обеих.
Когда Элизабет рассказала своей соседке Стефани, что ищет няню, Стефани заявила, что это главное преимущество жизни в городке, где находится небольшой женский колледж.
– У меня было несколько студентов, они хорошо справились, – сказала она. – Достаточно хорошо, дом никто не спалил.
Элизабет поблагодарила ее за совет и предположила, что Стефани не любила своих детей и вполовину так же сильно, как она любила Гила.
Но в конце концов все-таки решила попробовать поискать студентку колледжа. Для начала можно нанять кого-то на три дня в неделю, понять, сработаются ли они. Если нет, то в конце семестра их пути разойдутся сами собой.
Неделю назад Элизабет толкала коляску к кампусу, сжимая в руке флаер.
– Где находится Колледж-холл? – спросила она коротко стриженную девушку.
Та взглянула на ее, вынимая наушник.
– Простите, – сказала Элизабет, – Колледж-холл?
Студентка указала на здание из красного кирпича с башенками.
Внутри было тихо и темно. Стефани сказала ей, что где-то там есть доска объявлений, где люди не из колледжа могли размещать просьбы о помощи. Но стены напротив нее оказались увешаны портретами директоров школы – двенадцать мрачных белых мужчин с разной степенью облысения и, в самом конце, триумфально улыбающаяся черная женщина. Элизабет засмотрелась на нее, пока не закричал ребенок, напоминая ей о цели их визита.
Она завернула за угол. Там, между приемной комиссией и отделом по связям с выпускниками, на стене висела большая пробковая доска с приколотыми на ней объявлениями. Одно сообщало об ужине в местной пресвитерианской церкви. В другом – искали волонтеров для приюта для животных. Большинство объявлений были от матерей, тоже ищущих нянь, хоть и, в отличие от нее, им всем требовалась помощь только на несколько часов в неделю или возможность оставить ребенка по звонку в ночь свидания.
Пока Элизабет осмысляла прочитанное, тишину нарушил мужской голос. Этот звук ее поразил.
Сам мужчина появился в поле зрения через пару мгновений. Седовласый, привлекательный, в сером пиджаке и темных джинсах, идущий рядом со студенткой, которая хотела знать, не продлят ли ей срок сдачи работы, потому что, как уверяла она, у нее умерла бабушка.
Преподаватель не продемонстрировал ни тени сочувствия.
– Мне понадобится копия некролога, – сказал он.
«Сурово», – подумала Элизабет. Весьма своеобразный тип.
Нельзя выходить замуж за мужчину, который преподает в женском колледже. Это то же самое, что выйти замуж за гинеколога. Есть в этом что-то извращенное.
Или нет.
Некоторое время назад Элизабет дала себе обещание поменьше осуждать людей. Когда она пыталась забеременеть, она прочла в блоге о том, как негативные мысли женщины способны повлиять на ее способность к зачатию. С тех пор, каждый раз, когда ей хотелось сказать что-то осуждающее, вместо этого она говорила «банан». Были дни, когда ее речь напоминала письмо, прошедшее цензуру во времена Второй мировой: «И я люблю сестру, но она может быть таким бананом. Я знаю, что парень, с которым Шарлотта встречается, банан, но разве она заслуживает что-то большее, чем банан, после всей той банановой фигни с банановым парнем?»
Однажды ночью ей приснилось, что она родила банан.
* * *
В ответ на объявление ей позвонили четыре потенциальных няни. Троих она уже забраковала.
Первая, Сильвия, к удивлению Элизабет, была не студенткой, а взрослой женщиной из Сальвадора, сама с подросшими детьми.
Сильвия раскритиковала массаж, который Элизабет делала Гилу от коликов. Решив, что ему холодно, женщина предложила одеть его потеплее. Элизабет это не раздражало. Она часто считала себя единственным человеком, который знал, что нужно ребенку, поэтому забавно было слушать тех, кто считал, что она понятия не имеет, что делает.
Она планировала предложить работу Сильвии, но в последний момент решила спросить, как она наткнулась на ее объявление.
– Я работаю в колледже, убираюсь по ночам, – ответила Сильвия. – Я как раз ищу вторую хорошую работу.
– Но если вы уже работаете по ночам, когда же вы будете спать, если я вас найму?
– Мне много времени на сон не нужно. Вздремну вместе с малышом.
Это было нормально? Для няни – спать на работе?
Сильвия оглядела Элизабет с ног до головы.
– Ты уверена, что это ты родила этого ребенка? Ты крошка.
Многие задавали ей тот же вопрос. Элизабет предполагала, что он задумывался как комплимент, но звучал обвиняюще. От природы она была маленькой и худенькой, и сейчас собственное тело казалось ей чужим. Мешок кожи на месте плоского живота. Груди, все еще маленькие, но уже недавно обвисшие. Бедра стали шире, ступни влезали не во всю прежнюю обувь. Все это, она знала, должно быть ей неприятно. И иногда так и было. Но еще это было доказательством того, что случилось в этом теле, подтверждением совершенного ею обыденного и вместе с тем необыкновенного чуда.
Вторая кандидатка, второкурсница с синей прядью, ответила на телефонный звонок посередине интервью. Она не сказала: «Извините, я должна ответить, это срочное», она просто подняла палец, перебив Элизабет на полуслове и сказала: «Привет».
Третья работала до этого только в лагере с детьми постарше. Она не придерживала головку ребенка, пока его держала. Элизабет излишне драматично выхватила Гила обратно и сказала, что обязательно перезвонит.
* * *
Четвертая кандидатка должна была прийти к девяти. Она прислала электронное письмо в ответ на объявление Элизабет, написав, что прошлым летом работала няней в Лондоне. Элизабет знала, что не стоит питать ложных иллюзий, но не могла перестать думать о том, как Гила станет обожать нежная, но строгая англичанка.
Джули Эндрюс в роли Мэри Поппинс.
Джули Эндрюс в роли Марии фон Трапп.
За пять минут до назначенного времени, со спящим на плече Гилом, она наблюдала в окно, как пухлая юная брюнетка в мешковатом платье-футболке и шлепанцах идет по улице.
Девушка прошла мимо дома, не сбавляя скорости.
Элизабет решила, что это не та.
Она сварила кофе и выложила на поднос маффины и круассаны, как если бы ждала к завтраку гостей. То же самое она делала и для других. Девушка с синей прядью спросила, можно ли забрать оставшуюся выпечку с собой.
Элизабет никогда никого раньше не собеседовала. Когда она была моложе, то представляла, что к тому времени, как ей придется это делать, она будет знать, как себя вести. Статус начальника обязывал к уверенности и контролю над происходящим.
Она открыла список дел на телефоне. Ужин с Фэй и Джорджем. Душ. Няня. ПИСАТЬ? Иногда она дополняла список уже сделанными делами, чтобы потом их вычеркнуть. Знак вопроса после задачи означал, что делать это она не собирается.
Звонок в дверь раздался ровно в девять. На пороге стояла девушка в платье-футболке, с широкой улыбкой на лице. Неужели она наматывала круги, чтобы не прийти раньше? Или она заблудилась?
– Ты, должно быть, Сэм, – прошептала Элизабет, толкая дверь одной рукой, другой прижимая спящего младенца. – Я Элизабет. А это Гил.
– Привет, – поздоровалась девушка.
Она вошла, оглядываясь по сторонам.
Мягкая голубая ковровая дорожка тянулась через прихожую, открывая дощатый пол. Слева виднелась большая залитая солнцем гостиная. Справа – деревянная лестница с крашеными белыми перилами. Она заканчивалась у витражного окна, в которое Элизабет влюбилась, едва переступив порог дома, уже тогда зная, не посмотрев еще ни одной комнаты, что они его купят.
– Мне так нравится ваш дом, – сказала Сэм. – Здесь очень уютно.
Элизабет едва не фыркнула, но потом словно посмотрела на себя со стороны: простая белая рубашка и черные леггинсы. Босиком, на голове – небрежный пучок. Серебряный поднос с выпечкой, фоном играют Саймон и Гарфункель. На младенце – мягкая белая пижама. Она могла понять, почему со стороны эта картинка казалась безмятежной.
Девушка не смогла разглядеть, что у нее внутри. Элизабет это понравилось.
– Боже мой, только посмотрите на его кудряшки! – воскликнула Сэм.
Именно это говорило большинство, увидев Гила впервые. Эти слова наполняли Элизабет глуповатой гордостью, как будто это она задумала его таким.
Он родился с копной золотистых волос, с самого начала указывающей на то, что он особенный. Медсестры приходили к ней в палату, чтобы просто посмотреть на его кудряшки.
Все они называли Элизабет мамашей, а Эндрю – папашей.
Причем в первый раз медсестра была немногим старше самой Элизабет.
– Выпейте три таблетки обезболивающего, мамаша, – сказала она. И еще: – Мамочка, нажмите на кнопку, если вам понадобится встать. Не пытайтесь пока вставать самостоятельно.
Изумленная, Элизабет гадала, действительно ли девушка думала, что она ее мать? Она что, ее мать?!
Позднее Номи объяснила ей, что медсестры так делают, чтобы не запоминать имена родителей, знакомство с которыми продлится сорок восемь часов. Элизабет подумала, что, возможно, это было еще и попыткой помочь новоиспеченным родителям осознать, что только что произошло, повторяя эти слова вновь и вновь, пока они не прозвучат как данность.
– Что тебе предложить, Сэм? – спросила Элизабет. – Кофе? Воды?
– Ничего, спасибо.
Сэм разулась.
– Ты не обязана снимать обувь, – сказала Элизабет, но сам жест ей понравился. Никто из предыдущих претенденток об этом не подумал.
– Мне надо помыть руки.
Элизабет указала на узкую дверь.
– Уборная там.
Ей показалось, что мытье рук затянулось. Ждать девушку в коридоре было бы как-то странно. Элизабет прошла в гостиную и села на диван.
