скачать книгу бесплатно
Больше ей ничего в голову не пришло.
– Но ведь не перегружены?
Миссис АгаАгаАга заметила слабое место и ловко вставила ногу в туфле-лодочке из кожи аллигатора в закрывающуюся дверь.
– Ну, у меня всю неделю много работы… – пытается вывернуться Дженис.
– Выбирайте любые дни, мы вам заплатим хорошие деньги.
Тут Дженис призадумалась. Майк вот-вот опять станет безработным, а реже ходить в паб он из-за этого не будет.
Но миссис АгаАгаАга еще не договорила:
– У нас два пути, миссис Пи, или мы обеспечиваем старушке помощь на дому, или придется искать для нее дом престарелых. Конечно, не хотелось бы, но ей ведь уже девяносто два…
Лучше не придумаешь! В список тревог Дженис добавился новый пункт: по ее милости старую женщину вышвырнут из собственного дома в казенное заведение, провонявшее мочой и капустой.
– Пожалуй, разок я могу к ней сходить. Но ничего не обещаю.
Миссис АгаАгаАга даже не слушает:
– Вот и замечательно, миссис Пи! Так и знала, что на вас можно положиться. Сейчас дам вам адрес. – Хозяйка несколько раз проводит пальцами по краю столешницы и наконец произносит: – Только учитывайте, что она в возрасте. Сами знаете, что за народ эти старики. А впрочем, вас трудно вывести из равновесия. Вы всегда такая спокойная и невозмутимая!
Но Дженис эти слова игнорирует, ведь у ее ног садится тот, ради кого она до сих пор работает у миссис АгаАгаАга. Тот, встречи с кем она ждет в счастливом предвкушении. Маленький лохматый фокстерьер сидит на полу и смотрит на нее снизу вверх. Морда у него очень выразительная. Иногда, вернее, очень часто Дженис кажется, будто собака обращается именно к ней. По глазам фокстерьера все понятно без слов. А теперь она почти готова поверить, что собака дает нагоняй миссис АгаАгаАга: как хозяйка смеет судить о Дженис так, будто видит ее насквозь? Пес бросает взгляд на миссис АгаАгаАга, а Дженис слышит невысказанные слова: «Какого фига ты возомнила, будто все знаешь про Дженис? Хоть бы раз поговорила с ней по-человечески!»
Глава 7. История про собачью жизнь
– Это Деций, наш фокстерьер. – Одной из первых фраз, которые Дженис услышала от миссис АгаАгаАга, была именно эта, а потом хозяйка торопливо добавила: – Надеюсь, вы любите собак, мы бы хотели, чтобы вы с ним гуляли.
А ведь могла сказать, как все нормальные люди: «Надеюсь, вы любите собак (пауза для ответа). Мы бы хотели, чтобы вы с ним гуляли». Или даже спросить: «Вас не затруднит время от времени выводить его на прогулку?» Но хозяйка выпалила все разом так же, как свои вечные «АгаАгаАга» – так ей не терпелось поскорее разобраться с этим вопросом и переложить ответственность за псину на Дженис.
Дженис только переспросила:
– Деций?
– Да, мы назвали в честь его римского императора.
Тогда пес обратился к ней в первый раз. Дженис посмотрела на Деция, а тот взглянул на нее в ответ, всем своим видом говоря: «Сам знаю, имечко дерьмовое. Только без комментариев». Пес будто пролаял эти слова вслух. Дженис его не винит, однако ее до сих пор удивляет, что он так много ругается. От фокстерьера этого не ожидаешь.
Дженис знакома с Децием уже четыре года, и она не боится признаться – во всяком случае, себе, – что любит его. Ей нравится брать в ладони его мохнатую щетинистую морду, нравится, как он ходит: точь-в-точь балерина, вот-вот готовая встать на пуанты. Дженис обожает наблюдать, как он скачет, будто мячик на резинке, а гуляя с Децием по полям и лугам на окраине Кембриджа, она чувствует себя абсолютно счастливой. Дженис подумывает о том, чтобы завести у себя в библиотеке раздел, посвященный животным, ведь тогда она сможет добавить туда историю Деция.
Однажды Дженис пробовала переименовать фокстерьера в Декки, ведь Деций – такое помпезное имя! Миссис АгаАгаАга и мистеру НетТолькоНеСейчас хорошо рассуждать про императоров – не им же стоять посреди поля и орать во весь голос: «Деций! Деций!» Однако пес только взглянул на нее из-под лохматых бровей с молчаливым, но весьма красноречивым упреком. «Даже не думай! По-хорошему прошу». И сердитый фокстерьер побежал прочь, только грязь из-под задних лап летела. Дженис была почти уверена, что он проворчал: «Декки, мать твою!»
Сначала Дженис выгуливала Деция, когда ходила в химчистку или помогала готовить закуски и напитки для какого-нибудь благотворительного мероприятия, то есть примерно два раза в неделю. Но им обоим этого было мало. Дженис выразила готовность выгуливать Деция на постоянной основе, и миссис АгаАгаАга ухватилась за ее предложение обеими руками. В рабочие дни Дженис встраивает прогулки с Децием в свой график, а по выходным специально приезжает на машине. Увидев в первый раз, как Дженис паркуется возле ее дома, миссис АгаАгаАга воскликнула: «Ну надо же! Вы водите!» «Как будто за рулем сидела цирковая обезьяна!» – позже пожаловалась Дженис Децию. Они тогда сидели на скамейке на лесной дороге и вдвоем ели курицу. Вообще-то, Децию полагалось быть веганом, хотя ни миссис АгаАгаАга, ни мистер НетТолькоНеСейчас этой системы питания не придерживаются. Дженис думает, что одна из причин, по которым ее любит Деций – да, их чувства взаимны, – в том, что она вкусно его кормит. В тот раз фокстерьер взглянул на нее вопросительно, и Дженис сочла нужным объяснить, почему она не ездит на машине по будним дням, особенно в такую погоду, когда – «прости за каламбур» – хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. Дженис призналась, что тут вопрос сложный.
У них с Майком одна машина на двоих, старенький универсал «фольксваген». Майк с самого начала застолбил автомобиль, чтобы ездить на работу. Может быть, после его увольнения ситуация изменится, но Дженис не особо на это рассчитывает.
Зачем тебе машина, Джен? От нее хлопот больше, чем пользы. Парковаться в городе – это такая головная боль!
Майк прав, но у большинства клиентов Дженис есть парковка возле дома или собственный участок. Этот аргумент она уже приводила.
«Не буду спорить. Попробуешь – сама убедишься, что я прав, – ответил Майк и с добродушной улыбкой добавил: – Сделаем вот как: по дороге туда и обратно буду тебя подвозить».
Наивная Дженис ему поверила. Майку выделили парковочное место возле колледжа, где он работал. К тому же благодаря этим совместным поездкам Дженис не будет волноваться из-за того, что оставляет в атмосфере слишком много углеродного следа. Однако им с Майком все время оказывалось не по пути. А когда она приходила к нему в колледж, надеясь, что после смены муж подбросит ее до дома, он по непонятным причинам отсутствовал на рабочем месте. Дженис уже устала от сердитых взглядов коллег Майка: тех все сильнее бесила непунктуальность ее мужа, да и он сам им порядком надоел.
Дженис вспоминает тот день в лесу, когда Деций лежал рядом с ней на скамейке, положив голову ей на колени. В поисках утешения Дженис зарылась лицом в его шерсть. Трудности с машиной заставили ее вспомнить про другую проблему: у Дженис почти нет друзей. Если менять работу так же часто, как Майк, быстро поймешь, что Кембридж – город маленький. Ее удивляет, что муж не отводит взгляда каждый раз, когда встречает бывших коллег или деловых партнеров. Дженис уверена, что ее муж не способен испытывать стыд, более того, он искренне полагает, будто вышел из ситуации победителем. Зато Дженис стыдится за двоих, и это бремя так сильно пригибает ее к земле, что она больше не в состоянии смотреть людям в глаза, а ведь с некоторыми из них она бы с удовольствием познакомилась поближе. Дженис помнит, какое облегчение испытала в тот день, когда друг Джорди Боумена привез ему серебряные ведерки для охлаждения вина. Она знала: этот человек знаком с Майком, однако не подозревает, что Дженис его жена. Когда имя Майка упомянули в разговоре, друг Джорди рассмеялся. После того, сколько проблем ее муж доставил этому человеку, оставалось только восхититься его снисходительностью. Фыркнув, он воскликнул: «Этот тип безнадежен! Он живет в собственном мире!» А потом все вернулись к своим делам: друг расставлял ведерки в старой хлебопечке, где Джорди хранил вино, а Дженис удаляла ржавчину с дверцы духовки с помощью абразивного чистящего карандаша. Однако у нее гора с плеч свалилась. Ей стало легче оттого, что другие тоже замечают эту черту ее мужа и даже свободно говорят о ней вслух. Дженис сразу почувствовала, что она не одинока.
А сейчас Дженис одна на кухне с Децием, а значит, на самом деле вовсе не одна, и ее работа почти закончена. После «дружеской беседы» миссис АгаАгаАга накарябала имя и адрес свекрови настолько быстро, насколько позволяла дорогая ручка «Монблан», и отправилась по магазинам. Дженис снимает поводок Деция с крючка в кладовке и открывает дверь черного хода. Она решила, что сегодня они с фокстерьером будут гулять по полям, а заодно проведают Фиону. Дженис за нее беспокоится. До понедельника у Фионы убирать не нужно, но Дженис надеется, что хозяйка не станет возражать, если уборщица придет на несколько дней раньше. К тому же у Дженис для Фионы подарок.
В доме темно. Дженис звонит в дверь, однако за дверью царит тишина. Дженис подумывает о том, чтобы просунуть подарок внутрь через щель для писем, но он очень маленький и на него легко случайно наступить. Постучав и позвонив еще раз, Дженис отпирает дверь своим ключом. Она уверена, что Фиона не станет возражать. А когда она в следующий раз заглянет в свой кукольный домик, там ее будет ждать приятный сюрприз. Дженис тщательно вытирает лапы Деция тряпкой, которую носит в кармане пальто. Крепко держа пса на коротком поводке, Дженис поднимается с ним на чердак. Одно дело – забежать внутрь на две минуты, чтобы оставить подарок, и совсем другое – пустить чужую собаку бегать по дому.
Открыв дверцу кукольного домика, Дженис убеждается, что Фиона времени даром не теряла. Она провела сюда электричество, и в нескольких комнатах аккуратно расставлены торшеры и настольные лампы. Дженис замечает на столе блок с выключателем – вот он, справа от кукольного домика. Не удержавшись, Дженис жмет на кнопку. Вспыхивает искра, из домика доносится треск, и Дженис подпрыгивает от испуга. Она открывает дверцу пошире и в тревоге ищет причину. Вскоре Дженис обнаруживает проблему: два проводка перекрещены, вспыхнувшая в результате искра повредила их, и электрическая цепь оказалась нарушена. Один проводок, пожалуй, можно соединить вручную, а второй придется припаивать. У сына Фионы Адама в комнате есть паяльник: с его помощью мальчик собирает маленькие модели роботов. Но заходить в спальню к двенадцатилетнему подростку и рыться в его вещах… Нет, хорошие домработницы себе такого не позволяют.
Соображая, как починить проводки без паяльника, Дженис так глубоко задумалась, что не сразу услышала голос на втором этаже. Она бросает взгляд вниз, но Деций пропал, а дверь чердака чуть приоткрыта. С пылающими щеками Дженис вскакивает со стула. Сейчас ей придется объяснить свое поведение. На втором этаже она находит Деция. Пес сидит рядом с Адамом. Мальчик опустился на пол, чтобы говорить с собакой на равных. Деций положил лапы ему на колени и ткнулся носом в ладонь Адама.
– Извини, Адам. Думала, никого нет дома. Я только оставлю одну вещь для твоей мамы и уйду.
Но Адама ничуть не смутило ее внезапное появление. Наверное, он привык к постоянному потоку то приходящих, то уходящих взрослых и к тому, что его это не касается. Видимо, Дженис для него из той же категории. Гораздо больше мальчика заинтересовал Деций.
– Ваша собака?
Дженис так и тянет ответить: «Да», а еще лучше: «О да!», но вместо этого она говорит правду:
– Нет, я его просто выгуливаю.
Деций оборачивается и устремляет на Дженис обиженный взгляд. Дженис думает, как исправить дело, и тут Адам произносит:
– Вид у него чудной, и ходит он, как будто на цыпочках. Это что, так и надо?
Дженис мысленно умоляет Деция не выражаться, но похоже, Адам пришелся ему по душе, и фокстерьер взбирается ему на колени целиком. Дженис знает, что будет дальше: сейчас он развалится во всю длину. Так Деций и сделал. Адам рассмеялся, а у Дженис болезненно сжалось сердце. Чтобы сохранить равновесие и в прямом, и в переносном смысле, она садится рядом с ними на пол.
– Он фокстерьер. Это признаки хорошей породы.
– Да ладно! А смотрится по-дурацки.
Дженис не осмеливается смотреть Децию в глаза.
Но тут Адам спасает положение, добавив:
– Но, вообще-то, он все равно классный.
Услышав это утверждение, Деций выразительно смотрит на Дженис: «Ну, что я тебе говорил?» И тут она понимает, что Деций ни за что не станет ругаться при ребенке, а ведь, несмотря на длинные руки и ноги и крупные ступни, Адам еще совсем мальчишка. Из ворота толстовки с капюшоном торчит длинная тощая шея. На голове целая копна волос, но личико маленькое, и ни единого прыща на нем пока не видно. У Адама очень красивый цвет лица – этакий персик со сливками. А еще Адам выдал себя довольно-таки мягким по современным меркам жаргоном: «да ладно», «классный». Такие слова можно услышать даже из уст его матери, а ведь она выглядит как викарий.
– Ну как, разобрались с твоими брекетами? – спрашивает Дженис.
– А-а-а, вы про эти штуки, – говорит Адам и машинально проводит языком по зубам, но тему не развивает.
Дженис сразу приходят на память ее предыдущие разговоры с Адамом: он и тогда давал такие же неопределенные ответы, вот почему теперь они по большей части проходят мимо друг друга в неловком молчании. А потом она вспоминает, как Адам рассмеялся, и решает: надо постараться его расшевелить.
– У тебя есть паяльник?
Адам отрывает взгляд от Деция и смотрит на нее с удивлением:
– Да, а что?
– Можно я его ненадолго возьму?
– Ладно, берите. – Адам нехотя встает, причем до последнего момента держит на руках теплое тельце Деция, прежде чем спустить его на пол. – Сейчас принесу. – Адам уже поворачивается в сторону своей комнаты и вдруг с легкой тревогой оглядывается на Дженис. – Он ведь меня дождется? Не убежит?
Какой же Адам все-таки ребенок! И снова у Дженис болезненно сжалось сердце. Ей жаль и Адама, и немножко Саймона, и себя заодно. Но отвечает она весело:
– Думаю, он с удовольствием составит тебе компанию.
Адам расплывается в широкой улыбке, а Деций бросает взгляд на Дженис, будто спрашивает: «Хочу ли я зайти в вонючую мальчишескую спальню? Ты издеваешься? Ну конечно да!»
Оставив их вдвоем в комнате Адама, Дженис поднимается на чердак и чинит провода в кукольном домике. Быстро управившись, она возвращает все на свои места и достает из сумки крошечный подарок для Фионы. Это маленький игрушечный праздничный торт. Конечно, сорок пять свечей на нем не поместились, но главное, что Фиона все поймет, когда откроет дверцу и увидит торт на кухонном столе, а Дженис надеется, что завтра хозяйка сюда заглянет. Прежде чем Дженис успевает закрыть домик, она замечает в мастерской Джебедайи Джури новый миниатюрный гроб. Дженис испытывает уже знакомое тяжелое чувство. Да, она просто уборщица – об этом Дженис никогда не забывает. Хозяйские дела ее не касаются. С ее стороны было бы самонадеянно полагать, будто она знает, как семья на самом деле переживает утрату Джона – отца Адама и мужа Фионы. Но тревога Дженис сгущается, будто туман в низине.
Джон работал в клинике Адденбрук, специализировался на торакальной хирургии. Любил ходить в походы и кататься с семьей на велосипедах. Построил для сына железную дорогу и помогал мальчику собирать модели роботов. Дженис не знает и не может знать, каково это – потерять его, но над домом темной тучей навис вопрос без ответа, и она чувствует, как он отравляет жизнь этой маленькой семьи. Над этим вопросом ломает голову и Дженис: почему этот приятный во всех отношениях мужчина покончил с собой?
Когда она приносит паяльник в комнату Адама, мальчик валяется на кровати вместе с Децием.
– Спасибо, Адам. Нам пора.
Деций вскакивает и бежит к Дженис. Увидев лицо мальчика, она предлагает то, о чем, возможно, пожалеет. Она сама не знает, во что ввязывается, – возможно, в крупные неприятности.
– Хочешь выгуливать Деция вместе со мной?
– А можно? – спрашивает мальчик.
Деций смотрит на него с одобрением, а уж Адама два раза просить не надо. В его ответе – ни тени сомнения:
– Ясен пень, хочу!
А потом Адам все портит, добавив:
– Имечко-то у него отстойное.
Так Дженис понимает, что пора уходить. Терпение фокстерьера не безгранично.
Глава 8. Никогда не суди книгу по обложке
Плевок приземлился на тротуар меньше чем в дюйме от туфли Дженис. Свекровь миссис АгаАгаАга либо метко попала в яблочко, либо промазала – смотря какова была ее цель. Застыв на месте, Дженис смотрит на стоящую в дверях маленькую старуху и старается не слушать, как сестра Бернадетта шепчет ей на ухо: «Нет, Дженис, ты только взгляни, в каком виде она ходит!» А потом – неизбежный вопрос: «Может, все-таки развернешься и уйдешь?» Пожалуй, в словах сестры Бернадетты есть своя правда, вернее, даже две правды. Разве Дженис обязана здесь оставаться? И во что вырядилась эта женщина? Старуха открыла дверь в халате наподобие кимоно, надетом поверх много раз подвернутых мужских вельветовых брюк, а на голове у нее красуется красная шляпа с искусственными вишенками. Последние покрыты некой субстанцией, подозрительно напоминающей плесень.
Говорит пожилая леди отрывисто: сначала придает слову безупречно правильную форму, а потом выплевывает его изо рта, будто слюну. Эта особа напоминает Дженис дикторшу из новостей пятидесятых годов на Би-би-си – очень-очень сердитую дикторшу.
– Я в услугах уборщицы не нуждаюсь. Это мой дом, и распоряжаться здесь имею право только я.
Не удержавшись, Дженис спрашивает:
– А откуда вы знаете, зачем я пришла? Почему вы так уверены, что я уборщица?
– На себя посмотрите.
С этими словами старуха указывает на пакет с мешками для пылесоса и резиновые перчатки «мэриголд», выглядывающие из сумки Дженис:
– Как будто по вам не видно!
Сестра Бернадетта неодобрительно фыркнула Дженис в ухо. Вдруг Дженис обратила внимание на цвет кимоно – яркий, пронзительно-фиолетовый. Конечно, она с самого начала его заметила, но только сейчас разглядела по-настоящему. Ей в голову приходит известное стихотворение, лирическая героиня которого предупреждает, что в старости будет одеваться в фиолетовое, носить красную шляпу и научится плеваться. Потом Дженис вспоминает другую строчку из этого стихотворения и спрашивает:
– Если не секрет, пенсию вы тратите на бренди и летние перчатки?
Некоторое время старуха на пороге молча разглядывает Дженис, а потом отвечает уже гораздо спокойнее:
– К бренди я неравнодушна, а перчаток у меня и без того достаточно. – Еще несколько секунд старуха внимательно глядит на Дженис и наконец объявляет: – Дураков под своей крышей не потерплю. А большей дуры, чем моя невестка, я не встречала.
С этими словами старуха отворачивается и медленно бредет по коридору. Дженис воспринимает это как приглашение, поэтому перешагивает через порог и закрывает за собой дверь.
Передвигаться здесь непросто. Узкое пространство сплошь завалено вещами: высоченные стопки журналов, клюшки для гольфа, настольная лампа «Энглпойз» со сломанным основанием, чемоданы, чучело белки, две стремянки и похожий на диджериду[3 - Диджериду – духовой музыкальный инструмент аборигенов Австралии, один из старейших музыкальных инструментов в мире.] музыкальный инструмент, который подпирают два бильярдных кия.
Тут дает о себе знать врожденная практичность Дженис: хозяйке просто не хватает места для хранения вещей. Интересно, нет ли в колледже какого-нибудь складского помещения, которое можно арендовать? А между тем старуха доходит до конца коридора и тянется за двумя палками, спрятанными в укромном углу. Стоит ей опереться на них, и старуха охает от боли. Только тогда Дженис понимает, каких усилий ей стоило исполнить свою пантомиму возле двери. Прежде чем повернуть за угол и продолжить путь, старуха стягивает шляпу и кимоно и бросает и то и другое на пол, где эти вещи становятся частью завалов. Дженис так и тянет наклониться и поднять их, но вместо этого она нарочно проходит прямо по ним. Искусственная вишня с приятным хлопком раскалывается под ее ногой. Нет, работать на эту женщину Дженис не будет. А если с деньгами станет совсем туго, кто-нибудь из постоянных клиентов порекомендует ее знакомым, только и всего.
Видимо, дом примыкает прямо к стене одного из старейших колледжей Кембриджа. Дверь, через которую вошла Дженис, встроена во внешнюю стену из красного кирпича, выходящую на улицу. В конце коридора Дженис поворачивает и оказывается в основной части дома. Похоже, он одной стороной выходит в четырехугольный двор. Комната, в которую попадает Дженис, просто огромна. Пространство абсолютно открытое, под крышей видны стропила. Второй этаж отсутствует, есть только галерея, опоясывающая всю комнату. Туда ведет винтовая лестница. В дальнем конце Дженис замечает ножки кровати – похоже, незастеленной. Внизу, под галереей, небольшая кухня. Вернее, Дженис думает, что это именно кухня: мебели под горами вещей не разглядеть, но больше всего здесь валяется тарелок и сковородок. Внутренние стены комнаты теплого терракотового оттенка – того же, что и кирпичные стены. Со стороны улицы три окна, расположенные намного выше человеческого роста. А огромное окно со свинцовым переплетом выходит во внутренний зеленый двор. В верхней части окна – ряд гербов из витражного стекла. Комната прекрасно освещена, однако, несмотря на все ее великолепие, беспорядок сразу бросается в глаза. В воздухе витает пыль, куда ни взглянешь – везде стопки книг, и это притом, что повсюду стоят книжные шкафы.
Тут раздается болезненный стон, и Дженис поворачивается к владелице книг. Плечи старухи сгорблены, она низко склоняется над палками и еле-еле держится на ногах. Хозяйка глядит на Дженис из-под седых косматых бровей, но не произносит ни слова. От всего облика старухи исходят агрессия и вызов. Дженис искренне не понимает, как та каждый вечер взбирается по винтовой лестнице – видимо, делает это исключительно назло тем, кто в нее не верит. Дженис чуть смягчается и тихо предлагает хозяйке сесть. Однако пойти сварить кофе она не решается: от этой кухни лучше держаться подальше.
Шаркая, старуха подходит к кожаному креслу возле маленького электрического камина, опускается в него и прямо-таки тонет в подушках, отчего кажется совсем маленькой и хрупкой. Стоя на пороге в своем фиолетово-красном ансамбле, она выглядела гораздо внушительнее. Ступни, выглядывающие из-под закатанных брюк, крошечные, как у ребенка. Дженис собирается сесть в кресло напротив, но вдруг старуха рявкает:
– Нет! Не сюда!
Дженис внезапно вспоминает, чья перед ней мать.
Выбрав одно из немногих свободных кресел, которое не завалено книгами (кресло очень красивое, оно явно предназначено для столовой и, вполне возможно, является оригинальной работой Чиппендейла), Дженис пододвигает его к огню и усаживается. Только тогда она понимает, что совершила ошибку. Она ведь хочет сказать только одно: «Раз уборщица вам не требуется, всего хорошего». А потом сразу уйти. Зачем было садиться ради пары секунд?
Но, прежде чем она успевает произнести хоть слово, старуха вдруг фыркает и требует:
– Ну, рассказывайте свою историю.
Об этом Дженис никто и никогда не просил. Она готова провалиться сквозь землю. Ночные кошмары, в которых она оказывается голой перед целой толпой народу, и воспоминания о том, как Майк уговорил ее спеть с ним в караоке, а потом бросил ее на сцене одну, не идут ни в какое сравнение с этим требованием. Дженис пытается убедить себя, что хозяйка просто хочет завязать вежливую беседу, хотя по ее предшествующему поведению этого не скажешь. В отличие от мужа, клиенты обычно спрашивают, как у нее дела, и болтают с ней про фильмы, музыку, в обязательном порядке подлежащую обсуждению погоду и про отпуска – свои, конечно, не ее. Но до сих пор никто не интересовался жизнью Дженис, если, конечно, неприятная старуха действительно хочет знать ее биографию.
– Вы что, глухая? А я думала, это моя прерогатива.
Тут Дженис приходится ответить:
– Я очень добросовестная уборщица. Это все, что вам нужно обо мне знать.
Кто ее за язык тянул? Она ведь не собирается работать на эту женщину. И куда только подевалась серая мышка? И хозяйке, и Дженис ясно, что ее слова прозвучали как вызов. Надо поскорее бежать отсюда: если так и дальше пойдет, эта вредная старуха тоже начнет звать ее миссис Пи.
– Своя история есть у всех, – не сдается хозяйка.
